Кубинец. Том II

Глава 2

Когда в пустом доме кто-то начинает с тобой разговаривать, то есть только два объяснения: либо тебе это показалось, либо дом не так пуст, как ты думал.

Я всё же зажег свечу и повернулся к входу в спальню. На пороге стояла Люсия. Она выглядела так, будто не спала несколько дней. Волосы растрепаны, платье помято, глаза красные и опухшие. Она на мгновение замерла, затем на её лице промелькнула тень облегчения. Мы обнялись

— Привет, Люсия. Как-то ты неожиданно.

— Не рад? Извини, что влезла в дом без разрешения, не стала тебя ждать.

— Не болтай ерунду. Я очень рад тебя видеть. Давно приехала?

Она теснее прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо. Из-за этого голос ее звучал чуть приглушено, но я не стал разрывать объятий.

— Утром. Прости, я без спросу… Так неудобно теперь…

— Ты хоть поела?

— Нет, только пришла, и упала спать. Извини еще раз.

— Скажешь еще раз это слово — выгоню. Давай срочно поедим

Она оторвалась от меня, шагнула к столу, и тут ее повело, будто сейчас она рухнет в обморок. Я подхватил её под локоть, помог присесть на стул. Метнул из ледника на стол ветчину, сыр, достал хлеб. Поставил вариться кофе.

— Ох, Луис, — начала она, её голос был хриплым, едва слышным. — Ты даже не представляешь, что я пережила.

Я наблюдал за ней, чувствуя, как внутри меня поднимается волна сочувствия. Моя Люсия, такая сильная, такая решительная, теперь сидела передо мной, опустошенная.

— Я работала в полевом госпитале под Баямо, — продолжила она, отставив стакан. — Сестрой милосердия. Целыми днями мы перевязывали раненых, помогали врачам. Столько боли, столько крови… Ты бы видел, Луис. Глаза закрываешь, а перед тобой — только раненые, их стоны, их искаженные лица. Я почти не спала, не ела. Казалось, что это никогда не кончится. Но потом… потом всё изменилось.

Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями. Её взгляд блуждал по комнате, не цепляясь ни за один предмет.

— После того, как наши взяли Гавану, пришел приказ. Всех раненых перевести в настоящие больницы. В городе был госпиталь для солдат Батисты. Это было как чудо, Луис. Мы работали день и ночь, перевозили раненых, размещали их. А потом, когда всё закончилось, нам сказали… что мы свободны. Можем идти домой. Поблагодарили и отпустили. Я не могла поверить своим ушам. Свободна. После стольких недель в этом аду.

Её голос дрогнул. Я осторожно положил руку ей на плечо, пытаясь выразить свою поддержку.

— Я поехала домой, — продолжила Люсия. — Мне казалось, что я лечу, не касаясь земли. Так хотелось увидеть маму. Но когда я подошла к нашему дому… — она провела рукой по лицу, пытаясь смахнуть невидимые слезы. — Его не было, Луис. То есть, он был. Но… всё разрушено. Дверь сломана, мебель разбита. Всё перевернуто, разбросано. Будто ураган прошелся. Я сразу поняла. Это BRACO. Отыгрались за то, что не смогли схватить. Разгромили всё, сломали… Всё, что у нас было. Мама, слава богу, всё еще у родственников в деревне.

В её голосе звучала такая боль, такое отчаяние, что я почувствовал, как внутри меня всё сжимается.

— Мне было так плохо, Луис, — она опустила голову. — Так одиноко. Я пошла в аптеку. Думала, там найду тебя. Но и она была закрыта. На дверях висела какая-то бумажка, с печатью. Новые власти ее национализировали.

— Все позади! — кофе поспел, я начал готовить бутерброды.

— И вдруг, — Люсия подняла голову, её глаза блеснули. — Я увидела сеньора Сагарру. Он шел по улице, такой… хмурый, как всегда. Я подошла к нему, он сказал, что ты в городе. Что занимаешься боксом. И я… я решилась приехать. Добралась на автобусе, на такси денег не было. Они вообще куда-то все пропали. Нашла запасной ключ под камешком…

Она улыбнулась, и эта улыбка, несмотря на усталость, была тёплой, искренней. Я почувствовал, как что-то внутри меня оттаяло.

