Кровь в моих жилах

Глава тринадцатая Светлана находит учителя и тут же теряет его

Дробно стучал за окном дождь. Вода шумела, убаюкивая, только заснуть, когда все тело как пламенем объято из-за ведьминской мази, нереально. Светлана чувствовала себя безумно больной, и уже не была уверена, а так ли опасен холод — он хотя бы, причиняя сперва боль, потом нес покой. По лицу Светланы струился пот, разъедая веки, но вытереть его руками она боялась — согревающая ведьмина мазь явно не предназначалась для глаз. Оставалось только лежать и терпеть. Даже думать не удавалось, горя и не сгорая. Мирок сузился до шороха дождя и горящей кожи.

Скрипнула дверь.

Буркнул Демьян: «Обождите, вашбродь, видите же, что я петли смазываю!» Светлана не сдержала смешок — Демьян с масленкой в руках, стоя в дверном проеме, тут же ожил:

— Видите, вашбродь! Не спит Светлана Лексевна!

У Громова, выговаривающего из зала Демьяну, был усталый, немного обреченный голос:

— Во-первых, Синица, к княжичам обращаются «Ваше сиятельство!», а не «вашбродь», во-вторых, Алексеевна.

Демьяна было не исправить — Светлана чуть приподнялась на диване, замечая его растерянный вид:

— А я как сказал?

Михаил обогнул удивленного помощника пристава и подошел к Светлане, присев на самый край дивана и осторожно поправляя плед на её плече:

— Светлана, свет моей души, как ты себя чувствуешь?

Она заставила себя улыбнуться:

— В лесу было лучше.

Громов сухо заметил, держа в руках полотенце — Светлана сейчас за него душу отдала бы, лишь бы вытереть пот:

— Лекарство всегда хуже болезни, Светлана Алексеевна. Я договорился с Агриппиной Сергеевной — она проведет чистку ваших вещей и вечером доставит их куда попросите: или сюда, или к вам домой. Ваш адрес я ей дал, как и номер вашего кристальника, извините за самоуправство.

Михаил тут же вмешался, опережая Светлану — он всегда действует из лучших побуждений, но никогда не думает о последствиях:

— Конечно, домой. Я сейчас…

Перебивать было трудно, но необходимо — Светлана старательно твердо сказала:

— Миша… Прости, но я сейчас никуда не поеду — не в таком виде. Сплетен потом не оберешься. И, раз вещи мне Агриппина Сергеевна почистит, то и покупать новые мне не нужно. Как только мои вещи вернут — я поеду домой. Сама. Миша, не спорь — ты сейчас единственный маг, ты нужнее городу.

Громов, укладывающий Светлане на лоб сухое с ярким ароматом лаванды полотенце, предложил:

— Светлана Алексеевна, если вам неудобно находиться тут, то я могу послать к вам домой Демьяна. Он привезет вам все, что нужно из одежды, а потом и отвезет вас домой. Я мог бы предложить свою квартиру, но опять же — слухов будет много. Местные любят судачить.

Михаил откровенно скривился, но необычное дело — промолчал.

Светлана кивнула, благодаря Александра Еремеевича:

— Спасибо. Это, пожалуй, наилучший способ — не хочу вас стеснять. — Она перевела взгляд на Михаила: — У меня к тебе единственная просьба: Миша, пожалуйста, продай ожерелье и возмести мне стоимость тринадцати жемчужин — я расплачусь с Агриппиной Сергеевной.

Пальцы Громова, осторожно промакивающие полотенцем пот на висках Светланы, чуть дрогнули:

— Простите? Жемчужины? Но, позвольте, вы говорили, что опознали ожерелье на убитой в Сосновском…

Светлана смутилась:

— Тут какая история получилась… Миша, расскажи, пожалуйста.

Михаил, медленно примиряющийся с тем, что подарки от него она опять не примет, вздохнул:

— Да, Светлана… Как скажешь. Александр Еремеевич, я знал об ожерелье Светланы. Мне хотелось сделать ей сюрприз и дособрать его. Я показал ожерелье Аристарху Эдуардовичу Болину…

Светлана прикрыла глаза: то, что Мишка ожерелье перед этим украл, он промолчал — княжичи не крадут, они только заимствуют, а кто думает иначе — тот ошибается.

Громов тут же перебил:

— Когда?

— С год назад.

— Точную дату можете сказать? И подождите, я сяду за стол, чтобы делать записи, если вы, конечно, не против.

Кажется, Михаил чуть вмешался магией, потому что Светлану несмотря на жар потянуло в сон. Или это травы чудесного сбитня начали действовать? В любом случае половину рассказа под скрип перьевой ручки Громова она продремала. Очнулась только, когда Михаил перешел с рассказа про ожерелье на более подробное описание поисков Ивашки.

— Баюн, — напомнила она Михаилу, и тот кивнул:

— Да, Баюшенька, оказывается, не дикая по словам лешего. Она кому-то служит.

Громов тихо сказал:

— Императорской семье. Кому же еще. Я предполагал такую возможность.

Светлана нахмурилась — только она, оказывается, поверила словам Китти:

— Кстати, где сейчас Баюша?

