Крыса

Глава 9

Четыре часа, целых четыре часа мы с призраком составляли новое руководство! Ну, как — мы… Увы, библиотекарю было недоступно взаимодействие с материальным миром, за исключением книг, поэтому пришлось объединить усилия. Вооружившись грифельной доской и мелом, я приступила к начертанию семиконечной звезды (это был самый безопасный вариант, чтобы девицы, даже если что-то перепутают, не вызвали какую сущность). Мэтр говорил, что писать и чертить, приносил книги с образцами слов и символов, а я послушно выполняла указания. Чертила, выводила символы и слова на демонике, стирала и переписывала… За ошибки мне доставалось знатно, даже магистр Берзэ была помягче и сдержаннее в выражениях. Призрак же не стеснялся в выборе слов, и уши у меня горели все четыре часа. Но, к счастью, всё когда-нибудь кончается, закончились и мои мучения.

— Ну что ж, неплохо. Это не должно, не может сработать, — старик Сид с довольным видом разглядывал нашу гептаграмму, расписанную вдоль и поперек. — Но если вдруг что-то пойдёт не так, то изменения будут неопасными и обратимыми. Мей, непременно убедись, что вот этот знак начертан без малейшей ошибки!

И туманно-голубой палец уперся в ключевой символ, к счастью, простой в начертании. Я запомнила, покивала и мы приступили к составлению списка инструментов и прочей параферналии, в котором все элементы при использовании должны были полностью нейтрализовать действие друг друга. А ещё были описание ритуала и тексты заклинаний — о, это были шедевры библиотечного призрака. Ни одного настоящего слова на демонике, все искажённые! Опять-таки, если девушки случайно и произнесут одно-два слова так, как они должны звучать на самом деле, ничего не случится.

Закончили мы близко к рассвету, так близко, что мне пришлось переносить гептаграмму и тексты на восковку быстро, не думая. Мэтр нависал над бумагами, перегнувшись через моё плечо, и одобрительно хмыкал. Закончив, я тщательно вытерла грифельную доску и спрятала бумажные черновики в тайник, где обычно держала свою старенькую мантию. Когда я начала расстегивать пуговки на воротнике, призрак демонстративно отвернулся, не желая меня смущать, театральным шёпотом пожелал удачи и испарился. Я же убрала мантию в тайник, тщательно его закрыла, потом скатала восковку в плотную-плотную трубочку и крепко перевязала ниткой.

А потом по ночной Академии стрелой промчалась маленькая капюшонная крыса в поблёскивающем даже в темноте ошейнике и с бумажной трубочкой в зубах. Как я добралась до кабинета Вивьенн, как переносила содержимое восковок на плотную красивую бумагу с её стола (к счастью, точно такой же АМИ снабжала всех дворян… и тех адептов, кто мог себе позволить что-то получше бесплатной — сероватой и чуть шершавой), я просто не могла потом вспомнить. Всплывали перед внутренним взором отдельные картинки: как лихорадочно летает моя — уже человеческая — рука с гусиным пером над листом веленевой бумаги, как скупыми, точными движениями я перерисовываю гептаграмму и без малейшей заминки вывожу нужные символы, как забираю с полки листы с тёмным ритуалом и кладу вместо них свои подделки. За окном брезжит рассвет, и Вивьенн ворочается в своей роскошной постели; узы покалывают кожу, цепляют изнутри. Закрыть чернильницу, перо — в мусорную корзину: Вивьенн не станет считать, сколько осталось перьев, зато может заметить невысохшие чернила. Восковки и украденные бумаги свернуть в трубочку и связать ниткой, чтобы не рассыпались, протолкнуть в вольер меж прутьев — и вновь сменить облик на крысиный. Тело сопротивляется; мне непривычно так часто менять форму. Кровать Вивьенн скрипит, и девушка бормочет что-то неразборчивое; через узы я чувствую её недовольство. Не выспалась? Но девушка встаёт с постели.

Последнее усилие: самой просочиться в вольер, дотащить рулончик бумаги до домика и спрятать под оторванную с края обивку в боковой стенке. Всё. Хлопнула дверь. Хозяйка прошла в уборную, стуча каблучками меховых домашних туфелек и распространяя шлейф раздражения, но это уже неважно. Уже можно свернуться на подушке с тихим-тихим писком удовлетворения… И спа-а-а-ать!

