Джордан
Три года спустя
— Что мне делать? Вчера вечером на моем аккаунте висело три тысячи сообщений, в которых меня называли сукой и советовали убить себя!
Я ненадолго закрыла глаза, пока взволнованная юная звезда продолжала причитать на экране моего компьютера. Она пошла на ночное шоу и без сценария поведала своей невпечатленной аудитории историю о том, как отклонила предложение руки и сердца своего первого парня из-за того, что он подарил ей кольцо с бриллиантом вместо кольца с александритом. Сегодня утром вышла статья под названием «ПУСТЬ ЕДЯТ КАРТЬЕ4».
Теперь актриса плакала, и, несмотря на ее статус дивы, я почувствовала прилив сочувствия. Она была ненамного старше ребенка, и никому не нравилось подвергаться насмешкам — даже богатым, необычайно красивым молодым женщинам, которым предоставлялись практически все возможности для успеха.
— Милая, — произнесла я. — Не плачь. На самом деле все не так уж плохо. Они даже не знают тебя. Почему тебя это волнует?
Обычно я не была так фамильярна с клиентами, но мне было ужасно жаль эту молодую девушку, которая, вероятно, чувствовала себя в ловушке и паниковала. Я хорошо знала, на что это похоже, хотя меня никто не утешал — как бы мне этого ни хотелось.
— Я не знаю, — сказала она хриплым от слез голосом.
Дверь со скрипом открылась. Большая тень заслонила часть проникающего внутрь света.
Генри.
Во мне вспыхнуло раздражение, которое я быстро подавила.
После замужества я сократила свою некогда процветающую PR-фирму и оставила лишь избранных клиентов, которые поддерживали бизнес моего мужа. Генри настаивал, что этот тщательно подобранный список продемонстрирует нашу сплоченность и, что управление меньшим количеством клиентов в конечном итоге пойдет на пользу нашим семейным целям.
Никто никогда не обвинял меня в том, что я не командный игрок, и я готова была на все ради нашей семьи. Прекращение полноценной деятельности моей компании в пользу работы на дому позволило мне сосредоточиться на развитии нашей семьи — вот только прошло уже три года, а детей не было. Вместо того чтобы опустить руки, я с головой ушла в работу, и мне не нравилось, когда Генри беззаботно прерывал мои звонки. Эти престижные клиенты платили больше, чем мои прежние заказчики, и ожидали моего безраздельного внимания.
— Хорошо, — успокаивающе сказала я, бросив взгляд в сторону мужа. На этот раз я старалась, чтобы мой голос звучал профессионально, помня о своей аудитории. — Успокойся. Вот что мы сделаем. Ты разместишь в своих социальных сетях пост о том, что на некоторое время отходишь от дел, потому что понимаешь, что тебе еще многому предстоит научиться о тоне и привилегиях. Не отвечай ни на один из комментариев. Найди благотворительную организацию — желательно с хорошим общественным имиджем — и пожертвуй им деньги. А потом мы организуем пресс-конференцию в честь твоего предстоящего фильма, чтобы смыть все это.
— Серьезно? — спросила она с тем откровенным скептицизмом, на который способна только циничная двадцатилетняя девушка.
— Серьезно. Только больше ничего не говори. Когда дело доходит до новостей, у людей концентрация внимания, как у пылевого клеща. Если не раздуешь пламя, они сменят цель в течение недели.
Или меньше.
— Ну, я давно хотела попробовать новый оздоровительный комплекс…
— Отлично, — сказала я. — Сделай это. Сообщи мне название и страницу в социальной сети, а я проверю, дадут ли они тебе скидку за публикацию в Instagram.
— Боже мой, спасибо тебе, — прощебетала она. — Огромное спасибо.
— Мне нужно идти, — сказала я. — Но пусть твой агент позвонит мне, если у тебя возникнут проблемы.
Я закончила видеозвонок и повернулась лицом к мужу.
