Крест Марии

Глава 23

– Нет, не совсем новенькая, – нахмурилась я, и, не сдержавшись, едко добавила, – а вы только со старенькими общаетесь?

– Да ну что вы! Как раз наоборот! – заливисто расхохотался Архитектор.

Мимоходом я отметила, что смех у него очень красивый, густой, с глубокой такой хрипотцой, и это мне отчего-то не понравилось.

– Расскажите свою историю, – сказал Архитектор, – и как, вы сказали, вас зовут?

– Мария, – ответила я сухо и посильнее запахнулась в вязанную шаль, – а история у меня вполне заурядная: жила там, попала сюда. Теперь вот выживаю, как и все остальные.

– Ох, темните вы что-то, Мария, – усмехнулся Архитектор и вдруг подмигнул, – все вы девушки, напустить таинственность любите. Но я ведь всё равно узнаю.

Мне это опять не понравилось, но я промолчала.

Он хитро погрозил мне пальцем и добавил:

– А ведь мы вполне можем здесь стать с вами друзьями.

Моё лицо от удивления вытянулось. Ещё чего не хватало. У меня уже был один такой желающий, который тоже хотел стать мне «другом». Фавн.

– Согласитесь, – хорошие люди должны держаться вместе, – с милой, но чуть неестественной, улыбкой пояснил он и я с досадой поняла, что до конца стыковки еще много времени.

– Так вы говорите, что вы здесь давно? – не отставал Архитектор.

– А что?

– Вы Людоеда знаете?

Я отрицательно покачала головой.

– А Стервятника?

Я развела руками.

– А Щукаря?

Не знаю, как моё лицо не дёрнулось и удалось сохранить безмятежный вид, но ответила я твердым равнодушным голосом:

– Н-нет.

А мимоходом подумала – это что ж, получается, что здесь, наверху, о гибели Щукаря и Фавна еще ничего не знают? И получается существует еще какая-то группа, куда, кроме Щукаря, входят какие-то Стервятник и Людоед. В общем, информации много. Надо будет обдумать всё это после стыковки.

– Можно тогда вас попросить о небольшой услуге? – перебивая мои мысли, спросил Архитектор и, не дожидаясь моего ответа, тут же заявил, – если вы встретите кого-то из этих людей, попытайтесь выяснить, куда делся черный чемоданчик старика, который умер вчера от удара Столпа. Старика звали Борис. Запомнили?

Я кивнула.

– Узнайте, кому он его передал и что там в нем было.

– Но почему я? – удивилась я. – Вы разве сами спросить не можете?

– Всё просто, – вздохнул Архитектор, – вы девушка. И к тому же красивая девушка…

Архитектор подчёркнуто сделал мхатовскую паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Не дождавшись, он слегка раздраженно пояснил:

– Они не доверяют никому из чужих.

– Можно подумать, они мне сразу всё выложат, – фыркнула я.

– Ну, если вы постараетесь обаять кого-то из них – не сомневаюсь, что вам они выложат всё, – попытался грубо польстить мне Архитектор.

Я не стала уточнять, зачем мне всё это делать для постороннего человека, вместо этого сухо спросила, чтобы перевести тему разговора:

– Обмен проводить будете?

– Обмен! – недовольно покачал головой Архитектор, – Какие меркантильные устремления! Давайте поговорим о прекрасном!

– О чем? – не поняла я.

– О поэзии. О живописи, о философии… – вздохнул Архитектор и посмотрел на меня с жалостью. – Да в конце концов и о математике поговорить можно. Смотря к чему у вас лежит душа.

– Я не сильна в науках, – соврала я, – предпочитаю решать бытовые вопросы.

– Бытовые вопросы! – скривился Архитектор, явно утрачивая ко мне интерес, но всё же нравоучительно произнёс, с явным превосходством, – нельзя чтобы мещанские интересы вытеснили всё прекрасное из души, Мария. Тогда человек резко деградирует.

Я пожала плечами и с простодушным видом сказала:

– Могу обменять две бутылки вина. Есть вязанные носки. Есть вязанный шарф. Есть сухари. Есть зелень.

– Ого! – изумился Архитектор, – вы явно делаете успехи в своем мещанском мирке, Мария! Зелень говорите?

– Да, зеленый горошек, укроп и помидоры. Но помидоры еще только-только завязались.