Громов улыбнулся — улыбка у него была мягкая, не озорная, как у Мишки, но более теплая и… долгожданная:

— Я не стал рисковать: Баюша, на время проверки её слов, уехала в деревню Калачёво. Там вспышка дифтерии. Авдеев просил помощи в борьбе со вспышкой — противодифтерийной сыворотки маловато, её пока еще доставят из Москвы — многие погибнут. Баюша согласилась. Бережнов, это городовой, собрал сведения о госпоже Вырезовой Надежде Александровне, хозяйке Баюши. Её слова подтверждаются: кошка, действительно, живет при госпоже Вырезовой, причем часто пропадает. Сама Вырезова живет уединенно, у неё из родных есть только племянник двадцати лет, некто Платонов Никита Анатольевич. Он живет то при Вырезовой, то уезжает в Ольгинск — там тоже у него есть родня — Платоновы. Саму Вырезову планирую навестить на днях, а племянник, говорят, опять уехал в Ольгинск.

Светлана заметила, как странно нахмурился Михаил:

— Простите, Вырезова — та самая, бывшая фрейлина императрицы Екатерины? Мне отец про нее рассказывал.

Громов подтвердил:

— Полагаю, она самая. Во всяком случае по фотокарточке она похожа. А что?

Мишка помрачнел:

— Некто Платонов Никита пятнадцати-шестнадцати лет был замечен Ларисой Афанасьевой в одном нехорошем доме в Ольгинске, с которым Светлана Алексеевна просила разобраться. Там девушек принуждали «обслуживать» мужчин, а еще была одна услуга, с которой сама Лариса не сталкивалась — она видела только последствия. Она видела девушек после «обслуживания» мужчин, в том числе и Платонова, которому, между прочим, по возрасту, вообще нечего было делать в подобном доме. Так вот, на девушках были вырезаны ножом различные знаки. Возможно всякое, но с учетом…

Светлана вздохнула, уже все понимая:

— Кромешник! Лариса же упоминала кромешника, который ей помог сбежать из этого дома… Там проводили черные ритуалы, получается? Лариса не видела в доме котов? Баюша… Она была там? Впрочем, Лариса не признала баюшу.

— Пять лет — большой срок, чтобы узнать кошку. Кошка — не человек, серых в полосочку только по Суходольску пруд пруди, — тихо сказал Громов. — Надо же, как все повернулось. Бывшая фрейлина, императорский баюн и юноша подходящего возраста.

Михаил резко встал:

— Не отговаривайте — я в Ольгинск. Туда поехать из вас могу только я. Как выглядел в молодости Павел Четвертый, я помню. Как выглядел цесаревич — тоже. Даже странно, что отец не упоминал о племяннике госпожи Вырезовой, когда рассказывал о ней.

Светлана вцепилась в руку Михаила:

— Один ты не поедешь!

Громов подтвердил:

— Вы возьмете с собой Демьяна. Он послушен, исполнителен, наблюдателен и легок на подъем.

Светлана открыла рот, чтобы возразить: это все не о Синице, а потом решила довериться Громову.

Михаил пожал плечами:

— Демьян, так Демьян. Пока я не уехал, скажите, что там с отпечатками на бутылке с зельем и на стакане?

— Они совпали, — мрачно сказал Громов. — Ваш письмоводитель Ерофей Степанович знал, как действует проклятый грош. Но допросить его я пока не могу — я отстранен от этого дела.

Михаил кивнул:

— Допросим. Вот вернусь из Ольгинска, и сразу допросим.

Проводив княжича, Громов вернулся в кабинет, взял стул и с трудом передвинул его к Светлане. Она успела прикрыть глаза, делая вид, что не заметила гримасу боли Александра Еремеевича. До сих пор было стыдно, что её непредусмотрительность заставила его выписаться из больницы. Громов тяжело опустился на стул. «А Мишка невоспитанно садился прямо на диван», — грустно подумалось Светлане. Даже в чем-то жаль, что её время заканчивается. Зато не надо думать и выбирать. Может, тогда и бояться не надо?

— Светлана Алексеевна… Как вы? — голос Громова звучал устало.

Она открыла глаза и улыбнулась ему:

— Не стоит волноваться. — Она привыкла сама за себя отвечать.

В глазах Громова горело упрямство, уже знакомое Светлане:

— Травы у Агриппины Сергеевны лютые — по себе знаю. Лечился как-то у неё пару недель назад. Заснуть, пока действует мазь, сложно. Вам надо поспать — нет смысла терпеть боль.

— Я…

Он неожиданно перебил её — нечасто он так и поступал:

— Я могу вам предложить сонный амулет, пока сюда не доставили ваши вещи? Не побрезгуете? Для себя покупал, когда из-за мази Агриппины Сергеевны заснуть не мог.

Светлана напомнила очевидное, поправляя плед и пытаясь поменять положение — жгло до невозможности спокойно лежать:

— Демьян же уехал с Михаилом. За вещами…

— Могу съездить я, — отрешенно предложил Громов. Она сглотнула: он же болен, зачем это ненужное геройство⁈ И ради чего? Ради какой-то одежды. В который раз возник вопрос: он храбрец или безумец? Скорее безумный храбрец. Думать, что он храбрый безумец было как-то страшновато.

— Простите, Александр Еремеевич, этого я вам позволить не могу, — она даже села на диване, теряя плед, а потом спешно в него кутаясь: кожа на руках, там, где её не скрывала рубашка, была красноватой и вспухшей, как после ожога. Громов воспитанно отвел глаза в сторону.

— Светлана Алексеевна…

— Нет! — её злило его упорство, причем там, где совсем не нужно!

Громов отвлекся от разглядывания носков своих штиблет, заглянул Светлане в глаза и твердо сказал:

— Слово чести, что я не буду рыться в ваших вещах…

Вот что за человек! Нечисть, одно слово! Словно её белье может удивить мужика за тридцать лет! Неужели он сам не понимает, что дело не в этом. Просто глупо ехать за её одеждой. Демьяна она бы пустила, но…

— … я попрошу госпожу Афанасьеву — она соберет вещи.