Он был высоким — обычно это было первое, что замечали в нем люди. Это, а также его пронзительный взгляд и холодное, неулыбчивое выражение лица. Он был похож на крепость: сплошная, бесчувственная человеческая стена. Ожидание окончания моего разговора никак не улучшило его настроение. Терпение не входило в число его достоинств.
Я лучезарно улыбнулась.
— Привет, дорогой. Что я могу для тебя сделать?
Генри не улыбнулся в ответ.
— Когда двадцать минут назад я послал горничную проверить тебя, она сказала, что ты отсиживаешься здесь, занятая сплетнями.
Я сильно сомневалась, что Дженна говорила что-либо подобное. Я ей нравилась. Я нравилась большинству сотрудников своего мужа. Я помнила их дни рождения и имена их детей, а также незаметно выдавала премии и небольшие подарки со своего счета, чтобы смягчить обиды из-за дурного нрава Генри. Скорее всего, она сказала ему, что я разговариваю по телефону, и он решил приукрасить ее отчет.
— Мне очень жаль, — сказала я, потому что, как я всегда говорю своим клиентам, лучше всего извиниться первым. — Я разговаривала по телефону с клиенткой и, должно быть, не услышала ее стука.
— Тогда, может, не стоит держать дверь закрытой, — ответил он.
Я осмотрела кабинет. Как и весь остальной дом, он был роскошным, но здесь я предпочла функциональность вычурности. Это место должно было выглядеть профессионально перед камерой, так как я проводила встречи с клиентами в формате Zoom, поэтому я установила у стены книжные полки из твердых пород дерева и заполнила их тщательно подобранными старинными книгами в тканевых переплетах.
— Внеси в обстановку все свои женские штучки, — сказал мне Генри вскоре после нашей свадьбы. — Здесь как в мавзолее.
Я переделала дом в стиле голливудского гламура, украсив каждый уголок белыми и позолоченными предметами декора. Когда солнце заливало комнаты его особняка, свет, отражающийся от всего этого великолепия, мог ослепить. Может, в этом есть что-то рефлекторное, подумала я. Мой муж тоже хотел бы быть ярким, сияющим маяком, который заставляет других отворачиваться.
Когда мы впервые встретились, мои глаза были полны надежд, ведь я хотела создать семью с этим мужчиной. У него уже было двое сыновей от предыдущего брака. Я представляла их себе двумя светловолосыми мальчишками, которые будут любить меня так же сильно, как и будущих детей, которых мы с Генри приведем в этом мир.
И Ксандер, и Джаспер оказались далеко не ангельскими мальчиками, как я ожидала, а взрослыми мужчинами. С выражением враждебности, прочно запечатленным на их лицах, они напоминали пару Эльгинских мраморов. Было совершенно очевидно, что Генри очень мало рассказывал обо мне своим сыновьям, и что они обижались на него за повторную женитьбу. Они думали, что я золотоискательница.
После нашей свадьбы Генри стал бесцеремонно отчужденным. Он часто уезжал в командировки и редко находил время даже на то, чтобы попрощаться. В последнее время складывалось впечатление, что он постоянно отлучался на международные конференции и встречи.
Его кажущиеся черствыми и безличными ответы также вызывали беспокойство. Я хотела создать семью, но как мы могли это сделать, если едва ли проводили время вместе на одном континенте, не говоря уже о том, чтобы находиться в одной комнате?
От бурных ухаживаний Генри у меня кружилась голова, но не так сильно, как от его участившихся отлучек. Я знала, что он занят — поначалу я уважала это, потому что ценила свою независимость и карьеру, — но мне быстро стало одиноко, особенно после того, как моя средняя фирма сократилась до домашнего офиса, нескольких избранных клиентов и виртуального помощника.
Я скучала по тем ранним дням наших отношений, когда считала, что Генри просто грубоват из-за того, что он бизнесмен. Я думала, что смогу помочь ему так же, как исправляла дела для своих клиентов.
