Кубинец. Том II

Глава 20

Не знаю как другим, а для меня его слова прозвучали совершенно неожиданно, и я замер, невольно переведя взгляд с окровавленного мизинца на его лицо. Пленник, до этого скорчившийся на земле, теперь смотрел на Фунеса широко раскрытыми от ужаса глазами. Он дрожал. Пот ручьём струился по его лбу, смешиваясь с грязью и кровью, а губы, до этого сжатые в тонкую нитку, теперь дёргались, пытаясь выдавить ещё что-то.

Фунес, однако, оставался невозмутимым. Он не убрал кусачки, продолжая держать их в руке, словно ожидая, что тот скажет дальше.

— И кто ты? — спросил он, и в его голосе не было ни капли удивления, лишь сухое любопытство. — Святая Тереза? Или папа Хуан двадцать третий? Чего только люди не придумают, даже слушать скучно, — и он потянулся кусачками к остаткам пальца.

— Карл Пихлер, сеньор! Я не служил в шутцштафл! Я капитан вермахта, — прохрипел пленник, не отрывая взгляд от ненавистных кусачек, и тяжело дыша, будто пробежал пару километров. — Я не Прибке. Эрих… Эрих Прибке сейчас в Рио-Себальос. Недалеко отсюда. Ждёт сообщений об исходе засады.

Моё сердце ёкнуло. Рио-Себальос. Ещё одно название, которое теперь навсегда будет связано с кровью и смертью. И Прибке. Значит, его снова придётся искать. И это не конец. Не успел я додумать свою мысль, как Фунес, не меняя выражения лица, снова поднял кусачки.

— Ладно, Карлито, — так же холодно сказал Фунес, кивнув. — Допустим, я тебе поверил. Сейчас поедем туда, и ты покажешь. Но знай, если обманул, я придумаю что-то получше, чем шутки с твоими пальчиками.

Пихлер вздрогнул. Его глаза забегали, пытаясь найти хоть малейший шанс уйти от неизбежного.

— Нет, — просипел он. — Я… я не могу. Меня убьют. Моя семья…

Фунес посмотрел на него, а затем, без единого колебания, клацнул кусачками. Я услышал глухой, отвратительный хруст. Ещё одна фаланга. На земле рядом с первой каплей крови появилось новое тёмное пятно. Пихлер заорал, его крик оборвался на полуслове, сменившись хриплым стоном.

— Последняя фаланга на этом пальце, — сказал Фунес. — Потом перейдем к безымянному. На чем ты собрался носить обручальное кольцо? И далее по списку. Я не играю с тобой. Время на сантименты истекло. Если ты думаешь, что по такому нацисту, как ты, я потом всплакну — ошибаешься. Порежу тебя на лоскуты с превеликим удовольствием!

Пихлер поднял на нас взгляд. Его глаза, полные ужаса, скользнули по каждому из нас, пытаясь найти хоть малейшее сочувствие. Но в наших лицах он, вероятно, не увидел ничего, кроме холодной решимости.

— Хорошо, — прошептал он. — Я покажу. Только… только прекратите. И перевяжите!

Фунес кивнул. Он вытер кусачки об одежду пленного, а потом убрал их в карман. Лицо его оставалось таким же бесстрастным, словно он только что занимался чем-то обыденным, а не откусывал человеку пальцы.

— Альфонсо, Гарсия, — скомандовал он. — Забирайте его, перевяжите по-быстрому. Кто смотрел, что у него с ногой?

— Навылет, кровотечения почти нет, — сказал Альфонсо. — Ничего срочного, я перевязал.

— Луис, Карлос, садитесь в машину к Франциско. Мы впереди, вы за нами.

Я кивнул, не говоря ни слова. Франциско, бледный, но сосредоточенный, быстро начал собирать свою аппаратуру. Казалось, он совершенно спокойно относится к жестокости. По крайней мере и после Эйхмана, и сейчас он не рвал рубаху в рыданиях и с аппетитом проблем не испытывал.

Мы погрузились в машину. Альфонсо и Гарсия втолкнули Пихлера на заднее сиденье, затянув кисть какой-то ветошью. Тот сидел, скорчившись, его взгляд был прикован к своей искалеченной руке. Я посмотрел на это пару секунд, потом вернулся к «форду», на котором мы сюда приехали. Вот Сони с нами больше не было. Наверное, я только сейчас понял, что она умерла. Мне почему-то вспомнился момент наблюдения за кондором. Один из немногих, когда Соня выбралась из панциря и показала кусочек настоящей себя.