— Сашка! — не выдержала Светлана, и тут же смешалась, понимая, что сорвалась: — простите… Не сдержалась.

— Мне понравилось, — внезапно улыбнулся он. Только предлагать перейти на имена не стал. Нечисть, что с него взять. Кромешник. Светлана прикусила губу, тут впервые поняв, что он всю жизнь провел в монастыре и его, действительно, можно шокировать женским бельем. Она плотнее закуталась в немного колючий плед и, чтобы прогнать крамольные мысли, тихо сказала, заставляя себя правильно выговаривать его имя:

— Александр Еремеевич, простите, но недальновидно рисковать собой и своим здоровьем ради одежды. Это не то, ради чего стоит куда-то нестись в дождь. Я дождусь тут своей одежды от Агриппины Сергеевны. Или я вам мешаю?

— Что вы, нет, конечно. Оставайтесь сколько вам нужно. Так я могу вам предложить свой сонный амулет?

Она кивнула — действительно, лучше спать, чем терпеть боль:

— Да, буду крайне признательна.

Он ушел, оставляя в кабинете вместо себя шлейф из корицы и бергамота. Нелюдь. Нечисть. Но безумно воспитанная, если не считать его криков на Демьяна, гордая и благородная. Ехать к Светлане домой только из-за одежды… Она не та прекрасная дама, ради которой стоит совершать подвиги, тем более такие. Светлана снова легла и чуть покрутилась в пледе в попытке найти удобную позу — такой, кажется, просто не существовало. Тело все горело, Александр Еремеевич был прав, когда назвал травы Агриппины лютыми.

Громов вернулся не только с амулетом. Он принес подушку, одеяло, тяжелый шлафрок и домашние туфли, которые Светлане откровенно были большими даже на вид.

— Могу я вас спросить? — Он положил подушку под голову Светлане и подал ей амулет — небольшую заговоренную веточку, обвязанную лентами.

— Конечно.

— Я могу поработать тут, в кабинете? Я буду вести себя старательно бесшумно, чтобы не мешать вам.

Она сцепила зубы, чтобы опять не заорать на него: «Сашка!» Он в чем-то хуже Демьяна. Светлана заставила себя правильно выговаривать его имя:

— Александр. Еремеевич. Это ваш кабинет. Это я тут лишняя. Это я вам мешаю работать.

Он склонил голову, кажется, пряча смешинки в уголках губ:

— Тогда я поработаю чуть-чуть, очень тихо.

— Вы смеетесь надо мной?

Он легко признался:

— Еще никто не ругался моим именем. Спите, Светлана Алексеевна.

Громов пошел за свой стол, а Светлана, провожая его взглядом в спину и прижимая к груди веточку-амулет, медленно погрузилась в сон. Черный-черный-черный сон. Потом в нем появился холод, пузырьки воздуха, уходящие куда-то вверх, боль в раненой ноге. Потом чернота раздалась в стороны яркими огнями высоких северных звезд и криками умирающих и тонущих. Светлана вновь барахталась в той ночи, которую почти не помнила.

Хорошо, что в этот раз её кошмары менялись быстро, как в калейдоскопе.

Жар печи, в которую её чуть не утащил Жердяй. Он их с Айратом полночи караулил в забытой богом лесной избушке. Когда Жердяй совсем обезумел от одиночества, он сунул длинную тощую руку в трубу и попытался поймать Светлану через топку. Ожог на левой руке потом сходил долго и больно. Когда появились первые деньги, она у ведьмы удаляла шрамы.

Бешеный бег прочь от голодного волкодлака — тогда она спаслась просто чудом: успела добежать до полуразрушенной сельской церкви и спрятаться на освященной земле. Еще тогда её спас мел, которым она нарисовала круг на полу. С мелом она еще долго потом не расставалась. Не расставалась бы и с солью, но она для неё была слишком дорогой.

Голод. Он её преследовал долго. Годами. Пока не вышла на службу… Она помнила, как пахла чужая еда: восхитительно и безумно недоступно. Чесноком, сливочным маслом, чуть-чуть укропом и копченостями. Светлана не поняла, откуда на агонирующем десять лет назад побережье Балтики взялись сливочное масло и копчености. Она осторожно приоткрыла глаза, принюхалась и поняла, что это всего лишь господа хвостомойки решили ужинать. А у неё нет денег, кроме долгов. Желудок, казалось, присох к спине. Кто там говорил, что сон заменяет еду? Светлана не помнила, но снова плотно закрыла глаза и изобразила сон. Громов же догадается разбудить её, когда Агриппина Сергеевна принесет одежду? Скорей бы.

Действие мази сошло на нет, и теперь было просто приятно тепло под одеялом, пропахшим корицей и бергамотом. Светлана старалась не думать, что это запах Александра. Еремеевича, конечно.

— Светлана Алексеевна, ужинать будете? — мягко, совсем по-домашнему спросил Громов.

Она сглотнула.

— У вас дыхание изменилось — значит, вы проснулись.

Заскрипел ножками по полу стул — Громов, кажется, встал.

— Я выйду ненадолго, чтобы вы могли привести себя в порядок. Уборная по коридору направо — там не заблудитесь. Владимир уже ушел, сейчас тут только мы с вами, да меняющиеся на ночь городовые на своей половине.

Он вышел в залу, давая Светлане возможность выбраться из плена одеяла и, накинув шлафрок, привести себя в порядок. Умываясь и тщательно разглядывая себя в небольшое зеркало над умывальником в уборной, Светлана вздохнула — краше в гроб кладут: бледная кожа, тени под глазами, волосы слиплись сосульками. Еще и живот то и дело урчит, требуя еду. И почему ей не дана бытовая магия? Почему ей проще уничтожить всех случайных свидетелей её растрепанного вида, чем привести себя в порядок?

