Крыса

Глава 23

Ловкая рука сцапала меня поперёк тела, и насмешливый голос Эдора прозвучал над самым ухом:

— Не так быстро, милая!

Вот что ему нужно⁈ Я мысленно взвыла, скрежеща зубами, пища и извиваясь в крепкой хватке Ловчего.

— Я не стал бы вас задерживать, дорогая Флёр, — или как вас зовут на самом деле? — но Трибуналу необходимы ваши показания.

Что-о-о? Какие ещё показания, дорогой Лорентин? Что вы хотите от маленькой испуганной крыски⁈ Отпустите меня домой, забудьте обо мне, господа Ловчие!

— Меняйте облик! Сейчас же! — припечатал Эдор, опуская меня в центр триграммы. Менять облик? Да вы с ума сошли⁈ Чтобы все эти благородные господа и мои, надеюсь, будущие преподаватели увидели меня голой⁈ Едва Ловчий отпустил меня, я метнулась к двери… но была остановлена невидимым барьером. Я ткнулась в одну сторону, в другую — бесполезно. Триграмма не выпускала меня.

Ловчие, позабыв о Вивьенн, не сводили с меня взглядов, каких-то весёлых, словно их забавляла ситуация, словно они знали что-то такое, чего я сама не знала. Герцог Дерри остановился на полпути к дочери и тоже уставился на меня; и вообще, все, все, все присутствующие смотрели на жалкую крысу, не отрываясь.

— Вам придётся, — мягко, но непреклонно заявил Эдор. — Придётся сделать это на глазах этих людей, дабы никто не обвинил Лигу Ловчих в предвзятости и подмене свидетеля. Трибунал призывает вас дать показания о насильственном обращении в фамильяра разумного существа. Ну же, Флёр!

И я решилась. Стянула ошейник прямо через голову и начала. Несколько дней, пока не оставалась в одиночестве, я не меняла облик. Сейчас тело ныло и жаловалось, пока кости, мышцы, связки переплавлялись в трансформе, кровь горела в жилах, и слабая судорога свела мышцы, когда я скорчилась на полу уже в человеческом теле, стараясь укрыться рассыпавшимися волосами.

— Встаньте, дорогая кира, — попросил Эдор, и я поднялась с пола, не открывая глаз, столь жгучий стыд меня охватил. Посмотреть в глаза людям, которые видят мой позор… Внезапно на мои плечи легло что-то тяжёлое — плащ? — и я рискнула глянуть из-под ресниц. И встретилась взглядом с Ловчим. Эдор укутывал меня в серый форменный плащ Лиги, снятый с себя. Кажется, он-то как раз успел разглядеть всё, что хотел, и глаза его горели весельем и тем мужским интересом, которого так долго добивалась моя… Вивьенн.

— Оборотень! — ахнул кто-то.

— Разумная… в фамильярах!

Я встревоженно огляделась, вцепившись в плащ, краем глаза отметив, что запястья чисты, клятвенный браслет исчез — ну правильно, узы порваны, как и всё, что было на них завязано. Зрители подались вперед, а отец Вивьенн выглядел мрачнее тучи. Сама Вивьенн так и сидела неподалеку, некрасиво открыв рот.

— Трибунал желает знать ваше имя, кира! Или всё же мессера? — голос Ловчего Туана был таким ровным, словно ничего особенного не происходило.

— Мей… Меня зовут Мей Берзари, — ответила я, запнувшись. — Кира Берзари. Как вы узнали, мессеры? Я думала, что никто не догадается…

— Мы могли бы и не догадаться, — кивнул Ловчий Эдор. — Вы заставили нас побегать и поломать головы, кира Берзари. Мы прибыли в АМИ, уверенные, что в деле замешан некто с фамильяром вроде волка или собаки, и целые сутки потеряли в напрасных допросах, пока не погиб баронет Легрэ.

Я покраснела и опустила голову. Вроде и не было в том моей прямой вины…

— Мы ценим, что вы пытались спасти юношу, предупредить нас, и мы понимаем, почему вы не могли открыться никому, тем более — Ловчим. Не смущайтесь, кира Мей, вы делали, что могли.

Я тоскливо вздохнула. Представляю, что скажет Анн Берзэ! Магистр меня размажет по всему Зертану за мои ошибки, реальные и не очень.

