Кубинец. Том II

Глава 12

Утром вчерашняя встреча со староверами казалась сном — слишком уж ненатуральным всё смотрелось при дневном свете. Зато спал я как младенец — ничего меня не тревожило, даже скрипучий топчан и храп соседей. С восходом солнца всех желающих продолжить путешествие начали зазывать в автобус. Я быстро умылся, купил на площади лепешку с сыром и полез на свое место, понемногу откусывая, пока поднимался по ступенькам. Не прошло и четверти часа, как собрались все, и наш транспорт снова тронулся в путь. Слова старика, что Господь укрепит на пути за правду, но злоба человека высушит, звенели в ушах, смешиваясь с шумом автобусного двигателя.

Сегодня пейзаж казался не таким унылым. Со скуки начинаешь замечать любые мелочи. Вот появились холмы, сначала одиночные, но совсем скоро дорога уже вовсю петляла между ними. А к полудню на горизонте я увидел синеватые вершины гор. Затем показались озёра, их гладкая поверхность, словно зеркало, отражала небо. Будто мы попали в другой мир, не похожий на выжженные солнцем равнины, которые мы проезжали вчера.

Через несколько часов автобус остановился у заправки. Естественно, я вышел со всеми остальными. Любая возможность размять ноги стоит того, чтобы ею воспользоваться. Воздух здесь, на юге Аргентины, заметно прохладнее, чем на Кубе, свежий, с запахом каких-то трав и влажной земли. Мой взгляд упал на сосны, что росли вдоль дороги. Высокие, стройные, с тёмно-зелёными иглами. И тут меня вдруг осенило: этот пейзаж здесь совершенно русский. Сосны, прохладный воздух, ощущение бескрайних просторов. На мгновение я почувствовал себя, словно перенёсся куда-то далеко, в те места, где когда-то жил, где говорили на другом языке.

Как раз в эту секунду на ветки одной из сосен села стайка зелёных попугаев. Яркие, крикливые, они сидели, щебеча что-то на своём, птичьем языке. И их появление, такое неожиданное в этом «русском» пейзаже, тут же напомнило мне: отсюда до России очень далеко. Я в Аргентине, на другом конце света, и все мои воспоминания о прошлом, о России, о Гаване — всё это лишь эхо, почти нереальное. Моё настоящее здесь, среди этих сосен, под чужим небом.

А потом горы стали совсем рядом, и наш автобус, рыча от напряжения, начал карабкаться на затяжной подъем. Водитель явно стремился побыстрее и без приключений доехать, и пропустил все сроки остановки на то, что один старшина, живший неподалеку от нас, называл «пере» — и тут же расшифровывал: перекурить, перессать, перемотать портянки. Наконец, мы добрались до остановки. «Пильканиеу», — объявил автобусник, и, выпрыгнув из своей кабины, первым припустил к деревянному сортиру.

Я вышел на улицу, вдыхая чистый и прохладный горный воздух. Красота! Вечернее небо, усыпанное ранними звёздами, казалось бесконечным. Я поднял голову, и в этот момент заметил падающую звезду. Она прочертила тонкую, светящуюся линию в тёмном небе, а затем исчезла. Моё сердце сжалось. Я закрыл глаза, и в этот момент, глядя на её полёт, загадал только одно: выполнить свою миссию и остаться в живых. Вернуться к Люсии, к нашему ребёнку. Вот такое желание.

— Красота! — сказал кто-то справа.

Я оглянулся. Наш водитель неслышно подошел и стоял рядом со мной.

— Да, здесь как-то…

— Особенно, да? Три года езжу, насмотреться не могу. И звезды падают так красиво… Заметил? Ладно, пора грузиться. Осталось меньше сотни километров. Часа за два, думаю, доберемся.

Мы отъехали совсем немного, и я заметил их — два грузовика, едущие нам навстречу. Старые, потрёпанные, явно изрядно послужившими на пыльных дорогах Аргентины. Но что привлекло моё внимание, так это их содержимое: в кузовах, прикрытых брезентом, виднелась мебель и предметы домашнего быта. Привязанный к борту велосипед, торчащий сбоку торшер, какие-то ящики, сложенные небрежной горкой. У сидящего рядом с водителем мужчины только таблички с надписью «Немец» на груди не хватало.

— Смотрите, — сказал я, указывая на них попутчикам. — Люди переезжают.

Фунес, до этого дремавший, прислонившись к спинке сиденья, открыл глаза. Он бросил быстрый взгляд на проезжающие грузовики. На его лице, как обычно, не дрогнул ни один мускул.