Не все можно было исправить.
— Ты прав, — запоздало согласилась я. — Эти старые стены все заглушают. Полагаю, я могу оставлять дверь открытой, когда не отвечаю на звонки.
Едва заметная гримаса. Какими бы несущественными они ни были, ему не нравились любые упоминания о его возрасте. Или, возможно, ему показалось, что я пытаюсь бросить ему вызов.
Я подошла ближе, разглаживая твидовую юбку Louis Vuitton.
— Тебе нужна была моя помощь?
— Ксандер приедет в гости.
Моя улыбка дрогнула.
— Что?
— Его последняя игра была недалеко, и у него перерыв в расписании.
Он подал это так топорно, будто ему было абсолютно все равно.
Ксандер был старшим сыном Генри и безжалостным хоккеистом в НХЛ. Наблюдая за его игрой на льду, складывалось впечатление, что он делает все возможное, чтобы отправить всех в ад. Со своими взъерошенными черными волосами и задумчивыми зелеными глазами он был похож на греческого бога, выкованного из камня. Или, что более уместно, на бога войны.
Когда-то у нас были хорошие отношения. Потом все резко изменилось, и он отвернулся от меня. Я никогда не забуду, как Ксандер бросил на меня злой взгляд, прежде чем резко уйти со свадьбы своего отца. На его лице было необъяснимое выражение предательства, от которого я не могла избавиться даже спустя годы. Яростный. Полный ненависти. Холодный. Я представляла, что для некоторых игроков, с которыми он сталкивался, этот взгляд был последним, что они видели, прежде чем он впечатывал их в лед.
— О, — сказала я нарочито бодрым тоном, пытаясь выкинуть из головы жестокие образы и дрожь беспокойства. — Что ж, это чудесно. Когда он приезжает?
— Завтра, — резко ответил Генри. — Так что проконтролируй Дженну. Здесь полный бардак.
Меня охватило раздражение, но я подавила это чувство. Я предпочла бы сберечь энергию, чтобы подготовиться морально. Это был первый визит Ксандера после того, как он вычеркнул меня из своей жизни. Было бы ложью не признать, что его болезненное решение оставило зияющую дыру в моем сердце, которую я так и не смогла залечить. После того, как он ушел, все уже никогда не было как прежде.
— Завтра, — решительно повторила я, мысленно перечисляя пункты, которые мне нужно было выполнить до его приезда. Попросить персонал проветрить старую комнату Ксандера. Заполнить наш большой промышленный холодильник тем, что он может съесть. Организовать приветственный ужин по случаю возвращения домой.
— Глаза его фан-клуба будут прикованы к нам во время визита. Не делай ничего, что могло бы смутить меня, пока он здесь, — были прощальные слова Генри.
Усмехнувшись напоследок, он захлопнул дверь кабинета с оглушительным стуком, который эхом отозвался в моем сердце.
В течение следующих двадцати четырех часов я превратилась во встречающий комитет, состоящий из одной женщины. Ксандер любил виски, поэтому я заказала ящик Каберне Совиньон с профилем из структурированного танина. Наверняка, ноты вишни и кожи пришлись бы по вкусу любому любителю виски. Я доплатила, чтобы его привезли пораньше, и сказала нашему шеф-повару, что завтра на ужин у нас будет филе миньон, а также стручковая фасоль с миндалем и глазированная морковь. Десертом будет персиковый коблер в паре с ледяным вином Vidal из Ниагары. Я нашла в погребе пыльную бутылку, возможно, подарок одного из инвесторов Генри. Сладкое, крепкое вино поможет снять предполагаемое напряжение. По крайней мере, я на это надеялась.
В течение дня я то и дело гуглила Ксандера. Он не проявлял активности в социальных сетях, кроме видео и фотографий с его игр. Там было всего несколько его фото: обязательное селфи в спортзале без рубашки, демонстрирующее подтянутое телосложение, крафтовое пиво на пляже и еще одно, где он застегивает дизайнерский костюм, который выглядел так, словно едва мог вместить его массивную фигуру. На фотографиях заметно не хватало женщин. Генри не сказал, приведет ли Ксандер домой девушку. Судя по его профилю, не похоже.
