Кровь в моих жилах

Глава пятая Появляется новый ранг магии, а Громов проявляет чудеса наглости. Или заботы?

Светлане не спалось. В горле свербели болезненные паучки, царапая его своими лапками; перегруженные за день эфирные каналы гудели; в голове стучал упорный дятел. То и дело крутясь на служебном диване, она вспоминала слова Громова и пыталась понять, что же он недорассказал, прикрываясь тайной расследования.

Официально вся императорская семья считалась погибшей, хоть их тел так и не нашли. Тогда вообще было не до поисков и опознаний. Именно отсутствие тел и порождало теперь кучу слухов. От Дмитрия Ясного сокола до княжон-русалок в Ладоге.

Если допустить, что княжны выжили, то как Громов и Карл Модестович поняли, что убитая — Елизавета Павловна? Детей у Екатерины Третьей было много: старшая Наталья, потом Мария, потом Елизавета, цесаревич Дмитрий и совсем маленькие Елена и Анна. Перепутать ставших взрослыми, если они, конечно, выжили, старших княжон легко — между ними разница в год-полтора года была, но Громов уверенно сказал, что это Елизавета, которой на момент «Катькиной истерики» было тринадцать лет. Именно Елизавету и Дмитрия Екатерина взяла с собой на капище десять лет назад. Как хвостомойка понял, что убита именно Елизавета? Не документы же она при себе носила!

Светлана закашлялась и села на диване, подтягивая колени к груди и сильнее кутаясь в плед. Она достала из-под подушки фляжку со сбитнем, которую — вот добрая душа! — Громов принес с собой для обмена на пустую, отданную в Сосновском парке. Она сделала глоток, успокаивая больное горло. В этот раз сбитень был другой. С кислинкой клюквы, со сладостью солодки, с терпкостью тысячелистника и узнаваемой ромашкой. Нет, такого мужика Вера Ивановна не заслужила. Удачно ему побегать от Лапшиных!

Документы… Проверки на истинность имени, данного при крещении, последние десять лет были тотальными и обязательными. Только иноверцам и разрешалось их избегать. Жандармы и кромешники лютовали, привязываясь к каждой мелочи. Вспомнились свои многочисленные проверки, знатно попортившие ей нервы. Светлана попала в приют без документов; родственников и знакомцев, которые могли бы под магической клятвой подтвердить её имя, у неё не было. Документы Генеральной консистории, расположенной в Санкт-Петербурге, естественно, пропали. Тогда вообще все пропало. Земли под городом рухнули на несколько саженей вниз, воды пришли с Балтики огромной волной, захватывая новые территории. Счет погибших шел на сотни тысяч. Их хоронили быстро, в братских могилах, без опознаний, а скольких тогда унесло в море, для кого холодная Балтика стала могилой. О документах тогда никто не думал, в том числе и Светлана. Ей пришлось шесть раз проходить проверку на артефакте истинности, подтверждая свое имя. Только на седьмой раз ей поверили, что она не Фотиния, и выправили новые документы уже с разрешением Генеральной консистории, расположенной теперь в Москве. Вряд ли тот, кто принес в жертву девушку в Сосновском, был настолько глуп, что оставил при ней документы.

Громов обнаружил монограмму на одежде? Или на обуви? Или императорские украшения? Так мародеры в Санкт-Петербурге не дремали. До сих пор на тайных аукционах всплывали императорские вещи. Это не доказательство.

Особые приметы великих княжон, как то родимые пятна, шрамы или стоматологические карты, были засекречены и вряд ли вывезены кромешниками, отвечавшими за охрану императорской семьи, из Санкт-Петербурга. Громов не кромешник, чтобы знать особые приметы княжон. Со времен Ивана Грозного в кромешники брали только магов, подчинивших себе особый вид эфира — тьму. Громов точно не маг, чтобы носить черный, напоминающий монашескую рясу кафтан с вышитой на груди серебром собачьей головой — признак бесконечной верности.

Так что нашел Громов? Вот нехороший человек! Он что-то нашел, а она тут сидит теперь и голову ломает. Она решительно взбила подушку и легла на бок, освобождая свербящие от переполненности каналы от эфира. Может, не лучшее решение, но она устала от боли, которую причиняла благость, шагнувшая сегодня уже за шестую степень бури. Что-то действительно надвигалось — народ столь искренне давно не молился.

Только засыпать все равно не удавалось. Светлана вновь и вновь перебирала предположения: одежда, украшения, особые приметы… Может, над Сосновским в ночь жертвоприношения зарницы были? Когда в Санкт-Петербурге пролилась кровь Екатерины Третьей на капище, три ночи над северными широтами были светлы, как днем. Утренние иностранные газеты тогда, еще не зная, что случилось в России, пестрили предположениями, что это Никола Тесла все же осуществил свой беспроводной перенос энергии, который не удался у него в восьмом году.

Господа участковые приставы загадками говорить изволят, а она теперь мучайся! Хотя у неё своих забот хватало вместо того, чтобы ломать голову над загадкой Елизаветы. Пусть голова у Громова болит. Ей же нужно завтра, точнее уже сегодня, найти деньги для оплаты лечения баюши. Придется все же продать жемчуга — все, что осталось на память от прежней жизни. Другого выхода Светлана не видела. Утром выйдет на службу Смирнов, так что подставы с новым дежурством можно не опасаться. Богдан Семенович не чета Мишелю и на службу ходил исправно, не то, что княжич.

Волна озноба накатила на Светлану без предупреждения, и забившись с головой под плед, она старательно дышала, выдыхая через рот, чтобы хоть так согреться. Сон её все же сморил, и под утро пришли кошмары.

Ледяная волна, накрывшая с головой.

Боль в бедре, куда с силой воткнулся какой-то деревянный кол.