— Конечно, Люсия, — сказал я, протягивая ей руку. — Оставайся у меня. Здесь есть еда, есть кровать — вещи твои перевезем. И тебе не нужно больше бояться. Ты можешь жить здесь сколько угодно.

— Спасибо.

Она даже не доела. Начала клевать носом с бутербродом в руке. Да… Досталось девчонке. Я помог ей подняться, провел к кровати. Она опустилась на неё, свернулась калачиком, и мгновенно уснула, словно до этого держалась из последних сил. Её дыхание стало глубоким, ровным. Сел рядом на пол, наблюдая за ней. Моя Люсия. Она прошла через многое. И теперь она была здесь, рядом со мной.

Как-то мне сразу спокойнее стало. Есть на кого опереться. Да, ухаживания у нас свелись к разделенной кесадилье и мертвому аптекарю. Так себе роман, не для дамских книг. Пусть живет, сколько захочет, мне не жалко. Жалование в DIER у меня всяко повыше, чем у Альвареса, на двоих хватит, еще и останется.

Я помылся и осторожно лег рядом с Люсией. Она спала глубоким, безмятежным сном. Слушая ее сопение, и сам не заметил, как уснул.

Утром проснулся раньше нее. Сел рядом, читал старую газету, «Diario de la Marina» за конец декабря, которую нашел под кроватью, и ждал, пока она проснется. Вот, кстати, заметка о волне арестов в столице и провинциях — людей, подозреваемых в связях с повстанцами, арестовывали без надлежащего суда, применяя допросы с насилием. Да уж, статья в тему. Вспомнил я и слова Хемингуэя о «новой тайной полиции». Вывеску поменяли.

Когда Люсия наконец открыла глаза, солнце уже поднялось высоко.

— Прости, Луис, — прошептала она, — я так долго спала. Разве тебе не надо на работу?

— Сегодня воскресенье.

— Ах, да. Давай я сделаю нам обед. У тебя есть продукты?

— В городе перебои со снабжением. Говорят, введут карточки. Но кое-что я смог купить на рынке. Есть немного свинины, овощи.

— На суп хватит.

На лице девушки появилась лёгкая улыбка. Мы немного помолчали, наслаждаясь тишиной. Затем я решил рассказать ей о своих делах.

— Знаешь, Люсия, сеньор Сагарра хочет послать меня на городской чемпионат по боксу. Уже этой зимой.

— На чемпионат? А мне Сагарра рассказывал, что ты редко приходишь на тренировки.

Я почувствовал, как мои щёки краснеют. Она была права. Мои походы в «Эль Флоридиту» были не лучшим способом подготовки. Но её слова задели меня за живое. Чемпионат. Бокс. Всё это казалось таким мелким, таким незначительным на фоне моей настоящей цели.

— Люсия, — сказал я, стараясь говорить спокойно, — для меня этот чемпионат… он не так уж и важен. Я иду туда не ради победы. Мне нужно стать сильнее. Научиться драться. Но не ради кубка. У меня… у меня есть другие цели.

Она посмотрела на меня, её взгляд был проницательным, изучающим. Она, наверное, чувствовала, что за моими словами скрывается нечто большее, чем просто безразличие к спорту. Но она ничего не сказала, лишь кивнула, приняв мой ответ. И на том наш разговор закончился. Мне стало понятно, что моя Люсия далеко не так наивна, как кажется.

— Пойдем готовить обед. И тут надо прибраться! Смотри сколько пыли по углам…

Ну все. У меня появилась женщина и теперь жизнь не будет прежней.

Следующий день в штаб-квартире DIER, как обычно, начался с рутины. Я сидел в своей маленькой, душной комнатушке, перебирал бумаги, раскладывал их по папкам. Солнце било в окно, и воздух был тяжелым, неподвижным. За стеной слышались звонки телефонов, приглушенные голоса, стук пишущих машинок. Всё это создавало атмосферу бесконечного бюрократического болота, в котором я медленно, но верно тонул. От воспоминаний о прошлом я не спасался даже в рабочее время — они постоянно преследовали меня. А этот ночной сон о Йосе, он ведь не просто так пришел.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошел Барба Роха. Он выглядел усталым, но его глаза, как всегда, горели каким-то внутренним огнем. В руках он держал стопку бумаг, которые с шумом бросил на мой стол.