— Тараканы забегали и здесь, — пробурчал он, закрывая глаза. В его словах чувствовалась такой холодный цинизм, что у меня по спине пробежали мурашки.

Я подумал о Менгеле. Если эти люди, обычные немцы-эмигранты, так испугались похищения Эйхмана, что спешно собирают свои пожитки и бегут, то что говорить о Менгеле? Он, должно быть, ещё более осторожен, ещё более готов к бегству. Мог ли он уже скрыться за то время, пока мы ехали к Барилоче? Предвидя опасность, исчезнуть, раствориться в этой огромной, чужой стране? Эта мысль вызвала во мне новую волну тревоги. Вся наша миссия могла оказаться напрасной. Впрочем, нет. Если не здесь, так в другом месте — найдем.

Наконец, мы прибыли в Барилоче. Город встретил нас вечерними огнями, прохладным воздухом и запахом дерева и дыма. Он разительно отличался от пыльного, знойного Буэнос-Айреса. Здесь всё дышало спокойствием, размеренностью.

На автобусной станции стояли зазывалы от разных пансионатов и гостиниц. Торговаться послали Карлоса. Пяти минут не прошло, как нашлось искомое: с отдельным входом, четыре комнаты, завтрак и ужин. Наши чемоданы погрузили на повозку, а потом туда же уселись и мы. Десять минут — и на месте. Пансионат «Флорес де монтанья» — «Горные цветы» у озера Науэль-Уапи. Небольшой, но уютный дом, построенный из дерева, с окнами, выходящими на озеро, и тёплыми, чистыми комнатами. После изнурительной дороги это казалось настоящим раем.

Я принял душ и спустился в гостиную. Для ужина уже поздно, но хозяин обещал принести чай и бутерброды. Ого, да тут есть радио! Немецкий «Телефункен» — увесистый и основательный. Я включил приемник, он тихо зашипел, нагреваясь, и через минуту в комнату ворвалась скороговорка ведущего: «…остается темой первых полос газет всего мира. Лондонская „Гардиан“ называет случившееся свершившимся правосудием и восхищается мужеством анонимных борцов с нацизмом, избавивших нас от чудовища. Ей вторит парижская „Лё Монд“, заявляя, что весь мир торжествует и рукоплещет бесстрашным героям. Однако лондонская „Дейли Телеграф“, равно как и немецкая „Франкфуртер Алгемайне Цайтунг“ говорят об опасном прецеденте, когда неизвестные попирают закон и творят самосуд. Итальянская „Коррьере Делла Сера“ объявила о начале расследования обстоятельств получения Адольфом Эйхманом в Италии удостоверения на имя Рикардо Клемента…».

— Слышали, конечно? — хозяин принес обещанные закуски и начал выставлять на стол тарелки с нарезанной ветчиной, сыром и ломтями хлеба. — Кто-то долго терпел и дождался. Что творится, молодой человек? Мир с ума сходит.

С утра, не теряя ни минуты, мы начали прочёсывать город. Прятаться не пришлось — мы притворялись обычными туристами. Гуляли вдоль озера, наслаждаясь видом на горы, приценивались к лодочным прогулкам, покупали сувениры в маленьких лавочках, пили пиво в кафе на набережной. Франциско с двумя фотоаппаратами на шее щелкал без устали. Я уже привычно сопровождал Карлоса. И снова удивлялся его профессионализму. Посмотрев секунду, он выдавал полный отчет об увиденном. И я, следуя его примеру, тоже старался ничего не упускать. И сразу обратил внимание, что немцев в городе очень много. Они сидели в кафе, гуляли по набережной, разговаривали на своём языке. Их было так много, что иногда казалось, будто я нахожусь не в Аргентине, а где-то в Баварии.

Вечером мы собрались на совещание в гостиной пансионата. Будто в шпионском романе: приглушенный свет, из камина доносится тихое потрескивание дров. Фунес, сидящий в кресле, подперев подбородок рукой, первым заговорил.

— Паники здесь никакой нет, — отметил он. — По крайней мере, я не увидел никого, кто нанимал бы грузовики для переезда. И объявлений о срочной продаже домов и имущества не нашел. Либо они ещё не знают, либо…

Тут дверь открылась, и в комнату вошла Соня. Мы решили её не ждать, но она, как всегда, появилась в самый неподходящий момент. Её лицо, обычно бесстрастное, сейчас выражало что-то похожее на сдержанное возбуждение.

