Кровь в моих жилах

Глава десятая Отношения с Мишелем выходят на новый уровень

Домой она попала под конвоем Синицы. Зато за извозчика платить не пришлось — довезли за казенный счет. Слишком деятельный Демьян предупредил городового, дворника и Герасима, что барышня Богомилова до выяснения всех обстоятельств задержана без права покидать дом. Бедный Громов Демьяну целую лекцию прочитал о разнице между задержанием и арестом. Кажется, тот мало что понял. Да и простым людям особой разницы между арестом и задержанием нет. Вот только такой славы Светлане и не хватало. Утешало одно — портплед, с которым Светлана ездила в имение Волковых, оказался в квартире. Не прошло и четверти часа — уставшая, расстроенная Светлана даже переодеться не успела, — как на пороге оказалась встревоженная Лариса с подносом, полным еды в руках, и катеринкой в переднике. Катеринку она тут же попыталась всучить Светлане. Та честно предупредила, что икать они будут вдвоем с Герасимом до самого Рождества.

Лариса отмахнулась, споро накрывая на стол ранний ужин или поздний обед, это смотря как посмотреть: пирожки, купленные Демьяном, были завтраком или обедом:

— Светлана Алексеевна, скажете тоже… — На столе появился горшочек с борщом, тарелка с овощами и котлета из щуки. — Я Герасима отправила купить бутыль самогону.

Светлана, которую отчаянно клонило в сон, ничего не понимала: Герасим не пил, самой Ларисе нельзя. Хотя Светлана еще не поговорила с ней и не рассказала о детях. Может… Да нет, ни разу Ларису не видели пьяной! Кому и для чего тогда нужен самогон?

Лариса продолжала говорить загадками:

— Щас вы покушаете, я вам свою одежду принесу — сами выберете. С волосами, правда, я не знаю, что делать? Свою косу подстричь или вас перекрасить.

Еда пахла отчаянно вкусно, и Светлана села за стол, возмущаясь:

— Лариса! Не мельтеши, объясни толком. Но для начала сядь!

Горничная послушно опустилась на стул перед Светланой:

— Вы не думайте о нас, мы справимся…

— Давай-ка все с начала. И катеринку забери. — Лариса умудрилась её сунуть под горшочек с борщом. — Я про икоту тебя предупредила.

— Так чего с «начала»? Сначала много чего. — Лариса собралась с мыслями, опасливо забрав свои сто рублей и сунув их в рукав платья. — Тут Васька-дворник прибегал: княжича вашего повязали. На улице, сама слышала, судачат, что в Сосновском княжну зарезали. Потом вот этот помощник пристава — сидеть вам, сказал, неделю, не меньше, дома. Под арестом. Потому как государственной важности дело! У них все государственной важности — обвинят в чем хотят, и по этапу пустят. Бежать вам надо. Герасим Ваську споит. Тот лыка вязать уже к восьми вечера не будет. Вы мое платье наденете — в темноте никто и не поймет. Уйдете из города, схоронитесь. Отсидитесь, пока тут государственные дела решают. Деньги я вам дам — вы не думайте, мы с Герасимом сразу решили, что помочь вам надо…

Светлана накрыла своей ладонью холодные пальцы Ларисы:

— Спасибо тебе, душенька, только не нужны мне ваши деньги, не надо мне бежать — меня ни в чем не обвиняют, честное слово.

Лариса пытливо на неё смотрела:

— Вы не обманываете?

— Нет, зачем мне это. Все хорошо. Успокойся. Тебе нельзя волноваться и тем более косу резать — у тебя ж под сердцем двойня.

Лариса охнула и побелела:

— Мне ж нельзя. Я ж…

— Все будет хорошо. Ты здорова, Герасим здоров, детки будут всем на загляденье. Это я тебе как маг говорю. Так что успокойся и не волнуйся ни о чем.

Лариса подскочила со стула — её глаза заблестели подозрительно влажно:

— Светлана Алексеевна, вы серьезно, да? Вы не лжете? Про ребенка…

— Про детей, — поправила её Светлана. — Беги, обрадуй Герасима. Пусть документы собирает для брачного обыска.

Лариса даже попрощаться забыла — умчалась прочь, только дверь за ней и хлопнула. Светлана улыбнулась и принялась за еду. Понять бы теперь, что делать с Ольгинском. Проклясть всех или все же подать жалобу губернатору? Князь Волков отпадает — ему пока доверия нет. Через полчаса в дверь снова постучали, и, думая, что это вернулась за посудой Лариса, Светлана эфиром дернула замок, открывая дверь. Опять безудержно клонило в сон, особенно после еды, и Светлана малодушно решила, что с проклятьем Ольгинска и с грошом она разберется чуть позже, выспавшись, на хорошо работающую голову.

На пороге стоял Мишель. Серьезный. Взъерошенный, как воробей. Опять потерявший свою улыбку. Сейчас нелепой морщинкой между бровей отчаянно напоминавший Громова. Неужели даже княжеское происхождение не остановило жандармов, и те попортили крови не привычному к такому обращению Мишелю?

— Добрый вечер, Светлана… — тихо сказал он, заметив боевой эфирный шар на её ладони. — Странно… Я думал, будет иначе.

Что иначе — Светлана не поняла. Она медленно поднялась со стула. Надо было что-то решать. Если Мишель берендей, то от оборота её отделяют секунды, если не меньше. И нет надежного плеча рядом.

— Мишель… Что ты тут делаешь? — старательно спокойно сказала она.

Он бесстрашно развернулся к ней спиной и закрыл за собой дверь. Голос его звучал невнятно:

— Навещаю свою знакомую, которую, говорят, обвиняют в чем-то нелепом.

— Меня ни в чем не обвиняют.

