Кто ты, Билли Притти?

Глава 16 2020

Мне 29 лет. Теперь я знаю этот квартал так, будто жила здесь всегда. От повседневных реплик, улыбок лавочников и предупредительности официантов веет вечностью. «Кофе и стакан воды, как обычно?» Некоторые вопросы уже давно не требуют ответов.

Почти можно подумать, что так было всегда. Но всем известно, что «всегда» – это слово, которым легко злоупотреблять.

Дни копятся в изножье нашей кровати. Привычка проникает всюду. И в совместную жизнь пары она тоже просачивается. Каждое утро повторяется один и тот же спектакль, с самого нашего пробуждения. Бенжамен вскакивает по звонку будильника на своем телефоне, который ставит на 7:11. Приняв душ, он одевается и идет в кухню, где включает радио, настроенное на волну France Inter. Диктор сообщает, что сейчас семь часов тридцать минут, и Бенжамен включает кофеварку, которая несколько секунд вибрирует. Он кладет два ломтика хлеба в тостер и ждет, просматривая почту на телефоне. Пьет кофе и от первого глотка всегда морщится. Слишком горячий. Слишком крепкий. Он снова ждет. И пользуется моментом, чтобы полить растение, калатею, которую подарил мне на день рождения, или сложить валяющиеся в гостиной журналы. Когда идет дождь, он всегда пьет кофе у окна. В восемь он надевает куртку, берет ключи и подходит ко мне, чтобы поцеловать в лоб. «До вечера», – говорит он с какой-то двойственной интонацией: это нечто среднее между утверждением и вопросом я всегда находила трогательным. Он хлопает дверью и уходит. Тогда я беру два оставшихся в тостере ломтика и сажусь завтракать.

Это утро не отличалось от других, все шло обычным порядком. Начинающийся день тоже обещал быть неотличимым от предыдущих. Но иногда достаточно мелочи, чтобы перевернуть с ног на голову идеально обкатанный быт. А может, даже всю жизнь. В нашем случае этой мелочью стала вчерашняя акция в отделе сыров. Всплывшее воспоминание из детства, когда Бенжамен вернулся из магазина с коробкой «Веселой буренки», извлек из нее магнитик и поспешил прилепить его к дверце холодильника. А ведь это так мало на него похоже. Бенжамен всегда по возможности избегает беспорядка. Он любит белое, бежевое, гладкое. Любит скандинавский стиль и выдвижные ящики, в которых может исчезнуть все. Так что красно-синий магнитик с нарисованной коровой имел довольно мало шансов задержаться у него. Но детству подвластно все. Даже невероятное и невозможное.

Намазывая масло на ломтики хлеба и не сводя глаз с коровы, которая как будто смеется надо мной, я вспоминаю обещание, данное самой себе в тринадцать лет. Обещание никогда не испытывать недостатка в смелости. И думаю: ничего удивительного, что эта корова по-прежнему издевается надо мной даже столько лет спустя.

Я поднимаюсь, ставлю чашку в раковину, не споласкиваю ее. Эта небрежность будет стоить мне упрека, но мне плевать. Вернее, просто лень. Я беру сумку, обматываю шею шарфом и снимаю с вешалки пальто. Я уже готова захлопнуть за собой дверь, как вдруг на журнальном столике загорается экран телефона. Я проверяю – мой в кармане. Это телефон Бенжамена.

Я медлю несколько секунд, но все же делаю два шага, отделяющих меня от мобильника. Высчитываю, сколько времени понадобится, чтобы занести его Бенжамену на работу, и тут экран загорается снова. Я бросаю взгляд на имя отправителя: Этьен. Мне это имя ни о чем не говорит. Пробегаю глазами строчки ниже, и меня вдруг немного удивляет, что Этьен «была рада» увидеться с Бенжаменом. Но вот что меня сильно удивляет – очень-очень, – так это то, что Этьен подписал свое сообщение «Эльза».

