Кубинец. Том II

Глава 19

Уже упав и откатившись, я посмотрел назад. И увидел, как Соня сначала пошатнулась, а потом у нее подкосились колени и она опустилась на дорогу.

Уже не знаю, что там случилось с пистолетом стрелявшего, но после первых трех выстрелов он стрельбу закончил. Хотя остался стоять с вытянутыми вперед руками. Может, патрон перекосило. Зато Гарсия доказал, что не напрасно ест свой хлеб — дважды выстрелил, и нападавший, торчавший темным силуэтом в тени, рухнул как мешок с картошкой.

Сколько времени это всё заняло? Да пару секунд, наверное. Или даже меньше. И тут выстрелы раздались впереди. Двое палили от дома Кампоры, чуть слева от улицы. Стрелял и Прибке, а им отвечали Фунес и Альфонсо.

— Контроль! — крикнул промчавшийся мимо меня Гарсия.

Я встал и наконец-то вытащил свой пистолет. Снял с предохранителя и подбежал к упавшему. Как бы мне ни хотелось посмотреть, что случилось с Соней, но Гарсия прав — оставлять без контроля противника в неизвестно каком состоянии — верх глупости. Вполне возможно, что он притворился, и сейчас я лягу рядом с израильтянкой.

Что тут у нас? Лежит, стонет. Белый, коротко стриженый. Шляпа слетела и валяется ближе к живой изгороди. Пистолет в паре шагов. И он тянет к нему руку. Левую, потому что правое плечо у него в крови. Вторая дырка у стрелявшего в груди, с той же стороны. Небось, у него сейчас там вовсю льется кровь из пробитого легкого, и без помощи смерть наступит очень скоро. Но ждать не стоит.

Я чуть замешкался, потом прислонил ствол к его виску, и нажал спусковой крючок. На земле под головой упавшего расплывалось темное пятно. А сам нападавший дернул пару раз правой ногой и затих. И только после этого я бросился к Соне.

Я опустился на колени. Даже в слабом свете видно: она бледная, глаза закрыты, дыхание рваное. Правая рука прижимает бок. Я осторожно поднял её ладонь — под ней на блузке расплывалось тёмное пятно крови.

— В живот попали, — прошептала Соня едва слышно. — Брось… Помоги… остальным.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

— Не беспокойся, — сказал я, пытаясь говорить как можно более уверенно, хотя мой собственный голос дрожал, а руки заметно тряслись. — Όλα θα πάνε καλά, — прошептал я по-гречески.

«Всё будет хорошо». Так говорил мой дед, когда всё шло наперекосяк. Слова из детства, всплывшие сами. Может, хотел, чтобы она поверила. Или чтобы я сам удержался за эту хрупкую надежду.

Не теряя больше ни секунды, я бросился вперёд, где стрельба закончилась, а доносились стоны и ругань Фунеса, которому что-то отвечал Альфонсо. Значит, они живы.

Я выбежал на небольшую площадку перед домом Кампоры секунд через десять — нас разделяла совсем ерундовая дистанция. Уличные фонари здесь светили чуть ярче. У крыльца, на земле, лежали два тела. Один — толстяк лет сорока, с пробитой грудью, хрипящий и корчащийся в агонии. Второй — Кампора. Лицом вниз, чуть согнув перед собой руки, без движения. Но я узнал его по волосам. И кровь. Она растекалась по земле, не успевая впитаться в пыль.

Ближе к нашей машине, стоявшей чуть в стороне, сидел на земле Фунес, прижимающий к левому плечу оторванный рукав рубашки. Гарсия, склонившись над ним, что-то быстро говорил, перевязывая рану. Альфонсо, наш второй силовик, стоял рядом, занятый именно тем, за чем мы и пришли сюда. Перед ним на земле лежал извивающийся змеёй Прибке. Впрочем, Альфонсо уже успел связать его, а сейчас накладывал жгут на бедро эсэсовца.

— Давайте его в багажник! — скомандовал Фунес. Он даже не смотрел в мою сторону.

Альфонсо, кивнув, быстро поднял Прибке на ноги. Тот уже совсем перестал сопротивляться. Его тело обмякло, и он повис на руках силовика, словно мешок. Впрочем, это и есть сопротивление — времени на него потратят больше. Альфонсо поволок немца к машине, Гарсия тут же присоединился, помогая запихнуть пленного в багажник с помощью пинков и подзатыльников. Крышка захлопнулась с глухим стуком.