— Потом мы искали вас. Я не разглядел вас в темноте, но запах ландыша запомнил, и принялся искать уже девушку, богатую девушку — такие духи весьма дороги! — предположительно оборотня. Мессера Армуа поначалу показалась мне подходящей целью, разве что оборотнем не была, но её если и беспокоило что-то, то отнюдь не вызов демонов, «Грёза» и прочие тайны Академии. Девушка хотела замуж, а мои наводящие вопросы и намёки по делу не замечала. Кто же знал, что её мылом пользуется не только она?

Ой… Как неловко-то! Лицо словно хреном натёрли, так горит. И все эти люди всё ещё на меня смотрят…

— А потом мессера Армуа подлила мне аморею. Представьте моё изумление, когда я испытал влечение к двум объектам сразу: прелестной девице и очаровательной капюшонной крысе. К животному! Чтоб вы знали, кира Берзари, приворожить амореей человека к животному невозможно! Тогда я и вспомнил о крысе, которая попалась мне вскоре после расставания с очаровательной адепткой, пахнущей ландышем. Разумеется, сразу же отбросил эту глупую мысль, но общаться с хорошенькими адептками продолжил: пока все наблюдали за моим якобы ухаживанием, мои старшие коллеги проделали титаническую работу. И всё это время маленькая капюшонная крыса совершала внезапные и странные поступки и попадалась мне в тех местах, где ей нечего было делать, при этом я был совершенно уверен, что хозяйка её никуда не посылала. Крыса, пахнущая ландышевым мылом, крыса, носящая ошейник с ментальной защитой. Крыса с совсем не крысиными повадками и реакциями.

Я отчаянно покраснела и закрыла глаза, вспоминая, как лежала на ладони Ловчего и позволяла ему… слишком многое позволяла. А Ловчий продолжал:

— А потом я снова встретил безымянную адептку, и снова адептка исчезла в общежитии, а мимо входных дверей пробежала та же крыса. Ладно бы, возвращалась с прогулки, но что фамильяру делать на нежилом этаже? Пришлось спускаться в цоколь и исследовать все кладовки и прочие помещения. Как это обычно и бывает, кое-что интересное я нашёл уже под утро. В самом дальнем помещении никто не бывал едва ли не годы, пыль толстым слоем лежала на полу. И в этой пыли отчётливо виднелись следы маленьких женских ножек — босых и обутых — и крысиных лап. В одном из шкафов я обнаружил и форму Академии. Забирать сразу не стал, но над дверью поместил артефакт, который должен был дать мне знать, если кто-то войдёт в кладовку.

Лорентин перевёл дух, выпил воды и кашлянул пару раз, прочищая горло.

— Я готов был к тому, что встретил редчайшего оборотня-крысу, но тогда какая собака или волк оставила следы зубов на руководстве по вызову демона? Вопрос этот прояснился в тот же день, когда Трибунал получил точный список Устава АМИ. Пока я искал его в библиотеке, на глаза мне попался Бестиарий Ругара, открытый на странице некоего полумифического создания, и я догадался задать библиотечному призраку несколько вопросов… Кира Берзари, — внезапно обратился ко мне Лорентин, — а не найдётся ли у вас — совершенно случайно — ещё одного облика, волчьего?

— Найдётся, — почти беззвучно ответила я. В зале стояла такая тишина, что мой ответ расслышали все. Изумлённые шепотки «метаморф», «невероятно», «чья она?» закружили над толпой зрителей. Если раньше на меня смотрели с любопытством и, может, лёгким мужским интересом, то сейчас меня обжигала чужая алчность, желание, не имевшее ничего общего с честной похотью. Теперь так просто не сбежать, найдутся желающие стать покровителем и владельцем такой редкой зверушки, а до приезда магистра Берзэ ещё дожить надо.

— Вы знаете, кира Берзари, что можете обратиться к Короне за покровительством и защитой? — поинтересовался глава Трибунала.

— Знаю, спасибо, — я опять вздохнула. — У меня всё было отлично, никто не обижал, я живу в доме тётушки, магистра Берзэ. Совершенно свободно. Зарабатываю, продавая свои же зелья горожанам и в Гильдию Охотников, готовлюсь поступать в Академию, и тётушка Анн любому уши оборвёт, если меня начнут обижать.

