Кубинец. Том II

Глава 6

Где-то в душе еще бурлил протест против включения Сони в группу. Почему-то вспомнилась песня про разбойника Разина, которого соратники укоряли словами «Нас на бабу променял», заставив невольно усмехнуться. То-то господин Герцог удивился бы, спой я это, причем безо всякого акцента. Весь мой предыдущий опыт восставал наперекор участию Сони.

Но разум глушил возражение рекомендациями, которые я только что услышал: «лучший специалист», «десятки ликвидированных врагов», «феноменальная память», «знание Аргентины», «навыки владения оружием». Понятно, что израильтяне действуют не в открытую, но тогда тем более абы кого не послали бы. Им голова Менгеле нужна, даже если добудут ее с нарушением законов другой страны.

Пиньейро молчал, показывая пример олимпийского спокойствия, а Герцог, напротив, казался почти удовлетворённым моей реакцией. Если бы не опыт дипломатической работы — точно улыбался бы. Словно он намеренно подстроил эту сцену, чтобы увидеть, насколько глубоко укоренились во мне предубеждения. Я попытался улыбнуться, но уголки губ, разбитые в недавнем финальном бою, отозвались болью. Пришлось изобразить лишь лёгкую гримасу. Соня продолжала смотреть на меня без единой эмоции, словно она прекрасно понимала все мои мысли. Видимо, такое недоверие оперативница встречала не первый раз.

Обсуждение деталей предстоящей операции, начавшийся сразу после знакомства, занял ещё добрый час. Говорил в основном Герцог, излагая общие принципы взаимодействия между нашими службами. Пиньейро лишь изредка вставлял свои комментарии, подтверждая или уточняя что-то. Соня молчала, иногда кивая или делая какие-то пометки в небольшом блокноте, который она достала из внутреннего кармана своей просторной рубашки. Я же следовал правилу «если говорят умные люди, лучше в их разговор не встревать», но мои мысли постоянно возвращались к этой хрупкой на вид, но, по словам Герцога, смертоносной женщине.

Когда всё оговорили, и встреча подошла к концу, мы поднялись из-за стола. Герцог, как всегда, оставался корректен. Он попрощался с Пиньейро лёгким кивком, а затем повернулся ко мне.

— Луис, — произнес он, протягивая руку. — Надеюсь, вы проявите себя.

Я пожал его руку. Она оказалась сухой и тонкой, с длинными пальцами. Затем Соня шагнула вперёд. Она тоже протянула мне руку, и я, застигнутый врасплох, ответил на рукопожатие. Её ладонь оказалась крепкой, почти мужской, с сильными, жилистыми пальцами. Тут её рукав чуть задрался, и я увидел их. Три цифры. Набитые синей краской, они располагались на внутренней стороне предплечья, чуть выше запястья. Пятерка, двойка, и четверка. Они выглядели растянутыми, словно набивались на совсем маленькой руке, которая потом росла вместе со своей хозяйкой. Теперь цифры смотрелись не такими чёткими.

Мой взгляд невольно задержался на татуировке. Лагерный номер. Символ братства ходячих трупов. Отголосок кошмара, который не мог себе представить ни один нормальный человек. Я понял, что предубеждения относительно её пола, роли в команде — всё это выглядит ничтожно на фоне пережитого ею. Соня почувствовала мой взгляд. Её глаза, до этого бесстрастные, на мгновение встретились с моими. В них осталась лишь какая-то холодная отстранённость. Оперативница ничего не сказала, просто медленно убрала руку. Я тоже промолчал, чувствуя, как внутри меня что-то переворачивается.

Мы вышли на улицу. Духота Гаваны не казалась такой уж невыносимой, как раньше. Мозг был занят другим. Я шёл рядом с Пиньейро к его джипу, стараясь сохранять внешнее спокойствие, но внутри меня всё бурлило.

Когда мы наконец сели в машину, я не выдержал.

— Амиго Пиньейро, — начал я, — кто будет руководить нашей группой?

«Борода», который уже завёл двигатель, усмехнулся. Он прикурил сигару, выпустив в открытое окно густые клубы дыма.

— Точно не ты, Луис.

Мои плечи опустились. Я ожидал такого ответа, но всё равно почувствовал укол разочарования. Он был прав, но в любом случае это задевало.

