Кровь в моих жилах

Глава вторая С попустительства мага нарушается ход расследования

Магомобиль пересек по мосту сворачивающую в холмы речку Уземонку, прежнюю границу Уземонского участка, и гораздо тише поехал по грунтовой дороге — город совсем недавно шагнул дальше, и порядку тут пока не было. Новому приставу Громову только посочувствовать и оставалось: его участок был дюже неудобен и довольно опасен. Узкий и длинный, зажатый между холмом с крутыми склонами, гордо называющимся местными горой, и Уземонкой, в своем «девичестве» носившей менее благозвучное название, до сих пор аукавшееся местным полицейским, он служил прибежищем тем, кто чуть ниже среднего класса и гораздо, гораздо ниже среднего. Хотя откровенных трущоб на участке не было. С присоединенным к городу Сосновским поселком участок стал больше, чем положено, но пересматривать границы городской глава не спешил — слишком это хлопотное дело: найти новый дом для присутствия, набрать полицейских, назначить пристава, еще и жалование всем платить, а в городе и так проблемы с казной. И полицейских не хватало — как-то летом город чуть ли не полностью остался без полиции, когда городовые массово подались на заработки в деревни. Впрочем, в городе и магов не хватало. Светлана незаметно потерла висок — голова разболелась так некстати, словно обручем её схватило. Горло продолжало першить, и Светлана еле сдерживала кашель.

Громов удивленно смотрел в окно, за которым стояла положенная по календарю золотая осень: теплая, солнечная и сухая. Пристав даже обернулся назад, где двухэтажные деревянные дома исчезали за плотной пеленой затяжного дождя. Кажется, до Сосновского Громов за этот месяц ни разу и не добрался, иначе бы знал про магическую аномалию. Да и невысокого он был ума, получается — за месяц так и не уподобился узнать очевидные факты про новое место службы.

Громов перестал оглядываться, дернул ворот сюртука, как и положено, без серебра петлиц, и уставился вперед. Светлана не выдержала и пояснила специально для него:

— Магическая аномалия, Александр Еремеевич. Не слыхали?

Он повернулся, бесхитростно признаваясь:

— Читал, но, знаете, как-то не особо верил, чтобы вот так: как ножом отрезало тучи и дождь. Необычное явление.

Кажется, «необычное» — его любимое словечко про все непонятное.

— Да, необычное, — согласилась Светлана. — Почти единичный случай. Аномалия притягивает не только отдачу водных заклинаний. Огненных и воздушных тоже, и даже земляных… Лет сорок назад приезжал к князю Соколову маг-агроном, из столицы выписанный для помощи с посевами льна. Хотели с Европой торговать — тогда еще было выгодно лен туда вывозить. Вы же знаете, как пашни под лен готовят, Александр Еремеевич?

Громов легко признался в своем неведении:

— Не имею ни малейшего представления.

Она улыбнулась — ничего-то эта столичная штучка не стал выяснять про Суходольск. Не прав Богдан Семенович, что новый пристав хваток и пытлив. Хотя, быть может, Громов знает, что скоро вернется в Москву? Тогда будни какого-то Суходольска ему и не интересны.

Громов напомнил о себе:

— Расскажете, Светлана Алексеевна? — Он уже запинаться на её имени перестал.

Синица на переднем сиденье не удержался — повернулся бочком, прислушиваясь. Даже Петров нет-нет да и поглядывал назад.

Светлана принялась рассказывать: она местную историю любила и все свободное время проводила в музее, в кружке этнографов-любителей — серьезные ученые сюда не доезжали:

— Пашни под лен заранее с осени выжигают — выбирают кусок леса и жгут его под контролем, чтобы огонь не вырвался за пределы. Потом корчуют оставшиеся пни, а по весне уже и засевают льном. Наш агроном и маг не стал ждать осени — сам все рассчитал, навесил руны по границам будущей пали и поджег, а вот про аномалию он и не знал: принялся тушить огонь, а он прямехонько на город и пошел сплошной стеной. Еле загасили — пригороды пожгло знатно. Тогда высочайшим указом губернскую магическую управу и создали, чтобы впредь подобное не повторялось.

Синица тихонько спросил:

— А с магом чё стало?

— А мага, Синица, — ответил за Светлану Громов, — полагаю, на каторгу в Сибирь пожизненно отправили. Надои местным медведям повышать.

Светлана не стала выговаривать из-за медведя Громову — они же не в лесу. Это лес такой ошибки не прощает. Синица же хмыкнул:

— Скажете тоже, бе́ру надои повышать. — Парень был явно из крестьян и имя медведя крепко знал.

Петров за рулем хмыкнул, но промолчал.

Громов пытливо посмотрел на Светлану и разговор с надоев перевел на магическую аномалию:

— А причины столь необычной магической реакции известны?

Светлана улыбнулась — всему-то ему требуется установить причину, право слово, сыщик.

— Нет, причины скрыты под самим Суходольском, сносить который ради любопытства ученых никто не будет. Предполагают разное: залежи неизвестного минерала, столкновение земляных эфирных жил, каверны, способные аккумулировать эфир… Кто-то говорит, что тут начинается царство полоза, и это его рук дело.

— Полоза? — На лице Громова, не сильно склонного к проявлению эмоций, появился скепсис. — Это же ближе к Уралу.

Светлана пожала плечами, надеясь, что выглядит это не сильно кокетливо:

— Сказки. Местные побасенки. Тут все пронизано сказками да поверьями.

Громову то ли было скучно, то ли на самом деле интересно — Светлана не совсем понимала этого мужчину:

— И что же сказывают, кроме полоза?

Она не стала жеманиться и заставлять себя уговаривать:

— Разное говорят. Про полоза, про его невест, про спящее в Идольмене войско богатырское.