— Что ж, тогда приступим к рассмотрению дела Вивьенн Армуа и Мей Берзари, — подытожил Ловчий Туан, но тут Вивьенн вскочила со своего стульчика.

— Ты! С самого ритуала это была ты! Ты всё время мне мешала! Из-за тебя Лорентин отвлекался на всякую ерунду! Какая же ты… Крыса!!!

Вивьенн с визгом бросилась ко мне, сверкая зеленью глаз, пальцы её рук скрючились, как длиннющие когти, в желании вцепиться мне в волосы. Очаровательная девушка обратилась внезапно в нечто уродливое. На меня неслась та страшная, злобная ведьма из сказок, которой пугают непослушных детей. Я шарахнулась от Вивьенн, впечатавшись спиной в Эдора, и он, ухватив меня за плечи, быстро развернул, своим телом прикрывая от бешеной стервы.

— Вонс! — рявкнул глава Трибунала, герцог Дерри коротко протестующе вскрикнул, но охранник уже был рядом с Вивьенн, а Кавино набрасывал на неё серую колдовскую сеть. — Мессеру отправьте в клетку, а вы, кира Берзари, займите свидетельское место.

— Вот уж нет! — да что ж такое, кому мои показания покоя не дают? Магистр Элеанна Лавонн? Ей-то что до меня? Но молодая целительница решительно выбралась из группы преподавателей и направилась ко мне.

— Вы вообще понимаете, насколько такая ситуация оскорбительна и травматична для молодой девушки? — возмущённо начала благородная мессера. — Ваш плащ, мессер Ловчий, не самая лучшая одежда для киры, к тому же она стоит босиком на каменном полу! Вы собираетесь давить на свидетельницу? Простудить её и довести до болезни и смерти? Или желаете опозорить девушку, если этот плащ откроет больше, чем следует? Кира Берзари, как целитель рекомендую не давать показаний, пока вас не обеспечат одеждой, обувью и ширмой, чтобы вы могли принять приличный вид!

Никто возражать не стал, как-то очень быстро нашлись и ширма, и чистая форма Академии, и сапожки подходящего размера (и почему мне кажется, что их подготовили заранее?). Пока я переодевалась, магистр Элеанна стояла возле ширмы на страже моей чести и невинности, как орлица на краю гнезда с птенцами, а потом заняла место рядом со мной, на свидетельской скамье. Возражать, опять-таки, никто не стал; будь я сторонним зрителем, тоже не спорила бы с магичкой, почему-то взявшей меня под покровительство. Вивьенн к тому моменту уже сидела в клетке, плотно обёрнутая серой пеленой, и молчала, лишь кусала губы так, что они уже покраснели.

Собственно суд прошёл быстро. Я честно попыталась защитить бывшую хозяйку, объяснив нашу связь случайностью, каковой она и являлась, но глава Трибунала задавал очень продуманные вопросы, вытягивая из меня подробности злосчастного ритуала, подсунутого студентом Легрэ, а потом — об аморее. С каждым новым фактом отец Вивьенн становился всё мрачнее. Кое о чём Ловчие, правда, не спрашивали, а о сегодняшней попытке её нападения на меня и слова не было сказано; похоже, они выводили дочь герцога Дерри из-под слишком сильного удара. Правда, к запечатыванию дара мессеру Армуа всё же приговорили. Когда глава Трибунала задал вопрос, есть ли возражения против приговора, внезапно выступил ректор.

— Позвольте мне внести предложение, мессеры Ловчие, — вкрадчиво начал Семулон. — Все мы были молоды, все ошибались. Юность и первое глубокое чувство заставили мессеру Армуа оступиться, верно, но никто не пострадал непоправимо и бесповоротно, насколько я могу судить. Кира Берзари, конечно, пережила несколько неприятных дней…

Неприятных? Вас бы, господин Семулон, превратить в крысу… Да хоть бы и в человеческой форме сделать фамильяром. Чтоб вы выполняли дурацкие приказы, чувствовали чужие желания как свои, чтоб вас тошнило от постоянной, неприличной, отвратительной близости с другим человеком!