Удары со всех сторон от бешено крутящихся в воде бревен, бочек и какого-то совсем не определяемого мусора.

Чьи-то руки.

Дикий голод и полгода беспризорничания.

Теплая печка, мурчащая Машка под боком. Даже во сне Светлане помнилось, как осенью, с наступлением холодов они с сестрой передвигали свои кровати от окна подальше в комнату — к печке.

Отцова ладонь на лбу.

— Что же вы, душенька, себя не бережете…

Отец обращался к ней на вы, но вряд ли когда-нибудь назвал бы «душенькой». Светлана с трудом открыла глаза и села на диване — перед ней стоял Богдан Семенович собственной персоной и выговаривал ей:

— Ну-ка, ну-ка, просыпайтесь, красавица. Тяжело же вам вчера пришлось… — Он протянул ей стакан с водой, от которой горько пахло травами. — Давайте залпом!

— Доброе утро, — еле выдавила из себя Светлана и закашлялась. За окном уже было светло. Она проспала!

— Доброе, доброе. Только у кого-то весьма болезненное! — Богдан Семенович все же сунул ей в руки стакан и строго приказал: — Пейте!

Стуча зубами от вновь накатившего озноба, она принялась пить. Узнать зелье не удалось. Что-то тошнотворно горькое.

Богдан Семенович чуть подался назад, с горящим любопытством в глазах рассматривая Светлану. Той даже стыдно стало на миг: растрепанная, сонная, проспавшая приход начальства!

Он мягко продолжил выговаривать:

— Душенька, что же вы не слушаетесь меня… Вам говоришь, говоришь, а вы, молодежь, все не верите нам, старикам.

В свои сорок лет Смирнов стариком не выглядел. Высокий, высохший от болезней, но еще сильный и целеустремленный.

— Богдан Семенович, — выпив все до дна, прошептала Светлана, — все хорошо. Это всего лишь простуда…

— Хорошо, конечно, — отвлекшись от Светланы и что-то доставая из сейфа, пробурчал Богдан Семенович. — Хорошо, что взяли-таки третий ранг магии. Мои поздравления, Светлана Алексеевна, но я же просил вас быть аккуратнее и в великие праздники посещать только обедни в храме. Да и от благости защищаться ограничителями просил! Ночка-то какая — за седьмой уровень эфирное напряжение перевалило. Неудивительно, что вы заболели: с вашего еле-еле натянутого четвертого уверенный третий ранг взять!

Светлана нахмурилась — вот только этого не хватало. Эфирные каналы снова гудели, сами во время сна наполнившись благостью.

Смирнов лихо захлопнул дверцу сейфа и, вернувшись к Светлане, протянул ей очередной пузырек:

— Так, молодежь! Сегодня только отдыхать, лежать в кровати и думать о том, что вы отныне титулярный советник. Документы о новом чине я вам выправлю.

Светлана грустно улыбнулась — ей сегодня некогда будет лежать и наслаждаться «ломкой ранга» — так назывался у магов тяжелый переход на новый уровень. Надо же, а она на простуду грешила. Ничего, перенесет ломку на ногах, никуда не денется. Надо сходить и сдать в скупку остатки жемчуга, потом навестить баюшу и заплатить за её лечение, потом все же шикануть и купить себе новые сапоги! Заодно и новые петлицы на мундир. На шинель. На сюртук… Радоваться новому чину не удавалось — одни расходы пока от него. Да и… Последнее это её повышение, дальше ей не шагнуть.

Смирнов чуть наклонил голову на бок:

— Как-то вы, душенька, совсем не рады. Новый ранг, новый чин, а вы смурнее тучи. — Он по-своему понял её недовольный вид: — ломает сильно?

Светлана вместо ответа лишь кивнула. Пусть думает, что хочет.

— Ничего, сейчас обезболивающее подействует, и легче станет. Так, душенька… — Он вышел из кабинета и зычно крикнул на лестнице: — Ивашка!

Наверное, Ивашка отозвался с первого этажа, потому что Смирнов продолжил кричать:

— Поймай-ка барышне Богомиловой извозчика до Липовой! И оплати! И… — Смирнов сделал паузу, а потом закончил неожиданно: — и сам проводи барышню до квартиры!

Ответ Ивашки слышно не было, но вернулся Смирнов довольный собой. Он взял со стола очередной стакан, налил в него воды из стеклянного графина и из нового пузырька что-то накапал — запахло едко и снова гадко.

— Так, Светлана Алексеевна. Вы у нас непослушная егоза, так что пейте при мне. — Он сунул ей стакан. — Пейте, пейте! А то тут усыплю и оставлю на весь день под собственным присмотром.

Светлану такая участь ужаснула, и она залпом выпила очередную гадость. Пока она пила, Смирнов взял с её рабочего стола кристальник и что-то в нем нажал, возвращая его Светлане.

— Снотворное подействует через минут сорок, — радостно пояснил Богдан Семенович. — Как раз успеете добраться домой и даже приготовиться ко сну. Отдыхайте, Светлана Алексеевна. Ломка ранга — не фунт изюма, нечего её на ногах переносить. И учтите, у вас три дня внеочередного отдыха. Кристальник я вам заблокировал — он включится теперь через трое суток. Ну, или я передумаю и включу его обратно. Но это маловероятный вариант. Я бы не советовал на него надеяться.

Светлана обожгла его недовольным взглядом, но удержалась — промолчала: начальство же. Да и снотворное сама, добровольно выпила. Теперь оставалось надеяться на помощь Ивашки.

— Я и княжич подежурим вместо вас. А вы пока думайте, как будете получать коллежского асессора — там нахрапом не возьмешь, но Михаила Константиновича вам в помощь. И, Светлана Алексеевна, почему до сих пор сидим? Вы думаете, я шутил по поводу сорока минут?