Громов чуть нахмурился — вот хмуриться он любил, — и процитировал классику:

— Тридцать три богатыря в чешуе…

Светлана его оборвала:

— Говорят, больше, гораздо больше то войско. Спит под водой на случай страшного несчастья.

— Это какого же? Во времена монгольского ига они не выходили, судя по летописям.

Светлана напомнила очевидное:

— Так и не добрались монголы сюда. Севера же, Ладога да Онега защитили.

Громов неожиданно дальше стал предлагать варианты великий бед:

— Отечественная война с Наполеоном.

— Знать, не великое горе было, да и справились сами, — сказала Светлана.

Громов выгнул бровь — кажется, для него было делом чести найти бедствие пострашнее:

— Великая война?

— Так по границам России сидели в окопах, не прорвались в сердце страны немцы тогда. Да и, Александр Еремеевич, не стоит так принимать близко к сердцу местные побасенки.

— Эм, «Катькина истерика» десять лет назад? — предложил Громов очередной вариант.

Светлана не выдержала и отвернулась к окну. Она была свидетелем той истерики, и до сих пор в кошмарах захлебывалась ледяной морской водой и хваталась за все подряд, чтобы не утонуть, в том числе и за чужие руки. Она надеялась, что эти люди, за которых она тогда цеплялась, не пошли ко дну из-за неё. В храме она до сих пор ставила свечи за их здравие и за здравие того неизвестного, кто затащил её на крышу одного из заводских цехов на Обводном канале, спасая ей жизнь.

Синица не выдержал и разбил тишину:

— Скажете тоже, вашбродь, тут почти тихо было в «Катькину истерику». Так, поволновался Идольмень, и все. А вот чешуйки тех с богатырских доспехов я видал в детстве у дядьки свово. Он золото мыл на Падучей, показывал мне чешуйки с тех доспехов.

Петров хмыкнул и впервые подал голос — он у него оказался тоже низкий и простуженный, как у Громова:

— Демьян, то речка же, а богатыри в Идольмене. Я слышал, что они идол охраняют, в честь которого озеро и названо. Потому и не выходят из озера.

Светлана поправила Петрова:

— Сказки это про идола. Идола в Днепр скидывали по приказу князя Владимира.

— Нуууу, мало ли идолов было. Можа и тут было, — не удержался Синица, откровенно разворачиваясь в кресле и глядя на Светлану. — Если не богатырская, то чья чешуйка была?

— Полозова, — сказала она очевидное и не удержалась от шпильки: — хоть некоторые и думают, что полозово царство начинается восточнее.

«Некоторый» спокойно заметил:

— Век живи — век учись, Светлана Алексеевна. Какие еще диковинки тут встречаются, расс…

Синица азартно спросил, перебивая начальство — начальство привычно нахмурилось:

— А про русалок чё скажете, Светлана Лексевна? Живут в Идольмене аль нет?

— Живут, — подтвердила она. — Сама видела.

— И как⁈ — Синица даже подался к ней с горящими глазами. — Красивые?

Громов не выдержал и вмешался:

— Утопленницы это, Синица. В белых рубашках да простоволосые. Защекочут и утащат на дно несмотря на крест на груди. Оно тебе надо?

Синица выпрямился и важно заявил:

— Так я для интересу и сугубо для поддержания беседы. Вот, бают, еще и про котов-баюнов. Я сам Лукоморье не видел… Говорят, пал тот дуб и сгнил. Давно.

Громов заметил:

— Лукоморье не тут было. И не путай, Синица, баюнов, сидящих на железных столбах, с учеными котами. Это разные виды.

Синица напоминал любопытного щенка: вновь растерял всю важность и простодушно уточнил:

— И как понять: ученый кот аль баюн?

— Вот прибьет тебя до смерти кот, сразу поймешь, что то был баюн, а заговорит до смерти — ученый, — крайне серьезно пояснил Громов. Пряча смешинки в уголках губ, он оглянулся назад, на черные вплоть до Идольменя небеса. — Все же до чего необычная аномалия. И почему тогда город Суходольском назван?

Живот Светланы выдал голодную трель, напоминая, что кофе с утра ему было мало, и она сконфуженно отвернулась к окну — там уже тянулся Сосновский парк, больше напоминающий лес: высокие, почти корабельные сосны перемежались редкими золотыми березовыми колками. С другой стороны дороги, по которой еле плелся магомобиль, стояли ладные, деревянные дома, украшенные резными кружевами.

Петров, спасая Светлану, пояснил для Громова:

— Говорят, что из-за четырех сухих долов, оставленных змием, которого запрягли в плуг, когда делили Навь и Явь тут.

Громов вновь напомнил очевидное:

— Змей тот не тут землю делил — он утонул в Каспийском море.

Синица фыркнул:

— Да мало ль на Руси змиев было. Одного могли и тут запрячь. Я вот слышал, что видали тут огненного змея в небесах.

Светлана повернулась к Синице, забывая о виде в окне:

— Это маниака? Не слышала, чтобы он тут обитал.

Синица, довольный тем, что ему удалось перещеголять в знаниях мага, принялся пояснять:

— Не, не маньяка, маньяков у нас тут нету. Волкодлак был, так его Александр Еремеевич лично пристрелил, подлеца. Огненный змей, в Идольмень падает звездой, там и живет.

Громов вновь вмешался, менторским тоном поправляя Синицу:

— Маниак, а не маньяк. Маниак, чтобы ты знал, Синица, по вдовам ходит да прелюбодействует, мужем умершим прикидываясь. Инкуб по-научному называется. — Он поправил фуражку, которая лежала у него на колене, и пробормотал: — холера, не приличный провинциальный город, а заповедник сказок какой-то.

Петров остановил магомобиль у ворот парка, где в ожидании пристава стояли околоточный собственной персоной, молодой парень-городовой еще в летнем белом кителе, какой-то непонятный старик в меховой жилетке поверх косоворотки — сторож, наверное, — и мужчина в цивильном прогулочном костюме со спаниелем на поводке.