— … Семья Армуа может выплатить достойную сумму, чтобы компенсировать кире это неудобство. Что касается попытки шантажа, то она была безуспешна, а девушка была в отчаянии. Отчего бы не простить мессере Армуа её девичью эмоциональность и неопытность? Полагаю, мессера более ни разу не повторит подобных глупостей.

Старший Ловчий повернул ко мне голову, желая, кажется, узнать моё мнение насчёт компенсации, но не успел ничего спросить, потому что в беседу вступил Лостен Армуа, герцог Дерри.

— Нет, — тяжело уронил он и, игнорируя поднявшийся в зале ропот, продолжил с усилием: — семья Армуа не будет платить компенсацию с целью избежать наказания для преступницы. Благодаря действиям киры, моя дочь не вызвала демона, не околдовала служащего Короны при исполнении им служебных обязанностей, не совершила по-настоящему непоправимых вещей. Как глава семьи, я заявляю: кира Берзари получит компенсацию в той форме, в какой пожелает, независимо от приговора Трибунала. Что же касается моей дочери Вивьенн Армуа, я прошу Трибунал поступить как должно, не смягчая приговор.

— Батюшка! — жалобно вскрикнула Вивьенн, выпрямляясь, подаваясь вперёд, но магия не позволила ей встать. Ведьма не побледнела — бледнеть ей было уже некуда, — она посерела, глядя на отца сухими отчаянными глазами. — Батюшка, нет!

— Если Трибунал не пожелает запечатать дар Вивьенн Армуа, то я сам проведу запечатывание по праву главы семьи и рода, — проговорил Лостен Армуа, и голос его сел на последних словах. Герцог смотрел только на Ловчих, словно не услышал дочь, не желал её видеть… Впрочем, почему «словно»? — Вивьенн Армуа покинет АМИ независимо от приговора и будет выдана замуж за выбранного мной дворянина в ближайшие месяцы.

Вивьенн безнадежно застонала, а я поёжилась. Я не представляла, как можно быть столь жестоким с собственным ребёнком. С другой стороны, чего ожидать от героя Сухого ущелья, человека с горностаем на гербе? Аристократа, который готов был умереть, чтобы остались в живых простые крестьяне на берегах Са-Дары. Командира, за которым пошли умирать избалованные дворянские мальчишки, такие же, как он. «Скорее умру, чем запятнаю себя». Бедная Вивьенн, горе ей, запятнавшей себя и свой род!

Ошарашенная ведьма даже не просила о снисхождении, шептала лишь: «Батюшка… Батюшка…», пока Ловчие ставили её в триграмму и лишали дара. Короткие полминуты — и девушка бессильно рухнула на колени, заливаясь слезами, уже не скованная заклинанием, но лишённая магии и блестящего будущего. Я хотела сквозь землю провалиться, так жаль мне было и саму Вивьенн, и её отца, который поступил по чести, но выглядел при этом — краше в гроб кладут. Вроде, у него двое сыновей, но это не утешение, когда твоя дочь тихо плачет и отворачивается от тебя: не помог, не защитил… Но герцог этого не увидел. Он не пошёл к плачущей дочери, он пошёл ко мне. К её то ли жертве, то ли обвинительнице.

Глаза герцога Дерри были холодны, но моя эмпатия, усилившаяся в последнее время, просто кричала о том, как корчится от боли душа этого сильного бесстрашного мужчины. В животе стало горячо и пусто, и я приготовилась ко всему, но Лостен Армуа всего лишь хотел узнать, какую компенсацию я желаю за преступление мессеры Вивьенн Армуа. Так и назвал свою дочь, как если бы она была ему совсем чужой. Я было впала в ужас и начала отказываться, но герцога внезапно поддержал глава Трибунала, и я дрожащим голосом высказала своё желание. Армуа кивнул с такой небрежностью, словно я просила подарить мне букетик цветов, а не провести тайный семейный ритуал для увеличения магического резерва. Пообещал провести ритуал после возвращения Анн Берзэ и сказал ещё, что, хотя род Армуа этим ритуалом оплатит свой долг, лично он, Лостен Армуа, всё равно виновен передо мной. За плохое воспитание дочери, представьте себе! И я, дескать, могу в любой момент придти к нему за помощью. Я поблагодарила, конечно, но твёрдо решила, что ограничусь улучшенным магрезервом: ни к чему лишний раз напоминать о себе сильным мира сего. Только после этого герцог счёл свой долг выполненным (по крайней мере, на ближайшее время) и, наконец, направился к дочери. Тихий их разговор скрыла завеса безмолвия.