Он развернулся и прямо посмотрел на её горящую ладонь. Комнату укутала тишина. Кажется, предусмотрительный Мишель возвел защитный полог вокруг себя. Или вокруг комнаты? Что сейчас будет: бой или все же разговор?

Сердце Светланы бешено билось в горле. Ей не справиться с Мишелем, если только бить на упреждение. В схватке с берендеем побеждает тот, кто наносит первый удар. Тот, кто начинает драку.

Мишель твердо сказал, словно пытаясь достучаться до Светланы:

— Меня тоже ни в чем не обвиняют. Я только что от жандармов. Они проверяли меня на оворотничество.

— И…?

— И, как видишь, я на свободе. Я не берендей и не волкодлак.

Светлана только и спросила:

— И столько империалов за это заключение пришлось отвалить?

— Не поверишь — ни одного. — Он так и стоял у дверей, боясь пошевелиться. Эфир на ладони Светланы шипел и раскидывал во все стороны искры. — Только, конечно, не извинились лазоревые, а ведь зря. За ошибки надо извиняться… Светлана… Это все еще я. Михаил Константинович Волков. Я тот, с кем ты дружишь… Или дружила. И совершенно точно я тот, с кем ты все еще служишь. Я неопасен для тебя.

— Ты можешь оказаться берендеем.

Мишель терпеливо напомнил:

— Меня только что проверили, Светлана. Я не берендей.

— Я не верю жандармам. Они продажны.

— И…? Что ты предлагаешь?

— Докажи, что ты не берендей.

Ей удалось удивить Мишеля. Его брови взлетели вверх.

— Как?

— Как обычно доказывают. — Она решительно велела: — раздевайся!

Он, игнорируя огонь на её ладони, лишь напомнил:

— Мы еще неженаты. Такая проверка нежелательна — раздеваться придется догола, чтобы проверить колдовскую метку. Светлана, подумай еще раз.

— Я не Светлана. Сейчас я маг Губернской магической управы, ваше сиятельство. И я требую проведения проверки. Раздевайтесь!

— Хорошо, свет моей души. Как скажешь.

Он безропотно стащил с себя пиджак и штиблеты.

— Я могу пройти в комнату? Я клянусь: я не причиню тебе… — Он тут же поправился под суровым взглядом Светланы: — Вам вреда. Слово чести.

Он стащил с себя жилет и кинул на стул. Почти попал. Шелковый жилет зацепился за спинку стула и все же упал на пол.

Светлана разрешила:

— Пройдите в комнату и сложите вещи на стул.

— Благодарю вас, Светлана Алексеевна. И прошу еще раз: подумайте хорошенько.

— Я уже подумала. — Светлана достала из кармана жакета железную иглу. Пальцы чуть-чуть подрагивали. Она помнила ту боль, с которой игла входит в тело. Она помнила, как словно луковичные чешуйки повариха, игла срывает с тела защитные покровы — один за другим, с дикой болью, как будто заживо сдирают кожу.

— Ты никогда не проводила проверки, — не спрашивал — утверждал Мишель. Да на ком бы она их проводила — берендеи сплошь мужики. Ведьмы предпочитают превращаться в кошек да змей. Или птиц.

Он стащил с себя исподнее и даже не покраснел при этом. Сама Светлана чувствовала, как стыдливый румянец заливает ей щеки. Впрочем, чего стыдиться Мишелю? Корсет он, оказывается, не носил. Белье у него было новомодное, французское, короткое. За телом он следил — узкая талия танцора, широкий разворот плеч, как у медведя или атлета. Никаких волос на теле, кроме как… внизу, куда Светлана пока старалась не смотреть. Говорят, у берендеев все же вся грудь должна быть заросшей, как у Громова. Небеса, о чем она думает! Ей о проверке надо думать. Игла тряслась в её руке.

— Дай сюда… — Он забрал иглу.

— Михаил Константинович, что вы себе позволя…

Светлана не успела возмутиться — он резким ударом вонзил иглу себе в солнечное сплетение, почти по самое ушко. Мишель еле сдержал стон, посерел, зашатался. Светлана схватила его за руку:

— Мишка, да что же ты творишь… — Она чуть не дернула иглу назад. Там же и кончика хватало…

Он удержал её руку, накрывая своей левой ладонью.

— Как вижу я иглу… — он сглотнул, стараясь закончить заговор. Самообладание у него зашкаливало. Саму Светлану в такой момент уже мутило, и она сползала по стеночке в Московской Генеральной Магической управе. Мишель же упрямо продолжал, борясь с болью: — … так увижу правду.

Светлана нашла в себе силы закончить:

— Спрятанное — открыто. Неявное — явлено!

Эфирные волны полетели с Мишеля прочь — защиты на нем было дай Бог каждому. Княжич же. Снова, снова и снова, под сиплые вдохи Мишеля эфирные покровы срывались, обдавая Светлану упругими потоками воздуха. Последний покров сопротивлялся долго — Мишель даже выругался себе под нос. Но все же покров поддался и слетел. Светлана смотрела на гладкую, болезненно белую кожу Мишеля и знала, чувствовала — есть еще один покров. Тот, который не смогли сорвать жандармы. Тот, который может сорвать только она.

— Свет моей души… Ты меня премного обяжешь… Если осмотришь сейчас… — Мишель хрипел, стараясь не закричать. Он закрыл глаза, по его лицу катились то ли капли пота, то ли слезы. Светлана помнила — когда срывается последний покров, даже малейшее движение воздуха вызывает дикую боль.

— Прости… — прошептала она.

— Все хорошо… Просто закончи осмотр.

Светлана закрыла глаза и выпустила из себя эфир. Весь, что был. Он пронесся через её руки, опаляя её, и горячими алыми каплями плавящейся иглы обжигая кожу Мишеля. Завоняло горелым. Кожа на животе Мишеля вздулась пузырями, а потом принялась медленно рубцеваться под его тихие ругательства.