А проснулась я от голода и от воплей Вивьенн, разбиравшей наш с мэтром Сидом список ингредиентов. Ха! Ещё бы: только итенсия хвощеватая и еукалиптус Момиля чего стоят! Привозные, дорогущие и редкие (потому что есть наши заменители, полмешка за чешуйку). А уж дюжина аметистов, пять скрупул мандрагоры и полированный семицветик… Ничего, пусть батюшка мессеры Армуа раскошеливается, раз уж не смог воспитать дочь в уважении к окружающим и к самой магии. В жизни бы не подумала, что найдётся идиотка, которая ринется совершать незнакомый ритуал без малейшей проверки, а поди ж ты — нашлось сразу пять благородных дур!

Голод заставил меня выбраться из домика и посетить полку с мисками. После частых трансформ тело требовало гораздо больше еды, чем обычно. Даже не поесть, а пожрать оно требовало! Расправившись с остатками вчерашнего зерна, я даже начала приглядываться к завтраку, накрытому для Вивьенн в гостиной: паштет, пироги и горячие блинчики, фрукты и неизменные пирожные. Только здравый смысл удерживал меня от того, чтобы разграбить стол. Да, ещё оставались припрятанные орехи, но это запас на чёрный день; надеюсь, этот самый день наступил не сегодня. Пусть лежат, потерплю. Воды хватало, и я попила вволю и ещё немного, чтобы приглушить требования маленького, но бездонного крысиного желудка. А потом устроилась на полке-кормушке, печально сидя над пустыми мисками и созерцая хозяйку, которая закончила дела в кабинете и теперь завтракала.

Если бы я могла вздыхать, я бы вздыхала. Эта девица рисковала растолстеть ещё до замужества и рождения дюжины детей: чудесный яблочный пирог она испортила несколькими ложками взбитых сливок, сливки же отправились в горячий шоколад, на блинчики, на каждый ломтик фрукта! Лучше бы эти фрукты выбросила… в миску маленькой крыски. Есть хотелось так, что зубы ныли, я невольно запищала, и хозяйка обратила на меня внимание.

— Ты что там, помоечница? — обернулась она к вольеру (по-прежнему открытому, кстати). — Голодная, что ли? Так дело не пойдёт, я собираюсь взять тебя с собой.

Вивьенн постучала лаковыми ноготками по артефакту вызова, и через пару минут явилась служанка.

— Почему у моего фамильяра нет еды? — надменно поинтересовалась мессера Армуа, даже не поздоровавшись с прислугой. — Разве крыса так много ест, что выплат на моё содержание недостаточно?

— Простите, мессера, мы сейчас же всё исправим, — служанка присела в глубоком поклоне, опустив взгляд в пол. — Кто-то ошибся и непременно будет наказан. Я попрошу киру Амран лично следить за благополучием вашего фамильяра, мессера.

— Ступайте, — Вивьенн равнодушно отвернулась от уходящей девушки и продолжила завтрак, а минут через десять еду принесли и мне.

Амран молча наполнила мне миски, украдкой погладила по спинке и так же молча присела перед хозяйкой и покинула апартаменты. Что ж, служительница была щедра: полная миска зерна, вторая — нарезанной морковки и яблок, а ещё ломтик отварной утки, полоска сушёной говядины и несколько лесных орехов. Красота! Я начала с утки и продолжила зерном, но пришлось поспешить: Вивьенн начала собираться на лекции. Яблоко я догрызала, уже сидя у выхода из вольера в полной готовности. Жаль только, что не удалось поспать ещё пару часиков. Я зевнула от души, когда хозяйка, наконец, вышла в гостиную, одетая для занятий и с папкой в руках.

Сегодня Вивьенн надела на левое плечо, поверх мантии, кожаный наплечник — я уже видела такие, шорники шьют их для фамильяров, мелких зверушек и птиц. Зизи в белой зимней шубке отлично смотрелся бы на фоне чёрной мантии из тонкой шерсти и чёрной кожи наплечника… Эх! Придётся хозяйке довольствоваться крысой. В конце концов, я тоже белая — ну, белая с каштановым.