Уже полгода рейтинги подкаста растут с поразительной скоростью. А начиналось все очень сдержанно. Хорошие отзывы, но прослушиваний мало. Даже Клара усомнилась бы в своей идее, будь она вообще на это способна. Но Клара никогда не сомневается. Вместо этого она велела мне не сдаваться. Сказала, что просто планеты должны выстроиться в нужном порядке и они вот-вот это сделают. Вопрос времени. «Талант у тебя есть. Работу ты делаешь. Остальное придет. Остальное всегда приходит рано или поздно», – сказала она мне и, тут же приняв звонок, исчезла, хлопнув дверью. Так все и вышло. Однажды февральским воскресным вечером в восьмичасовом телевизионном выпуске новостей вышел репортаж. Ведущий собрал свои бумаги и обратился к камере, подняв бровь, с инквизиторским видом:

«Есть ли у подкастов будущее в журналистике? В транспорте, в очередях и даже во время воскресной пробежки вы наверняка замечаете все больше людей с наушниками в ушах. Этот феномен – подкасты, передачи на темы столь же широкие, сколь и разнообразные, которые цветут пышным цветом на аудиоплатформах. У таких передач есть, разумеется, слушатели, возможно, среди них и вы, но есть и создатели. Сегодня каждый может взять наушники и микрофон и стать «подкастером». Но в таком случае можно ли доверять тому, что в подкастах рассказывают? На этот вопрос попробует ответить наша журналистка Ингрид Дебар».

На смену ведущему приходит голос Ингрид. Она увлекает нас с собой на улицу, где спрашивает людей, слушают ли они подкасты. Мужчины и женщины разных возрастов отвечают на ее вопрос. При утвердительном ответе она просит перечислить названия подкастов. И тут одна девушка называет «Карт-бланш» Билли Летелье.

Репортаж продолжается в каком-то офисе. Журналистка показывает свое уличное видео мужчине лет сорока, сидящему у книжных полок. Титры внизу экрана сообщают нам, что это Патрис Лебеф – эксперт в области подкастов. Невольно напрашивается вопрос, не является ли Патрис временно исполняющим обязанности такого эксперта и не прокомментирует ли он через несколько дней перед камерой гавайскую пиццу или жизнь Людовика XVI. Патрис находит все очень интересным и отмечает детали, касающиеся современного общества, однако предостерегает об опасности фейковых новостей. И тут он добавляет фразу, которая изменит мою жизнь.

«Тем не менее в некоторых подкастах мы находим очень хорошее содержание. Такое содержание может потягаться с продуктом крупнейших медиагрупп. Вот, кстати, одна девушка говорила о “Карт-бланше” Билли Летелье. Это, по моему мнению, один из лучших подкастов современности».

С тех пор, кроме звукооператора, который монтирует выпуски, со мной работают еще четыре человека. Три еженедельных выпуска переросли в ежедневные со специальным форматом по выходным. «Карт-бланш» прочно занял место в радиомире и регулярно пробирается на верхние строчки рейтингов среди самых популярных передач.

У Клары по-прежнему ни для кого нет времени, но для меня оно теперь у нее есть всегда. Сегодня утром, заглянув ко мне кабинет, она выпаливает:

– Вы же говорите по-английски, так ведь?

– Э-э… я…

– Надо, чтобы вы говорили по-английски, Билли. Подождите, я принесу кофе. Я сейчас.

По-английски я не говорю. И вспоминаю месье Кордье, учителя, который решил, что я не сто́ю его усилий и к моему плачевному уровню владения этим языком он отношения не имеет. Я хотела доказать ему, что из меня выйдет толк, но у меня ничего не получилось.

Представляю себе его лицо в мельчайших подробностях, а ведь столько других лиц я успела забыть. Интересно, что с ним стало, по-прежнему ли он ввязывается только в те битвы, о которых точно знает, что они будут выиграны.