Он, конечно же, не шутил и спорить с ним из-за Мишеля совсем не было времени — его только-только хватило, чтобы добраться до дома и подняться по скрипящим ступенькам на второй этаж до своей квартиры в доходном доме Боталовой, и то поднялась она не без помощи Ивашки — огромного, сильного парня, служившего у них в управе на все случаи жизни: доставить записку, растопить печь, натаскать угля, сбегать в трактир за едой и прочее… Светлана сонно прикинула: его в список берендеев тоже надо внести — аккурат рядом с Мишелем написать.

— Ивашка… Чуть обожди… — Язык у Светланы заплетался, но Ивашка послушно остался в квартире, подпирая дверь и дожидаясь распоряжений. — В скупку съезди и сдай…

Голова уже плыла, комната становилась то больше, то меньше прямо на глазах, пальцы, расстегивающие пуговицы на плаще, уже еле слушались. Светлана зевала, вспоминая недобрым словом свое начальство и кидая плащ, а за ним и надоевший мундир прямо на пол. Ей бы еще чуть-чуть продержаться.

Она достала из комода шкатулку с мелочевкой: серебряные серьги, браслеты, шпильки, и на дне этой дешевой мишуры… На дне жемчужного ожерелья, окатывая Светлану ледяным холодом осознания, не было. Светлана даже перевернула шкатулку вверх дном. По комоду и по полу понеслись горохом ничего нестоящие безделушки.

Ивашка сглотнул:

— Светлана Алексеевна…

Она потрясенно обернулась на него:

— Ничего, я передумала. Иди, Ивашка.

Он ушел, а Светлана рухнула без сил на кровать. Ожерелье пропало. Не так. Его украли.

В её квартире бывали только Мишель, горничная Лариса, убиравшаяся раз в неделю и раз в две недели менявшая белье на кровати, хозяйка доходного дома — эта приходила проверять порядок когда хотела, и мужик по хозяйству — Герасим ставил недавно вторые, зимние рамы на окна. Все. Больше никто. Мишеля можно вычеркнуть из списка: сложно представить, чтобы богатый княжич посягнул на её жемчуг. Оставалась Лариса и Герасим. Хозяйка, госпожа Боталова, не могла позариться на жемчуга — не того полета птица, ей не с руки воровать… Впрочем, нет, её тоже нельзя вычеркивать из списка. Надо проверить их всех. Накатывающие волны дремоты не дали додумать — Светлана провалилась в сон, как была в одежде, только туфли снять и успела.

Кошмары решили её в этот раз оставить в покое. Ей снился дом. Перешитые мамой платья от старшей сестры. Тепло печки. Туманное утро в лесу, когда они собирали грибы. Собственный крик: «Машка! Машка! Машка!» — так она звала свою кошку, до одури зля старшую сестру. Холод компресса на лбу, когда она подхватила тиф. Мурчание Машки, спавшей у неё на кровати, устроившись в подмышечной впадине. Шаги отца, когда он ходил по комнате в беспокойстве. Яркий свет в дверном проеме… кухни!

Светлана открыла глаза и поняла, что мурчание, компресс на лбу и свет из кухоньки, где маячила чья-то явно мужская фигура, ей не снятся. На ладони сам собой сформировался огненный шар.

Машка… Не Машка — баюша подняла голову и перестала мурлыкать:

— Свои.

— Баюша? — Светлана оглядела кошку: та была побрита с одного бока, на котором мелкими узелками были зашиты раны от когтей берендея. — Что ты тут делаешь?

— Аюшки? — раздалось с кухни — в проеме двери стоял Громов собственной персоной. — Светлана Алексеевна, вы что-то говорили?

Светлана затушила эфирный огонь и спросила Громова:

— А вы что тут делаете? И кошка… И… Что тут происходит? — Она ничего не понимала.

— Дайте мне пару минут, Светлана Алексеевна, я все объясню. — Он подошел ближе и, подхватив баюшу под живот, понес её на кухню. Одет пристав был весьма по-домашнему: брюки и сорочка с закатанными по локоть рукавами. Светлана села на кровати, обнаруживая, что одета во фланелевую ночную рубашку. Она тихо выругалась и на слабых ногах направилась в уборную: раз уж Громову так нужна пара минут — ей эта пара минут тоже пригодится.

Приведя себя в порядок, она вернулась в кровать, юркая под теплое одеяло. В голове роилась куча вопросов к Громову, хотя больше хотелось орать, как базарной бабе: баюша должна быть в больнице! Она же сильно пострадала от когтей берендея. Мнение о Громове упало до нуля — он слишком много себе позволяет! Не даром его разжаловали.

С кухни раздавалось громкое, совершенно невоспитанное чавканье. Громов с большой кружкой в руках, исходящей паром, вышел из кухни и сел на стул перед Светланой, вальяжно закинув ногу на ногу.

— Вы… — она еле успела прикусить язык и не высказать все, что о нем думает.

Громов, передав кружку Светлане, мирно предложил:

— Давайте для начала я…

— Давайте!

— Во-первых, переодевала вас Лариса, горничная. Во-вторых, дверь в квартиру открыла госпожа Боталова. В-третьих, они все предупреждены, что я нахожусь тут по служебной надобности. И пейте, пейте, Светлана Алексеевна. В кружке отвар шиповника на меду.

Светлана нахмурилась: он и это знает. Шиповник нужен для восстановления от ранговой ломки. Кто он такой на самом деле⁈

Громов мягко сказал:

— Прошу — пейте, не бойтесь. Богдан Семенович сказал, что это вам крайне необходимо.

— Богдан Семенович? А он тут причем?