— Приехали, вашбродь, — сказал очевидное Синица. — И сказки у нас хорошие. И места хорошие. И нечисть хорошая.

Петров, выходя первым, заметил:

— Это потому, что кромешники почти все подчистую погибли при Бешеной Катьке. Некому теперь нечисть истреблять.

Синица передернул плечами и крамольно сказал, открывая дверцу:

— Туда им и дорога! Кромешникам, конечно.

Светлана была с ним согласна, а вот Громов нет — он в упор посмотрел на Синицу, а потом перевел тяжелый, исподлобья взгляд на Светлану:

— Опричники честно выполняли свой долг.

Она не удержалась от замечания, тоже открывая дверь магомобиля:

— Так выполняли, что их со времен Ивана Грозного пуще смерти боятся.

Она спешно вышла из магомобиля, не позволив Синице предложить помощь — не хотела слышать ответ Громова. Этот явно был на стороне кромешников. Впрочем, его «холера» до неё все же донеслась.

Громов вышел из магомобиля, тут же надевая на голову свою фуражку. Он снова оглянулся на черную сплошную стену воды, скрывавшую город, притулившийся на краешке Идольменя. Тут, в бывшем Сосновском было хорошо. Ярко светило уже поднявшееся над лесом солнце, обещая днем жару. Пролетали мимо паутинки, неся прочь своих хозяев. Мимо, хлопая крыльями и ища последние цветы, промчалась бабочка. Шуршали золотые листья по дороге. Поднималась под легкими порывами ветра пыль. Блеяла привязанная на веревку коза, звеня боталом. Лепота!

Завидев начальство, околоточный тут же деловито направился к магомобилю и взял под козырек. Городовой от него не отставал. Господин Зверев, а судя по жмущейся к его ноге собаке, именно он это и был, остался возле сторожа. Громов на ходу представил Светлане полицейских и принялся выслушивать немного сбивчивый доклад, суть которого сводилась к одному: получив сведения от господина Зверева о трупе, к оному трупу не ходили, чтобы не испортить улики и не затоптать следы. Удобная позиция, однако! Не прикопаешься к такому служебному «рвению» — они же старательно охраняли единственные ворота от посторонних.

Колокольный звон плыл над землей, напитывая воздух благостью. Вечером можно будет попробовать намагичить что-нибудь из недоступного третьего ранга: и сил хватит, и ни один магдетектор не заловит. Светлана блаженно закрыла глаза, наслаждаясь золотой, как и положено по календарю, осенью. Теплое солнце согревало спину, уговаривая снять ненужный плащ. Где-то деловито загоготали гуси, и с детства их боявшаяся Светлана подошла ближе к Громову, стараясь чтобы он стеной стоял между ней и гуляющей беспризорно по дороге стаей. Громов сей маневр заметил, но вслух ничего не высказал. Синица с земли превентивно поднял хворостину — тоже, наверное, не раз страдал от гусиных укусов в детстве.

Сторож к словам околоточного ничего нового добавить не смог — тоже не ходил и не смотрел на «трупу», а окромя господина Зверева никто и не совершает променад в столь неподобающий час.

Господин Зверев пояснил, что выгуливал Тоби как обычно — тот сам выбирал себе дорожку для прогулки, носясь без спроса везде. Только в этот раз в середине прогулки Тоби стал сам не свой: вернулся, поджав хвост, и отказался дальше прогуливаться, бьясь в крупной дрожи, так что пришлось нести его на руках. Тело на поляне Зверев заметил издалека, оно лежало приметно, крестом. С раскинутыми руками, стало быть. К самому телу Зверев не подходил во избежание, так сказать. Дело же такое, привычное: подойдешь к трупу — сам и окажешься первым подозреваемым в убийстве.

Светлана только поморщилась вместе с Громовым — никому из мужчин не приходила в голову очевидная мысль: вдруг женщина на тот момент еще была жива… Теперь, конечно, шансов, что она могла выжить, почти не было.

Гуси совсем обнаглели и, расщеперив крылья, окружили полицейских. Даже хворостина в руках Синицы их не пугала, а скорее раззадоривала. Светлана не стала мешать Громову, игнорировавшему птиц, раздавать указания. Околоточному он приказал оформить показания Зверева и сторожа, а потом заверить их, сторожу велел указать дорогу товарищу прокурора и судебному следователю, когда те подъедут, и еще что-то. Светлана же пошла в парк, магией поймав для себя дорожку, по которой сегодня гуляли Тоби и господин Зверев — взять след она умела. Тащивший в руках фотографический аппарат Петров нервно пошел за ней, признаваясь, что тоже до смерти не любит гусей.

Громов догнал их через пару минут, пристраиваясь рядом со Светланой и предлагая свою руку — идти по обычной лесной тропинке, а парк не был облагорожен, в туфлях на каблуках было неудобно. Светлана не стала отказываться от помощи — оперлась на его локоть. Рука оказалась крепкой — видать, пристав посещает гимнастический зал или еще как-то занимается спортом. От пристава тянуло ваксой, оружейной смазкой и совсем малость бергамотом.

Хотелось молчать, наслаждаясь прогулкой и неожиданным подарком от хвостомоек — золотой осенью, но Громов не дал. Он спросил, чуть надсадным кашлем прочистив горло:

— Светлана Алексеевна, что вы думаете по поводу сегодняшней даты?

Она глянула на него — он уже привычно хмурился:

— А что сегодня не так?

— Вы знаете, что сегодня за дата? Выбор прескверный для убийства.

Она принялась перечислять:

— Рождество Пресвятой Богородицы и победа в Куликовской битве.

Громов пытливо продолжал на неё смотреть, и Светлане пришлось сказать то, что не хотелось бы упоминать:

— И день призвания Рюрика на княжение. День российской государственности.