Тут в дверь стучит Клара и входит, не дожидаясь приглашения. Она стоит за спинкой стула, на который обычно все садятся. Мне кажется, ее тело не смогло бы выдержать сидячее положение. Ведь, вне зависимости от ситуации, Клара несгибаема.

– Нам пора выходить на международный уровень.

Она отпивает глоток кофе и принимается расхаживать по комнате из конца в конец.

– Если не выйдем мы, это сделают другие. Вы уже немного меня знаете: эта мысль мне невыносима.

Клара достает из кармана электронную сигарету, затягивается и продолжает:

– Сила этого подкаста – вы. У вас такой особенный голос… Голос, которым вдобавок вы прекрасно владеете. Вы – та девушка, с которой слушатели отождествляют себя, но в вас есть кое-что еще. И потом, англичане, американцы… они обожают французский акцент. Можно даже придумать слегка штампованное имя. Билли the Френчи, например. Или просто Билли Френчи. В конце концов, почему бы нет. Это сценическое имя звучит совсем неплохо, не так ли, Билли Френчи?

– Клара, спасибо. Я тронута… но я не говорю по-английски. Совсем.

Она останавливается и поворачивается ко мне.

– Это не проблема. Вы уедете на полгода в Лондон, мы наймем вам коуча для интенсивного курса, как киноактерам. А когда вернетесь, запустим подкаст на английском.

Она направляется к двери, бросив мне «Мы еще поговорим», и, затягиваясь электронной сигаретой, скрывается. В ту же минуту на экране моего компьютера высвечивается письмо от Бенжамена.

«Я забыл дома телефон. Если тебе нужно будет со мной связаться, позвони мне на рабочий».

С самого утра эти несколько слов, высветившиеся на экране его телефона, не дают мне покоя. Я задаюсь вопросом, кто же эта Эльза, которую в списке контактов он прячет за мужским именем, и насколько верна та фраза, которую в один голос твердят большинство обманутых женщин: «Я ничего не подозревала».

Потому что именно так. Я ничего не подозревала.

Все всегда было так просто с Бенжаменом. Он полюбил меня в одну секунду и с тех пор делает все, чтобы со мной ничего не случилось. От этой мысли у меня появляется улыбка и одновременно сжимается сердце: в ней любовь и ее противоположность. Три года со мной ничего особенного не случалось. Я знаю, что полюбила его именно за это. За стабильность. За его пиджак, накинутый на мои плечи, за мои никогда не пустовавшие бокалы и мое всегда полное сердце.

Однажды Астрид сказала мне: «Бенжамен – это любовь в домашних тапочках». Я раздраженно нахмурилась, и она поспешила добавить: «Нет, постой, это же гениально – тапочки. Нас так достает ходить на шпильках!»

Я открываю дверь квартиры, и запах какого-то блюда под соусом щекочет мои ноздри.

Бенжамен готовит ужин, рукава засучены до локтей, вокруг талии повязан фартук. Он из тех, кто повязывает фартук, чтобы стряпать, надевает пижаму, чтобы спать, и кутается в халат, чтобы выйти из душа. Он пользуется рожком для обуви, ножом для рыбы, закладкой для книг, ножиком для разрезания страниц, зонтиком. У него есть своя вещь для каждого действия в жизни, и его жизнь похожа на рождественские подарки от дальнего родственника. В то время как мне случается вытирать нос концом шарфа и есть йогурт ручкой вилки. Я люблю смотреть на него, на человека, столь непохожего на меня.

Я подхожу к Бенжамену, он целует меня в лоб и спрашивает, как прошел день. Потом предлагает мне бокал вина, красного, которое посоветовал ему Фабрис, хозяин винного погребка в конце улицы. Это тоже очень на него похоже. Покупать у знатоков. Задавать вопросы, налаживать связи. Допив эту бутылку, он пойдет к Фабрису рассказать, как ему понравилось, и они будут долго и подробно выбирать следующую.

Подношу бокал к губам.