Франциско завел машину, Карлос сел впереди, но я попросил подождать минуту. Схватил ветошь, бутылку воды и протер с заднего дивана натекшую кровь, пока она не засохла окончательно. Вот тут меня и накрыло. Я тер мокрой тряпкой бурое пятно, едва удерживаясь, чтобы не всхлипнуть.

— Поехали уже! — крикнул Фунес, открыв дверцу. — Луис, заканчивай! Не до того сейчас. Время не ждёт.

Головная машина тронулась, оставляя за собой пыльный след.

Мы выбрались на главную дорогу, но повернули не направо, к Ункильо, а налево — прочь от него. Проехали через какой-то поселок, на въезде в который даже отсутствовала табличка с названием. Тут пыли на дороге оказалось еще больше, и Франциско чуть замедлился, чтобы отстать от машины Фунеса.

Наконец минут через пятнадцать мы увидели огни. Небольшой городок, затерянный в темноте. Рио-Себальос. Такие же маленькие домики на окраине, грунтовая дорога и живая изгородь, редкие фонари дальше по улице.

На втором перекрестке наши резко затормозили, даже назад немного сдали. Небось, Пихлер поздно сказал, что надо поворачивать. Скорее всего, получил за это пару тумаков, исключительно для поддержания боевого духа.

Проехав буквально пять или шесть домов, передняя машина прекратила движение. Мы подъехали ближе и остановились за ними и подошли к задней дверце, на которой Альфонсо опустил стекло.

— Здесь, — прошептал Пихлер, указывая вперед. — Через четыре дома, с красной черепичной крышей. Прибке ждёт там. С ним еще двое охранников.

Фунес кивнул. Он остановил машину чуть в стороне, в тени деревьев, чтобы нас не было видно.

— Хорошо, — сказал он. — Карлос, ты остаёшься здесь, прикрываешь нас. Луис, Гарсия, Альфонсо — за мной.

Мы прошли вперед: в авангарде Гарсия, подталкивающий хромающего Пихлера, за ним остальные. Ночную тишину прерывали только цикады, трещащие так оглушительно, будто сейчас стоит адская жара. На этой улочке даже собаки не лаяли. Вдруг пленник остановился.

— Сеньоры, — быстро зашептал он. — Вот этот дом. Я… я не пойду туда. Я же привел вас сюда, что еще надо? Они меня убьют. Это страшные люди.

Фунес подошел к нему поближе и сунул руку в карман. Пихлер как завороженный смотрел туда, ожидая появления кусачек. Но Фунес не стал их доставать.

— Не убьют, — произнёс он. — Ты пойдёшь. И будешь стучать в дверь. И говорить, что пришёл. А потом… — он замолчал, многозначительно посмотрев на немца. — Ты же хочешь жить, верно?

Пихлер вздрогнул. Его лицо побледнело ещё сильнее. Он дернулся в тщетной попытке вырваться, но Гарсия крепко держал локоть. Альфонсо подошел с другой стороны и ударил немца под дых.

— Иди уже, и делай, что тебе сказали, — прошипел ему в ухо Альфонсо, и Пихлер закивал.

Мы подошли к дому. Темнота, тишина. Окна не светятся. Гарсия аккуратно прошел между жидкими кустиками живой изгороди, зашел за угол. Через пару минут вернулся и прошептал:

— В доме трое. Один сидит в кресле, двое ходят. Пусть этот стучится, — он кивнул на Пихлера, — а дальше мы сами.

Фунес кивнул Альфонсо. Тот грубо толкнул немца вперёд. Немец пошатнулся, но удержался на ногах. Он поднялся на крыльцо, осторожно постучал в дверь дважды, потом, после паузы, еще раз. Никакого ответа. Пихлер обернулся к Фунесу, и тот небрежно махнул рукой, мол, продолжай. Я представил, как у пленника ослабли ноги. Кажется, Фунес смог за очень короткое время стать тем, кого Пихлер боится больше всего на свете. Он постучал снова, чуть громче.

На этот раз мы услышали шаги и кто-то спросил из-за двери по-немецки:

— Кто там?

— Бергер! — хрипло произнёс пленник. — Это я. Пихлер. Надо срочно уезжать. Засада не удалась. Шустера застрелили!

Через мгновение послышался звук отодвигаемого засова. Дверь начала медленно открываться, и в этот самый момент Гарсия и Альфонсо, словно молнии, рванулись вперёд. Пихлер улетел в сторону как кегля. Они ворвались в дом, послышались глухие удары и короткие вскрики.

Мы с Фунесом замерли, прислушиваясь. Потом аргентинец подошел к лежащему Пихлеру и прижал его голову к земле ботинком. Примерно через минуту из дома послышался голос Гарсии:

— Заходите! Всё чисто!