Ответ был прост: потому что она нечисть по происхождению. Сейчас даже выглядит соответственно. Она пятерней, как могла, пригладила волосы и, шаркая ногами в огромных для неё туфлях, вернулась в кабинет.

Громов сидел за своим столом, быстро просматривая какие-то бумаги. Его глаза цепко пробегались по записям, брови привычно хмурились. Пальцы иногда задумчиво тарабанили по столешнице незнакомую Светлане мелодию. К торцу стола Громов уже заранее заботливо придвинул кресло. Светлана представила: сколько «холер» из него вырвалось, пока он это делал. Вот же… Она и стуле бы посидела. За окном было темно. Дождь почти стих. Во всем здании царила удивительная, приятная тишина — сближающая тишина, когда можно говорить шепотом и переглядываться в полумраке, как когда-то в приюте. В кабинете горела лишь лампа на столе, создавая приятный островок света. На краю стола что-то стояло, накрытое салфеткой. Чесноком и жареной картошкой пахло до одурения.

Заметив Светлану, Громов воспитанно поднялся со стула:

— Светлана Алексеевна, чудесно выглядите.

Вот кто чудесно выглядел, так он: растрепанный, какой-то безумно домашний в сорочке с закатанными по локоть рукавами, со спущенными с плеч подтяжками, в серых, мягких, откровенно помятых штанах.

— Это не так, — возразила она. — Но все равно спасибо.

— Не за что, Светлана Алексеевна. Присаживайтесь, прошу. — Громов рукой указал на кресло. — Чем будете ужинать?

— А что есть? — Светлана опустилась в кресло, тут же подтягивая ноги под себя. Громов как-то странно посмотрел на неё. Светлане пришлось извиняться, пряча свои голые ноги под полы шлафрока: — простите, вечно я на наших встречах выгляжу нелепо.

Громов, направляясь к дивану, спиной к Светлане сказал:

— А мне нравится — вы чудесны, как я уже сказал. Вы всегда на наших встречах необычайно домашние.

Пока она собиралась с мыслями, чтобы хоть что-то ответить, Громов, подхватив с дивана плед, укрыл им Светлану.

— Вот так будет лучше. И из еды есть борщ, есть селянка, — сказал он, поправляя плед и не допуская ни грана бестактности. Ни одного непозволительного прикосновения, ни единого лишнего движения. Она не боялась, что он сейчас возьмет и завладеет её рукой, как делал Мишка постоянно. Или даже поцелует. Рядом с Громовым бояться было нереально.

— Что? — переспросила Светлана. Она пропустила мимо ушей все, что он сказал. Он был так близко, обдавая ароматом бергамота, а сердце не екало, в животе не порхали бабочки, и голова не кружилась, зато было необычно спокойно. Настолько спокойно, как… дома. Когда не ждешь подлости, когда не надо бояться, когда не надо следить за словами, когда примут любую: лохматую, неумытую, заспанную — абсолютно любую.

Громов повторно сказал, выпрямляясь и тут же белея от боли:

— Есть борщ и селянка. И то, и другое вкусное — Владимир перед уходом домой снял пробу.

А Громов, получается, все это время сидел голодный и ждал, когда она проснется. Чудесная нечисть.

— Будете селянку? Половой, доставивший её, расхваливал, что сегодня получилось необычно вкусно. Это такая густая похлебка с разным мясом, копче…

Светлана сглотнула голодную слюну и перебила:

— Буду!

Он достал из-под салфетки горшочек с аппетитно пахнущей похлебкой, придвинул к Светлане вместе с хлебной тарелкой, потом подал ложку и улыбнулся, словно его заботы было мало. Себе он тоже взял горшочек, только с борщом, и принялся аккуратно, но довольно быстро есть после короткой, безмолвной молитвы. Светлана же наслаждалась селянкой: пряной, острой, копченой, с кислинкой, с длинными нитями вареного лука, с каперсами и маслинами. Вкусно до безумия, но хотелось, если честно, картошки, которой до сих пор одуряюще пахло.

— Александр Еремеевич, может, пока едим, обсудим, что удалось узнать за последнее время?

— Если это вам не испортит аппетит…

— Мы это вроде в прошлый раз уже обсудили.

Громов весь подобрался и нахмурился — даже тени за их теплым кружком света, казалось, подтянулись:

— Что ж. Что именно вы хотите узнать?

— Например, что пророчил Матвей. Вы знаете, что он Лапшиной кричал о том, что Дмитрий мертв? — Она грустно улыбнулась и добавила: — он кричал об этом еще задолго до Сосновского.

Громов поморщился:

— Вот оно как… Нет, об этом я не слышал — Матвей очень шустрый юродивый, за ним и его пророчествами не поспеть. — Он как-то очень яростно принялся доедать борщ.

— Матвей сейчас где?

Громов совсем невоспитанно облизал ложку и отложил её в сторону:

— Сбежал. В который раз. А про то, что он кричал сегодня… Он перечислял имена и возраст. Наталья — семь. Мария — пять. Дмитрий — восемь, Елизавета — тринадцать…

Светлана отвлеклась от селянки, горшочек с которой поставила себе на колени:

— Если Наталья и Мария — это о княжнах, то получается, что он кричал о событиях двадцатилетней давности.

Громов подтвердил:

— Когда еще император Павел правил. Получается, что и их водили на капище.

— И они вернулись оттуда живыми.