Я гадала, не попросить ли Дженну поставить дополнительный стул, на всякий случай.
В промежутке между организацией ужина и контролем за тщательной уборкой дома я занималась еще одним своим клиентом. Это был комик, который очень плохо отреагировал на насмешки своей аудитории.
Под «очень плохо» я подразумеваю, что он швырнул микрофон в голову одному из зрителей.
— Я комик, — продолжал он повторять. — Быть провокативным — это часть моей профессии.
— Швырнуть микрофон кому-то в голову — это провокативность?
— Это авангард, — сказал он, не отступая. — Как у Галлахера.
— Парень, который разбивал арбузы?
Это вывело его из себя. В отличие от предыдущей актрисы, он не хотел извиняться или тратить время на самоанализ в дорогом оздоровительном центре. Честно говоря, я не знала, чего он ожидал от меня как от своего пресс-агента. Я была способна на многое, но не могла хлопнуть в ладоши и устранить сотрясение мозга.
Я увидела приближающуюся Дженну и переложила телефон в другую руку. Этот звонок и так продолжался намного дольше, чем следовало. Но если бы все, кто совершал ошибки, просто извинялись и шли дальше, у меня бы не было работы.
— Хорошо, — сказала я, обращаясь как к Дженне, так и к клиенту. — Возможно, мы можем сказать, что Вы хотели аккуратно бросить микрофон кому-нибудь из зрителей, чтобы поставить их на место. В шутку. Но сценический свет был сильно ярким, и Вы сбились…
Он издал сердитый вопль, который я проигнорировала.
— Почему бы Вам не набросать свою версию событий, и мы могли бы отправить ее в одну из газет с просьбой изложить Вашу версию произошедшего?
Мне придется изучить всю прессу и выяснить, какое из изданий наименее нелестно отозвалось о его поведении. Оно с наименьшей вероятностью станет приукрашать действительность в невыгодную для него сторону.
— Я позвоню Вам вечером. Да, Дженна? — спросила я, с облегчением вешая трубку.
— Миссис Максвелл, я закончила со спальнями и прихожей, а также только что доставили продукты. Все уже убрано в холодильник и кладовую.
— Замечательно. Отличная работа. — На ее лице появилось странное выражение. — Что-нибудь еще?
Она заколебалась.
— Мистер Максвелл несколько лет назад упаковал большинство старых вещей Ксандера и убрал их на чердак. Его комната, хм, пуста.
— О. — Я нахмурилась. Насколько нетронутой могла выглядеть его комната? — А как насчет фотографий? Или у него наверняка есть постеры на стенах.
Она покачала головой.
— Там нет ничего, кроме кровати и тумбочки. Мистер Максвелл велел мне снять постеры и убрать все фотографии Ксандера.
Я вдруг поняла, что не видела ни одной фотографии Ксандера в этом доме. Странно.
— Зачем ему делать это?
Дженна пожала плечами.
— Принеси с чердака коробку с его вещами, — неуверенно пробормотала я. Ксандер, возможно, больше расстроится из-за того, что мы копались в его вещах во второй раз. Он был скрытным, когда мы познакомились и, казалось, очень удивился тому, что я изучила такую простую вещь, как его выбор в еде. Я не могла представить себе ярость Ксандера из-за того, что кто-то рылся в его личных вещах.
Хотя, если подумать, то могла.
Когда я впервые встретила его, Ксандер учился в колледже и был слишком взрослым для обычных основных правил, устанавливаемых родителями. Так что я попыталась подружиться с ним. Это было несложно сделать, поскольку я восхищалась его бесконечной преданностью хоккею, тем, как он заботился о своем младшем брате, и его непоколебимой заботой о здоровье матери.