— Возможно, нам повезло, — сообщила она. — Я заметила женщину, очень похожую на охранницу из Аушвица. Она точно немка, да и по возрасту подходит — ей примерно сорок лет. Да точно она, проклятая Марта Бергер, я её до смерти не забуду! Ошибки нет! Она даже шепелявит слегка, как тогда!

Фунес тут же оживился. В его глазах загорелся тот самый холодный огонёк, который я видел, когда он разрабатывал план похищения Эйхмана.

— Отлично, — сказал он. — Результат в первый же день. Нам определенно везет. Где её видели? Как она выглядит? Нам нужно быстрее понять, как её лучше захватить и куда вывезти для допроса. Если это охранница из Аушвица, она должна знать, где Менгеле.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается волна тревоги. Допрос. Что это значит? Я посмотрел на Соню, на её бесстрастное лицо, и вспомнил её слова о Менгеле, о брате, о лагерном номере на руке.

— Женщина? Мы… будем допрашивать её? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. — И, возможно, проявлять жестокость?

Соня бросила на меня быстрый взгляд.

— Луис, — ответила она, будто мы обсуждаем какую-то мелочь. — Они не люди. Внешне они, может, не очень и отличаются от нас, но внутри это настоящие твари. И нет никакой разницы, какого они пола.

А чего я ждал? Что Фунес галантно подойдет к ней на улице и спросит, поправляя гвоздику в петлице: «Сударыня, не подскажете, где проживает доктор Йозеф Менгеле?». Для Сони, пережившей Аушвиц, не осталось никаких моральных ограничений. Я успокаивал себя, что тиопентал у меня ещё есть. Возможно, пленницу не придется пытать. Обойтись без этого. Или я снова тешу себя напрасными надеждами?

На следующий день все отправлялись следить за возможной нацисткой. Гарсия и Альфонсо пошли искать машину напрокат, на которой они поедут по окрестностям подбирать место для допроса. С утра следить за домом двинулись Соня и Франциско, а нам досталась смена после обеда.

Мы с Карлосом заняли очень удобную позицию на набережной, откуда хорошо просматривался дом подозреваемой: небольшой аккуратный коттедж, утопающий в зелени сада. Рядом росло несколько высоких деревьев, их кроны покачивались под легким ветром, а на ветках шумно щебетали птицы.

На первый взгляд немка жила как обычная домохозяйка. Как сказал наш связист, утром она вышла из дома с корзинкой, прошлась по магазинам, купила продукты. Затем вернулась, развесила на верёвке бельё, приготовила обед, который, судя по всему, сейчас будут есть.

Я видел, как она накрывала на стол, а затем вместе с мужем и дочерью усаживалась обедать на веранде. Её муж, высокий, плотный немец, смеялся над шуткой дочери-школьницы лет пятнадцати. Девочка выглядела счастливой, беззаботной. Обычная, ничем не примечательная семья, наслаждающаяся мирной жизнью.

Мы следили за ней весь день, не упуская ни одной детали. Двигалась немка неспешно, размеренно, не проявляя никаких признаков беспокойства. После обеда ей позвонили. О существовании в этом доме телефона мы узнали только сейчас. Карлос, как назло, отошел в туалет, и я неспешно побрел к дому по собственной инициативе. Разговаривала женщина громко, особо прислушиваться не пришлось. К тому же окно открыто, как на заказ.

— … завтра вечером… конечно, к семи… как я могу пропустить заседание нашего женского клуба? — и она засмеялась.

Вот и всё. Время и место определены. Очень хорошо, а то меня от кофе из забегаловки, который мы с Карлосом пили для маскировки, тошнит уже.

Фунес, когда мы вернулись в пансионат, не стал долго размышлять.

— Нельзя упускать такой шанс, — сказал он. — Завтра вечером, как только она выйдет из клуба, берём её. Готовьтесь.

Соня вдруг повернулась ко мне.

— Луис, — спросила она, — на каком языке договаривались подруги?

— На немецком, — ответил я. — Я немного его понимаю.

Фунес бросил на меня удивлённый взгляд.

— Очень странно, — заметил он. — Нигде в документах нет сведений, что ты владеешь хоть одним иностранным языком.

Я вспомнил, что и Соне демонстрировал слова на идиш. Как объяснить знание, которого у меня не может быть? Я рассказал Фунесу ту же историю, что и ювелиру в Гаване: о соседе-ашкенази, который научил «паре-тройке слов на идиш и немецком». Он, казалось, удовлетворился моим ответом. Или просто не стал углубляться. Сейчас нам предстоят куда более важные дела.