— А десять лет назад на капище повели Дмитрия и Елизавету. Она самая старшая свидетельница ритуала, Светлана Алексеевна.

Она уткнулась в горшочек с селянкой, демонстративно принимаясь есть. Громов задумчиво посмотрел на неё, но промолчал. Впрочем, отмолчаться она не смогла:

— Александр Еремеевич, вы не знаете, в Сосновском в ночь убийства были зарницы?

— Увы, не знаю. Городовым не удалось найти свидетелей этого. Удивительное дело, ведь была Всенощная. Кто-то бы да заметил зарницы. Что-то еще?

Светлана поняла, что подошла крайне близко к опасной теме и неуклюже поменяла её:

— А… Вы ведь Волкова специально отправили в Ольгинск, чтобы не мешал расследованию? Возможного убийцу в Сосновском мы вроде бы вычислили, но ведь еще есть Волковы, которые замешаны в этом деле.

— Да. Сейчас в Ольгинске безопасно. Кромешник, который пять лет назад расследовал это дело, может, и сгинул тогда, но сейчас баюша в Калачёво — Михаилу Константиновичу ничего не грозит. Иначе бы я сам поехал, а не отправил бы Демьяна.

Светлана вскинулась:

— Почему вы решили, что кромешник сгинул? Ничего подобного Лариса не говорила.

Громов мягко напомнил:

— Кромешник дал денег Ларисе на побег. Он помог ей сбежать. Если бы он знал, что сможет завершить дело…

— … он бы привлек её в качестве свидетеля в суде.

— Именно. Он знал, что не выберется из Ольгинска.

Светлана на миг закрыла глаза. Господи, за что все это…

Громов, заметив её смятение, сам продолжил:

— Пока вы спали, я отправил Бережнова в адресный стол. Он принес фотографию Платонова. Вы готовы её увидеть?

Светлана, ложкой догребая гущу со дна горшочка, лишь кивнула. Говорить было трудно.

Громов достал из папки фотографию и подал Светлане, поставившей пустой горшочек на стол. С черно-белой фотографии на нее смотрел светловолосый, с зелеными глазами (было подписано на самом фото снизу), похожий на ангела паренек.

«Прилетает к моему ангелу другой ангел» — моментально вспомнились слова Лапшиной, заставляя Светлану холодеть.

Фотография выпала из её рук — Громов подался вперед и еле успел поймать снимок, резко зажмурившись от внезапного приступа боли.

— Сашка… — Светлана схватила его под руку, помогая удержаться на стуле. — Как ты… Как вы…

Он прошипел «холеру», рукой, согнутой в локте упираясь в стол и пытаясь продышать боль:

— Ругайтесь на меня почаще… А еще лучше называйте по имени, если это для вас не слишком неприемлемо. — Он с усилием выпрямился, по его лицу тек холодный пот: — простите. Иногда еще раны дают о себе знать.

— Кровь мою будете? — прямо спросила Светлана.

Громов нахмурился:

— Это плата за просьбу называть по имени?

— Это желание помочь, Александр, — именем она подсластила горькую кровавую пилюлю.

— А если я воздержусь?

— То будете сами себе врагом.

Он кивнул и коротко ответил, вызывая в Светлане нехорошее желание заругаться на упрямца:

— Буду, простите.

— Кровь? — все же спросила она — вдруг не так поняла.

— Врагом, Светлана Алексеевна. Не надо на меня расходовать вашу кровь. Это слишком опасно для вас. Я еще не знаю, как Елизавета стала Светланой, но я постараюсь решить этот ребус.

Светлана отстранилась и снова взяла фотографию в руки.

— Это же…

— Вот я сижу и думаю: я цареубийца или все же цесаревичеубийца? Такие же бывают?

— Его убила я — я испепелила тело. Из праха не возвращаются. Из мертвого тела запросто. Но как… Как годами жить в городе, и остаться незамеченным? Сходство с императором Павлом потрясающее.

Громов напомнил очевидное — Светлана сообразила не сразу:

— Баюша, то есть Китти, конечно. Рядом с баюном никто ничего не заметит. — Он достал из-под салфетки еще одну тарелку: — будете жареную картошку, Светлана Алексеевна?

Он придвинул тарелку к ней. Светлана сглотнула слюну и честно сказала:

— Буду. — Это было внезапно, это было нелепо, но сейчас еда отвлекала от грустной мысли: она убила… Уничтожила цесаревича. Это хуже, чем скандал с графом из Померании или нет? Граф. Из Померании. В Суходольске. В их глуши! Хотелось кричать от злости на саму себя — тогда три года назад, граф не вызвал в ней удивления. Точнее, его присутствие в Суходольске.

— Ешьте, — мягко напомнил Александр.

— А вы?

Он вздохнул:

— А мне пока нельзя. Доктора запретили. И не надо предлагать свою кровь, ради всего святого.

Она кивнула и завертела вилку в руках. Правда, аппетит резко пропал.

— Проверим, Светлана Алексеевна, нашу версию?

— Светлана. Если вы — Александр, то я Светлана.

— Хорошо. Так… Проверим? — Он все же схулиганил и утащил с её тарелки кусочек картофеля прямо руками: — простите.

— Проверим, — мрачно сказала Светлана. — Помните, я рассказывала о своем конфузе с графом-вампиром?

— Из Померании? Теперь хотя бы понятно, что он забыл в этой глуши, — улыбнулся Громов.