— … лиха ты, Светлана… — Это было единственным, что она опознала в речи Мишеля.

Самый последний покров, словно сросшийся с самим княжичем, сопротивлялся бесконечно долго, а потом диким взрывом чуть не отправил на пол Светлану — её еле удержал на ногах Мишель.

Зеркало на стене пошло трещинами. Посуда полетела со стола. Окна звякнули и осколками вылетели наружу. Голуби, ворковавшие до этого на уличном карнизе, заполошно понеслись прочь. Входную дверь разломало на куски. А потом все это в обратном порядке вернулось на свои места. Кроме голубей. Дверь собралась воедино. Стекла сами встали в оконные рамы. Посуда, тревожно замерев в воздухе, нехотя вернулась обратно на стол. Зеркало тренькнуло, но трещины на нем заросли. Мишелю чуть-чуть не хватило, чтобы взять последний, первый ранг. Он шипел проклятья на самого себя под нос, но не ругал Светлану.

Она же неверующе смотрела на его грудь, где золотом горела метка. Светлана резко, не в силах сдержать себя, забывая обо всем на свете, подалась к Мишелю, обнимая его за талию и прижимаясь лбом к красной, раздраженной коже. Слезы непроизвольно хлынули из её глаз. Небеса, не такого она ожидала. Кажется, Мишель тоже.

Он хрипло сказал:

— Свет моей души… Прошу, проверь меня на метки… Я немного обнажен, и могу неприлично оконфузиться в твоем присутствии. Я все же люблю тебя, Светлана.

Она уже пришла в себя: чуть отстранилась, заглядывая Мишелю в глаза внизу вверх — все же он тот еще лось.

— Мишка… А ты Рюрикович. Ты знаешь об этом?

Он сглотнул:

— Только этого не хватало…

— У тебя на груди золотой сокол горит. Золотой — ты можешь претендовать на трон.

— Давай все же… Ближе к берендеям. Проверь меня на другие метки, чтобы точно быть уверенной во мне.

Она кивнула и быстро обошла его по кругу. Иных меток не было. Не берендей и не волкодлак.

— Мишель… — Она потупилась.

— Мишка… Мне так нравится больше.

— Миш…ка… Других меток нет. — Светлана спешно пробормотала: — явное — не явлено. Открытое — спрятано.

Золотой сокол стал гаснуть, чтобы исчезнуть до следующей проверки. Если её, конечно, будет проводить кто-то вроде упертой Светланы. От всех остальных сокол сможет скрыться.

— Я могу одеваться? — уточнил Мишель.

— Можешь… И прости меня. Прости за все. — Скрыть в своем голосе радость Светлана все же не смогла. Не берендей. Рюрикович! Рюрикович… Надо же.

Он уже притворно застонал — боль после срыва покровов уходит довольно быстро:

— Я думал: лакей. Я думал: конюх, адъютант, батюшкин секретарь… Или кто еще может голову вскружить молоденькой барышне. Но император⁈ Матушка совсем отчаянная была в молодости…

Он повернулся к Светлане спиной и первым делом натянул белье. Руки его откровенно тряслись. Впрочем, у Светланы тряслись не только руки. У неё ноги подкашивались. Она села на кровать, бессмысленно смотря, как Мишель… Мишка Рюрикович, ну кто бы мог подумать, пытался совладать с мелкими пуговицами на сорочке. Получается, что юродивый кричал свои пророчества про кровь не Светлане. Он кричал это Мишке. Не ей.

Она схватила все больше нервничающего Михаила за локоть и силой посадила на кровать рядом с собой.

— Миш…

— Противно, да? — он оставил попытки застегнуть упрямые пуговицы — сидел, смотрел в пол и словно ждал приговора от Светланы.

Она взлохматила его пропитавшиеся потом волосы:

— О чем ты, глупый. Какое противно. Я виновата…

Он посмотрел ей в лицо — такой солнечной улыбки и такой нежности в его глазах Светлана не заслужила. Она же его только что пытала.

— Ни в чем ты не виновата. А противно… Помнишь, в Волчанске, когда я спрашивал тебя о своем появлении на свет, ты сказала…

Она перебила его:

— Я говорила о себе. Я тоже… Нагулянная, Мишка. Понимаешь? Я тоже не Богомилова. — Она рукой провела по его скуле, по щеке, по еще гладкому подбородку — Михаил так отчаянно был похож на князя Волкова, что ни у кого даже мысли не возникало, что он нагулянный.

Он поймал её руку и прижал к щеке, еще и глаза закрыл:

— Сейчас ты тем более откажешься выходить за меня замуж?

— Мишка, ты же все понимаешь.

Он открыл глаза:

— А если я поклянусь, что никогда не прикоснусь к тебе, как супруг? Все равно откажешь?

— Миша…

Вот он всегда был упрям:

— А если я пообещаю, что и пальцем не трону твоего Громова?

— А он-то причем, — вздохнула Светлана.

— Притом. От него ты приняла все то, что запрещаешь мне.

— Миша…

Он понятливо кивнул:

— Откажешь. Светлана, тогда почему ты сейчас так странно смотришь на меня?

Она сказала первую глупость, что пришла в голову:

— Это верноподданический восторг, ваше будущее Императорское величество.

— Скажешь тоже. Нужен мне этот трон… Я же считал себя Волковым. Я знал… Я слышал шепотки, что матушка вышла замуж уже очень тяжелая. Я родился отчаянно «недоношенным». Я думал: дело молодое. Я думал, что у отца голову снесло от любви. Волчья любовь страшная, дикая, они же однолюбы… Я думал — он не удержался. Отец совсем недавно открыл мне правду. Только кто настоящий мой отец, он не знал. Понимаешь? Он не знал, что я Рюрикович.