Ходили упорные слухи, что языческое жертвоприношение цесаревича Дмитрия и великой княжны Елизаветы, которому помешали в Санкт-Петербурге десять лет назад кромешники, было запланировано императрицей Екатериной Третьей аккурат к этой дате. Только по непонятной причине жертвоприношение чуть сдвинули на праздничной неделе. Кромешники попытались спасти цесаревича, и привело все это к «Катькиной истерике», когда императрица, оказавшаяся язычницей, призвала себе на помощь духов земли, воды, воздуха и огня. Тогда полыхала почти вся страна: от восточных границ до западных. На Камчатке проснулись вулканы. Путорана приподняло на десяток саженей, по аллее между Уралом и Кавказом гуляли торнадо, сам Урал вымахал ввысь не меньше, чем на версту, а где и больше. Торфяные болота горели, леса тем более, даже Черное море зашлось в пламени. А Санкт-Петербург просто смыло волной-убийцей.

Светлана глянула на Громова — тот явно ждал продолжения перечисления праздников. Она молчала. Пришлось приставу самому показывать свои познания:

— Это у нас сейчас начало сентября, всего лишь восьмое. А в мире за границами нашей страны сегодня двадцать первое сентября. Осеннее равноденствие. Бритты называют этот день Мабоном. У нас язычники говорят — Осенины. Вы понимаете, Светлана Алексеевна, к чему я веду?

Она опустила голову. Говорить очевидное не хотелось. Припекало в спину солнце. Клочки тумана прятались в ложбинках. Блестели между деревьев паутинки в капельках росы. Под ногами шуршала рыжая слежавшаяся за годы хвоя. Было хорошо. Говорить в такой благости «жертвоприношение» не хотелось — они еще труп не видели, даже если труп по словам Зверева и лежал в жертвенной позе.

Светлана сухо спросила:

— Вызовите кромешников?

— А вы их боитесь, Светлана Алексеевна? — вопросом на вопрос ответил Громов.

Она лишь напомнила слова идущего за ними Синицы:

— Вся Россия думает, что туда им и дорога… Туда, куда они ушли вместе с Бешеной Катькой.

— Они просто исполняли свой долг, — как попугай повторился Громов, нахмурившись и замолчав.

Дойдя до поляны, на которой лежало тело девушки в явно жертвенной позе, ориентированной по сторонам света: головой на север, ногами на юг, — Светлана вздохнула: кромешников не избежать. Легкий, но еще уловимый эфир языческого жертвоприношения тонкой струйкой вился между хлопавших своими серебряными ладошками осин.

Громов глянул на Светлану:

— Жертвоприношение, да?

Она кивнула:

— Буду накладывать стазис, а вы вызывайте из столицы кромешников.

И тут приставу удалось удивить Светлану:

— А может… — Он пытливо посмотрел на неё: — может… Не стоит? Стазис и все остальное прочее…

— Это потому, что я их боюсь?

— Это потому, что… — Громов замолчал, собираясь мыслями, и Светлана поняла причину его нежелания вызывать кромешников: это просто кое-кто хотел сам раскрыть преступление и получить новый чин, быстрее возвращаясь в столицу. — Сложно все.

Сложно. Надо же. Сложно.Десятый и девятый чины табеля о рангах. Между ними принципиальная разница. Девятый ранг титулярного советника давал право на личное дворянство. Звучит же! Дворянин. Пусть потомственные дворяне никогда не посмотрят на тебя, как на ровню, отношение нижестоящих по табелю резко изменится, а уж про купцов и мещан можно и не говорить. Судя по имени, у Громова мать была обедневшей дворянкой, ради достойной жизни или от отчаяния вышедшей замуж за купца: Александр — благородное имя, им кого попало не назовут, в отличие от простонародного Еремея. Тяжко будет Громову дворянином — всяк будет знать, что он низкого происхождения.

Светлана не знала, на что решиться: обман с жертвоприношением рано или поздно вскроется, и виновной в нем будет признана только она. Оправдание, конечно есть: её низкий ранг в магии и великий церковный праздник, спутавший все эфирные потоки, — но виновной все равно признают её.

Громов тем временем вкрадчиво, отчего голос его совсем охрип и сел, сказал:

— Светлана Алексеевна, не стоит так переживать. Вы же знаете, что говорят о фараонах. Мы сатрапы, идиотины, самодуры и так далее. Вы напишете рапорт о жертвоприношении и приложите к нему свое особое мнение: участковый пристав Громов — самодур, женоненавистник, жуткий мизогин.

Светлана еле сдержала удивление — хорошего же мнения он о ней. Она судорожно сжала пальцы и посмотрела вбок, мимо Громова, стараясь промолчать и не вспылить. Солнце, лес, хвойный легкий дух. Успокоиться бы и не наломать дров: пусть недолго, но ей еще служить рядом с Громовым. Он же продолжал, снова прочистив горло и пытаясь поймать её взгляд:

— Право слово, Светлана Алексеевна, мне не привыкать, я и хуже о себе слышал. Зато все шишки за нарушение регламента расследования языческого жертвоприношения падут только на меня. Отбрехаюсь.

Светлана резко повернулась к нему, удивленная таким простонародным словцом. Она вглядывалась в отрешенное лицо Александра Еремеевича — сейчас даже складки между бровями не было в качестве подсказки, что же он чувствует. Неужели чин «титуляшки» стоит недовольства начальства?

— Не волнуйтесь, Светлана Алексеевна. Могу даже предположить, что меня особо и не будут журить — мизогинов надо мной хватает. Посмеются, выговорят, да и отпустят. Многие до сих пор верят, что женщинам не место на службе. Вам лично ничего грозить не будет. Я приложу ваш рапорт к делу, слово чести. Завтра днем отошлю депешу в Москву — скоро тут нарисуется кромешник или жандарм, смотря как расценят важность этого дела в столице. Прошу: не накладывайте стазис — дайте мне время тут все изучить и начать расследование.