Светлана опять взяла фотографию цесаревича в руки. Тарелку с картофелем, пожаренным крупными кусками и залитым чесночным маслом, она перед этим поставила между собой и Александром — пусть поест. Она даже вилку положила так, чтобы Александру тоже было удобно её брать. В лесах под Санкт-Петербургом вообще была одна ложка на всю их банду мелких, как сама Светлана их называла, так что брезговать она не умела. Александр снова не удержался и пальцами стащил очередную дольку картофеля, съел её с явным наслаждением. У них даже вкусы одинаковые, надо же… Дождь пел за окном осенние песни, и почему-то стало интересно: а любит ли Александр собирать грибы? Ходить по прохладному лесу, вдыхать смолистый свежий воздух, наслаждаться пряным грибным запахом, слушать, как поют птицы… Наверное, это глупо в такой момент думать о грибах, но отец любил их собирать. Она пальцем провела по фотографии, по надписи «зеленые глаза»…

— Что-то не так?

Она, нахмурившись, подняла глаза на Александра — она вроде бы тогда, на Рождество Пресвятой Богородицы не называла упыря Дмитрием. Или называла? Она точно не помнила. Совершенно точно только одно — описания упыря она Александру не давала.

— Так… А как вы узнали, что в доме Лапшиных был именно Платонов?

— А вы как?

Отвечать вопросом на вопрос невоспитанно, но Светлана понимала, что Александр профессионал и постоянно собирает нужные сведения — отовсюду, откуда получится и когда получится.

— Я совершенно случайно. Посмотрела на фото, увидела приписку о глазах, вспомнила слова Лапшиной, как она описывала Дмитрия Ясного сокола, и вот… Пришла в голову дикая мысль, что Дарья Ивановна не ошибалась в имени ночного гостя. Только я же вам его не называла…

— Называли. В сенях. Вы тогда сказали, что Дмитрий Ясный сокол прилетел.

Александр подцепил очередной ломтик. Такими темпами, именно он и съест всю картошку. Главное, чтобы ему не повредило. Светлана посмотрела на фото:

— Надо показать фото Лапшиным — пусть опознают точно. Потому что пока это все же близко к догадкам.

— Зря вы не верите себе — у вас хорошо развита интуиция. К Лапшиным, действительно, прилетал «Платонов».

Светлана рассмеялась, опуская глаза вниз. Интуиция! Надо же, как утешил. Она умудрялась пропускать мимо себя нужную информацию, она ошибалась, она… Пальцы машинально поглаживали глянцевую поверхность фотографии. Александр забрал её — правильно, ему её еще в адресный стол возвращать.

— Я тоже, как и вы, вспомнил описания Дмитрия Ясного сокола.

Светлана в упор посмотрела на него, мечтая об одном: чтобы он забыл об этикете и не отводил глаз. Он не отвел. Сегодня, сейчас он не отвел. Смотрел спокойно, своими серыми, даже скорее стальными умными глазами и молчал.

— А вы-то когда его получили? Откуда вы взяли описание упыря.

— Сестры Лапшины навещали меня в больнице. Я их расспросил.

Светлана откинулась на спинку кресла. Она была твердой и дико неудобной — точь-в-точь, как Сашка.

— Вы вообще умеете болеть? Даже в больнице вы занимались делом⁈

Он явно смутился и пожал плечами:

— А чем еще заниматься, валясь в койке? Только думать и опрашивать окружающих. Я и расспросил Лапшиных о Дмитрии. Они же сами меня навестили. Дарья Ивановна сказала одну примету: искалеченная мочка левого уха, словно обрезанная. Видите? — Он подхватил со стола карандаш и им обвел на фотографии левое ухо «племянника» Вырезовой. — Это точно Дмитрий Ясный сокол, как его называла Дарья Ивановна. Скажу даже больше… Точнее, покажу.

Он взял со стола папку и достал оттуда лист бумаги, протянул его Светлане. На неё смотрел не совсем похожий, но все же узнаваемый карандашный «Платонов» или, вернее, Дмитрий Ясный сокол. Пастели Верочка рисует лучше. Графика у неё хромает.

— Я зарисовал, как смог.

Светлана не знала, смеяться или плакать:

— Вы еще и рисовали…

Смешинки привычно спрятались в уголках губ Александра. Он снова, как всегда, когда улыбался, отвернулся в сторону.

— А чем еще заниматься на больничной койке?

Он потянулся к тарелке, собираясь подцепить очередной кусочек картошки, и Светлана нагло увела его у него из-под носа, точнее прямо из-под пальцев — те даже мазнули по её кисти, тут же благовоспитанно отдергиваясь прочь. В их банде мелких всегда говорили: «В семье не щелкай клювом!»

— Болеть на больничной койке не пробовали?

Он с совершенно честными глазами «признался»:

— Пробовал. Мне понравился только один момент — когда вы меня ругали в палате. Все остальное не для меня.

Светлана прикрыла глаза — он и это помнит! Щеки залил глупый румянец. Она же его тогда идиотиной обозвала. К счастью, Александр поменял тему:

— Вера Ивановна Лапшина, кстати, ни самого Дмитрия, ни его визитов не помнит. Она говорила, что ей последнее время снились какие-то дурные сны, не более того.

Светлана вздрогнула, ничего не понимая:

— Простите? Просто дурные сны? По словам Дарьи Лапшиной её сестра давно встречалась с Дмитрием. Она подслушивала их разговоры. Связь между Верой Лапшиной и упырем должна быть прочной — я боялась, что разрыв её будет крайне болезненным. Только навестить Веру Лапшину не смогла из-за собственных проблем.

— Баюша, — напомнил очевидное Александр. — Полагаю, это она.

— Она была в тот момент в больнице госпожи Ерш. Или вы думаете, что она забегала уже после?