– Тебе нравится? Чуточку терпкое, на мой вкус, но с тонким букетом.

– Я получила предложение на работе.

Он откладывает деревянную ложку, вытирает руки о фартук.

– Предложение?

И я рассказываю ему все. Словами Клары, аккуратно нанизанными одно на другое. Рейтинги, выход на международный уровень, продвижение. Бюджет выделен. Приоритетный проект компании. Ради меня. Ты представляешь? Я продолжаю, не давая ему вставить слова. Полгода в Лондоне, интенсивный курс английского, чтобы заговорить на этом языке, которым я не владею. Поработать над акцентом. Я говорю: «Вызов». Еще говорю: «Шанс». Добавляю: «Это прекрасная возможность». Дополняю: «Одна из тех, которые выпадают только раз в жизни». И умолкаю. Бенжамен кивает с сосредоточенным видом.

– Действительно, это гениально. Ты должна ехать, это точно. Полгода – пустяки. Я буду навещать тебя, ты будешь приезжать домой. Лондон совсем рядом. Мы справимся.

– Есть еще кое-что.

– Да? Я тебя слушаю.

– Я хотела тебя спросить…

– Да?

– Кто такая Эльза?

До него дошло не сразу. Он повторил: «Эльза?», как будто не понял, кого я имею в виду. А потом вдруг рассмеялся. «А-а-а, Этьен! Ты хочешь сказать Этьен». Я нахмурила брови. Я вовсе не хотела сказать Этьен. Иначе так и сказала бы – Этьен. Но я сказала Эльза. Мои губы в согласии с моей головой произнесли: «Эльза». Он снова засмеялся. Я еще подумала: он смеется, потому что не знает, что сказать. Должно быть, он понял, что я прочла сообщение, и пытается выиграть время. Мне вспомнились слова в женском роде: «Я была рада с тобой увидеться». Эльза была рада увидеться с ним, это как-никак логичнее, чем если бы Этьен была рада увидеться с ним. Он обнял меня за плечи, тихонько привлек к себе. И сказал, что Эльза – это Эльза Этьен, девушка, которая занимается его раскруткой в Лилле. Никто никогда не называл ее Эльзой. Разве что в первую неделю. А потом для всех она стала Этьеном. Знаешь, такая девушка типа пацанка, орет в микрофон, вскочив на стойку бара, и пьет за четверых. Однажды она остригла себе волосы кухонными ножницами, потому что так было удобнее на пьянках. Короче, Этьен. Теперь она журналистка. В общем, это было предсказуемо, не акушеркой же ей быть, мы и познакомились-то в высшей школе журналистики. Я встретил ее два дня назад на пресс-конференции. Она изменилась. Скажем так, крутить свой лифчик над головой перед председателем Сената она не собиралась, но да, она изменилась. Вообще, наверно, все мы изменились.

Бенжамен выдерживает паузу, смотрит вдаль, потирая подбородок, потом снова на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– Ничего.

– Да нет, почему ты улыбаешься?

– Я улыбаюсь потому, что впервые, с тех пор как мы вместе, ты, кажется, немного ревнуешь.

Я приглашена на открытие медиатеки имени Франсуа Миттерана, огромного здания, которое выглядит совершенно непропорциональным по отношению к размерам городка. Ну да ладно, для культуры слишком много места не бывает. Это скажет один из местных избранников в своей речи перед небольшой плотной толпой хорошо одетых людей.

Не знаю толком, что я делаю здесь, в нескольких кварталах от серого дома, где выросла, и почему согласилась приехать. Я никого не знаю, даже в лицо. Знаю только, что это мелкая городская элита. Я вижу это по их жестам, манере поведения, способу выражать свои мысли. По их слегка натужному смеху. Но особенно по самодовольному виду. Я смотрю на них, но вижу всех тех, кого здесь нет. Простых людей, как Марсель и я. Людей, которые даже не знали об этих празднествах.