— Почему? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— У тебя нет опыта проведения таких операций, — спокойно объяснил Пиньейро. — И уж тем более ты не руководил отрядом. Ты, Луис, отличный боец, я знаю. И ум у тебя есть. Но это совсем другой уровень. Здесь нужны не только мускулы, но и хладнокровие, опыт, способность принимать решения в экстремальных условиях. Ты пока что не обладаешь всеми этими качествами. Когда-нибудь потом — да, я верю, ты сможешь. Но не сейчас.

— Надеюсь, это будет не Фунес, — выпалил я, не подумав. Слова сами вырвались наружу.

Пиньейро бросил на меня быстрый взгляд.

— И это не твоё дело, — его голос стал чуть твёрже. — Руководить будет тот, кто нужен для успеха операции. Хочу напомнить, у нас дисциплина. Приказ есть — выполняй.

Я понял, что продолжать этот разговор бесполезно. Пиньейро не менял своих решений. Оставалось лишь попытаться смириться.

Всю дорогу я молчал, но начальник не обращал на это внимания. Курил и даже что-то напевал себе под нос.

Когда мы вернулись на службу, Барба Роха меня не отпустил.

— Давай ко мне, надо кое-что оформить.

Сначала я подписал бланк обязательства о неразглашении. Я его даже не читал — этот был, наверное, во второй сотне таких же. Через мои руки проходили бумаги начальника, в которых секретов побольше, чем в Гаване жителей. Потом Пиньейро достал тоненькую папочку, а из нее — один единственный листочек. Текста на нем не очень много — всего пол страницы, вряд ли намного больше. Но когда я его прочитал…

— Наши израильские друзья поделились, — сказал Пиньейро.

— Это сильно облегчит дело, — пробормотал я, возвращаясь к началу.

— Если окажется правдой, — остудил мой пыл Барба Роха. — Ситуация меняется, агентов там не очень много, отследить всё невозможно. Интересующие нас персоны, — они витиевато обошел слово «люди» по отношению к нацистам, — могли уехать, умереть, поменять внешность, документы. Что угодно. Будь готов к разочарованиям, в нашей работе они неизбежны.

Я кивнул, но снова и снова перечитывал фразу: «Компактные места проживания бывших высокопоставленных нацистов имеются в Кордове (города Ла-Кумбресита и Ункильо), Мисьонесе и Санта-Крусе. Весьма велика вероятность нахождения Йозефа Менгеле в районе города Сан-Карлос-де-Барилоче».

— Где оно, это Барилоче? — спросил я. — Никогда не слышал о таком.

— Где-то здесь, — ткнул Пиньейро в карту Аргентины сильно на юго-запад от Буэнос-Айреса. Полторы тысячи километров.

— Четыре дня на поезде, — прикинул я.

— Бери неделю, не ошибешься, — хмыкнул Барба Роха. — Прямого сообщения нет, пару пересадок придется сделать. Но если ты считаешь, что далеко, можешь остаться в Гаване. Как-нибудь ребята и без тебя справятся.

— Хорошая шутка. Если надо, я и пешком дойду. А что ж так далеко забрались?

— Горы там, говорят, красивые.

Я поёжился. После лагеря повстанцев слово «красивый» рядом с горами в моей голове умещалось не очень.

Следующие дни превратились в бесконечную череду физических и душевных испытаний. Карлос, наш специалист по слежке, взял меня под свою опеку. Не напрасно я боялся этой части обучения. Он совершенно не знал жалости. Высокий, поджарый, с проницательными глазами, он двигался по городу бесшумно, словно призрак, способный раствориться в толпе. Его уроки оказались изнурительными.

— Луис, — объяснил он мне в первый же день, когда мы сидели в кафе, наблюдая за прохожими, — я не надеюсь сделать из тебя специалиста. На это пойдут годы тренировок. Но ты должен хотя бы научиться элементарным приёмам обнаружения и ухода от наблюдения. Если тебя поймают, то вся наша операция может оказаться под угрозой. А нам это не нужно. Но гораздо хуже, если ты притащишь за собой «хвост» и погибнет вся группа.