— Новая порция доносов — произнес он, его голос был глухим, низким. — Луис, я уже не могу. Мне кажется, что я скоро сойду с ума от этих бумаг.

Он сел напротив меня, облокотившись на спинку стула, и провел рукой по бороде. В его взгляде читалась такая безнадежность, такое отчаяние, что я невольно содрогнулся.

— Революция, Луис, — продолжил он, — она превратила меня в чиновника. Вместо того чтобы бороться с врагами, с теми, кто предавал нашу Кубу, я сижу здесь и роюсь в этих проклятых бумагах. Читаю доносы, заявления, отчёты. Мне кажется, что я медленно, но верно, теряю себя. Я не для этого шёл в горы. Не для этого рисковал своей жизнью. Департамент операций, как же! Пора переименовать в «снабжение архива».

Он говорил, и в его голосе звучала такая боль, такое разочарование, что я почувствовал к нему искреннее сочувствие. Барба Роха, этот могучий, харизматичный лидер, теперь сидел передо мной, сломленный рутиной. Он был как лев, запертый в клетке, вынужденный гоняться за мухами вместо того, чтобы охотиться на газелей.

— Амиго Пиньейро, — начал я разговор, к которому готовился давно. Ибо я тоже «погряз и тонул» — Я понимаю вас. Это очень тяжело. Но, возможно, у меня есть кое-что, что сможет вас отвлечь. И, возможно, даже… послужит делу революции.

Он поднял на меня глаза, в его взгляде появилась лёгкая искорка интереса.

— Что такое? — спросил он.

— Я тут… недавно познакомился с одним писателем, — сказал я, стараясь говорить как можно более непринуждённо. — С Хемингуэем. Ну, вы с ним знакомы, сами говорили. Его все знают.

Барба Роха кивнул.

— Да, знаю. Старый чудак. Что он рассказал?

Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Сейчас или никогда. Моя клятва, моя месть, мой шанс.

— Он ничего не рассказывал, — ответил я, — но он заставил меня задуматься. О мести. О тех, кто ушёл от правосудия. И я подумал… я подумал о нацистах. Тех, кто скрывается в Аргентине.

Я смотрел на него, ожидая реакции. Лицо Пиньейро оставалось невозмутимым.

— Нацисты, говоришь, — Борода пожал плечами. — Что именно ты имеешь в виду?

— В Аргентине, амиго, — продолжил я, стараясь говорить как можно более убедительно, — собрались преступники мирового масштаба. Те, кто был виновен в гибели миллионов. Менгеле, Эйхман… Они скрываются там, думая, что никто их не найдет. Но если… если кубинская разведка сможет их найти. Если мы сможем их схватить… Это сразу вознесёт DIER на уровень мировых спецслужб. Заставит себя уважать. Ни одна другая страна, ни одна другая спецслужба, не сможет похвастаться таким успехом. Мы станем… легендами. Это будет не просто борьба за Кубу, сеньор. Это будет борьба за справедливость во всём мире.

Я замолчал, ожидая его вердикта. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь стуком пишущих машинок за стеной. Пиньейро смотрел на меня, его взгляд был глубоким, проникающим, словно он пытался прочесть каждую мысль, каждое чувство в моей душе.

Наконец, он кивнул. Медленно, задумчиво.

— Предложение хорошее, Луис, — произнес он, его голос был ровным, без эмоций. — Очень хорошее. Чего только люди не придумают, чтобы не заниматься тем, что им поручили, — улыбнулся он, и тут же его лицо снова стало серьезным. — Но… — он сделал паузу. — Такую операцию надо очень тщательно готовить. Это не ограбление банка, дружище. Это совсем другой уровень.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается волна облегчения. Он не отказал. Он слушал.

— Для такой группы, — продолжил Пиньейро, и его голос снова стал деловым, — нужен настоящий знаток Аргентины. Тот, кто сможет связаться с местными, получить помощь, информацию. Нужен специалист по слежке. Тот, кто сможет найти этих крыс, не выдав себя. Радист. Без связи мы будем слепы и глухи. Силовая поддержка. Эти ублюдки не сдадутся просто так. Есть у меня на примете люди, которые точно захотят поучаствовать…

Он перечислил все это, и я слушал, понимая, что сам бы никогда не смог продумать даже первый этап. Это было как попытка пересечь океан на маленькой лодке, не имея карты, компаса, припасов.