Глава Трибунала, несмотря на мои возражения, всё же объявил о покровительстве Короны, и мне на левое запястье лёг золотистый магический «браслет», по которому Ловчие смогут меня найти в считанные часы. Только избавилась от клятвенных — и вот опять!

Когда всё закончилось, Ловчий Эдор лично проводил меня до дома магистра Берзэ. Для меня нашёлся тёплый плащ и вязаные перчатки, немного великоватые, но пушистые и приятные на ощупь. Эдор предложил довезти меня, верхом или в возке, но я хотела пройтись пешком, никуда не спешить, ничего не бояться. И, если честно, провести рядом с Лорентином немножко больше времени, раз уж выдалась возможность. Мы шли молча: мне было неловко заговаривать первой, а Ловчий размышлял о чём-то всю дорогу. На него было приятно просто смотреть: на русую косу, посеребрённую снегом, на красивое лицо, которое не портили ниточки шрамов, на чётко очерченные губы и тёплые серые глаза. Морозный воздух был сладок, шёл крупный снег, и крупные его хлопья засыпали серый плащ Ловчего и мой, из бурого сукна.

У ворот дома Берзэ я попыталась снять плащ, но Эдор остановил меня.

— Мы ещё увидимся, кира, и не раз. Успеете вернуть. И, кстати, у меня не было случая сказать… Я видел, как вы смотрели на мессеру Армуа, так вот: не смейте винить себя ни в чём. Вы были великолепны, кира Берзари! И тогда, когда попытались испортить аморею, и с орехом, и вообще, то, как вы выдержали ваше испытание — это вызывает уважение.

— Спасибо, — смущённо поблагодарила я. — Я ничего такого не сделала, напротив. Если бы я не боялась за себя, баронет Легрэ, может, был бы жив.

— Нет! — Эдор взял меня за руки, вынуждая посмотреть ему в лицо. — Нет, Мей. Не вы толкнули его на грязную дорожку. Он сам сделал выбор, и последствия этого выбора — на его совести, не на вашей. Точно так же судьба мессеры Армуа — дитя её воли и её выбора. Вы чисты перед людьми, Короной и богами. Идите домой, кира Берзари. Выспитесь, отдохните и ни о чём не жалейте.

Слов у меня не нашлось, я молча кивнула и ушла в дом, а когда подкралась к окну в надежде ещё раз увидеть Лорентина, улица была уже пуста, только снег падал, засыпая следы наших сапог. Я тоскливо вздохнула и отправилась к прислуге, делиться новостями.

Меня ещё дважды вызывали в Академию давать показания для Трибунала, забирали и отвозили домой на возке с гербами в виде сжатого кулака на дверцах, но ни Эдор, ни другие Ловчие меня уже не провожали. Каждый раз возок сопровождал один из телохранителей Лиги.

Через неделю Зертан обсуждал отъезд Ловчих, а я, как идиотка, ждала чего-то, постоянно оказываясь то у двери, то у выходивших на улицу окон. Конечно, Лорентин Эдор не пришёл со мной проститься. Думается мне, тот интерес в зале Трибунала мне привиделся, не интересна я ему, как девушка. Ну, неудивительно; если уж восхитительно рыжеволосая Вивьенн его не покорила, то я, довольно невзрачная по сравнению с ней, вообще не имела шансов.

А потом я безвылазно сидела дома, отказываясь от лестных предложений поступить на службу или пойти в любовницы то к одному важному господину, то к другому. Варила и продавала зелья, собирала слухи через тётушкину прислугу, прочла всё, что нашлось у магистра в домашней библиотеке. Вивьенн, как я слышала, быстро помолвили с каким-то гвардейским капитаном с южной границы, и свадьба была назначена на Излом. Почти как она и планировала, только жених другой.

Через месяц, кажется, все визиты как отрезало; лишь привычные, знакомые покупатели приходили за лекарствами от простуды, притираниями и фиалковым мылом, которое я начала-таки варить, и весьма успешно. Зима тянулась к Излому, хмурые вьюжные дни становились всё короче, и я медленно погружалась в уныние, покуда в Зертан не вернулась магистр Берзэ.