— Вставай, — толкнул Фунес Пихлера. — Хватит валяться.

Мы вошли внутрь. Запах крови ударил мне в лицо. Прямо у входа лежал агонирующий мужчина. Он прижимал окровавленные руки к горлу. Фунес просто перешагнул через него, даже не заботясь, чтобы не вступить в лужу крови, и потащил за собой Пихлера, который совсем перестал сопротивляться. В комнате, освещенной тусклым светом керосиновой лампы, ничком лежал еще один труп. Возле стены, на стуле, сидел связанный белый мужчина лет сорока с кляпом во рту. Скорее всего, Прибке. Кстати, на первый взгляд они с Пихлером были чем-то похожи.

— Уберите их куда-нибудь — скомандовал Фунес, указывая на труп.

Гарсия и Альфонсо быстро занялись делом. Они перетащили тело из центра комнаты к стене, а затем приволокли того, что лежал у входа, и бросили рядом с первым. Я стоял в стороне, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Ещё одна порция мёртвых. А чего я, собственно, ожидал? Танец Белоснежки?

Фунес как раз выкрутил фитиль в лампе на максимум, и Альфонсо подошёл к Пихлеру, который стоял у входа. Схватив за волосы, он потащил его к трупам, толкнул, поставив на колени, и одним движением перерезал горло. Пихлер дёрнулся, кровь хлестала на трупы и стену, потом тело забилось в конвульсиях, и обмякло. Альфонсо толкнул его на лежавшие перед ним трупы.

Фунес, до этого наблюдавший за происходящим с невозмутимым видом, вдруг поморщился.

— Ну зачем же так неаккуратно? — произнёс он чуть недовольно. — Могли бы и не заливать всё кровью. И так уже намусорили.

Я посмотрел на Альфонсо. Тот лишь пожал плечами, на его лице не отражалось ни единой эмоции.

Фунес, махнув рукой, указал на оставшегося в живых.

— Луис, давай сюда диктофон. И посмотри, может, там есть еще лампа. Или свечи.

Я кивнул. Фунес снял пиджак, засучил рукава рубашки. Нацист глядел на все это исподлобья.

— Ну что же, сеньор Прибке, — сказал аргентинец спокойно. — Вот мы и встретились. Поговорим?

Гарсия вытащил кляп изо рта немца. Тот откашлялся и облизал губы.

— Я не вижу смысла в этих цирковых представлениях, — кивнул он на трупы. — Я солдат, и смертей видел много. Как-то за день нам пришлось расстрелять три сотни заложников. И вы хотите впечатлить меня лужей крови? Дайте попить.

Фунес кивнул, и я пошел искать воду. Прибке продолжал говорить. У него и вправду был очень резкий акцент, некоторые слова звучали очень странно.

— Я понимаю, что проиграл, и знаю свою судьбу. Давайте закончим без лишних проволочек.

— Боишься, что не выдержишь? — хмыкнул Фунес. — Этот твой артист сдался еще до конца первого пальца.

— Может, вы и правы, — согласился Прибке. — Не знаю, не пришлось переживать такое. Так что давайте я лучше отвечу без пыток.

Я поднес ему ко рту стакан и он жадно выпил воду, не обращая внимания на льющиеся по подбородку остатки.

— Шахта в Тюрингии, — задал вопрос аргентинец.

— Откуда? — удивился Прибке. — Правду говорят: что знают двое…

— Знает и свинья, — закончил Фунес. — Менгеле рассказал. Соловьем заливался, боялся что-то пропустить.

— Что же, вы показали себя лучше, чем мы, — нехотя признал Прибке. — За такое короткое время… по всей Аргентине… Расслабились тут все.

— Хватит болтовни. Если захочу узнать какой я молодец, куплю вечернюю газету. Координаты.

Прибке закрыл глаза, помолчал, шевеля губами, а потом выдал не очень связную тираду:

— Тюрингия… Соляная шахта… Двенадцать сорок семь восточной долготы, пятьдесят один тринадцать северной широты… Главный ствол взорван… Секретный проход на восток через заброшенный ствол… Семь миллионов золотых марок… Двести килограммов золота в слитках… Ещё картины… Редкие монеты… Серебро… Драгоценные камни.

Наверное, он это когда-то зазубрил как школьник стихотворение, чтобы не доверять сведения бумаге.

— Хорошо, — кивнул Фунес и замолчал.

Минуты три я слушал, как шелестит лента в диктофоне. Вот Франциско подошел к Альфонсо, стоящему у открытой двери, что-то тихо спросил, и, получив ответ, вернулся к машине. Цикады продолжали свой ночной хор, но я их слушал так давно, что почти и не обращал внимания. Прибке сидел без движения, не издавая ни звука.