— Ты очень похож на князя Константина Львовича. Ни у кого не было сомнений в вашем родстве.

Он вновь поймал её ладонь и приложил к своей щеке:

— По виску и за ушами посмотри… Думаешь, почему я такие кудри ношу?

Она провела пальцами по его волосам, под которыми прятались шрамы. Михаил подсказал очевидное:

— Ведьма мне лицо правила. Сильная ведьма, только шрамы все равно остались. Подстригись я, их было бы видно. Черт… Ну почему я не сын лакея? Как все было бы проще.

Светлана быстро подсчитала:

— Тридцать лет назад… Тогда император Павел только выбирал себе невесту. Теоретически, шанс выйти замуж за него у твоей матери был.

Михаил угрюмо добавил:

— А практически, если бы не князь Волков, отчаянно любящий мою матушку, я был бы байстрюком. Каким-нибудь Роновым.

От усеченного рода Вороновых, из которых происходила княжна Софья. Хотя скорее ему бы дали по имени матери род — Полусонин.

Светлана грустно улыбнулась:

— Все случилось, как случилось. Да и не Павлович ты можешь быть. Какой-нибудь Васильевич, Петрович, Константинович, опять же…

— Князья не проходят проверку на истинность имени. Во избежание как раз вот таких конфузов, как со мной.

Светлана принялась застегивать пуговицы на его сорочке:

— Успокойся. Наша дружба от этого не пострадает. Наоборот, даже крепче станет.

— Верноподданические чувства?

— Они самые, Мишка. — Она не удержалась и вновь провела рукой по его волосам. Ну кто бы мог подумать! Рюрикович! — Они самые…

Она не удержала зевок и устало прислонилась к твердому, надежному плечу Волкова. Как же хорошо, что он не берендей. Как замечательно, что он Рюрикович… Он осторожно обнял её, крепче прижимая к себе.

— Светлана…

— Да?

— Теперь-то ты позволишь мне заботиться о тебе?

— Миш… Давай не будем об этом. Ты меня пугаешь своими порывами.

— Светлана, почему с тобой как сложно.

Она нашла в себе силы возмутиться:

— Неправда. Со мной легко, просто ты правила света запомнить никак не можешь. Я не могу себе позволить, чтобы на меня пала хоть капля подозрений… Один-два твоих роскошных подарка, и слава содержанки мне обеспечена. А потом еще заговорят, что место в управе я получила только из-за того, что твоя любовница. И если даже представить, что в один прекрасный момент мы все же обвенчаемся… Что будут говорить о ребенке и обо мне? Что животом тебя к себе привязала.

— Я в состоянии постоять за тебя и нашего ребенка! Я заткну любой дурной рот, Светлана.

— Миш… Пойми же, наша свадьба совершенно невозможна. Я безродная, я мещанка…

Он криво улыбнулся:

— Мой отец еще два года назад дал разрешение на тебе жениться.

Светлана бы отпрянула в сторону, но рука Михаила не позволила этого:

— Прости?

Он не удержался и указательным пальцем ткнул в нос Светланы:

— Он знает, кто ты. Еще с первой вашей встречи. Он знает. Только он до последнего молчал. Не говорил. Когда я сказал, что, кажется, влюблен в тебя, он оборвал мне все уши, чтобы я не смел даже смотреть в твою сторону. Он обещал оторвать мне все, что можно, даже навсегда оставаясь без наследников, если я тебя хоть пальцем трону и обижу. Он обещал меня проклясть, если я опозорю тебя. Он сказал, что такой вертопрах и бонвиван не заслуживает тебя. У меня же тогда и актриски были, и содержанка… И так, романы… Отец сказал, что если я два года продержусь и не заведу роман на стороне, если я сохраню тебе верность эти два грешных года, если буду по-прежнему тебя любить, то он даст разрешение жениться на тебе и лично благословит тебя.

— С чего бы? — голос у Светланы сел от страха. Это было слишком… Слишком опасно.

— Я же сказал: он знает, кто ты. Кто твой отец.

Светлана не сдержала вздоха облегчения. Отец. Он знал, кто её отец, а не мать. Михаил успокаивающе поцеловал её в висок — совсем легко, как крылья бабочки, прикоснулись к её коже теплые губы. Светлана сглотнула: хотя и к такому повороту судьбы с именем отца она тоже не была готова. Было отчаянно страшно узнать о себе правду.

— И…?

Михаил немного не так её понял:

— И я устроился на службу в управу. Я разошелся со своей компанией, в которой кутил. Я расстался со всеми своими знакомыми барышнями. Я же волк, пусть и липовый, как оказалось. Срок в два года вышел на прошлой неделе. Но уже все полетело кувырком, совсем не так, как я себе представлял.

— Миша…

— Хочешь узнать про своего настоящего отца? После твоего отъезда отец со мной поговорил.

Она закрыла глаза и лишь кивнула. Говорить было отчаянно страшно.

Михаил подтянул её к себе и устроил на коленях, прижимая к своей груди, где тоже заполошно, как у Светланы, билось сердце:

— Он знает твоего отца. Запах матери приглушен, он его не смог опознать.

Светлана снова еле сдержала вздох.

— Это был его друг. Старый товарищ по службе при дворце. Он никогда не был женат из-за службы, так что про твою мать ничего неизвестно.

Она рассмеялась:

— Мишка, маму я как-то сама знаю.

Он тоже рассмеялся: смех его рождался где-то в глубине груди, заставляя почему-то сердце Светланы ухать куда-то вниз живота.