Громов ответил в своей манере: вопросом на вопрос:

— А кто бы еще мне выписал разрешение на проникновение в вашу квартиру?

Светлана сделала глоток сладковатого отвара и попыталась успокоиться:

— Так… Александр Еремеевич, можно чуть-чуть поподробнее?

— Можно, — согласился он. — Просто я решил для сохранения ваших нервов выдать вам сразу самое главное.

Самое главное закончило на кухне чавкать и теперь на подкашивающихся ногах возникло в дверном проеме. Громов тут же встал, подхватывая баюшу на руки, и перенес её на кровать к Светлане.

Баюша довольно замурлыкала и подмигнула Светлане одним глазом. Может, не так она и больна, как прикидывается?

Громов, с явным удовольствием наблюдая, как Светлана пьет отвар, принялся рассказывать:

— Я вчера навещал Китти…

— Китти? — переспросила Светлана.

Баюша притворно закатила глаза. Громов пояснил:

— Так кошку зовут — на её ошейнике было написано. Я вчера навещал Китти в больничке и на всякий случай оставил свой номер кристальника…

А ей он вчера в доме Лапшиных ни слова об этом не сказал! Она даже думала, что судьба кошки его не интересует.

— А сегодня часов в семь мне телефонировала госпожа Ерш — ваш кристальник весь день был недоступен. Она попросила приехать и забрать Китти. Та три раза умудрялась сбежать из запертой клетки — еле успевали её ловить, и госпожа Ерш боялась, что Китти рано или поздно все же осуществит свой побег и возвращать вам будет некого. Я заехал и забрал Китти, чтобы завезти её вам.

— Вы мой адрес в адрес-календаре узнали?

— Нет, Светлана Алексеевна. Я для начала заехал в магуправу, выяснил, что вы дома и болеете. Богдан Семенович попросил меня завезти вам лекарства.

Светлана выдохнула: зря она подозревала Громова — отвар приготовил Смирнов. Нехорошие предчувствия кольнули её — она принюхалась: кажется, Богдан Семенович и сонной травы туда напихал, и скоро Светлану сморит сон. Предприимчивое у неё начальство! И отличный зельевар притом.

Она все же сделала очередной глоток — самочувствие у неё было крайне паршивое: её опять морозило, каналы больно рубцевались, грозя обрушить с трудом взятый ранг. Хотя не с трудом — по глупости взятый ранг, так честнее. Она вспомнила главное — она же не заплатила за лечение баюши. Значит… Это сделал Громов?

— Александр Еремеевич, я вам крайне признательна…

— Не стоит, Светлана Алексеевна. У меня в этом деле свой интерес — мне важно сфотографировать Китти и начать поиски тех, кто её мог видеть. Она же явно принадлежала убитой в Сосновском.

И ни слова об оплате лечения. Хотя не с его жалованием такое оплачивать, да и Светлана сама подписала долговую расписку в больничке. Ладно, как-нибудь выкрутится. В конце концов прижмет свою гордость и попросит Мишеля — тот вечно мечтает ей что-нибудь подарить непозволительное. Пусть хоть хорошее дело сделает. От Светланы не убудет от благодарности.

— А еще именно господин Смирнов дал ваш адрес и написал бумагу о содействии. Вашей репутации ничего не угрожает. Не стоит волноваться — все хорошо, Светлана Алексеевна. Отдыхайте.

Он забрал из её рук кружку и понес на кухню. Было слышно, как зажурчала вода в раковине. Только не говорите, что он еще и посуду моет!

Светлана без сил опустилась на подушку — сонные травы действовали коварно исподволь, погружая в сон. Баюша муркнула:

— Он лечение оплатил, кстати.

Светлана вздохнула — Лапшиной нельзя отдавать такого мужика!

— Зачем ты сбежала?

— Тебя спасать. — Баюша головой потерлась о щеку Светланы: — спи…

Остальное она слышала через сон. Шаги Громова. Шорох поправляемого одеяла. Капли воды, падающие в таз — на лоб вернулся холодный компресс.

И голос отца:

— Присмотри за ней, Машка…

Странно. Отец погиб давным-давно от рук бомбистов, а Громову не зачем просить баюшу присмотреть за ней — он про баюшу-то и не знает.

Утро у Светланы началось с солнечного лучика, упершегося в лицо, аромата кофе и шкворчания яичницы на плите. Громов, судя по стоявшему в комнате яркому аромату бергамота и ваксы, уже сроднился с её кухней и её квартирой. Настроение у Светланы несмотря на пережитую ранговую ломку было хорошим — даже капелька солнышка, почти сразу же исчезнувшего среди хмурых суходольских туч, была радостью, приветом далекой, но бесконечно любимой золотой осени. Эфир в каналах тек легко и свободно, благость больше не воспринималась инородной, и… Этого не могло быть, этого точно не могло быть, но Светлана чувствовала отклик всех стихий, словно «Катькиной истерики» не было, словно её снова тринадцать. Да и в теле была необыкновенная легкость, даже горло не болело, а на правой кисти исчез синяк и ранки от укусов. Светлана поискала глазами баюшу — её не было, зато Громов на кухне еле слышно бормотал что-то ласковое. Ответом ему было мурлыканье. Понятно — скоро раздастся незабываемое чавканье баюши. Баюша. Это все с ней сделала баюша — вылечила ночью, хотя сама сильно изранена берендеем. И откуда эта Китти взялась в Сосновском?

Светлана, старательно тихо накидывая на себя шлафрок, висевший на спинке кровати в изножье, на цыпочках пошла в уборную, быстро приводя себя в порядок: умылась, почистила зубы, расчесалась и привычно ущипнула себя за щеки, вызывая румянец. Сегодня хотя бы было ради кого. Странно только, что Громов снова был тут. Неужели он остался ночевать в её квартире?