Фунес наконец поднял голову. Его взгляд скользнул по мне.

— Там… Соня… — выдохнул я.

— Что с ней?

— Ранена в живот, — ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее, но мой голос всё равно дрогнул.

Лицо Фунеса потемнело. Он на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь переварить услышанное.

— Быстро в машину и уезжаем, — скомандовал он, его голос стал ещё жёстче. — Место встречи известно.

— С вами что? Ранены? — спросил я вдогонку.

— Ерунда, царапина, — буркнул аргентинец.

Не теряя ни секунды, я бросился бегом назад, к Соне. Гарсия, не говоря ни слова, последовал за мной.

Но первым прибежал Франциско. Он уже сидел рядом с ней, держа за руку, и что-то тихо шептал, но я не разобрал слов. Да и так ли это важно? Но перед этим радист умудрился наложить ей повязку на живот, и бинты уже успели пропитаться кровью.

— Соня, — прошептал я, осторожно касаясь её щеки. Она не реагировала.

— Давай её отнесем в машину, — скомандовал Гарсия. — Быстро.

Мы с Гарсией и Франциско бережно подняли Соню на руки, стараясь не причинить ей лишней боли. Её тело оказалось лёгким, почти невесомым.

Мы уложили Соню на заднее сиденье «форда». Её голова безвольно упала на мои колени. Я осторожно поправил ей волосы, откинул их от лица. Она так и лежала с закрытыми глазами и дышала чуть слышно.

Гарсия сел на переднее сиденье, рядом с Франциско, который уже дергал первую передачу и выжимал сцепление. А потом резко тронулся с места. Машина рванула вперёд, и я ударился головой о спинку сиденья.

— Осторожнее! — крикнул я Франциско — Не гони!

Но в ответ мне ничего не сказали. Наоборот: мы тут же въехали в выбоину, нас снова качнуло, но замедлились.

Только мы начали пересекать улицу Санта-Фе, как справа нас осветили фары. Я прищурился, пытаясь понять, что это. Впрочем, вот они проехали под фонарем, и сразу стало ясно: полиция. Чёрт. Этого нам только не хватало. И до них всего метров двадцать! Откуда они взялись? Если сообщение о перестрелке так быстро дошло до участка, то послать сюда патруль для проверки они точно не успели бы.

— Полиция! — вырвалось у меня.

Франциско резко повернул руль, пытаясь выехать из колеи. Машина дёрнулась, меня отбросило в сторону. Соня застонала, и я чуть было не уронил её. Мне оставалось только крепче прижимать её к себе, пытаясь удержать на месте.

— Стреляй! — крикнул мне Гарсия.

Я начал быстро вращать стеклоподъемник. Придержал голову Сони на сиденье, достал свой «вальтер». Высунулся наружу, вытянул руку в их сторону, и дважды выстрелил. Не знаю, попал ли, нас ужасно трясло, но полицейские не остановились, лишь их машина вильнула, ткнувшись крылом в живую изгородь.

Я тут же потерял их из вида: Франциско резко нажал на газ, меня бросило на спинку сиденья. «Форд» рванул вперёд, набирая скорость. Мы ехали прямо по улице Павон, оставляя за собой полицейскую машину.

— Держись! — крикнул Франциско.

Преследователи не отстали. Их фары освещали нам спину, а тишину ночи разрывал звук клаксона, который водитель использовал вместо сирены. Я оглянулся. Они продолжали нас догонять. Хорошего мало — полицейские лучше знают город, уйти не получится. Опять стрелять?

Франциско круто поворачивал, следуя указаниям Гарсии, и пытаясь оторваться от преследователей. Улицы, по которым мы ходили пешком с Карлосом, теперь мелькали перед глазами, сливаясь в единый неразборчивый поток. Доррего, Альберди, Чако, Энтре Риос, Корринтес…

— Не отстают! — крикнул Гарсия.

Он сидел спереди и тоже держал пистолет. Уж он там, на Санта-Фе, не промазал бы. Но стрелял я.

— Сейчас налево и остановись! — скомандовал Гарсия.

Франциско кивнул и резко свернул в узкий переулок, название которого я не помнил, а затем радист внезапно затормозил. Машина дёрнулась, меня снова отбросило в сторону. Я лишь крепче прижал к себе Соню, пытаясь защитить её от толчков.

