Сержант Рылеев уходил на дембель. Древний военный автобус недовольно фырчал, испуская клубы сизого дыма. Возле него толпились провожающие. «Духи» кучковались у казармы, с завистью наблюдая за уезжающим в далёкую гражданскую жизнь сержантом.
— Везёт Рылееву! Послезавтра уже дома будет! — сказал рядовой Гунько.
Кузьма Соколов поддержал разговор:
— Хорошо служил. В нулевую партию уходит!
— Ничего! Все там будем! — усмехнулся Мишка Медведев.
Гунько вздохнул:
— Очень смешно! Мне вообще порой кажется, что я фиг когда уволюсь! Буду всю жизнь здесь…
— Кому ты тут нужен? — ответил Мишка.
Рядовой Кабанов с надеждой пробормотал:
— Ничего! Вот Рылеев ушёл, может, вздохнём свободнее…
Внезапно сзади раздался насмешливый голос сержанта Прохорова:
— Только лёгкие не порвите!.
«Духи» дружно обернулись. Прохоров покачал головой, демонстрируя крайнее неудовольствие:
— Вздохнут они!. Чё курим? Работы нету?!
Гунько робко заикнулся:
— Так это… Провожаем!
— Без вас проводят! Я теперь ваша мамка! Бегом в казарму! — гаркнул Прохоров.
Дружный коллектив «духов» с топотом исчез в расположение второй роты. Дверь казармы со стуком захлопнулась. Рядовой Кабанов прислонился к стенке, пытаясь отдышаться, и с ужасом спросил:
— Так это что, он теперь вместо Рылеева?
Мишка Медведев хмыкнул:
— Ну да… Поменяли… Рыло на мыло!
Раздача оружия протекала в атмосфере деловитой суеты.
Младший сержант Фомин стоял возле ружпарка и истошно вопил:
— Э, народ! Ещё раз повторяю: караул — получать оружие!.
Из ружпарка выскочил рядовой Гунько с автоматом. Из коридора примчался Кабанов, всем своим видом извиняясь за опоздание. Фома отвесил ему подзатыльник.
— Я что, это, по пять раз повторять?! Построение через двадцать минут!.
Пока личный состав суетился, готовясь к построению, от казармы отделились три фигуры с автоматами. Медведев, Соколов и Гунько с заговорщицким видом нырнули в кусты.
— Ну что, погнали! У нас — двадцать минут… — шепнул Мишка.
Троица стремительно рванула к ближайшим деревьям…
Неподалёку от складов они остановились.
Медведев скомандовал:
— Вот здесь в самый раз! Давай автомат… Доставай форму!
Из небольшого пакета появился дембельский китель с аксельбантами и значками во всю грудь. Мишка достал из-за пазухи фотоаппарат-мыльницу. Он прицелился в переодевшегося Кузьму.
— Ну-ка скажи — «чи-и-из»!
Тот спросил, застёгивая пуговицы:
— Батарейки вставил?
— Автомат возьми нормально! — прикрикнул Мишка. — Батарейки…
Он быстро защёлкал фотоаппаратом, фиксируя Кузю в живописных позах… Ещё через три минуты дружная троица вынырнула из кустов возле казармы. Они с невозмутимым видом засели в курилке и принялись ждать построения.
Капитан Зубов посмотрелся в зеркало. Оттуда на него уставился мрачный тип с красными заспанными глазами. Он мрачно пробормотал:
— Третью ночь уже не сплю…
Сержант Прохоров кивнул:
— Понятно, проверка…
— Ни хрена вам не понятно! — доходчиво объяснил ротный. — Дочка плохо спит. Плачет всю ночь. С женой по очереди качаем. Может, заболела чем? — Он поглядел на подчинённого и сменил тон. — Кстати, а где прапорщик? Почему я Шматко не вижу?!
Прохоров с готовностью доложил:
— Старшина звонил. Сказал, мигрень у него.
Зубов округлил глаза и, повышая голос, переспросил:
— ЧТО-О у него?
Фома коротко пояснил:
— В общем, болеет он…
Прапорщик Шматко в халате и с сигарой сидел на кухне. Маша ушла за молоком. Он открыл шампанское, готовясь к встрече, и со вкусом выпустил дым. Хлопнула входная дверь. Шматко плотоядно зарычал:
— Любимая, ты обрекла меня на долгую разлуку! Мы не виделись целых десять минут! Ты должна мне десять поцелу!.
Он стремительно распахну дверь и смолк. В прихожей стояла Машина мама с дорожной сумкой! Прапорщик сделал два шага назад и сел на табуретку. Сигара прилипла к углу рта, продолжая источать струйку дыма.
— Анжела Оле… говна… — выдавил Шматко. — А вы не в командировке?
Мама обвела взглядом кухню.
— Раньше вырвалась… А Маша где?
— Маша? В молоке… За магазином… То есть в магазине… за молоком!
— Я вижу, у вас всё серьёзно? — поинтересовалась Анжела Олеговна, явно намекая на обнажённые ноги прапорщика.
Он энергично закивал:
— Очень! Очень серьёзно! Вы не подумайте, что я там какой- нибудь… Я вашу Машу того… Люблю! И мы… Даже поженимся!
Мама изумлённо приземлилась на соседнюю табуретку. Она машинально взяла бокал с шампанским и залпом осушила его, даже не поморщившись.
— Наконец-то… — прошептала она. — Как вам сигары? Нам знакомые подарили.
Шматко наконец вытащил сигару изо рта.
— Хорошие, — ошалело пробормотал он. — Я вообще-то не курю…
Но могу бросить!
— Налейте ещё, — попросила мама.
Она взяла дымящуюся сигару и с наслаждением затянулась.
Прапорщик, продолжая пребывать в полуобморочном состоянии, вопросительно промычал:
— А вы… э…
Мама легкомысленно отмахнулась.
— Что? Ах, это… Это я Машино объявление сочиняла. Без вредных привычек… и всё такое! На самом деле мы нормальные люди. Просто ей не везёт. Всё время какие-то алкаши вешаются. Я сама сильно обожглась. Машин отец… она его не помнит… Выпейте со мной!
Шматко пробормотал:
— Конечно, конечно, — и взял второй бокал.
— Я считаю, что мужчина должен всё нести в дом. Вот как вы, например… А мой бывший всё из дома вынес, — сказала Анжела Олеговна и всхлипнула от избытка чувств. — Моё последнее пальто пропил… С норковым воротником! Самое дорогое, что у нас тогда оставалось. Машенька так любила с воротником играться. Мягкий такой, на солнышке блестит…
Неожиданно на пороге появилась Маша. Она заметила слёзы на маминых глазах и бросилась к ней:
— Мама, что с тобой?!
— Ничего-ничего, Машенька, не волнуйся, — успокоила её та. — Просто Олег Николаевич сказал, что вы решили пожениться… и… я растрогалась…
Маша поражённо выдохнула:
— Как?
Олег Николаевич замотал головой, отчаянно жестикулируя:
— Да-да! Помнишь? Вчера решили… И ты согласилась! Помнишь?.
— Не знаю, не знаю! — с улыбкой ответила она.