Светлана вышла из уборной, и тут в проеме кухонной двери появился Громов. Нет, домой он все же ходил этой ночью. Он был брит, свеж и одет вместо вчерашней сорочки в более дешевую рубашку — слишком длинные рукава, чтобы не наползали на кисти, он поддернул под плечевые пружины. Наверное, сорочки у него остались от лучшей жизни до Суходольска, а рубашки — нынешняя тоскливая действительность. Вчерашние щегольские брюки он заменил на широкие, синего сукна полицейские штаны. На вешалке у входной двери висели его сюртук и шинель.

— Доброе утро, Светлана Алексеевна, — спокойно пожелал Громов.

— Доброе… А вы… — она не знала, как спросить, что же он опять делает в её доме, и Александр Еремеевич отчитался почти по-военному:

— Китти выгуляна во дворе и накормлена.

Сама Китти показалась за его спиной и принялась согласно качать своей серой, умной головой: все так. Светлана поморщилась — отвратительная она хозяйка. Баюшу не покормила, не напоила, даже про её естественные надобности не подумала.

— Спасибо вам, Александр Еремеевич. Что бы я делала без вас.

Он вместо гордости за признание его заслуг спросил:

— Завтракать будете? Кстати… — Он зашел на кухню — баюша тут же упала на пол без сил, изображая для Громова больную. Светлана пошла за ним, случайно сталкиваясь в дверях — он протянул ей кружку с отваром, над которым еще шел пар. Громов улыбнулся: — Богдан Семенович просил вам утром это выпоить. Клятвенно заверял, что снотворного в этот раз не мешал.

Светлана старательно принюхалась — кроме аромата шиповника ничего уловить не удалось, но она и в прошлый раз не почувствовала сон-траву. Пришлось верить начальству на слово — сейчас её заставлять спать резонов не было. Она сделала первый осторожный глоток и прислушалась к себе. Вроде, все хорошо.

Громов напомнил о себе:

— Так… Завтракать будете? Я подумал, что покормить только Китти крайне несправедливо к вам и самому себе.

Светлана рассмеялась — его шутки были просты и незатейливы, но зато они все же были. Он не сухарь, каким сперва показался ей.

В дверь неожиданно постучали, и Громов тут же подобрался, словно ожидая атаки:

— Вы кого-то ждете, Светлана Алексеевна?

— Нет.

— Пустить или…?

За дверью раздался узнаваемый голос Мишеля:

— Светлана, душа моя, открой, пожалуйста!

Брови у Громова сошлись на переносице:

— Светлана Алексеевна, мне… — Он оглядел маленькую кухоньку, на которой была только печь-колдовка, небольшой кухонный стол, холодильный ларь и шкафчики для посуды. Прятаться тут было решительно негде.

Светлана успокоила пристава:

— Мишель маг, он уже знает о вашем присутствии. Не о чем беспокоиться. — Она подошла и открыла дверь. Первое, что она увидела — огромный букет белых роз. Просто ошеломительная охапка, иначе и не скажешь. Светлана надеялась, что Мишель не скупил ради неё весь цветочный магазин или не опустошил родовую оранжерею. — Доброе утро, Михаил Константинович.

Молодой мужчина, горой возвышавшийся над букетом, расплылся в притворной улыбке — Громова он уже заметил и его домашний вид оценил.

— И вам доброе утро, Светлана! И вам, пристав, тоже, — последняя фраза прозвучала холодно.

— Доброе утро, ваше сиятельство, — отрешенно ответил Громов. Княжич уже отвернулся от него — Светлана его интересовала гораздо больше.

Охапка роз перекочевала из его рук к Светлане со словами: «Душа моя, с новым рангом, с новым чином! От всей широты души!» Душа, судя по количеству роз, была под стать его фигуре — огромная и широкая. Волков, вопреки своей фамилии, больше напоминал медведя или русского богатыря: высокий, на две головы выше Светланы, широкоплечий, притом не грузный, с тонкой, гибкой, почти девичьей талией — Светлана подозревала, что он тайком носит мужской корсет, как делали некоторые атлеты. Светлые, чуть длиннее, чем нужно по службе волосы завивались в крупные кудри, отчего Мишель больше напоминал бунтующего поэта, чем надворного советника магуправы Суходольска. Коллежского асессора он получил сразу, придя на службу, потому что у него за плечами было не только потомственное дворянство, но и Санкт-Петербуржский императорский магический университет, не оконченный по причине Катькиной истерики. Последний курс он сдавал экстерном в Москве из-за тяжелой болезни отца. Капельки дождя блестели драгоценными камнями на лепестках роз, на кудрях Мишеля и на его партикулярном платье, а ведь не отправь Богдан Семенович Светлану в неожиданный отпуск, то сегодня дежурить должна была она или, точнее, задолжавший ей Волков. Вот же балабол — он и начальство уговорил подежурить за него! Чем он подкупил Смирнова⁈

Пока Светлана пристраивала букет на кровать — больше нигде эта охапка не умещалась в её маленькой квартире, мужчины уже как уличные коты померились взглядами. К разочарованию Светланы Громов сдался первым — опустил взгляд вниз, вытягиваясь во фрунт. Еще чуть-чуть и каблуками сапог стукнет под громкое «Ваше высокоблагородие!». Может, он не разжалованный, а бывший военный? Вышел в чине поручика, тогда понятен и его возраст, и чин на полицейской службе.

Баюша за спиной Громова перестала «умирать» от ран и, подобравшись под защитой ног Александра Еремеевича поближе, принялась усиленно принюхиваться. Светлана вздрогнула: только не это. Пожалуйста, ради всех бо… Ради Бога, пусть княжич, при всех его недостатках, не окажется тем, кто принес в жертву девушку в Сосновском. Баюша чихнула и тут же упала «без сил» под тяжелым взглядом Громова. Княжич баюшу не заметил — он подался к Светлане:

— Свет моей души, прошу, не откажи мне… Будь столь любезна и прими мое приглашение: матушка тебя сегодня ожидает в гости.