Гарсия выскочил из машины, не теряя ни секунды. Он встал у заднего бампера, поднял пистолет, и, когда полицейская машина показалась из-за поворота, трижды выстрелил в неё. Раздались глухие хлопки, затем — звон разбитого стекла. Автомобиль резко остановился, его правая фара погасла. Гарсия бросился обратно в машину. Он запрыгнул на своё место, захлопнул дверцу.

— Давай, гони! — крикнул он, тяжело дыша. — Сейчас налево, справа тупик!

Полицейские — не дураки. Как только поняли, что им светит, героизм и желание поймать нас немедленно закончились. Уж лучше бы сразу так. Хотя вполне возможно, что мои выстрелы они пропустили из-за шума мотора. Как же: стрельба в Ункильо. Наверное, в этой тихой заводи первая лет за сто, если не больше. До этого только землетрясения случались.

После этого мы ехали спокойно. Через несколько поворотов Франциско вырулил на шоссе на северной окраине города. Дорога здесь сужалась, стала пыльной, будто сюда специально завезли и рассыпали песок. Закончились даже редкие и тусклые фонари, и мы теперь видели только то, что выхватывали из темноты фары «форда».

Мы проехали мимо какого-то отеля, в котором слабо светилась одна неоновая вывеска с мигающей последней буквой в слове «Hotel», то и дело превращая гостиницу в «горячо». Остальные окна смотрели на дорогу черными прямоугольниками. И всё, Ункильо закончился. Хотя несколько сотен метров спустя нам пришлось объехать компанию ночных гуляк, вопящих нестройным хором какую-то песню о птичке на проводе и размахивающих бутылками. Кто знает, куда и откуда они шли. Через пару километров Франциско повернул на заросшую травой колею, и вскоре мы оказались у заброшенного карьера.

Здесь нас уже ждала вторая машина. Её фары освещали небольшую площадку, окружённую скалами и деревьями. Здесь можно из пушки стрелять, никто не услышит. Хорошее место выбрали ребята.

Фунес подошёл к нашей машине, открыл заднюю дверцу. Его взгляд скользнул по Соне, лежавшей у меня на руках.

— Что с ней?

— Плохо, — ответил я. — Кажется, потеряла сознание.

Мы осторожно достали Соню с заднего сиденья, уложили её на какой-то плед, уже расстеленный на земле перед горящими фарами нашей машины. Я попробовал пульс — нитевидный, еле нащупал.

— Сейчас уколю ей морфий, — сказал я, и пошел открывать багажник.

— Занимайся с ней, — велел Фунес и закашлялся. — Мы посмотрим на Прибке.

Я взял сумку и потащил ее к Соне — там свет, быстрее разберусь. Вытащил пузырёк с морфием, тот самый, который прихватил «на всякий пожарный» в аптеке в Буэнос-Айресе, и коробочку с шприцем. Набрал лекарство, затем осторожно закатал рукав Соне, перетянул плечо ремнем, и долго нащупывал вену. Ничего. Наверняка и на другой руке то же самое. В конце концов, можно уколоть и в мышцу — дойдет буквально на пару десятков секунд позже. Всё равно это облегчит её страдания, хоть не надолго, а с веной я дольше провожусь.

— Όλα θα πάνε καλά, — прошептал я по-гречески, повторяя слова, которые уже произносил. — Всё будет хорошо, Соня. Держись.

Её глаза медленно открылись. Она посмотрела на меня и слабо улыбнулась.

— Еще один сосед, — прошептала едва слышно.

Я сжал её руку в своей.

— Я… сам грек, Соня, — начал я, чувствуя, что слова даются мне с трудом. — Я… я был в Аушвице. Меня зовут Симон. Мой номер восемьдесят три пятьсот семнадцать. Я умер в газовой камере. Но затем… затем произошло нечто… не могу объяснить. Я вернулся. В чужое тело, в будущее.

Соня слушала молча.

— Дай мне попить, пересохло всё, — она облизала губы сухим языком.

— Тебе нельзя… — начал я.

— Дай хоть рот…

Она не договорила фразу, да и сказала слабым голосом, с трудом выдыхая слова.

Я дал ей воды из фляги, она глотнула немного, и через секунду она вылилась у нее изо рта.