Это напоминает мне, как однажды, сидя в гостиной у соседки, я поняла, что большинство передач по телевизору идут в записи. Что я вижу на экране людей, которых в этот момент в студии нет и у которых сейчас есть дела поважнее. И тогда я пообещала себе, что настанет день, когда по ту сторону экрана буду я.

Мэр перерезает красную ленточку, и все устремляются внутрь. В очереди меня притиснули к какой-то девушке, я узнаю ее в ту же секунду. Это Жюли.

– Забавно тебя встретить! – говорит она мне. – Как раз на прошлой неделе, разбирая старые видеокассеты родителей, я нашла запись выпускного спектакля в начальной школе. Могу тебе прислать, если хочешь.

Разговор продолжается, но Жюли то и дело прерывается, чтобы с кем-нибудь поздороваться. Она рассказывает мне, что недавно решила продолжить учебу, учится на специалиста по социальной работе, но не уверена, что ей это нравится. Тут мимо проходит ее отец. Я узнаю его, потому что видела портрет на листовках перед каждыми муниципальными выборами.

– Папа, ты помнишь Билли? Мы вместе учились в школе.

Он отвечает, мол, да, конечно, с пустой улыбкой, и я догадываюсь, что это далеко от правды. Он напоминает ей поздороваться с Жан-Полем Мартеном, ведь это важно, и Жюли обещает подойти к нему до конца вечера. Она продолжает со всеми обниматься, как на семейном обеде. Какая-то женщина в элегантной черной шляпе шепчет ей что-то на ухо, минуту спустя рука Жюли ложится на спину мужчины, который, кажется, построил здание, где мы находимся.

Как и обещала, в конце вечера я даю ей свою визитную карточку, чтобы она прислала мне видео спектакля.

– Я слушала твой подкаст. Поздравляю. Меня не удивляет, что он имеет такой успех.

– Спасибо, Жюли.

– Кстати, ты еще видишься с тем парнем?

– С каким?

– С которым вы «одолжили» мой скутер, – говорит она с вымученной улыбкой.

Я получаю электронное письмо от Жюли Валад с темой «спектакль из началки». Открываю вложенный файл, и на экране компьютера открывается окошко. Начинается видео, изображение дрожит, звук плохой, краски блеклые. За камерой мужской голос объявляет: «Выпускной спектакль Жюли», четко проговаривая каждый слог. Через несколько секунд поднимается красный занавес над сценой, погруженной в темноту. Последние шепотки стихают, и в зале воцаряется тишина. Включается прожектор. Я одна на подмостках с микрофоном в руке. Я выгляжу такой маленькой на этой большой сцене. Но решительно смотрю прямо перед собой. В правом углу можно разглядеть мою учительницу, мадам Перье, которая стоит спиной к зрителям и делает мне знаки. На счет три моя очередь. Раз, два, она задерживает дыхание и протягивает ко мне обе руки.

Тоненьким голосом я вывожу первые ноты песни, которую мы, наверно, вместе сочинили на занятиях. Я угадываю страх в своем дрожащем голоске, и у меня сердце разрывается за эту маленькую девочку, которая стоит одна перед залом, полным взрослых. Одна она и вне этих стен. С каждым словом мой голос становится увереннее. Он звучит все сильнее, ноты берутся все более точно. С началом припева на сцену выходит группа учеников и подпевает. Деревца, зайчики, лиса, медведь. Грибок. Целый лес с его обитателями, все поют и танцуют, как уж могут.

На последнем куплете я беру долгую ноту на несколько секунд, и песня кончается. Занавес опускается под гром аплодисментов. В общем гуле я слышу негромкий шепот. Кто-то что-то сказал совсем рядом с камерой. Я отматываю назад, прибавляю звук на компьютере, приближаю к динамику ухо. И слышу, как мать Жюли говорит своему мужу: «Малышка Летелье отлично поет». А он шепчет в ответ:

– Как ее мать, да. Как ее мать…