Светлана в первый момент ничего не поняла: с княгиней Волковой она уже как-то сталкивалась в Суходольске — Мишель случайно или специально свел их в одном кафе. Тогда княгиня весьма холодно разговаривала со Светланой, давая понять, что та совсем не ровня им, «голубой крови» и «белой кости». Совсем не Светлану она видела в своих мечтах рядом с сыном, Светлана, между прочим, тоже не о Михаиле грезила. Приглашения от княгини, считавшей Светлану чуть большим, чем пустое место, она не ожидала.

— Мишель, ты о чем?

— Papa et mama ждут тебя в гости, глупышка моя!

Громов кашлянул и тут же извинился. Баюша поддержала его, демонстративно чихнув — несколько раз для непонятливых.

— Пожалуй, я откажусь от такой чести.

Увидеть разочарование на лице Волкова было ожидаемо — не часто Светлана ему и отказывала, но почему при этом разочаровался Громов⁈

Княжич упорно принялся уговаривать:

— Светлана Алексеевна, прошу… Я долго уговаривал матушку, я так многого жду от сегодняшнего дня… Для меня это вопрос счастья и смерти.

Именно такое неожиданное словосочетание сказал Волков. Даже Громов оценил. Про баюшу и говорить нечего — они раскашлялись в унисон.

— Но…

Княжич умоляюще сказал:

— Прошу. Последняя просьба. Самая важная в моей жизни. Светлана Алексеевна, клянусь, вы не пожалеете о решении приехать в Волчанск. Хотя бы пообещайте подумать — время есть.

— Я подумаю, — зная, что откажется, пообещала ему Светлана — так отделаться от княжича проще всего. Есть хотелось просто зверски, а не реверансы тут с Мишелем разводить.

Волков обрадовался, словно она сказала твердое «да!»:

— Благодарю! — Он впервые с момента прихода вновь «заметил» Громова: — пожалуй, мы с приставом больше не будем докучать тебе, душа моя, и пойдем.

Тому удалось удивить и Светлану, и Мишеля — он решительно сказал:

— Простите, ваше сиятельство, но я тут нахожусь по служебным делам, и пока их не выполню — уходить не собираюсь.

Волков нахмурился и раздосадовано посмотрел на Александра Еремеевича. Тот, к удовольствию Светланы, в этот раз взгляд не отвел. Она решила вмешаться, подслащая княжичу пилюлю поражения в борьбе с каким-то приставом:

— Мишель…

— Да, душа моя? — тут же расцвел в улыбке княжич, забывая об упрямом приставе. — Я весь внимание.

— Мне нужно подумать о вещах для поездки…

Он поймал её руку и поцеловал, как победитель, в запястье:

— Хорошо, душа моя. Я заеду за тобой через три часа — тебе же хватит времени собраться?

— Мишель…

— Если не захочешь ехать — просто свяжись со мной по кристальнику… — Он качнул на прощание головой и вышел прочь.

Светлана не успела ему сказать, что кристальник у неё заблокирован Смирновым. Ничего — приедет, и Светлана без Громова ему все доходчиво объяснит. Ни в какой Волчанск к холодной, как селедка, княгине она не поедет, это уж точно. Еще бы понять, что так разочаровало Громова в отказе княжичу.

Александр Еремеевич кашлянул как-то неубедительно — близость к баюше сказывалась даже на нем, — и напомнил:

— Завтрак, Светлана Алексеевна? Правда, яичницу придется для вас жарить по новой.

— Не стоит.

Она прошла на кухню. Громов воспитанно выдвинул для неё стул и помог сесть за стол. Манеры ему, наверное, прививала мама. Для купца они у него слишком изысканные.

Он принялся споро накрывать на стол. Перед Светланой появилась тарелка с пирожками, кружка с кофе — огромная, просто умопомрачительных размеров. Сам пристав встал к плите, деля яичницу с побелевшими от жара желтками на две части. Может, он в армии денщиком был? Или даже адъютантом? Откуда-то же у него есть эти навыки.

Громов поставил тарелку с яичницей перед Светланой, сел сам напротив неё и, поймав жалобный взгляд баюши, растаял перед ней — взял к себе на колени, придерживая её левой рукой. Баюша довольно мурлыкнула и снова подмигнула Светлане.

Громов опустил глаза вниз и беззвучно прочитал молитву. Светлана последовала его примеру, снова гадая, кто же он на самом деле? Точнее, кем он был до того, как появился в Суходольске? Слишком длинна была его молитва. От отца досталась набожность или… От службы у кромешников? Нельзя упускать из виду тот маленький, призрачный шанс, что он мог быть перегоревшим магом.

Она, нарезая яичницу ножом, первой разбила тишину, возникшую после молитвы:

— Александр Еремеевич, могу я поинтересоваться ходом расследования?

Он поднял на неё глаза и серьезно сказал:

— Если это вам не испортит аппетит.

Светлана не сдержала смешка, вспоминая, как выживала первый год после «Катькиной истерики» и как быстро потеряла розовые очки, узнавая настоящую жизнь.

— Я родилась и росла в Санкт-Петербурге, и на момент «Катькиной истерики» была в городе. Мне аппетит ничем не перебить.