Его слова звучали логично, но их воплощение в жизнь оказалось настоящим адом. Мы с Карлосом наматывали километры по душным улицам Гаваны. Я учился замечать детали: одни и те же лица в толпе, припаркованные машины, на которые раньше не обращал внимание, незначительные, казалось бы, изменения в поведении людей. Он учил меня растворяться в потоке, сливаться с фоном. Входить в магазин, выходить из другого, перепрыгивать через заборы, чтобы срезать путь, бросаться в толпу. Мои ноги болели, мышцы ныли от постоянного напряжения, но Карлос не знал жалости. Он был неумолим, заставляя меня повторять одно и то же движение десятки раз, пока оно не станет идеальным.

Я чувствовал, как постепенно меняюсь. Мой взгляд стал острее, слух — более чутким. Вроде бы начал замечать то, на что раньше не обращал внимания: лёгкий блеск оптики в окне, незнакомый автомобиль, следующий за нами слишком долго, едва уловимый жест, которым люди передавали друг другу информацию.

Как-то Карлос отпустил меня на небольшой перерыв. Пожалел, может. Или ему самому понадобилось куда-то пойти, не знаю. Я решил зайти в маленький ресторанчик, чтобы выпить кофе и немного отдохнуть. И там, за столиком у окна, я вдруг увидел Соню. Она пила чай, держа чашку обеими руками, и смотрела куда-то вдаль, словно её мысли витали далеко от этого места. Перед ней стояла тарелка с недоеденным эклером.

Я подошёл к её столику.

— Ола, Соня, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо. — Приятного аппетита. Могу составить тебе компанию?

Она повернулась в мою сторону. Её глаза, глубоко посаженные, остановились на мне. В них я не увидел ни удивления, ни радости, лишь отстранённость, замеченная во время первой встречи.

— Привет, Луис, — ответила она. — Присаживайся.

Я сел напротив неё. Заказал кофе.

— Соня, — начал я, когда официант ушёл, — я… я хотел спросить о номере на руке.

Она не отвернулась, не покраснела, не выразила никаких эмоций. Лишь откусила кусочек порожного, сделала глоток и медленно поставила чашку на блюдце.

— Ты имеешь в виду татуировку? — спросила израильтянка.

— Да.

Она сделала глубокий вдох.

— А ты не мастер длинных вступлений, да? Это лагерный номер, Луис. Я побывала в немецком концлагере. Аушвиц. Наверное, не слышал о таком? Даже выговоришь вряд ли с первого раза.

— Я понял. Но…

— Почему ты спрашиваешь? — прервала она меня. — Это не имеет отношения к делу. Скоро четырнадцать лет, как я оттуда вышла живой.

— Имеет, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Мы охотимся за нацистскими преступниками. Я хочу понять, как далеко ты готова зайти.

Она посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнуло нечто, похожее на любопытство.

— Правда ли, что ты предложил идею этой операции? — спросила она, игнорируя мой вопрос

— Да, так и есть, — ответил я.

Соня кивнула.

— Я лично знакома с одним из списка нацистов, Луис, — призналась она, вроде бы тем же голосом, но в нём появилось какое-то почти неуловимое напряжение. — С Йозефом Менгеле.

Моё сердце пропустило удар. Менгеле. Ангел Смерти. Я с ним тоже немного знаком, только лучше помолчу об этом.

— Мы с братом попали в Аушвиц летом сорок четвёртого, — продолжила она, глядя мимо меня в окно, словно она видела там не прошлое, а будущее. — Ему было пятнадцать, мне — четырнадцать. Совсем ещё детьми. Нас разлучили сразу же. Брата отправили на работы, а меня… меня скоро поместили в барак, где проводили опыты над людьми. Менгеле часто приходил туда. Он был очень… внимательным. Он смотрел на нас, словно мы не люди, а какие-то насекомыми.

Её голос не дрогнул. Не было ни единого намёка на надлом. Она говорила так, словно рассказывала о чём-то обыденном. Натуральный робот.