— Возможно, — он постучал карандашом по столу, а потом осторожно потянулся за кусочком картошки. Светлана опять увела его в последний момент. Александр и в этот раз стерпел. Даже руку убрал прочь, больше не претендуя на еду. — Возможно.

— Но уж точно не до. Упыри не бывают настолько заботливы, да и предполагать о возможной смерти от наших рук в тот день у Ясного сокола не было.

Громов нахмурился, но ничего не сказал.

Баюша… Когда и как она узнала о смерти своего хозяина? Когда стала откровенной, а когда еще играла на стороне упыря? Чувствуют ли баюны своих хозяев? Чувствуют ли они разрыв связи? Впрочем, она тогда была в больничке у госпожи Ерш. Она тогда еще спала под обезболиванием. Она не могла почувствовать разрыв связи. Можно ли Баюше доверять? Светлана посмотрела на Александра — интересно, а он об этом тоже думает? Он умеет доверять или, как она, подозревает всех и всегда?

Он потянулся к тарелке, Светлана быстро рванула в попытке завладеть последним кусочком картофеля — просто так, вспоминая детство и свою «банду». Только Александр дернул всю тарелку на себя — пальцы Светланы поймали пустоту.

— Попались?

Она довольно рассмеялась, впрочем, быстро осекаясь:

— Ешьте, Александр. Вам явно нужнее — вам надо набираться сил.

Он вернул тарелку назад, придвигая её к Светлане:

— Мне как бы нельзя… Доедайте.

Он был при этом такой потешно-мрачный, что хотелось его утешить. Хотя он прав. Ему нельзя, ему может стать хуже. Она, чтобы не соблазнять Александра, быстро съела последний кусочек и спрятала тарелку под салфетку.

— Так, может, продолжим, Светлана?

Она вздрогнула. Он впервые назвал её просто по имени, и это прозвучало так мягко, так интимно, так… Как он говорил? Необычно? Или тут подходит больше его «холера»? Так нежно, что никакой «свет души» не сравнится. Всего лишь имя, а на сердце хорошо.

Стучит в окно дождь. Шумит о чем-то о своем вода в водосточных трубах, а на душе тепло, словно опять дома, дома, в котором не была целых десять лет.

Александр чуть наклонил голову на бок:

— Я что-то не так сказал?

— Все так, что вы… Все так. — Она заставила себя погасить глупую улыбку — сейчас она иной у неё и быть не могла, — и собралась с разбегающимися мыслями. — Давайте с начала. С того самого дня…

— Сегодня как раз та самая ночь, — неожиданно напомнил он.

Светлану окатило холодом, заодно настроило на рабочий лад:

— Да. Я помню. Тогда было сложно. Я почти не помню ту ночь. Осознала только, что нахожусь почему-то в воде, а вокруг тьма и крики утопающих.

— Говорят, удар волны был такой, что выбрасывал людей из домов…

Она его поправила:

— Вымывал, уже скорее. Было много жертв. Было… Сложно. Я выжила чудом, только из-за отца… — Светлана все же пояснила на всякий случай: — только из-за того, что он тот самый Кошка. Полагаю, Дмитрию пришлось хуже — он банально был младше меня. Всего лишь восемь лет, совсем ребенок. Причем он был в самом эпицентре событий.

Александр вмешался:

— При нем был баюн.

— Может быть… — Она принялась размышлять, отгоняя черную, утягивающую на дно воспоминаний ледяную воду Балтики: — сложно гадать: когда Дмитрий погиб. Может, утонул. Может, его позже поймала нежить. Может, его обратили случайно. Может, специально. Может, его просто неправильно похоронили, и он стал заложным мертвецом. Факт в том, что он стал упырем — в ту ночь или после. Или его таким сделала Вырезова. Учитывая приезд графа — все может быть. А, может, граф пытался его спасти. И такое тоже нельзя упускать из виду.

Александр нахмурился:

— У меня коротки руки о таком расспрашивать госпожу Вырезову.

— Её буду допрашивать я, Александр. А вы будете стоять рядом и задавать умные вопросы, потому что я такому не обучена.

Он долго, цепко рассматривал её, хмурясь и что-то обдумывая. Светлана даже не пыталась предполагать, какие мысли сейчас крутились в его голове. Все равно не угадает.

— Вы уверены, что у вас не будет из-за этого неприятностей?

— Уверена. — Снова ненужные воспоминания утянули её прочь из теплой, уютной комнаты, пропахшей бергамотом и едой. Холод. Голод. Страх, загоняющий в леса прочь от внезапно озверевших взрослых. А мальчишке было всего восемь лет.

— Светлана? Вы в порядке? — голос Александра был участливо-мягок.

Выныривая из прошлого, она сглотнула и кивнула:

— Да… Да, простите. Я тогда забилась со стайкой выжившей ребятни подальше в лес. Там можно было выжить, пока взрослые делили власть, грабили, убивали и выживали. Первое время это было правильно, а потом… Уйти подальше в лес оказалось большой ошибкой — тех, кто не сбежал напугано в самую чащу, нашли первыми и распределили по приютам. Нас ловили больше полугода. — Она подняла глаза на Александра и не удержалась, спросила: — а вы где были в те дни?

Он криво улыбнулся:

— Я был в зачищающей команде. Проверял правильность захоронений, ловил убийц и грабителей, но в основном, конечно, уничтожал нежить. Её тогда необычайно много вылезло.

— Вы тогда выгорели?

Она намерено избегала слова «кромешник» — не хотелось все же так называть Александра. Именно его не хотелось.

— Нет, что вы. Столько я не продержался бы. Я выгорел по прошлой осени.