– Несите! – велел Архитектор.

– А на что вы будете менять? – наученная горьким опытом, не повелась на манипуляцию я.

– Я сперва погляжу на эту вашу зелень! – фыркнул Архитектор.

– Если меня не устроит предметы обмена, то я даже нести не буду, – упёрлась я.

– Я найду на что обменять! – проигнорировал мои слова Архитектор, – несите живей, а то время уже на исходе.

Но я продолжала настаивать.

Когда лязгнул люк, мы так ни к чему и не договорились.

Кресты разъединились, а я поёжилась от накрывшей меня досады. Гнусный тип. Явно аферист какой-то. И странная группировка ещё какая-то. И чемоданчик.

Мне уже и самой стало любопытно. Особенно странно, что Архитектор не хочет сам спрашивать. Увидел меня, решил, что я подходящая дурочка, и подсылает всё выяснить.

Однозначно, нужно быть осторожной. Кто его знает, в кусе ли Людоед и Стервятник о гибели Щукаря и о моей роли в этом.

Я задумчиво прошлась по периметру каземата. Лупрос Вася, заслышав мои шаги, заметался в бутылке, явно привлекая внимание, но я настолько глубоко погрузилась в размышления, что даже не стала подходить.

Меня аж жгло изнутри – что же там, в том чемоданчике? Золото? Да зачем оно здесь?! Нет, я уже хорошо знала, что все узники копят золото, в слитках, изделиях, и даже золотые коронки собирают, чтобы потом выйти на свободу и жить безбедно. Но вряд ли из-за столь простой причины, как золото, Архитектор развел бы такую таинственность.

Кроме того, получается, что и сам Архитектор не знает, что там внутри. Но зато очень хочет выяснить это.

И как же мне узнать?

Я заметалась по кресту, мысли прыгали в голове, толкаясь и сменяя друг друга.

Немного пометавшись, я так ни к чему не пришла. Зато чуть не пропустила время дёрганья за рычаг.

С досадой чертыхнувшись, сбегала дёрнула. И второй раз дёрнула, и сразу третий. У кормильни звякнула награда. Я получила, кроме сытной еды, дополнительный приз – бутылку вина и бисквит.

Бисквит?

Значит, там может быть ещё один лупрос. Торопливо, дуя на пальцы, которые проваливались в обжигающе горячее, поддатливое тесто, я разрезала насыщенный маслянистой пропиткой запечённый бисквит – ничего. Я разрезала каждый кусок. Затем получившиеся кирпичики разрезала опять. И опять. Ничего.

Странно.

В этот раз лупроса мне не прислали.

То ли таинственные почтальоны разочаровались во мне, то ли лупросы закончились.

Ну ладно, поживём – увидим.

Я поделилась с Василием крошками от бисквита, остальное порезала ещё мельче и положила сушиться, а сама тем временем принялась размышлять над возникшей передо мной проблемой, которую задал Архитектор.

Однако долго предаваться рассуждениям мне помешал очередной звук от стыковки.

Сегодня прямо урожай свиданий!

Я метнулась к люку, по дороге одёрнув одежду и поправляя волосы.

И совершенно неожиданно увидела за стеклом… Веру Брониславовну!

За прошедшее время она совсем не изменилась.

– Мария! Я так рада тебя здесь видеть! – воскликнула Вера Брониславовна и от радости аж засмеялась. – Как ты тут?

– Хорошо! А вы как? – я тоже была в восторге. – Потихоньку вот поднимаюсь наверх. Не ожидала вас здесь увидеть…

– К сожалению, я сейчас должна спускаться вниз, – развела руками она, – Моя очередь, как ты понимаешь. Но там, наверху, тебя встретит и введет в курс дела Анатолий.

Я кивнула, улыбаясь.

– Жаль, конечно, что так вышло, – между тем со вздохом продолжала Вера Брониславовна, – очень хочется поболтать. Но это ничего страшного. Я недели через две-три вернусь и тогда у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё подробно обсудить.

Мы поболтали о том, о сём, я посетовала, что крем для рук заканчивается, похвасталась своим зелёным горошком, Вера Брониславовна посоветовала, как делать лосьон из вина, затем мы ещё немного поболтали о всяких мелочах, при этом я еле-еле удержалась, чтобы не спросить о странном черном чемоданчике и группировке Людоеда и Стервятника.