— Где ты родилась? Теперь уже можно сказать.

Она закрыла глаза, шумно вздохнула, и попыталась улыбнуться. Получилось так себе, больше похоже на гримасу. Но оказалось, что этот вдох и улыбка — последнее, что сделала Соня. Она умерла.

Я закрыл ей глаза и поправил челюсть. Потом вытер рукавом щеку и губы. Встал и пошел к нашим. Они как раз вытащили Прибке, и Франциско подключал свою аппаратуру. Фунес стоял рядом, накинув пиджак, сквозь прореху в рукаве которого мелькнул бинт. Остальные просто ждали. Карлос развалился на водительском сиденье, Гарсия и Альфонсо чистили пистолеты, разложив ветошь на капоте.

— Что? — спросил аргентинец.

— Она умерла.

Прибке поднял голову.

— Сдохла жидовка? Жаль, не получилось всех положить. Обманули вас как детей.

— А ты не специалист по засадам, — спокойно ответил Фунес. — Хвалиться нечем — бойцов своих потерял, результата нет. Так что молчи, пока тебя не спрашивают. Ребенком оказался ты.

Слушать фашиста не стали, а потянулись туда, где лежала Соня. Пошел и Фунес. Я остался наедине с немцем, но тот молчал, закрыв глаза и поглаживая раненое бедро связанными перед собой руками.

— Луис, Гарсия, Альфонсо, — вернул меня к действительности голос Фунеса. — Отнесите тело в сторону и прикройте камнями. Похороним её позже.

Ну да, сначала дело. Хотя здесь даже яму толком не вырыть без кирки или лома — почва каменистая. И я оценил тактичность Фунеса: когда мы бросили в горах тело эсэсовки Бергер, он приказал забросать его. А здесь — прикрыть. Мы и старались только аккуратно укладывать камни.

Прибке будто ждал нас и сразу начал рассказывать, как вычислили нас. Сигнал дала соседка со старого места жительства, когда наши пошли искать его по адресу, который дал Менгеле. Потом осталось подловить кого-то из нас и завести беседу о будущей встрече. Покойный Кампора охотно предоставил свой дом, и вместе со своим товарищем Мигелем участвовал в засаде. А отстреливать нас начал лейтенант Граббе.

Фунес послушал, как нацист, кстати, почти без акцента, пел соловьем о засаде и сокрушался невоздержанности участников, а потом прервал монолог.

— Мне это неинтересно, Прибке. Давай координаты шахты.

— Какой шахты? — неподдельно удивился немец.

— Альфонсо, начинай, — кивнул Фунес.

Избивали Прибке методично, не пропуская ни одного места. Каждый удар сопровождался его стоном. Длилось это не очень долго, минут пять, после чего немца шумно вывернуло.

— Готов рассказать про шахту? — спросил командир, останавливая Альфонсо взмахом руки. — Учти: умереть у тебя не получится. Если что, сам знаешь, истязать человека можно долго. В конце ты сойдешь с ума, но перед этим всё расскажешь.

— Не знаю никакой шахты, — простонал Прибке.

— Помни, я предлагал легкий путь, — сказал Фунес, достал из кармана кусачки и пощелкал ими. — Смотри, я ничего от тебя не скрываю. Сейчас я буду откусывать твои пальцы, по одной фаланге. Начнем с левой руки — вдруг тебе придется писать что-то. Потом перейдем на ноги. После ног наступит очередь твоих причиндал. За ними — уши и нос. И только потом — правая рука. Готов? — спросил Фунес, и щелкнул кусачками.

Ужас наводили не описания будущих страданий — я уверен, эсэсовец Прибке мог дать аргентинцу фору в знании пыток, а спокойный и бесстрастный голос, слушая который, перестаешь чувствовать себя человеком. Мне самому стало неприятно от таких перспектив, хотя я мог отказаться даже от роли зрителя.

Прибке закричал что-то нечленораздельное и попытался дернуться, но привязали его крепко, так что он даже двинуться не мог.

— Больно? — участливо спросил Фунес. — Извини, амиго, кусачки тупые, они скорее передавливают и дробят кости. Где шахта?

Прибке только вдохнул и зажмурил глаза. Затем, чтобы тут же завопить — еще одна фаланга его мизинца упала на землю.

— Стойте! Не надо! — закричал немец. — Я не Прибке!