— И…? — она тут же покраснела, понимая, что задает неприличные вопросы — лезет, куда не звали, куда не собирались пускать. — Простите, глупое любопытство. Не стоит отвечать.

А он взял и ответил:

— Я столкнулся с огненным змеем. Немного не моя стихия. Пришлось попотеть, пока его уничтожил. Вот после змея и я выгорел.

— А почему выжили? — она хотела это знать, даже понимая, что, возможно, лезет в самые болезненные воспоминания Александра.

Он пожал плечами:

— Сам не знаю, Светлана. Не знаю до сих пор. Честно. Может, молитвы родителей защитили. Может, что-то еще.

— Родители? Вы их помните? Давно не виделись, наверное… — У кромешников дар просыпается рано, и сразу же таких детей забирают в монастыри. Она нахмурилась, вспоминая о их происхождении: не в монастыри — в языческие храмы, чтобы защитить от благости.

— Да, давно… — признался он. — По лету у них гостил — как раз перед отъездом в Суходольск.

Светлана недоверчиво посмотрела на него — летом… Этим летом… Они не отказались от него? Она сцепила зубы, чтобы ненужные вопросы не посыпались из неё. Он словно догадался:

— Светлана, спрашивайте, что вас интересует — на все отвечу. Вы же поняли, кто я. Не могли не понять. Я не могу помочь вам с обучением. Вам самой придется учиться находиться между мирами. Я не смогу охранять вас в Нави. Я не смогу учить вас обращаться с тьмой и светом — я выгорел. Но все мои теоретические знания в полном вашем распоряжении.

— Как вы… Откуда вы… Впрочем, вы же не помните этого…

— Откуда — что? — все так же мягко спросил он. — Я не совсем вас понимаю.

— Вы же не родились, — смогла сказать Светлана, мысленно проклиная себя за любопытство, но она должна знать. Она сама наполовину такая, как Александр. Он не обиделся. Не вскинулся с криком: «Что вы себе позволяете!» Не нахмурился, изображая надменность, просто ответил:

— Нет. Не родился. И как я появился на свет — я не знаю. Никто не знает, откуда мы беремся. Просто однажды на каком-нибудь проклятом перекрестке появляется корзинка с малышом. Кому-то везет. Чаще нет. Мои родители рискнули и забрали с перекрестка корзину с малышом, хотя все знают, что на перекрестках хорошего не жди. Мне очень повезло в этой жизни. Я благодарен провидению, которое даровало мне жизнь и таких замечательных родителей, как Громовы. Что-то еще? Задавайте любые вопросы — я на них постараюсь ответить.

Светлана растерялась — ей надо столько всего узнать о кромеже, но пока даже с чего начинать она не знала:

— Я… Пока трудно что-то понять, что-то решить…

Он понял её:

— Не сейчас — время еще есть. Но и затягивать с вопросами не стоит.

— Почему? Что-то должно случиться? — Светлана, сидя в кресле, подалась вперед.

Александр улыбнулся, как-то вот совсем грустно, или ей просто показалось?

— Я человек подневольный. Меня предупредили — в конце года, точно не знаю когда, но до Рождества Христова точно, я уеду на новое место службы.

— Александр… Почему так внезапно?

— Так бывает. Открывается новая вакансия, служить некому — вот меня и переводят. Обычная рутина.

— Вы не лжете? — почему-то спросила она. Само вырвалось, и ведь знала, что он не засидится в их глуши, что уедет прочь с новым повышением, а все равно неожиданно.

Он опустил глаза, утыкаясь взглядом в столешницу, но видел явно что-то иное.

— Александр? Вы же не лжете?

«Столько я бы не продержался.»

«Сашка-то? Его земля не держит. Его Навь тащит.»

И в день знакомства он был больной. Кашлял и пил свой сбитень. А вокруг текла благость, а он нечисть…

И эти легко льнущие к Громову привороты… И проклятья, должно быть!

— Саша… Сашенька, пожалуйста, скажите правду…

Стало страшно, как в лесу, на поляне, когда Мишку затягивала тьма. Но тогда была подсказка Матвея. Сейчас у Светланы не было ничего.

Александр положил свою ладонь поверх её пальцев. Не потащил, как Мишка, к себе. Просто взял и накрыл своей большой, натруженной рукой её ладонь.

— Я же сказал: в вас удивительно развита интуиция. Только, Светлана Алексеевна, для всех будет лучше, если я просто уеду. Хотите, я вам открытки буду присылать с новых мест службы?

Она все поняла — как бездна распахнулась под ней:

— Сашка, идиотина! Ты умираешь, да? Почему ты не просишь помощи⁈

— Потому что я не умираю.

— Правду! — рявкнула она. Неправильно. Зло. Но сейчас иначе не получалось.

Александр пояснил:

— Я просто исчезну. Растворюсь в Нави.

— Ты… Ты же вернешься оттуда?

И почему это сейчас было так важно Светлане?

— Оттуда еще никто не возвращался. У меня нет души — я же не человек.

— Саша… Я могу чем-то помочь? Я могу…

— Нет, — твердо, отсекая любую надежду, сказал он. — Вам не стоит волноваться за меня. Просто представьте, что я уехал, и все.

Мысли лихорадочно скакали. Она попросит Матвея. Она попросит Агриппину. Она в конце концов просто возьмет и признается!

— Агриппина Сергеевна сказала, что я мо…

— Она ошибается.

— Саша, я же Е…

Он приложил палец к её губам:

— Светлана Алексеевна, не надо. Именно вы не можете помочь. Не надо.

— И… Когда…

— В Рождество Христово. Я не выдержу благости.

— Саша…

— Идиотина? — с улыбкой подсказал он.

— Еще какой…