Светлана уже собиралась сказать, что понимает его: все же дворянство просто так на дороге не валяется, но Громов снова удивил её — не о новом чине он волновался:

— Вы же понимаете, что первые сутки для поиска преступника самые важные. Идти по горячим следам или вести расследование спустя несколько дней… Пока депеша прибудет в Москву, пока дело попинают от кромешников к жандармам и обратно, пока назначат чиновника, пока он доберется сюда — след остынет, даже стазис не спасет. Найти убийцу будет сложнее. Дайте мне сутки на расследование, о большем не прошу. Зверь, что убил девушку, должен ответить перед законом. Вам ничего не будет грозить, просто напишите особое мнение, что я мизогин и идиотина, отказавшийся верить вашим выводам о языческом жертвоприношении.

Светлана грустно улыбнулась: Громов не до конца все продумал — над ним, в отличие от магов управы, слишком много вышестоящих чинов: полицмейстер, прокурор со своим товарищем, судейский следователь, городской глава и губернатор, который тоже сунет нос в дело о жертвоприношении.

— А как же товарищ прокурора, Александр Еремеевич? И следователь? Они могут потребовать наложение стазиса.

Он пожал плечами:

— А вы их тут наблюдаете?

За спиной Светланы раздался голос Синицы:

— Не приедут они. Пьют-с со вчера, отмечая праздник. И товарищ прокурора, и сам прокурор, и судейские, и даже глава города. Даже полицмейстер там же. Просохнут через пару дней — праздники-то долгие.

Громов скривился:

— Синица, больше уважения к начальству. Не пьют, а отдыхать и праздновать изволят.

Петров, занятый делом: он фотографировал место жертвоприношения, — заметил:

— Итог один — в дело они сунутся не раньше пары дней. Тут беспокоиться, Светлана Алексеевна, не о чем.

Повисла тишина — Громов ждал решения Светланы, перестав настаивать. Этим он ей нравился — Мишель, словно не княжич, до последнего предпочитал настаивать и упрашивать. Громов же сказал, что хотел и дал время подумать.

Светлана осторожно, чтобы не затоптать возможные улики, подошла к убитой: эфир тихонько загудел, предупреждая о границах капища. На картах Суходольска и окрестностей это капище не было отмечено. Даже намеков не было в преданиях, и этнографы его не обнаружили — пропустили, как и маги. Знать бы еще, кому тут поклонялись. Сами идолы давно были поруганы и порублены на дрова почти тысячу лет назад.

Хлопали ладошками осины, ветер шумел в высоких соснах. Солнце уперлось теплым лучиком в бок Светланы. Она достала из кармана кристальник и проверила стороны света во встроенном в артефакт компасе. Она не ошиблась: убитая девушка, довольно красивая, одетая в простое закрытое серое платье с кровавым пятном в районе сердца, лежала четко по сторонам света. Магдетектор в кристальнике колебался с определением уровня магии. Его стрелка металась между двойкой и тройкой, приближаясь к последней — в храмах уже шла литургия. Уровень магии будет только расти весь день.

Светлана принялась обходить капище по часовой стрелке, ища места силы.

Громов осторожно, боясь её отвлечь, спросил:

— Светлана Алексеевна, вы можете предположить, чье капище тут было? Возможно, это как-то связано с жертвоприношением цесаревича Екатериной Третьей. Нынче почти десять лет с того… Не думаете, что это может быть продолжением того дела?

Продолжая медленно шагать под любопытствующим взглядом Синицы, она качнула головой:

— Даже предполагать не буду. Особенно про цесаревича. Сведений об этом капище не сохранилось. Его нет на картах губернии.

— У язычников было много капищ — в каждом городе, в каждой деревне кого-нибудь да почитали, — продолжил Громов. Светлана обернулась на него, успев заметить, как он ткнул пальцем в её сторону, и Петров, продолжавший фотографировать место преступления, зачем-то сфотографировал и её. Громов спокойно опустил руку, словно это ничего не значило, покачался с носка на носок и сказал: — у язычников каждый лес да поле были с божествами. Везде были их идолы. Так что то, что сведений о капище не сохранилось, неудивительно.

Светлана отвернулась и снова пошла вокруг капища — и как это Громов вместо «необычно» сказал «неудивительно»! Возле вытянутой на запад правой руки девушки, Светлана замерла — тут сильно несло эфиром. Походив чуть в стороны, она нашла место наибольшей силы:

— Тут! Дайте вешку какую-нибудь. Тут что-то есть, точнее было. Возможно, тут стоял идол.

Синица первым, как резвый щенок, подскочил к Светлане, подавая ветку под рев Громова:

— Демьян, затопчешь следы — я тебя в городовые разжалую!

Парень виновато вжал голову в плечи и осторожно посмотрел под ноги, старательно поднимая стопы и разглядывая землю:

— Никак нет, вашбродь, напраслину возводите — ниче я не затоптал.

Светлана еле сдержала смешок, крайне неприличный так близко с телом убитой, воткнула ветку в землю и пошла дальше. Синица же вытянул от усердия голову, разглядывая убитую. На её лице не застыла мученическая гримаса. Она словно спала, только с открытыми глазами и мелкой дырой, как от кинжала или ножа, в груди.

Синица сглотнул:

— Вашбродь, а убитая-то вот прям копия нашей Светланы свет Лексевны.

Громов со своего места его оборвал:

— Чушь не городи, Демьян! Светлана Алексеевна рыжеволоса, когда как убитая — блондинка. — Он кашлянул в кулак и сипло сказал: — простите, Светлана Алексеевна, что обсуждаем вашу внешность.

Она как раз замерла у головы убитой, тоже рассматривая её лицо.