— Флёр, иди сюда, залезай на плечо и держись крепче, — Вивьенн похлопала по наплечнику и даже присела на корточки, но помогать мне не стала. Пришлось взбираться по рукаву самостоятельно, стараясь не повредить дорогую ткань мантии. Наплечник пах головокружительно, как и положено дорогой новой коже; места мне хватало, а мастер ещё и валик по краю положил, так что риска упасть почти не было. Я запустила когти в замшевую подушечку, вшитую в наплечник, и слегка покачнулась: ведьма поднялась, не особо заботясь обо мне, и её толстая рыжая коса едва не сбила меня наземь.

Ничего. Держаться и сохранять равновесие мне не сложно. Как-то я с «тётушкой» Берзэ проехалась в крысином обличье, устроившись в седле, в деревню под Зертаном: на пару с фамильяром Орели кое-что разнюхивала в подвале трактира, пока магистр отвлекала трактирщика и прислугу безумными требованиями вроде пирога с соловьиными язычками и свежей земляники — это в просинце-то, когда снег ещё лежит! Я носилась по подвалу и вынюхивала курительное зелье, запрещённое к ввозу в королевство, а Орели (которой этот запах был попросту незнаком) меня прикрывала. Ласка, конечно, совершенно безумная и злобная, чем-то неуловимо похожая на свою бесстрашную хозяйку, но защитница из неё бесподобная. Хорьки-мышеловы, жившие при трактире, бежали, спотыкаясь о собственные лапы, и я спокойно обследовала все полки и закоулки, пока не учуяла тонкий аромат зелья за фальшивой стеной. Словом, контрабандистов Берзэ тогда накрыла тёпленькими, можно сказать — со спущенными штанами. Она получила славу и награду, я — пару золотых чешуек в кошель, а Орели — куриную печёнку, до которой ласка большая охотница.

И вот теперь ехала я на плече мессеры Вивьенн Армуа, моей… гхм… хозяйки, и размышляла, как долго Вивьенн сможет удерживать свой капризный нрав. Через узы я ощущала тихую ненависть и отвращение ведьмочки, а злая ведьма опаснее бешеной ласки. Я могла только восхититься благородным воспитанием: ведьма умела держать себя в руках и обращалась со мной ровно. Подозреваю, что узы для неё оказались не такими, как для меня, не позволяли ей прочитать мои чувства, не то Вивьенн уже давно свернула бы мне шею, наплевав на все риски.

Впрочем, тревожные мысли не мешали мне поглядывать вокруг. Мы вышли из девичьего общежития, и Вивьенн направилась к главному зданию: огромному, в три этажа, с колоннами на высоком крыльце. Там были самые большие лекционные театры, где мог собраться целый курс, а ещё в центральном холле стоял почтовый артефакт-телепортатор. Бросаешь денежку в одну щель, письмо с адресом — в другую, и, если денег хватает, письмо мгновенно отправляется к адресату. Если нет, то над ящиком появляется светящееся число — недостающая сумма. Дорогое удовольствие, говорят, хотя мессера Армуа могла себе его позволить хоть каждый день.

Похоже, именно это она и собиралась сделать: отправить письмо, потому что шла Вивьенн прямиком к большому ящику из красного дерева с нарисованным на передней стенке белым голубем. Почтовый ящик, точно! А над ящиком на отдельном постаменте красовался знаменитый Гусь Лапчатый из привозного фаррарского мрамора. Вытянув длинную шею, наполовину расправив крылья, он угрожающе подавался вперёд и словно защищал драгоценный артефакт.

Почему первый ректор заказал изваяние гуся? Да как же, пишут-то гусиными перьями! Сколько гусей пострадало ради науки и искусства! При этом гуси являются символом отваги и верности. Вот ректор и проявил уважение к этой отважной и полезной птице. А Лапчатым Гусь стал после того, как едва не лишился этих самых лап. Когда изваяние установили в холле (почтового ящика тогда и в помине не было, не придумали ещё), адепты были в восторге. Кто первый потёр на удачу мраморную лапу перед экзаменом — неизвестно, история не сохранила. Но, как гласит легенда Академии, этот везунчик с первого раза сдал на отлично всю сессию, даже скрипторику. Прочие адепты немедленно попытали счастья с лапами гуся… и сдавали экзамены якобы гораздо лучше, чем могли бы. Разумеется, потирание гусиных лап на счастье стало традицией меньше, чем за год. Чем слабее были знания, тем сильнее натирали лапы изваянию. А через несколько поколений студентов лапы из мягкого мрамора… закончились. Стерлись.