– Ты нашла две кандидатуры? – спросила Вера Брониславовна.

– И да, и нет, – ответила я. – Сначала нашла. Это мужчины – Николай и дядя Лёня. Но дядя Лёня недавно погиб…

Внезапно возникший комок в горле помешал говорить дальше.

– Жаль. Очень жаль, – огорчилась Вера Брониславовна, а я не поняла – то ли от того, что кандидатуры не две, то ли от того, что погиб человек.

Думать об этом не хотелось.

После встречи с Верой Брониславовной я ещё больше захотела подняться туда, наверх. Тайны этого «Олимпа» манили меня, как манит ребенка темный зев подвала – и страшно, и любопытно.

Чтобы не думать обо всём этом, я пыталась отвлечься тем, что читала лупросу Васе куски из луковианского словаря, а потом отдельные предложения из толстых тетрадей. Я научилась уже довльно бегло читать на луковианском, могла переводить большие фрагменты текста. Однако при встречах с луковианцами, когда я пыталась разговаривать с ними, они не всегда понимали меня – моё произношение было ужасно. Но тем не менее, я могла общаться с ними посредством того, что писала на листочке, а они мне также отвечали.

Как-то так совпало, что стыковки с луковианцами пошли одна за другой. Очевидно, на этом уровне их находилось больше всего. Людей здесь было очень мало. Это позволило мне немного подтянуть их язык, и я уже могла здороваться, благодарить и даже разговаривать самыми простыми фразами. Моё усердие (а, возможно, и то, что я вязала им вещи на обмен) послужило мне хорошую службу – луковианцы ко мне стали относиться значительно лучше, чем к остальным узникам.

Как-то в разговоре с Флорином, молодым (почти юным) луковианцем, я спросила о том, знает ли он, как погиб старик по имени Борис.

Флорин знал. К моему немалому изумлению, он как раз был на стыковке с луковианцем по имени Пахот, когда в крест Бориса ударил Столп. В окно они оба видели, как крест, кружась и дымя, падал вниз, унося своего узника с собой.

– А чемоданчик? – спросила я.

– Что чемоданчик? – не понял Флорин.

– Там был черный такой чемоданчик, – сказала я, – ты не знаешь, кому Борис отдал его?

– Не отдал, а передал, – с важным видом поправил меня Флорин и от великой важности надулся.

А у меня от этих слов аж сердце ёкнуло и затрепетало в груди.

– Да, я не так выразилась, – торопливо поправилась я, – конечно же я имела в виду, что передал.

– Дак тому же Пахоту и передал.

– А что он ему сказал? Кому просил дальше передать?

– То мне не ведомо, – растягивая слова, сказал Флорин. – Спроси у него сама. Как раз следующий крест за моим будет его. Так что сегодня-завтра ты с ним поговорить сможешь. Вот и спроси.

Мы еще немного поболтали. Я сменяла у словоохотливого луковианца на вязанные носки большой куль с шерстью, правда она была крученная-перекрученная, частью даже рваная, но на носки вполне сойдёт.

Следующей стыковки я ждала, словно манны небесной.

Чтобы не зацикливаться на этой тайне, я пыталась себя отвлекать всякими бытовыми делами: заново вымыла пол во всем кресте (дважды!), перестирала все тряпки, одежду, и даже старую рассыпающуюся дерюжку, которую всучил мне один из узников на нижних уровнях взамен на четверть бутылки вина, а я взяла её лишь для того, чтобы она сгнила и превратилась в компост (но гнить она не хотела, зато начала рассыпаться в труху). Так вот даже её я, как смогла, вымыла.

Крест сиял стерильной чистотой. Больше мыть и стирать было нечего и меня опять начали одолевать всякие мысли. Вообще, находясь в неволе, я вдруг поняла, что больше всего на свете люблю всякие тайны. А еще больше – распутывать их. Возможно, в прошлой жизни я была Агатой Кристи. Или даже доктором Ватсоном. Шерлоком Холмсом я быть не могла, иначе давно бы уже всё выяснила.