Синица не успокаивался:

— Ну Александр Еремеевич, посмотрите сами: бровки в разлет точь-в-точь, глазки такие же — серенькие, и скулы выраженные, и нос такой…

Он даже изобразил пальцами перед своим лицом что-то длинное и вытянутое.

— Отставить, Синица! — рявкнул Громов.

— … породистый носик.

Светлана взяла из рук Петрова очередную ветку и воткнула её в землю, обозначая новый источник эфира:

— Браво, Синица, вы просто гений сыска: нашли мою потерянную сестру. Или кузину.

Громов, шикнув на Синицу, снова извинился:

— Простите нас великодушно, это только из излишнего рвения и необоримой глупости.

Синица снова вжал голову, как нашкодивший щенок, и чуть подался назад, посматривая себе под ноги. Громов глянул на него сурово:

— И чтобы больше не лез к телу в нарушении инструкций! Доложи мне порядок обследования места магического преступления, Синица.

— Значится, так… — Парень поскреб по подбородку. — Во-первы́х, надоть убедиться, что жертва того… Уже точно мертва. Во-вторых, этоть…

Громов возвел очи горе:

— Горе ты луковое, Синица, а не помощник пристава! Сперва идет магическое обследование, чтобы не смешать и не сбить тонкие потоки эфира. Потом…

— … Потом, господа, — раздался чуть дребезжащий голос Карла Модестовича, медицинского эксперта Суходольской полиции, — приходит наш черед: медиков. Доброе утро, барышня Богомилова, вот уж не думал вас сегодня тут встретить, сейчас же дежурство княжича Волкова. Опять он от дела бегает.

— Увы, сегодня дежурю я, Карл Модестович. С праздником великим вас!

— И вас тоже, Светлана Алексеевна. — Доктор, невысокий, подвижный, как ртуть при своем более чем плотном телосложении, уже лысеющий и седой, улыбнулся и вспомнил о полицейских: — И вам, господа, доброе утро.

Карл Модестович снял с переносицы пенсне, протер стекла платком и аккуратно подошел ближе к трупу, внимательно рассматривая. Двое санитаров, пришедших вместе с экспертом, остались на краю поляны, пристраивая носилки на землю.

Полицейские поздоровались в ответ, причем Громов пожал руку Карлу Модестовичу. Тот принялся извиняться:

— Простите за опоздание — был в церкви на литургии, не захватил с собой кристальник.

— Ничего, Карл Модестович, — отозвался Громов, — мы сами только начали — Светлана Алексеевна проводит магическое обследование.

Медицинский эксперт кивнул и принялся обходить место преступления по кругу, как Светлана. Только он шел противосолонь.

— Подождем, никуда не денемся. Погодка-то шепчет! Не то, что в городе — там уже Низинку всю затопило. Попадет приставу Егорову — он опять не проследил, чтобы канавы почистили.

Громов только опустил взгляд вниз — на приставах до сих пор столько лишней работы было навешено: от проверки билетов дам легкого поведения до уборки улиц и присмотра за дворниками. Тут убийства да воровство бы успевать расследовать, а приходилось следить, чтобы горожане не мусорили и вели себя культурно — воспитание горожан тоже входило в круг обязанностей пристава.

— Тут! — подала голос Светлана. — Последнюю вешку сюда. В ногах у жертвы ничего нет.

— Алтарный камень…? — уточнил Громов. Он мог быть в ногах, а мог и под телом.

— Аккурат под телом, — сказала Светлана, отходя прочь. Её служба тут почти закончилась. Дальше будут работать Карл Модестович и Громов. Можно было ехать в управу. Хотелось есть, и Светлана убеждала себя, что барышни — существа эфемерные, и легко довольствуются кофе и окружающим эфиром, которого становилось все больше и больше. Скоро совсем забьет следы жертвоприношения. Горло нещадно драло, но осень и хорошая погода умоляли задержаться. Когда закончится сезон уборки урожая — а оставалась ещё капуста, лен и конопля для веревок, — и в Суходольске прекратятся дожди, золотая осень уже пройдет. Слякоть из-за магической аномалии сменит обычная сентябрьская непогода.

Громов подозвал к себе Синицу, чтобы он не мешал опустившемуся возле трупа Карлу Модестовичу своими глупыми вопросами:

— Сбегай к магомобилю и притащи три лопаты. И еще… — Он посмотрел на Светлану, прислонившуюся к стволу ближайшей осины, и что-то горячо зашептал Синице. В ладонь парню перекочевал целковый из кармана Громова.

М-да, Громов явно собирался откопать алтарный камень, чтобы посмотреть, кому из лжебогов была принесена жертва. Еще, наверное, консультации попросит. Значит, придется терпеть голод и ждать. В груди совсем запекло, словно туда залетели осенние паучки и принялись вить там свои паутины, царапая лапками горло, и Светлана раскашлялась.

Громов, направлявшийся к Карлу Модестовичу, резко сменил направление и, достав из внутреннего кармана сюртука серебряную фляжку, протянул её Светлане:

— Не побрезгуйте. Себе от кашля беру. — Александр Еремеевич даже крышечку у фляжки открутил.

— Что там? — поинтересовалась Светлана.

— Сбитень, правда, холодный уже.

Она благодарно приняла фляжку — мед сейчас, на основе которого варился сбитень, самое то. Если сбитень еще и готовился по старым рецептами, только на травах, а не на новомодных заграничных специях, цены ему не будет.

Светлана сделала первый глоток и прищурилась от удовольствия. Приятная горечь зверобоя, свежесть мяты, пряная нотка ромашки, жар от имбиря, сладость меда. Солнечный лучик прорвался через листву деревьев, заставляя улыбаться. Иногда такой малости хватает, чтобы изменить настроение.