Громов прищурился, что-то явно прикидывая в голове. Светлана подсказала:

— Мне было тринадцать, как и княжне Елизавете, если вы пытаетесь высчитать мой возраст. Так вам удалось узнать что-то новое? Сутки прошли…

— К сожалению, тело княжны пришлось отправить в Москву без вскрытия. Его запретили — императорская же особа… Карл Модестович только и успел сделать заключение об орудии убийства — короткий обоюдоострый нож или кинжал. Больше ничего узнать не удалось. Синица не вылезает из Сосновского — ищет там следы берендея, Петров и я тут обходим всех, кого можно подозревать в оворотничестве. Пока особых результатов нет. Кстати, спасибо за список с магами и возможными берендеями.

— Внесите в него Ивана Сидорова — он служит у нас в управе.

— Уже внес, Светлана Алексеевна. Сегодня планирую с ним поговорить.

Про княжича он ничего не сказал — уткнулся взглядом в тарелку и принялся мрачно есть яичницу. О Волкове она сама завела разговор:

— Михаил Константинович тоже похож на берендея.

— Похож, — согласился пристав. — В его случае придется поверить на слово, что он находился в своем имении.

— А ведь оттуда легко добраться до Сосновского, Александр Еремеевич.

Он поднял на неё глаза:

— В любом случае, я его допросить не могу — он княжич. Я же мелкая сошка. Потребуется разрешение из столицы, чтобы его допросить, да и не мне это делать. Кромешники сами решат.

Светлана решилась, внезапно поняв его разочарование и оценив тактичность — он не стал настаивать на ненавистной поездке:

— Хотите, я все же съезжу в Волчанск и сама все разузнаю?

— Хочу, — честно признался Громов, — но не имею права уговаривать вас.

— Я очень люблю золотую осень, так что… Переживу ради неё и княжича, и княгиню.

Громов, отодвинув в сторону пустую тарелку — ел он жадно и быстро, — подался вперед, забывая о баюше на коленях:

— Вы видели князя Волкова?

Баюша напомнила о себе яростным мяуканьем — Громов тут же послушно выпрямился, еще и почесал её за ухом.

— Видела. Он точно не может быть нашим преступником — он десять лет прикован к инвалидному креслу.

— Значит, одним подозреваемым меньше.

Светлана не удержалась:

— Можно вопрос?

— Конечно, — разрешил Громов, принимаясь за кофе. Его он пил медленно, смакуя каждый глоток.

— Все же почему вы решили, что убитая — великая княжна? Она не слишком походила на портреты императорской семьи. — Она признала то, что заметил даже Синица: — Скорее, она похожа на меня.

Громов кивнул:

— Это меня очень тревожит, если честно.

— Поверьте, я много раз проходила проверку на истинное имя. Я Светлана. Быть великой княжной я не могу — княжны с таким именем не существовало. И на императорские портреты я совсем не похожа. Все же… Почему Елизавета?

Он задумчиво отставил кружку с кофе. Баюша провокационно муркнула — вот кому пора допрос устраивать! — и Громов решился:

— Дело в жемчужном ожерелье на убитой. Оно точно подтверждает, что это Елизавета.

Светлана не сдержала удивления:

— Жемчужное ожерелье? Из-за этого вы решили, что это Елизавета?

— Да. Есть еще один убедительный довод за это, но это не мой секрет — о нем я вам пока поведать не могу. — Смотрел при этом пристав на баюшу. Он же не подозревает её в том, что она баюн? Она же молчала при нем. Точно молчала.

— С ожерельем, Александр Еремеевич, какая штука… — Светлана замерла, подбирая слова — сейчас о своем ожерелье, точнее о его краже, проболтаться нельзя. Да и не её ожерелье у убитой — у неё только тринадцать жемчужин было, когда как у предполагаемой княжны не меньше двадцати шести Громов должен был начитать. Этот обычай пришел из Великобритании и немного трансформировался на русской земле. Прижимистая королева Виктория дарила своей племяннице по одной жемчужине на день рождения, российские императоры же были куда как богаче: своим дочерям они дарили по жемчужине на день рождения и на именины.

— Слушаю вас, Светлана Алексеевна, — чуть подтолкнул её Громов.

Светлана сухо сказала:

— О бриттском обычае многие знали. Одно время было очень популярно дарить своим дочерям жемчуга, а кто попроще — полудрагоценные камни, — на дни рождения, как княжнам. Даже мой отец, который всегда ласково меня называл «моя царевна», так поступал. Он был инженером на заводе «Руссо-Балта» и покупать каждый год жемчужины, как императрица, не мог — мама разобрала свое ожерелье для этого. Каждый день рождения я получала жемчужину, как великая княжна. Потом эта мода пошла на спад — когда в газетах разразился скандал: кто-то из репортеров узнал настоящие траты «экономной» Катьки на жемчуга. Оказалось, что покупать каждый год жемчужины, подбирая их по размеру, цвету и блеску куда как дороже, чем сразу купить готовое. Мнимая экономия императрицы тогда сильно ударила по её репутации. Мода на подарки, как у княжон, сразу пошла на спад. Но я все же получала каждый год свою жемчужину, до самой «Катькиной истерики». Поверьте, таких недособранных ожерелий в России много. Это не гарантия того, что обнаруженная убитая — Елизавета.

— Есть и второе доказательство, Светлана Алексеевна. На одно ожерелье я бы не стал ориентироваться, но второе доказательство его подкрепило.

— Хорошо, как скажете. Буду ждать, когда вы сможете и о нем поведать. — Она задержала взгляд на баюше, понимая, что сама не лучше Громова — утаивает от него правду о Китти, а ведь та видела берендея. Она главная свидетельница, о которой Светлана не может рассказать приставу по ровно той же причине, что и у него — это не её секрет, что Китти — баюша. Понять бы еще, как Громову солгать, рассказывая то, что видела баюша. Молчать о таком Светлана не будет.