Когда мыть больше ничего не осталось, я принялась за расхламление своих завалов. Моё почти ненужное в прошлой жизни умение вязать сослужило мне здесь, в неволе, хорошую службу – считай на пустом месте, с нуля, я обзавелась неплохим хозяйством. В обмен на вязанные вещи я выменивала всё самое необходимое. И хотя я, как и раньше, нуждалась в некоторых вещах, таких, как хорошая косметика или кофе, но зато в остальном у меня было всего в достатке. Постепенно всё это накапливалось, я обменивала с запасом, в таких условиях нельзя быть уверенной в том, что завтра будет такая же возможность обменять что-то, поэтому не отказывалась от лишних обменов. Поэтому у меня накопилось куча барахла: тюки, куски и отрезы тканей, мотки ниток всевозможных материалов, от шелка до шерсти, одежда, обувь, и даже меха. Да, да, памятуя слова дяди Лёни, я потихоньку готовилась к будущей свободе. А так как свобода была там, за стеклом, где царили стужа и ветер, снег и лёд, то готовилась я основательно, и меховая одежда входила в приоритет.

Поэтому разбирать всё это мне пришлось не один день.

Когда же я закончила, невольно сама себе удивилась – стяжательство никогда не было характерно для Машеньки Покровской, зато Мария, узница из креста, оказалась словно заправский хомяк-плюшкин.

В общем, скажу так: нельзя чего-то сильно хотеть – в результате можно получить совсем не то, о чем жаждешь. Еще недавно я мечтала о тайнах и интригах, которые я буду разгадывать, о всевозможных загадках и непонятных событиях.

Накаркала.

Проснулась от какого-то шума. Долго приходила в себя. Голова была словно чугунная. Когда немного опомнилась и ожила – первое что обнаружила – разбитая бутыль и мой лупрос Вася, который валялся на полу, раздавленным.

Я бросилась к нему, но нет, он был мёртв. Лежал среди веера стеклянных осколков.

Вне себя от потрясения, я оглянулась – в кресте не было никого. Я бы почуяла. Я вскочила и обошла все углы, заглянула в санузел, в чуланчик – нигде ничего. Внимательно всматриваясь на пол, я выискивала малейшие следы – ничего.

Как назло, пол я перед этим вымыла до скрипа и даже малейших признаков пыли там не было. Так что следов было не видно.

Бутылка сама упасть со стола явно не могла. Лежала почти у стены. Кроме того, даже если она и случайно свалилась, то не разбилась бы на миллионы столь мелких, почти в пыль, осколков. Да и Васю явно раздавили.

Кто это был?

Ответ очевиден. Мои тюремщики. Чертур приходил.

Волосы зашевелились у меня на голове.

И вот зачем он приходил?

Что искал?

И не потому ли я так крепко спала? А сейчас голова, словно налитая чугуном?

Что ему было от меня надо?

И зачем он убил Васю?

Хотел напугать меня? Предупреждение? Дал понять, что за мной следят? Или просто не любит лупросов?

Мысли носились в голове туда-сюда, и ничего внятного придумать я не могла.

Было страшно.

Настроение, которое появилось в последнее время, опять рухнуло куда-то под плинтус.

Спать я не могла несколько ночей подряд. Боялась, что только закрою глаза, как надо мной встанет, и будет стоять Чертур. Я вполне отдавала себе отчёт, что если он захочет войти, то опять напустит газу, или что они там ещё делают, что спишь как под наркозом, и зайдёт, и сделает, всё, что хочешь. Я это понимала.

Но всё равно глаза закрыть долгое время очень боялась. Такой себе детский иррациональный страх.

И так продолжалось до тех пор, как в один прекрасный момент меня буквально вырубило. Хорошо, что реакция у меня отточена – так что, когда подошло время дёргать рычаг, я очнулась, сходила дёрнула, вернулась к топчану и опять отключилась. И так несколько раз.

Когда окончательно проснулась, поняла, что в кресте ничего больше не изменилось – мой зелёный садик продолжал расти, как и рос. Все вещи на месте.

Так зачем он приходил и подчёркнуто-демонстративно убил Васю?

Это ещё предстояло разгадать.

Но сейчас все эти разгадки я отложила – послышался звук стыковки.

Я подбежала к люку.

За стеклом мне широко улыбался пожилой луковианец.

– Добрый день. – улыбнулась я ему и сказала на луковианском, – меня зовут Мария. А вас?

– Пахот, – ответил он.