— Спасибо! — Светлана вернула фляжку Александру Еремеевичу. Он жестом остановил её:

— Не за что. Оставьте себе. Я хочу откопать алтарный камень. Как вы, выдержите?

— Со мной все в порядке, Александр Еремеевич. Я подожду.

Он принялся расстегивать сюртук, чтобы снять его — Светлана его не поняла: она не мерзла. Громов постелил свой сюртук на ближайший упавший ствол осины:

— Присаживайтесь. В ногах правды нет.

Светлана его даже поблагодарить не успела — Карл Модестович отвлекся от трупа и позвал Громова к себе. До неё долетали отдельные фразы: что-то о трупном окоченении, холодной ночи и подробностях после вскрытия. Громов присел на корточки возле тела и вместе с Петровым принялся его осматривать. Расстегнув воротничок на убитой, Громов как-то сипло вдохнул и выдал уже привычное:

— Холера!

Петров отозвался чуть менее прилично — Карл Модестович даже поперхнулся воздухом, но промолчал, дожидаясь конца осмотра. Громов вертел тело убитой основательно. Осмотрел и руки, и спину, и долго рассматривал обувь девушки — тонкие домашние туфли. Причем при этом он снова обернулся на Светлану, точнее на её туфли. Она демонстративно отвернулась, наслаждаясь отдыхом и теплом, даже плащ скинула, оставаясь только в мундире.

Парк был странный. Тихо пела одинокая птица, и все. Ни шороха в кустах, ни звука. Ни кошек любопытных, ни собак, ни белок — этих даже в городских скверах было полным-полно. Звери словно затаились, и Светлану мучил вопрос: чего так испугался Тоби, что его пришлось нести отсюда на руках?

Осмотр тела закончился. Громов выпрямился и отошел прочь, изучая уже следы вокруг. С разрешения пристава Карл Модестович подозвал санитаров, которые, подхватив тело убитой, донесли его до носилок и пошли прочь. Медицинский эксперт попрощался со всеми и тоже ушел.

От ворот примчался довольный собой Синица, таща три лопаты, городового и кулек с вкусно пахнущими пирожками в руках городового. Кулек по молчаливой команде Громова молоденький городовой тут же вручил Светлане и помчался обратно к воротам. В последний момент его окликнул Громов:

— Степка!

Городовой обернулся:

— Да, вашбродие?

— Забор осмотрели?

— Так точно! В дальнем конце кто-то снес прям три секции. Следов нету.

Громов поморщился:

— Следов нету… Ладно, потом сами посмотрим. Иди, свободен. — Он, засучив рукава белоснежной сорочки почти по локти и сняв галстук — его он сунул в карман брюк, — взял одну лопату у Синицы, вторую протянув Петрову. Оказывается, Громов не прочь был копать и сам, для себя выбрав алтарный камень.

Синица замер у северной метки, потянув носом и громко сообщив Светлане:

— Пирожки с требухой, вязигой и капустой!

— Копай, Демьян! — строго сказал Громов. — Позже поешь.

— А говорят, как полопаешь, так и потопаешь. В смысле, — начиная копать, пояснил Синица: — как поешь, так и поработаешь.

— На голодный желудок копать лучше, а то заворот кишок заработаешь, Синица. — Громов копал споро, мышцы под тонкой, мало что скрывающей сорочкой так и ходили ходуном.

Синица вспомнил свое крестьянское детство и принялся быстро копать, не отставая от начальства:

— Вы только, Светлана Лексевна…

— Алексеевна! — поправил его Громов, не прекращая копать.

— … А я как сказал? — возмутился Синица, тут же шипя от удивления: — твою же… Э…

Он склонился к земле, поднимая ржавый, грязный серп.

— Мара! — Светлана встала со своего места и пошла к Синице. — Славянская богиня смерти. Серп — её символ.

Громов выпрямился, временно втыкая лопату в землю:

— Холера… Мара, значит.

Светлана принялась пояснять:

— Это никак не связано с «Катькиной истерикой», Александр Еремеевич. Говорят, цесаревича и великую княжну на Обводном канале приносили другим идолам. Идолам плодородия и…

Громов привычно нахмурился:

— Мара не только смерть. Она и возрождение по весне. Она и вода, то есть плодородие в том числе. Что-то тут в Суходольске творится неладное, даже если забыть о десятилетии после жертвоприношения цесаревича.

— Как скажете. — Она протянула кулек с пирожками Громову: — угощайтесь. Дальше копать нет смысла. Кромешники прибудут и сами все сделают, а то не поверят в вашу мизогинию, если вы алтарь откопаете.

Синица потянулся было за пирожком: «Обожаю с капусткой!», — но замер под тяжелым взглядом пристава.

— Мы все же продолжим, Светлана Алексеевна, — сказал Громов, снова принимаясь копать. — А вы пока отдохните.

Светлана обвела взглядом лес:

— Я могу осмотреться? Пройдусь тут недалеко…

— Только смотрите внимательно под ноги, Светлана Алексеевна, — разрешил пристав, а Петров тихо добавил:

— Чтоб не затоптать следы, как Синица.

— А че Синица-то⁈ — вскинулся парень. — Я туточки ничего не затоптал еще.

— Ключевое слово тут — «еще»! — хмыкнул Петров, присаживаясь на корточки и руками осторожно отбрасывая в сторону землю, освобождая старый, пожелтевший, щерящийся выбитыми зубами человеческий череп: — опачки. Что там еще в символах у Мары?

— Ворон или лебедь, — подсказала Светлана. — Так я пройдусь?

— Конечно, Светлана Алексеевна, — кивнул Громов, вытирая со лба капельки пота. — Зовите, если что-то найдете.

Оставив кулек с пирожками на стволе дерева, рядом с сюртуком Громова, чтобы не запачкать его масляными пятнами, и прихватив с собой пирог с требухой — огромный, в две женских ладони, пышный, пропахший маслом, на котором его жарили, — Светлана медленно пошла прочь, намереваясь сделать парочку кругов вокруг капища.