Зрелость Ксандера была настолько очевидна, что мне никогда не приходило в голову относиться к нему иначе, как к равному, и я была на седьмом небе от счастья, когда он заявил, что я — одна из его самых близких друзей. Наше общение не было фарсом с моей стороны: Ксандер был единственным человеком, на которого я рассчитывала в том, чтобы помочь мне разобраться в сложных моментах жизни Генри.
Все рухнуло ни с того ни с сего. Ксандер начал сомневаться в моих намерениях выйти замуж за его отца, и его дружба превратилась в недоверие. Я не понимала, что сделала не так, и чувствовала, что у меня выдернули ковер из-под ног.
В тот вечер, когда я ужинала в одиночестве, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать слова Дженны. Она была права насчет комнаты Ксандера. Просторная спальня выглядела как дорогая белая камера, в центре которой стояла огромная кровать, застеленная простынями из египетского хлопка. Я все еще могла видеть светлые пятна на стенах, где когда-то висели постеры и медали.
Боже мой, это было угнетающе, а ведь я даже не собиралась там спать. Мне стало жаль его.
Он возненавидит это.
Он возненавидит меня… во второй раз.
Я справлюсь с этим, сказала я себе. Я повторила эту мысль позже тем же вечером, когда Генри ввалился в нашу комнату в поздний час.
Я думала об этом снова, пока срезала мяту — запах, который он находил приятным в прошлом, — и расставляла вазы с ароматной зеленью в пустой, затхлой комнате Ксандера в последней отчаянной попытке вдохнуть в пространство немного жизни и цвета.
Я все еще размышляла об этом, когда услышала тяжелый стук в дверь, который свидетельствовал об определенном уровне уверенности в себе.
Блудный сын вернулся, — подумала я, удивляясь, почему Дженна не открывает дверь. С запозданием я вспомнила, что отправила ее в местную пекарню за десертом на ужин.
Босиком я прошлепала к двери по длинному, холодному мраморному коридору. Я могла видеть размытую тень пасынка в скошенных боковых фонарях, украшающих обе стороны тяжелых дверей. Я распахнула дверь и оказалась на уровне его груди. На нем было что-то похожее на старую футболку с символикой группы, и она была заправлена в потертые джинсы таким образом, что это казалось совершенно неприличным. Старая ткань его рубашки натянулась по швам, когда он нетерпеливо сдвинул руки, поправляя спортивную сумку, перекинутую через плечо.
Как и его отец, Ксандер был крупным высоким мужчиной с мускулистым телосложением, но профессиональная игра в хоккей придала его телу новые очертания. Я мельком увидела это на селфи в спортзале, но вживую все было совсем по-другому. Фотография не могла нависать над вами вот так, занимая пространство, словно угроза. От фотографии не исходил звериный жар и резкий, характерный запах сандалового дерева.
Я почувствовала, как мое лицо запылало. Его зеленые глаза горели с таким напряжением, что, казалось, обжигали, даже когда я чувствовала себя застывшей внутри. Было ощущение, что он может читать мои мысли, и я решительно не сводила глаз с его лица, не позволяя им уплыть. Невеселая улыбка тронула уголки его полных, точеных губ.
— Ксандер, — я выдавила ответную слабую улыбку, внезапно почувствовав смертельную усталость от напряженного дня. — Я так рада тебя видеть.
— Джордан.
Его голос был глубоким, звучным и исходил прямо из груди, на которую я была вынуждена смотреть.
То, как он задержался на моем имени, почему-то вызвало небольшие тревожные звоночки. Я сделала шаг назад, и он быстро сократил расстояние. Мой желудок сжался, когда я запрокинула голову.
О, Боже. Я могла справиться со своими клиентами. Я могла справиться с ужином из трех блюд. Я даже могла справиться со своим мужем.
Но что-то подсказывало мне, что я не смогу справиться с Ксандером Максвеллом.