План похищения разрабатывали с помощью туристической карты Барилоче. Все, казалось, были полны решимости. Фунес, Соня, Карлос, Гарсия, Альфонсо, Франсиско — каждый чётко знал свою роль. Мои же сомнения нарастали. Такое поспешное решение… Может ли это привести к удачному исходу? У Эйхмана нам просто повезло, а тут… Но я решил ничего не говорить, так как другие, более опытные члены группы тоже молчали и только обсуждали свои действия в будущей акции. Моё мнение в этом вопросе, вероятно, не имело никакого значения.

Вечером следующего дня все вышли на отведённые им места. Выяснить, где проходит заседание женского клуба, оказалось самой легкой задачей. Достаточно было просто пойти за этой Мартой, или как её там сейчас зовут, и она сама нас привела на место. Хорошим знаком оказался факт, что возвращаться она будет по довольно безлюдному переулку. Плохим — что дорога эта длиной метров пятьсот, не больше. Любая помеха — и операция откладывается. Мы с Гарсией ждали почти рядом с домом. Свет в окнах горел, доносились приглушённые голоса, иногда — смех. Прошел час, второй, а дамы не спешили расходиться. Ну да, даже одна женщина способна разговаривать довольно долго, а если их несколько…

Наконец, около девяти вечера, участницы собрания начали расходиться. Мы с Гарсией подошли чуть ближе, наблюдая за выходом. И вот она появилась. Вышла со своей подругой, и я запереживал: если они пойдут вместе… Но нет, просто поговорили у калитки совсем немного, и расстались. Знакомая повернула в одну сторону, а наша цель — в другую. Я облегчённо выдохнул.

Вдруг нацистка остановилась. Моё сердце снова ёкнуло. Что случилось? Неужели она что-то почувствовала? Но нет. Немка развернулась и пошла назад, к набережной, где стояла группа девочек-подростков. Ага, дочку увидела. Вон она стоит, судя по всему упрашивает маму разрешить погулять еще немного.

Я посмотрел на них. Обычная сцена: мать разговаривает с дочерью, отчитывает её, может быть. Пятнадцатилетняя девочка стояла, опустив голову, а женщина что-то говорила ей, активно жестикулируя. И в этот момент вся моя злость, всё желание отомстить, вдруг отступили. Никак не получалось увидеть в ней «тварь», как назвала её Соня. Передо мной стояла мать. Женщина, которая заботится о своём ребёнке.

Спустя пару минут стороны пришли к компромиссу: немка громко сказала дочке, чтобы та через полчаса явилась домой, и вернулась на первоначальный маршрут. Шагала она уверенно и быстро, неуверенный свет уличных фонарей нисколько ей не мешал. И вдруг я понял, что наваждение прошло: передо мной опять цель. Эсэсовка Марта Бергер.

Я, которому вместе с Гарсией и сейчас предстояло сыграть приманку, пошёл навстречу ей. Сердце колотилось, словно сумасшедшее, ладони вспотели.

— Сеньора, извините, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более вежливо и неуверенно. — Мы тут с другом заблудились. Как пройти к пансиону «Патагония»?

Женщина остановилась. Она посмотрела на меня, чуть раздраженно. Наверное, не отошла от разговора с дочерью. Немка уже собиралась ответить, когда Гарсия, как и в случае с Эйхманом, нанёс удар. Он целился в живот, но попал по дамской сумочке, которую женщина держала в руке. От удара сумочка отлетела в сторону, а немка вскрикнула — пронзительно, испуганно. Она шагнула назад, и начала разворачиваться, чтобы убежать, но я, преодолев оцепенение, бросился вперёд. Мой правый хук влетел ей в челюсть. Может, я и пропускал тренировки, но вот это у меня получалось очень хорошо. Крик, так и не вылетев из горла, оборвался с глухим ударом. Женщина беззвучно начала падать на землю.

Пока подъехал взятый напрокат «форд» с Фунесом, Соней и Альфонсо, Гарсия ловко воткнул пленнице кляп в рот и спеленал ей руки. Машина остановилась как по заказу, багажник оказался совсем рядом. Альфонсо выскочил наружу, открыл крышку, и немку, не подающую признаков жизни, быстро и бесшумно запихнули внутрь.

— Не стойте, — прошипел Фунес. — Бегом в машину!