— Получается, что это политический вопрос.

— Да… Тут без санкции президента Уррутии… А он эту санкцию никогда не даст. Слишком боится ответственности. Действия на территории другого государства!

— А разве Эль Команданте не может дать эту санкцию?

— Фидель всего лишь военный министр. Это вне его компетенций. Хотя… ладно, поговорю с ним. Идея прогреметь на весь мир интересная.

После службы я направился на тренировку. Уличная жара всё ещё висела в воздухе, но солнце уже скрылось за крышами домов, и город начал дышать приближающейся прохладой.

Боксёрский клуб встретил меня привычным запахом пота, старой кожи и чего-то едкого, дезинфицирующего. Всё забываю спросить у Сагарры, что за дрянь они используют. Можно, наверное, использовать в качестве химического оружия. В зале было многолюдно. Парни били груши, прыгали со скакалками, качали пресс. Шум ударов, выкрики тренера, тяжёлое дыхание — всё это сливалось в единую, пульсирующую симфонию насилия.

Я быстро переоделся, натянул свои старые шорты и выцветшую футболку, обмотал руки бинтами. Подойдя к груше, начал разминаться, отрабатывая джебы, кроссы, хуки. Мышцы с благодарностью отзывались на каждое движение.

Вдруг я услышал голос сеньора Сагарры. Он стоял у ринга, его руки были скрещены на груди, а взгляд, как всегда, был проницательным, изучающим. Он смотрел на меня, и в его глазах читалось лёгкое недовольство.

— Луис, — произнес он, его голос был низким, хриплым, — ты снова пропал. Где ты был в пятницу? Так нельзя относится к тренировкам!

Я опустил перчатки, повернулся к нему.

— Извините, сеньор Сагарра, — сказал я, — у меня были дела. Важные дела.

Он усмехнулся.

— Важные дела? Я слышал, ты в барах зависаешь. Пьёшь. Это твои важные дела, Луис?

Я почувствовал, как мои щёки краснеют. Гавана очень маленький город — все друг друга знают.

— Чемпионат, Луис, — продолжил Сагарра, его голос стал серьёзным, — это не спарринг в спортзале. Там не будет поблажек. Ты готов к этому?

Я промолчал. Готов ли я? После слов Пиньейро, после осознания всей сложности моей настоящей цели, чемпионат казался мне ещё более далёким, ещё более незначительным.

— Я вижу, что ты сомневаешься, — Сагарра покачал головой. — Ладно, сегодня поработаешь со мной. Чтобы понять, что тебя ждёт в серьёзном поединке.

Я напрягся. Спарринг с Сагаррой. Это было бы… тяжело. Он был намного старше меня, но его тело было крепким, жилистым. В его движениях чувствовалась мощь, опыт, знание. Он был настоящим бойцом, да еще на два веса больше. И боксировал он уже очень много лет.

Мы вышли на ринг. Обменялись взглядами. В его глазах я увидел смесь вызова и сожаления. Он знал, что делает.

— Начинаем! — скомандовал Сагарра.

Он двинулся вперёд, легко, почти невесомо, словно танцуя. Его джебы были быстрыми, резкими, точными. Я держал руки высоко, пытаясь блокировать, уклоняться, отступать. Но он был везде. Его удары, хоть и не были сильными, находили цель, били по корпусу, по рукам, по голове. Я чувствовал, как каждый удар проникает сквозь защиту, отдаваясь болью.

Я пытался контратаковать, но мои удары были медленными и неуклюжими. Тренер легко уворачивался, отступал, парировал. Я был для него как ребёнок, который пытается сразиться со взрослым. Он боксировал вполсилы, я это чувствовал. Но даже этого было достаточно, чтобы я почувствовал себя абсолютно беспомощным.

В конце раунда я тяжело дышал, мокрый от пота. Руки болели, ноги дрожали. Я стоял, прислонившись к канатам, и чувствовал себя опустошённым. Сомнения, которые терзали меня, теперь усилились. Стоит ли ехать на чемпионат?

Сагарра подошёл ко мне, его лицо было спокойным, он даже не вспотел. Он протянул мне руку, помогая опуститься на стул.

— Ну что, Луис? — спросил он, его голос был мягким. — Сдаёшься?

Я покачал головой.

— Нет. Давайте второй раунд!