— Прости. Твой настоящий отец… Его звали Григорий Кошка. Он пропал незадолго до Катькиной истерики. Считается, что он предал цесаревича и предупредил императрицу о заговоре.

Светлана вздрогнула. В омуте запретных, еще счастливых воспоминаний не сразу возник высокий, худой мужчина. Рыжий, как и она. Пытливые серые глаза. Веснушки на носу и впалых щеках. Твердый, неудобный черный ворот мундира с серебром богатой вышивки. Длинный, похожий на рясу кафтан. Серебряная вышивка на груди — голова пса, как символ верной службы. Опричник. Кромешник со страшной, непонятной магией тьмы.

Михаил продолжил, согревая озябшую от осознания Светлану своим теплом:

— Он дружил с отцом. Точнее с князем Волковым. При дворе все смеялись: волк и кошка вместе! Я знаю о твоей ненависти к кромешникам, но прошлого не исправить, Светлана. Я бы очень хотел быть сыном какого-нибудь предприимчивого лакея, чтобы быть на одной с тобой ступеньке или даже ниже… Но что есть, то есть. Я сын какого-то из Рюриковичей, а ты дочь кромешника… Светлана, скажи хоть что-то?

Она честно призналась:

— Мне нужно время, чтобы все осознать и принять. Прости. Это как-то неожиданно. Я Светлана Григорьевна Кошка. Ну, почти Кошка. Полукошка? Или Шка? Какую мне фамилию дали бы, как ты думаешь? И молчи… Я фраппирована. День совсем нереальный. Безумный какой-то.

Он принялся её укачивать, словно она младенец.

— Светлана, позволь мне заботиться о тебе. Хоть каплю. Прошу. Пойми меня. Услышь меня. Посмотри на происходящее с моей стороны… Я отчаянно люблю одну прекрасную, но очень упрямую барышню. У меня все есть, я ни в чем не нуждаюсь, когда как она замерзает длинными зимними днями из-за дурного качества шинели.

— И ничего она не…

— Шшш! Я тебя выслушал. Послушай и ты меня. Она мерзнет… У неё вечно мокрые ноги из-за старых ботинок. Она голодает и считает каждый грош…

Светлана еле подавила рвущиеся слова: «Кстати, о грошах!» — это было бы неуместно.

— Я же как сыр в масле катаюсь, но ничем ей помочь не могу.

— Помогал! Оплата твоих дежурств…

Он сглотнул и немного диковато посмотрел на неё:

— Ты же понимаешь, что единственный шанс быть хорошим с тобой, был в том, чтобы вести себя как дрянь. Богдан Семенович вечно посмеивался: «А что ты будешь делать зимой?» Наш агроном за голову хватался, когда я потребовал засадить поля льном — сейчас это крайне невыгодно. Зарубеж в основном пшеницу везут. Это еще что! Я на будущий год велел на всякий случай подготовить поля для конопли — её последней собирают с полей. Позднее даже льна. Светлана, я был хорошим только становясь дрянью по отношению к тебе. Я так больше не могу.

Она смирилась:

— Только никаких алмазов, мехов и личных магомобилей. Прижми свою дарилку и держи порывы под контролем. Не надо одаривать миллионами. Не надо заваливать подарками. И… — она вздрогнула, вспоминая об ожерелье. — Ты зачем украл мои жемчуга?

Он почти честно сказал:

— Я их не крал.

— Они исчезли.

— Они не исчезли. Они в твоей шкатулке, как и положено. И, заметь, я не спрашиваю тебя, где ты была этой ночью, что даже не заходила домой и не заглядывала в шкатулку с мелочами.

— Я была в больнице — Ивашка подрал хвостомоек Громова и Петрова чуть ли не до смерти.

Она вскочила с колен Михаила и понеслась к комоду, доставая из верхнего ящика шкатулку и… Полностью собранное ожерелье.

Михаил боязливо сглотнул:

— Ты разрешила мне делать тебе подарки. Вот только что разрешила! И когда я решил тебе подарить жемчуг, я думал, что ты уже будешь моей невестой.

Она перебирала жемчужину за жемчужиной.

— Их ровно тридцать две, как было бы к твоему шестнадцатилетию, если бы у тебя были именины, Светлана.

Замочек. Та самая размахрившаяся нить. Жемчужины. Розовые. Крупные. Заговоренные. Только заговор отличался. Самую малость, но отличался.

— Это не мое ожерелье, Мишка.

Михаил натянуто улыбнулся. Светлана машинально подумала, что Громов бы в такой момент нахмурился. Мишка же почти никогда не бывал серьезен, даже сейчас.

— Как не твое ожерелье?

К счастью для него, убеждать Светлану в ошибке он не стал, только уперся взглядом в пол, что-то пытаясь понять. Светлана устало села рядом с Михаилом и протянула ему ожерелье:

— Я жемчуга заговаривала. Тут похоже, но не то.

Михаил прищурился и медленно, словно ища собственную ошибку, принялся рассказывать. Пальцы его при этом скользили по жемчужинам, проверяя каждую — Светлана видела искры эфира, летящие прочь.

— Я об ожерелье разговаривал с отцом. Спрашивал его совета: хороший ли подарок получится. Он согласился со мной и рекомендовал ювелира, который матушке регулярно делает украшения. Это очень надежная компания. Очень, Светлана. «Карл Эдуард Болин». Они украшения для императорского дворца делали. Там секретность зашкаливает. Там невозможны подделки — только не у них, Болины дорожат своей репутацией. Там же не только ювелирная составляющая — там и наложения защитных плетений идет. У них маги только перворанговые работают. Понимаешь? Договаривался я лично с Аристархом Эдуардовичем Болиным — это владелец компании. Он приезжал в Суходольск для осмотра ожерелья. Он же на прошлой неделе приезжал с новыми жемчужинами для тебя. С охраной, Светлана. Подделка у ювелира отпадает. Это просто невероятно, чтобы они обманули. Ожерелье собиралось у меня дома. Значит, сбой… Подмена произошла где-то у меня дома, Светлана. Даже не в Волчанске. Тут. В подозреваемых только мой лакей и… Я, Светлана.