— Расскажу, конечно, расскажу, Светлана Алексеевна. — Громов тоже посмотрел на баюшу: — вы Китти в Волчанск с собой возьмете? Ей надо обрабатывать раны дважды в день — госпожа Ерш дала какую-то болтушку. Я сегодня утром уже обработал.

Баюша мурлыкнула и благодарно стукнула его своей лобастой головой в грудь.

— Я, конечно, возьму её с собой.

Баюша повернулась к Светлане и отрицательно качнула головой.

Громов этого не заметил.

Светлана осторожно спросила, обращаясь к приставу, но ожидая ответа от баюши:

— Или вы можете забрать Китти к себе?

Он почесал баюшу, явно недовольную своим именем, за ушком:

— Я бы взял, мне несложно, но у меня двери казенной квартиры не закрываются. Боюсь, Китти может уйти и потеряться.

Китти оскорбилась и цапнула его за случайно подставленный палец. Светлана предложила:

— Я с княжичем обсужу этот вопрос. Если будет невместно взять Китти с собой… — За «Китти» вновь пострадал Громов — его снова укусили за палец, еще и лапой оцарапали ладонь. — … то я завезу её вам. Она ослаблена и не будет сбегать.

Баюша тут же перестала царапать всеми лапами Громова и обмякла, всем своим видом подтверждая слова Светланы.

— Хорошо, я предупрежу парней в участке. Если меня не будет, то они сами занесут Китти ко мне в казенку.

Он посмотрел на наручные часы, которые, между прочим, только военные и любили, осторожно освободился от когтей баюши и, встав, отнес её на кровать в комнату, говоря на ходу:

— Простите, Светлана Алексеевна, я засиделся у вас — у вас хорошо, но служба не ждет. Спасибо за завтрак и хорошую компанию.

— Вам спасибо… — растерянно проводила его Светлана.

Умиравшая на кровати в окружении роз баюша, стоило двери за Громовым закрыться, умирание отменила. Она села, обвила хвостом лапы и уставилась на Светлану:

— Поговорим?

— Поговорим, — согласилась та. Давно была пора поговорить с ней — если бы не снотворное Богдана Семеновича, то о берендее они бы с Громовым узнали гораздо раньше.

Пока Светлана собиралась с мыслями, баюша сама начала докладывать все четко и ясно:

— Я не Китти. Ты моя хозяйка. Называй меня как хочешь.

Светлана все правильно поняла — баюша ей не доверяет, и истинное имя ей не скажет. Впрочем, для баюши так безопаснее. Тут она права.

— Я местный баюн. Убитую никогда не видела. Ей не служила. Я почувствовала неправильность в мире и пришла на поляну. Берендея, убившего девушку, видела. Опознать смогу. Только в медвежьем виде.

Светлана вспомнила, как та принюхивалась к княжичу:

— Ты уже встречалась с Михаилом Константиновичем? Он не мог быть тем… Берендеем? — Вот она это и сказала, мелочно подозревая коллегу по службе в язычничестве и убийстве.

— Его запах мне почему-то знаком. Только медведь и человек пахнут по-разному. Будет медведем — я его узнаю. В Волчанск я не еду — я должна найти берендея. Никто не имеет права проливать невинную кровь в моих владениях. — Это была самая длинная фраза, которую баюша сказала. Говорить она предпочитала короткими, рубленными фразами. — Буду жить у пристава. Не волнуйся за меня. Я здорова благодаря твоей крови.

Она встала на лапы и отряхнулась, скидывая с себя болезненный вид — даже шерсть на побритом боку снова появилась.

— Видишь? Я благодарна тебе за кровь и спасение. Я отслужу. Но найти убийцу важно сейчас. Следы исчезнут.

«Еще один Громов!» — машинально подумала Светлана.

Баюша продолжила её поучать:

— Со своим княжичем будь осторожна. Его запах мне знаком. Я выясню, почему это так. С убитой вы непохожи. Тут Громов неправ. Кровь у вас разная. Это не твоя сестра. — И без какого-либо перехода баюша огорошила Светлану: — Громов ночью своровал твои ботинки.

Светлана резко развернулась к двери, где на обувной полке, рядом с галошами стояли её ботинки.

Баюша продолжила, пока Светлана осторожно эфиром, не доверяя Громову, проверяла свою обувь:

— Вернул те, да не те ботинки.

Светлана принялась рассматривать их со всех сторон — нечистой магией домовых от ботинок несло за версту. Она перевернула обувь и увидела новые, подбитые гвоздиками подметки с наложенной неснашиваемостью. Вот же Громов…

Баюша мурлыкнула, ложась обратно на кровать и принимая свой недобритый облик:

— Хороший мужик, зря ты нос воротишь.

— Я не ворочу, — машинально ответила Светлана, поставив обувь на полку.

— Хор-р-рошо… Котятки в доме — это хорошо. Буду воспитывать, пока вы будете зло гонять.

— Какие котятки? — с подозрением глядя на баюшу — не ждет ли та приплода? — уточнила Светлана.

— Ваши с Сашенькой, — зевнула баюша.

— А Сашенька у нас…?

— Громов же. Иль ты его иначе звать будешь? Он просил меня ему помочь в поисках берендея. Просил поговорить. Я молчала.

— И почему же с «Сашенькой» ты молчала? — Светлана ядовито произнесла его имя — не заметить, как баюша сохла по Громову, было сложно.

— Ты мне жизнь спасла. Ты моя хозяйка. Тебе решать, с кем мне говорить.

— Он тоже тебе жизнь спас.

Баюша открыла сонные глаза, глядя на Светлану:

— Перед ним долг жизни. Отслужу. Но хозяйка — ты. Эх, девица ты невинная. Долго придется от тебя котяток ждать. Я сплю. Не мешай. — Ей хватило совести вежливо добавить: — пожалуйста.