К счастью, тогдашний ректор шествовал через холл, когда услышал хруст, обернулся — и едва успел телекинезом подхватить падающее изваяние. Бережно опустив Гуся на пол, его магичество осмотрел постамент, лапы и принял важнейшее для Академии и адептов решение. Через неделю Гусь вновь красовался на постаменте, сверкая новыми, уже бронзовыми лапами. Лапы и теперь сверкают, как новые, нет, даже ярче, совсем как крыша храма в солнечный день: адепты натирают их до блеска перед каждой сессией и зачётами у особо вредных профессоров.

Прежде у меня не было то возможности, то времени рассмотреть крылатую знаменитость, так что я смотрела на Гуся Лапчатого во все глаза и даже пропустила момент, когда хозяйка отправила письмо.

— Думаю, сегодня или завтра, — пробормотала Вивьенн себе под нос и улыбнулась криво и предвкушающе. Наверняка попросила у батюшки прислать нужные ингредиенты и представляет, как бедная Джосет Бер будет выглядеть после обрастания зелёной шерстью. Девушка отвернулась от почтового ящика и несколько нервно принялась искать кого-то среди спешащих на лекции адептов. Внезапно она вздрогнула и прошипела: — О! Её-то мне и надо!

И ведьма ввинтилась в толпу прочих адептов, куда-то идущих, бегущих и болтающих на ходу. Кажется, Вивьенн обладала некой аурой превосходства и власти, потому что и девушки, и молодые люди расступались перед ней, даже не видя, не оглядываясь. Просто делали шаг в сторону, не осознавая, что уступают дорогу моей хозяйке. Так что мы очень быстро добрались до цели, и Вивьенн мягко окликнула свою предполагаемую будущую жертву:

— Кира Джосет!

— А?

Джосет Бер, стоявшая у огромной доски с расписанием лекций, растерянно обернулась и тут же заулыбалась, узнав Вивьенн.

— Хорошего дня, мессера Вивьенн!

— И вам того же, — покровительственно кивнула ведьма. — Я хотела бы с вами поговорить сегодня, кира. Вы мне очень помогли… ну, тогда, когда ничего такого не случилось, а я не люблю быть в долгу.

— Ах, что вы, мессера! Ведь ничего же не случилось, — уголки губ Джосет дёрнулись от сдерживаемого смеха. — Вы мне совершенно ничего не должны.

Эх, наивная ты девочка, Джосет. С таких, как Вивьенн, лучше стрясать побольше — и сразу, пока высокородная дрянь не решит, что и в самом деле ничего не должна. А лучше бы ты тогда вообще не совала нос в ритуальный зал, потому что, того и гляди, сама окажешься не то что в долгу — с тебя последнюю шкуру снимут. Нет, стоит, искренне улыбается ведьме, накручивает на палец тонкую прядку каштановых волос, выбившуюся из «улитки».

— Позвольте мне самой решать, чего требует моя честь, — церемонно заявила моя хозяйка. — Я нашла кое-что интересное, что вам непременно пригодится, и мои подруги согласились мне помочь. Прошу только об одном: когда вы будете с ними разговаривать… м-м…

— Вы очень, очень великодушны! — Джосет поняла заминку. — Доброта и чуткость подсказали вам, как простой горожанке трудно учиться в Академии, и вы были так благородны, что решили оказать мне милость.

— Да, — улыбнулась Вивьенн, а я поёжилась от злобы, пылавшей в ней, обжигавшей меня через фамильярскую связь. — Вы очень хорошо всё понимаете, кира Джосет. Приходите сегодня вечером в мои апартаменты; вас будет ждать невероятно приятный сюрприз! И очень советую хранить тайну, пока не решите, примете ли мой подарок. Но вы примете, я уверена!

Ведьма издала горловой смешок и, не прощаясь, развернулась так стремительно, что мантия красиво взлетела и опала, ласково обвив изящную фигурку. Хозяйка прямиком отправилась в аудиторию, а я всеми коготками вцепилась в подушку, чтобы не слететь с наплечника: очень уж быстро и резко двигалась благородная мессера Армуа.