Она качнула головой:

— Ошибаешься, Михаил. — Аристарх Эдуардович Болин мог быть очень даже причем.

— Ты мне не веришь?

Светлана мягко улыбнулась:

— Я лишь сказала, что ты ошибаешься. Когда Болин приезжал в Суходольск первый раз?

— Год назад.

Она сипло вдохнула:

— Год назад⁈ — Этот день побьет все рекорды по её удивлениям. Слишком много всего: назвали Елизаветой, потом Кошкой, теперь вот… Её год назад крупно подставили, и кто⁈ Мишель!

Он закутал ожерелье в стазис и протянул его Светлане. Она отрицательно качнула головой — ей оно не нужно, а вот Мише может пригодиться: он же не оставит вот так просто подмену ожерелья? Или лучше всего смолчать и не привлекать к себе внимания?

— Вплетено заклинание отслеживания, — сказал Михаил. — Возможно, это компонент защиты от воровства, вплетенное Болиным — он лично занимался ожерельем, а возможно и не оно. И не смотри с такой укоризной. Подобрать подходящие, одинаковые по цвету и размеру жемчужины сложно. Я хотел быть точно уверенным, что к моменту предложения руки и сердца ожерелье будет готово. И то его привезли в последний момент почти.

— Потому что усиленно делали подмену, — машинально сказала Светлана, пытаясь осознать: год! Целый год… Да там уже пол-Москвы поди знало про ожерелье. Проклятый замочек! Болины были обязаны сообщить кромешникам. Оказаться в их застенках страшнее, чем немилость какого-то князя.

Михаил вскинулся:

— Не Болины. Им нет резонов.

Мысли Светланы уже перестали испуганно метаться. Небеса, целый год она жила и не знала, что над ней навис карающий меч кромешников. Наверное, так даже лучше — это был почти спокойный год. Только юродивый его и портил.

— Миша, я тебя ни в чем не виню. Просто так получилось. Немного нелепо. Забудь.

Он взял её за руку и привычно поднес к губам. Поцеловал в запястье без спроса — он всегда так поступал.

— Светлана, прошу, объясни, что происходит. Я разберусь с подменой ожерелья. Или замну, если так для тебя будет лучше. Я хочу тебе помочь. Я могу тебе помочь. Хоть раз позволь мне защитить тебя. Поверь в меня. — Он заглянул ей в глаза: — или это тайна расследования? Громов тебе запретил? Тогда напиши официальную бумагу о том, что я не берендей; кстати, об утере иглы тоже напиши для отчетности… И я пойду к Громову — сам поговорю с ним.

Она грустно рассмеялась:

— Да какой секрет, Миша. Тут уже полгорода болтает…

— О чем?

Светлана с укоризной посмотрела на него:

— Чем ты вообще занимаешься, раз не торчишь в родовых полях? Раньше я твою оторванность от новостей именно на поля и списывала. Но ты же лето, оказывается, в городе проводишь.

Михаил крутил ожерелье в руках, и Светлана боялась, что он проигнорирует её вопрос. Он все же улыбнулся и пояснил:

— Я готовлюсь стать преподавателем Московского Императорского магического университета, куда ты, любовь моя, автоматически зачислена со следующего года. Императорский набор. Бесплатно на полный пансион.

Светлана не знала, ругаться или хвалить Мишку — больше убить, между прочим, хотелось.

— И опять все за моей спиной! Тебе не стыдно? Ты вообще непробиваемый какой-то! Мишка, так нельзя! Я живой человек, не надо мной играть, как куклой.

Михаил обиделся — засверкал глазами, вскинулся, впрочем, быстро остыл и снова натянул на себя привычную улыбку:

— Между прочим с университетом договаривался Богдан Семенович — даже за моей спиной. Меня брать в преподаватели не хотели — ты не представляешь размер взятки, которую мне пришлось отвалить ректору, чтобы мою кандидатуру хотя бы рассмотрели. Знаешь, кем мне предложили? Я по проклятьям специализировался, между прочим. А меня на кафедру истории магии запихать хотят.

Он не лгал — молодого княжича действительно задело то, что его так низко оценили. Кто-то отказал самому Волкову — надо же! Светлана грустно улыбнулась:

— Меня в магпарвеню, да? Вот это поворот от Богдана Семеновича! Я магпарвеню.

Магов-самородков, спорадически рождающихся в низших сословиях, аристократы терпели, но не более того. Мишка — приятное исключение. Их унижали, обзывали и боялись — иногда же среди самородков и кромешники рождались. Магпарвеню — это еще мягкое прозвище для магов из низших сословий.

Михаил угрюмо добавил:

— Их еще великолепным отребьем называют и кое-как похуже. — Он сжал её руку и признался: — я мог бы оплатить твое обучение, чтобы ты не училась с великолепным отребьем, но ты же откажешься.

— Откажусь, — легко согласилась Светлана. — Но за предложение спасибо — я оценила, что ты не отговорил Богдана Семеновича, царствие ему небесное…

Пальцы Михаила порхнули по запястью Светланы в приятном поглаживании — руку её он так и не отпустил после поцелуя. И ведь не волк, а туда же!

— Светлана, так, о чем болтает весь город? И причем тут твое ожерелье?

Она посмотрела на него: рассказать всю правду или чуть-чуть смолчать? Он ни при чем в убийстве, а вот его отец все еще в числе подозреваемых. Только она уже раз смолчала с Громовым, и закончилось это смертью Богдана Семеновича.