Фунес вдруг встрепенулся, будто задремал сидя, и внезапно проснулся. Встал и подошел вплотную к немцу.

— Чувствую, ты знаешь ещё что-то, поважнее этой шахты на другом конце света, — произнёс он, склонившись над Прибке. — Думал обмануть меня? В глаза мне смотри! — крикнул он. — Говори!

— Не понимаю, о чем вы, — спокойно ответил Прибке, глядя в упор на Фунеса. — Я всё рассказал. Хотите подробности моей службы в СС? Я могу изложить их.

Фунес развернулся и вышел на кухню, а я двинулся за ним. Аргентинец зачерпнул из ведра воду кружкой и осушил ее несколькими большими глотками.

— Ты что-то хотел, Луис? — спросил он, повернувшись ко мне.

— Послушайте, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно. — У меня есть тиопентал. Остался после Эйхмана. Давайте попробуем. Это поможет ему разговориться без…

Фунес махнул рукой, прерывая меня.

— Не сейчас, Луис, — сказал он устало. — Мне нужен результат. Этот хлыщ слишком любит себя.

Оглянулся в ту сторону, где сидел Прибке, и добавил уже тише:

— Лекарства тут ни к чему.

Еще раз набрал воды, сделал пару глотков, а остатки выплеснул на пол. Потом вернулся в комнату и встал перед пленником.

— Наверное, ты втихую радуешься, что удалось обвести вокруг пальца недалекого садиста, да? — ласково спросил Фунес. — Там где ты учился врать, я преподавал. Ну, давай, облегчи душу, выдай самую большую нацистскую тайну.

— Я всё… — начал Прибке, но Фунес прервал его, приставив указательный палец к губам немца.

Не меняя позы, он потянулся к столу, схватил нож и воткнул в левый глаз немцу. Провернул. Раздался вопль, и по щеке нациста хлынула кровь.

— Ну, что, Эрих, второй тебе тоже не нужен?

Он толкнул стул, и Прибке, не прекращая кричать, упал на пол. Я отвернулся, но визг не останавливался еще с минуту. Кажется, он даже на вдох не прерывался. А потом сменился тихим жалобным воем.

Я снова повернулся. Заставил себя смотреть на этот кошмар наяву, хотя в любой момент мог выйти и избавиться от источника тошноты. От меня здесь ничего не зависит. Но я заставлял себя смотреть на это. Вот она, твоя месть, наяву.

Наконец, Прибке заговорил. Сначала неразборчиво, сквозь хрип. Фунес наклонился к нему, потом встал.

— Дайте ему воды, ничего не понятно.

Я принес кружку, а Альфонсо поднял стул с немцем. Сначала пленник не мог пить, только стучал зубами о край чашки, а потом всё же сделал глоток. Фунес выхватил у меня воду, плеснул остатки в лицо Прибке, и устало опустился на свой стул.

— Ну давай, рассказывай, посмотрим, стоило ли оно твоего глаза.

Прибке вздрогнул. Он опустил голову и прохрипел:

— Я скажу вам, где прячется Борман, только прекратите.

Я замер. Правая рука Гитлера. Человек, который исчез без следа после падения Берлина. Его смерть не была подтверждена, об этом много писали в газетах.

— Мартин Борман? — переспросил я, мой голос дрогнул.

Фунес бросил на меня быстрый взгляд, словно упрекая за вмешательство. Но тут же перевёл его на Прибке. Тот кивнул.

— И где же живёт секретарь Гитлера? — спросил он. — Мы ведь о нем говорим?

Вроде бы спокойно произнес, но рука дрогнула. На такой большой куш он точно не надеялся.

— В Оэнау, — ответил Прибке. — Маленький посёлок в Парагвае. Недалеко от Параны. Спрятался там, думает, никто не найдёт.

Я почувствовал, как внутри меня всё сжимается. Парагвай. Я с трудом представлял, как нам туда добраться.

— Особые приметы, — потребовал Фунес. — Как его узнать?

Прибке снова заговорил, уже без паузы на раздумья.

— Шрам на лбу. Небольшой, но заметный. И клок седых волос на темени. Он его красит, но по цвету отличить можно. Появился после ранения при бегстве из Берлина. Рейхсляйтер… очень осторожен. Никому не доверяет.

— Хорошо, — кивнул Фунес и встал. — Ты всё сказал.

Аргентинец достал свой пистолет, приставил ствол к виску Прибке, и выстрелил. Тело дёрнулось, затем обмякло и завалилось вместе со стулом.

— Собираемся, — произнёс наш командир. — Уезжаем отсюда. Не оставлять следов. Сжечь всё.