За спиной раздался громкий шепот Синицы — он явно не думал, что Светлана его слышит:

— Вашбродь, а зачем вам фотка Светланы Лек… Алексеевны?

Петров кашлянул, то ли намекая Синице помолчать, то ли просто так совпало.

Громов же пояснил, доказывая, что доверять ему не стоит — он себе на уме:

— Жертву мог принести только маг. Магов у нас не так и много. Госпожа Богомилова одна из них.

Петров добавил:

— Я снимал туфли барышни Богомиловой и её следы, Демьян. Смекаешь?

Синица не смекнул:

— А причем тут её туфли?

— Ты в чем поехал на вызов?

Синица прошипел:

— В сапогах, конечно. Дурак ты, Владимир.

Громов вмешался в перепалку:

— Мы все в сапогах. А Богомилова в туфлях. Тут одно из двух: она знала, где было жертвоприношение, и знала, что сапоги ей не понадобятся, или у неё трудности с ботинками.

Светлана сдержала ругательства и быстрее пошла прочь. Вот же, скорый на выводы болван! Иногда лучше не знать, что о тебе думают другие.

Тихо цвиркала какая-то птичка, шумели сосны, ловя ветер своими лапами, обида на Громова уходила прочь. Пирожок долго не заканчивался, оказавшись вкусными и каким-то непобедимым. Светлана сделала глоток сбитня и поняла, что фляжку так и не вернула Громову. Возможно, он в чем-то прав, подозревая Светлану — магов в Суходольске мало, и все друг друга знали. Представить, что это кто-то знакомый убил девушку, было больно и страшно. Теперь на каждого мага смотреть, заглядывая в глаза, и гадать: он ли убил или нет? Даже Мишеля со счетов не скинешь — добраться до города из его имения легко.

Шуршали сосновые иголки, лежавшие сплошным ковром — их тут никто не потревожил или убийца затер свои следы с помощью магии. Никто не идеален, и где-то убийца или жрец все же должен ошибиться. Следы просто обязаны найтись, ведь что-то Тоби обнаружил. Или почуял. Пахло прелью и пряно грибами. «Сейчас бы корзинку», — отвлеченно подумала Светлана… Когда-то она любила собирать грибы — страсть к этому привил отец.

Солнце поднималось все выше и выше; Светлана даже ворот мундира расстегнула — стало жарко, как летом. Сплошной рыжий ковер из хвоинок то и дело прятался под высокими папоротниками, и искать следы стало тяжелее. В воздухе плыла приторная, вязкая благость, и Светлана уже подумывала тайком воспользоваться ею, задавая поиск, но еще осторожничала — у Громова должен быть служебный кристальник. Магдетектор в нем еще может засечь странную вспышку эфира, и тогда туфли Громов ей точно не простит!

На глаза попалась раздавленная кем-то грибная шляпка, и Светлана стала внимательнее разглядывать округу. Это мог быть, конечно, хозяин Тоби, господин Зверев, а может и нет. За тоненьким стволом березы во влажной почве явственно отпечатался след того, кто напугал Тоби. Того, кого называть в лесу не стоит ни за что.

Светлана оглянулась и, сунув в рот два пальца, по-мальчишечьи звонко свистнула. Раздался топот, шорох, как будто кто-то ломанулся через кусты, и моментально рядом с ней нарисовался мокрый от пота, с прилипшей к спине сорочкой, запыхавшийся Громов, который первым делом цепко осмотрел Светлану, убедился, что она жива и здорова, и только после этого спросил:

— Светлана Алексеевна, что случилось?

Она присела на корточки, пальцем указывая на глубоко отпечатавшийся в хвоинках след:

— Смотрите. Это тот, кто напугал Тоби.

Громов послушно сел рядом, стараясь не задевать опустившуюся колоколом на землю юбку Светланы:

— Это мед…

Светлана резко, ладонью, закрыла рот Громову, забывая, что давно сняла перчатки. Губы у него были жесткие, сухие, а щетина больно кололась. Громов послушно замолчал, даже боясь дышать, и Светлана убрала руку прочь.

— Я понять не могу все утро сегодня: вы храбрец или безумец, Александр Еремеевич? Кто же в лесу упоминает настоящее имя бера? Беду накликаете.

— Простите, Светлана Алексеевна, постараюсь запомнить. Так это следы бера или берендея?

Она пожала плечами, снова рассматривая след — огромный, в три её ладони.

— Не могу сказать. Может, и след оворотца, сейчас не могу сказать точно.

— Благость все эфирные потоки сбила?

Светлана посмотрела на Громова — он же не маг, откуда ему такое известно?

— Да, вы правы.

Он встал и громко позвал, так что эхо заметалось среди высоких сосен:

— Петров, сюда!

Громов предупредительно подал руку Светлане, помогая встать — на его ладони внезапно обнаружились застарелые мозоли:

— Светлана Алексеевна, я настоятельно вас прошу вернуться на поляну к Синице — там относительно безопасно.

Она не сдержала смешка: если тут гулял бер, то безопасного места нигде не было. Хотя… Она посмотрела на кобуру на поясном ремне Громова:

— Сейчас самое безопасное место рядом с вами. У вас хотя бы пистолет есть.

— Светлана Алексеевна, вы правы: я провожу вас до магомобиля — будете ждать там, пока мы разберемся с бером и откопаем алтарь.

Когда запыхавшийся помощник с фотоаппаратом в руках замер возле них, Громов распорядился:

— Зафиксируй следы бера. Я же дальше пойду искать следы.

Синица, прискакавший следом, в своем щенячьем энтузиазме присвистнул:

— Теперича хотя бы ясно, чего Тоби так струхнул! Бер! Это же надо.

— Или берендей, — тихо сказал Петров.