— Об убийстве в Сосновском. Там странно все. Очень странно. Капище относительно новое — надо встретиться с Василием Андреевичем Загорским, местным этнографом — может, он что-то знает о нем.

Михаил слушал Светлану внимательно, не перебивая и не задавая отвлекающих вопросов, давая время ей собраться с мыслями.

— Так… — Она сцепила руки в замок. — С начала. Капище Мары. Неизвестное. Все символы на месте. Там убили девушку, очень похожую на меня. Одно отличие: волосы светлые, ведь благодаря сорту роз «Царевна Елизавета» все знают, что волосы у погибшей княжны были светлые, а не рыжие, как у меня. На убитой было ожерелье, очень похожее на моё. Неправильный узел на ожерелье, тринадцать жемчужин и одна большая проблема с замочком. На замочке была надпись, о которой я не знала: «Великая княжна Елизавета». Её когда-то пилочкой для ногтей удалила моя сестра с воплями: «Ты недостойна так называться!»

Михаил тут же, создав лупу из атмосферной воды, принялся рассматривать замочек.

— Есть такое. Хотя конечно «В…ая…жна…за…» можно трактовать по-разному.

Светлана посмотрела на него и не удержалась, поправила волосы, наползшие на его лоб:

— Спасибо за веру. Я ценю, честно. Я Громову сказала, что это мое ожерелье, но в свете этого… — Она легонько прикоснулась к жемчужинам. — Я уже так смело утверждать не буду, пока сама не проверю ожерелье. Только оно уже в Москве.

Михаил соображал так же быстро, как и Александр Еремеевич:

— Громов уже назвал тебя княжной?

— Да, — призналась она, без сил прислоняясь к теплому плечу Михаила. Иногда не хватало именно этого — простого тепла, уверенности, что ты не одна. — Он потому и заставил сидеть дома — хочет провести ритуал истинности имени.

— Его ждет сюрприз.

Светлана не сдержала легкий смешок:

— Еще какой. Я сама до сих пор прийти в себя не могу. Миша, там дело не только в ожерелье. Там еще баюн был найден. Раненый. — Она замолчала. Молчал и Михаил, терпеливо ожидая продолжения. Она все же призналась: — Я этого баюна случайно привязала к себе.

— Баюн императорский или дикий?

— Дикий.

Михаил серьезно смотрел на неё:

— Ты уверена? Ты лично видела его…

— Её…

— Её железный столб?

— Нет, — призналась Светлана. Сейчас только в баюше не хватало сомневаться. — Не видела.

Он сказал очевидное, то, что сама Светлана гнала от себя прочь:

— Императорская кровь сильна. Её не переплюнуть ничем, даже кровью кромешника, как у тебя, Светлана. У цесаревича в охране были баюны. Понимаешь?

Она уткнулась лбом в Михаила и обречённо прошептала, признавая ошибку:

— Получается, что я никому верить не могу…

Заодно вспомнились слова баюши о Михаиле: «Мне его запах знаком». Знаком, потому что ожерелье пахло Мишкой? Или знаком, потому что там пахло кровью Михаила? Или «знаком», потому что ей велели очернить Мишу?

Он не стал убеждать Светлану, что уж ему можно и нужно доверять:

— Ты права. Сейчас, Светлана, доверять тебе никому нельзя. Ни мне, ни Громову, ни даже пророчествам юродивого, ни единой душе.

Она заставила себя выпрямиться:

— Ты в такой же ситуации, Миша. Тебе тоже сейчас нельзя никому доверять! Кровь в твоих жилах непомерно дорога́.

— Только не говори, что ты веришь в чушь с голубой кровью, в неприкосновенность императорской крови, в пророчества юродивого и… Я знаю точно одно: любая кровь в любых жилах, даже самого последнего босяка неприкосновенна. И то, что так носятся с императорской, чушь. На намоленном капище любая кровь ценна.

— Ты не понимаешь, — возразила Светлана. — Вспомни «Катькину истерику». Она началась из-за пролитой императорской крови.

Он поправил её:

— Она началась из-за проклятья, Светлана. Кое-кто обиделся, что её предали, и потому обрушил свой гнев на всю страну.

Светлана удивленно посмотрела на Михаила:

— Ты точно… Княжич? Ты же голубая кровь, белая косточка…

— Твоя первая же пневмония сильно отрезвила меня.

Она грустно улыбнулась:

— Мишка, твою напористость бы чуть-чуть обуздать… И лучше бы тебя… — Она хотела сказать про трон, но он опередил её со своей «болью»:

— Я так понимаю, что меняться, спасая наши отношения, для меня уже поздно. Давай разбираться дальше с убийством в Сосновском. Меня жандармы прижали, потому что подозревают в обиде на тебя? Типа, я так гнев сливал на похожих на тебя?

Светлана не стала говорить, что одно время подозревала Мишу в этом — его происхождение все изменило:

— Так капище же. Капище просто так со счетов не скинешь. И, Миша, я про твою кровь абсолютно серьезно говорю — сейчас ты в опасности. Зазеваешься, проболтаешься, доверишься не тому — окажешься на капище обескровленным. Вспомни пророчества юродивого. Он же предупреждал тебя. Он говорил тебе, что…

Михаил кивнул:

— На крови началось, кровью держится, кровью умоется. Понять бы еще.

— А что тут понимать? — Светлана не сдержала голос под контролем, он у неё чуть ли не звенел: — Юродивый же говорил: Рюриковичи со тьмой договор заключили. Они стихии подчинили себе, венчаясь на царство. Рюрик первым был, кто кровью себя с землей и духами связал. Его братья Синеус и Трувор отказались — они и года не продержались в князьях, погибли. Твоей кровью можно все земли взорвать, как сделала Екатерина Третья. Твоей кровью всю землю можно вспоить, как делали до этого. Твоей кровью… Я не знаю, что можно сделать.