— Мой брат погиб, Луис, — она продолжила, и тут её голос стал чуть тише, едва слышным. — Я не знаю, как и где. Просто однажды его не стало. Сказали, сгорел в лихорадке за пару дней. Подозреваю, что его чем-то заразили. А меня спасла гречанка. Она была старше, сильная женщина. Однажды ночью, когда я громко стонала от боли, она оторвала доску со стены барака и вытащила меня наружу. Помню, как она тащила меня по грязи, прятала в какой-то яме. А потом… потом я очнулась в другом бараке, они выхаживали меня и скрывали. Совершенно чужие люди. Никого из них я не видела после освобождения. Мы там не обменивались адресами, знаешь ли. Так что мотивации участвовать в операции у меня на всех остальных хватит.

Она замолчала, снова уставившись в окно. Её лицо не выражало никаких эмоций. Лишь холодная, бесстрастная маска. Я не мог ничего сказать. Мои слова застряли в горле. Вся моя прежняя неприязнь, все мои глупые предубеждения исчезли, растаяли как дым. Я видел перед собой не просто женщину, а выжившую. И её история была намного страшнее любой моей потери.

Через несколько дней, когда я вернулся со очередной изнуряющей тренировки с Карлосом, меня вызвал Пиньейро. Он сидел за своим столом, сосредоточенно перебирая какие-то бумаги.

— Луис, — сказал он, поднимая на меня взгляд. — У меня для тебя новости. Через неделю ты вылетаешь в Буэнос-Айрес.

Я моргнул. Неделя? Так скоро? Мне сделают заграничный паспорт⁇

— Я?

— Не только ты. Вся сборная по боксу.

— Но… как? — переспросил я. — Тренер Сагарра ничего не говорил о международных соревнованиях.

Барба Роха усмехнулся.

— Сагарра ничего не знает. Это будет прикрытие, Луис. Способ получить аргентинскую визу. Боксёрские соревнования — идеальная легенда. Легко объясняется цель приезда, срок пребывания, переезды…

— Значит, мы летим в Аргентину?

— Да. А пока… на неделю до отъезда ты получаешь отпуск. Отдохни, наберись сил. Тебе это понадобится.

Моё сердце забилось сильнее. Неделя с Люсией. А потом… Аргентина. Менгеле. Всё становилось реальным.

Люсия, конечно, обрадовалась. Мой отпуск оказался для неё неожиданным подарком. О причине она не спрашивала, а я отложил известие об отъезде на потом. Мы решили провести его спокойно, наслаждаясь Гаваной, морем и друг другом. Проводили дни на пляже, греясь под щедрым кубинским солнцем, купаясь в тёплых водах океана. Вечерами мы гуляли по узким улочкам Старой Гаваны, вдыхая ароматы жареного мяса, кофе и свежих цветов, наслаждаясь музыкой, доносившейся из открытых дверей баров. Лёгкие непринуждённые разговоры о будущем и мечтах. Я старался не думать о предстоящей миссии, о Менгеле, о Фунесе. Просто жить моментом.

Однажды вечером, гуляя по городу, мы проходили мимо танцевального зала. Изнутри доносилась знакомая мелодия сальсы, шум шагов, смех. Я невольно остановился. В памяти всплыли образы Сьюзи, её улыбка, движения в танце. Я смотрел на ярко освещённые окна, вспоминая тот вечер, когда мы впервые были вместе.

Люсия заметила мой взгляд и слегка сжала мою руку.

— Луис, — спросила она с каким-то волнением. — Хочешь пойти потанцевать?

Я посмотрел на Люсию. Её взгляд выражал лишь лёгкое любопытство.

— А ты? — спросил я.

Она кивнула.

— Да. Почему бы и нет? Пойдём.

Мы вошли в дансинг. Музыка мгновенно захватила нас. Люди кружились в вихре сальсы, их тела двигались в едином ритме. Люсия, как оказалось, прекрасно танцевала. Её движения были грациозными, лёгкими, полными страсти. Мы провели там несколько часов, забыв обо всём на свете, смеясь, кружась в этом вихре музыки и движения.

После танцев, когда мы уже возвращались домой, я почувствовал, что настало время. Слова Хемингуэя о выборе пути, о влиянии на тех, кто рядом, снова всплыли в памяти. Я не мог избежать ответственности.

— Люсия, — начал я, когда мы уже шли по пустынной улице. — Я должен тебе кое-что сказать.

Она повернула ко мне голову:

— Сначала я.

Мы остановились.

— Говори.

— Я беременна.

— Что⁈

— Задержка уже почти месяц.