Он улыбнулся:

— Собирайся, поедем в больницу.

— За… чем?

Резкую смену беседы она не поняла. Михаил, вставая, пояснил:

— Громова спасать. Говорят, королевская кровь в Европе способна исцелять. Может, императорской это тоже касается?

Светлана дернула его за руку вниз, заставляя садиться — выдавать Громову Мишку нельзя! Да и баюша в больнице, опасность для хвостомоек миновала.

— Миша, Громов выкарабкается без твоей крови. Тебе нельзя себя раскрывать! Поверь, я не хочу однажды найти тебя в центре капища. Пожалуйста, обещай, что никому и никогда ни при каких условиях ты не будешь давать свою кровь. А этой осенью ты вдобавок побережешься и отсидишься дома.

Кажется, она сейчас откровенно цитировала Громова.

— Светлана, я не могу. Я же маг. Я должен ходить на службу. Я должен разобраться в убийстве, чтобы защитить тебя, я должен найти Ивашку… Понимаешь? Вся эта история с ожерельем меня напрягает — когда старательно выпячивается что-то одно, то это значит, что что-то иное старательно прячут в тень. Но я не понимаю, что именно прячут и для чего. Зачем кому-то привлекать к тебе внимание? Зачем кому-то выдавать убитую за великую княжну?

Она смотрела на Мишку и сейчас понимала отчаяние Громова, которое придало ему, израненному, сил сесть в кровати.

— Как же с тобой сложно. И как сложно со мной… — признала она очевидное.

— В любом случае, я уже давал свою кровь отцу — ему нужно было для какого-то исследования.

— Отцу? — вздрогнула Светлана. Кровь уже была в руках князя. Он ею воспользовался? Он вылечился и только разыгрывал калеку? — И… Больше никому?

— И больше никому. Слово чести. — Михаил очень тихо, старательно смотря в глаза Светланы, чтобы она точно услышала и поверила, сказал: — мой отец… Он прикован к инвалидному креслу. Он не мог добраться до капища.

Она лишь кивнула.

Он предпочел промолчать, ведь сам помнил, что сейчас нельзя верить никому.

Светлана собралась с мыслями и продолжила про убийство в Сосновском, никак не упоминая князя Волкова, чтобы пощадить чувства Михаила:

— Вокруг капища все в следах берендея. Именно берендея, потому что ни баюна никто не съел, ни труп не обезобразил. Громов считает, что убийца, он же возможно жрец, берендей. Я тоже так думаю.

— И потому в городе облава на всех мало-мальски высоких мужчин. Ясно. А на Ивашку как вышли?

Светлана вздохнула:

— Это я сказала, что Ивашка похож по сложению на берендея.

Она принялась рассказывать все, что нашла в управе, и все, что рассказал Синица, заодно достала и грош из кармана. С мелкой монетки уже сполз стазис — он клочьями висел только по краям. Это какой же силой должен обладать маг, чтобы стазис не удерживался⁈

— Поможешь разобраться с проклятьем?

Михаил встревоженно завертел монетку в руках, а потом резко отбросил её на пол — на его пальцах стала пробиваться длинная коричневая шерсть.

— Вот это дрянь! — почти прокричал он. В отличие от Громова, Мишка легко повышал голос.

Монетка покатилась по полу, звеня. Мысли в голове Светланы тоже звенели. Точнее били набатом. Кто сильнее наполовину Рюриковича с золотым соколом на груди⁈ Только цесаревич… Только думать так неверноподданнически.

— Это получается, что гроши в управе предназначались любому⁈ В том числе они могли попасть и тебе, Мишка?

Она видела, как сгорали черные нити проклятья на его руке, оставляя после себя красные, припухшие рубцы.

— Нет… — возразил он угрюмо. — Проклятье предназначалось только Ивану. У меня, свет моей души, самые мелкие монеты в кармане — гривенники. Я гроши не ношу и даже в качестве сдачи не принимаю, как не делал этого и Богдан Семенович. Грош был направлен против Ивана. Его спасать надо — прибьют же его жандармы, еще и отчитаются, что дело об убийстве в Сосновском раскрыли, а он ни в чем не виноват. Ты сказала, что зафиксировала его след?

Светлана вцепилась в его руку, чтобы точно не сбежал:

— Миша, ты один на берендея не пойдешь!

— Не пойду, — легко согласился он. — Но ты же прикроешь мою спину?

— Мне велили как бы дома сидеть. Под защитой.

Он улыбнулся озорной мальчишечьей улыбкой, совсем неподходящей для момента:

— Вот и будешь под моей защитой. А я под твоей.

Светлана закрыла глаза: как же с ней Громову было просто — она большую часть времени валялась под снотворным. Мишке это не грозит. Она совсем не зельевар. Заклятьем его усыпить, что ли? Как его лакея. Только она сама себя не простит, если Ивашка из-за её сомнений пострадает.

— Громову ни слова, — твердо сказала она.

— Я могила! Дай мне час — я доберусь домой, соберу защитные артефакты и вернусь на магомобиле за тобой. Заодно отвод глаз для тебя прихвачу, чтобы Громова почем зря не нервировать. И подумай, кто против нас играет: нужен берендей — он тут же находится. Кто-то очень умный и влиятельный. И очень магически одаренный. Все, я помчался. Никому не доверяй!

Она в окно проводила Мишку, глядя, как он сел в наемный экипаж, который почему-то поехал не в сторону дома. И куда его понесло? Даже ему доверять нельзя! Да что ж за жизнь такая. Она запомнила номер извозчика — потом попросит Синицу найти его и узнать, куда ездил Мишка.