Курс молодого бойца

Глава 4

Рядовой Вакутагин был представителем народов Крайнего Севера.

Так сказать, их послом доброй воли в Российской армии. Никакого дискомфорта от военных порядков он не испытывал — его раскосые глаза неизменно лучились добродушием и готовностью к выполнению приказа. Единственный минус заключался в тугом освоении учебной программы. Простодушный сын Севера никак не мог вникнуть в хитроумные параграфы устава, хотя читать умел. Вроде бы…

Во второй роте сержанты подтягивали отстающих лично.

Вакутагину в наставники достался младший сержант Фомин — с особо ответственным персональным заданием: подготовить из него образцового дневального по роте. Фома к делу подошёл творчески.

После тридцатого прочтения вслух обязанности дневального Вакутагин выучил на твёрдую тройку. Следующим этапом стало изучение воинских званий. Прежде чем начать ликвидацию безграмотности, младший сержант спросил с затаённой надеждой:

— В званиях разбираешься, оленевод?

— Я не разбираешься! — бодро отрапортовал Вакутагин, порождая в трепетной душе Фомы зелёную тоску.

— О-о… Тяжёлый случай с нашей коровой! — страдальчески простонал младший сержант. — Что, Вакутагин: вышел из тайги за солью — а тебя в армию забрали?

— Никак нет, товарищ младшая сержант. У нас — тундра!

— Один хрен. А ты знаешь, что будет, Вакутагин, если ты с тумбочки неправильную команду подашь?

— Никак нет, товарищ младшая сержант!

Фома удручённо покачал головой:

— Не младшая, а младший!! Значит, так. Запоминай, а лучше зарисовывай. Одна полоска и две звёздочки это у нас кто?

— Лейтенант.

— Правильно. А три звёздочки?

К вечеру прогресс в образовательном процессе стал заметен.

Оказалось, что, вопреки всеобщему заблуждению, Вакутагин умеет писать и рисовать. Фома диктовал с выражением, стараясь завершить обучение до отбоя: — …А две полоски и большая звезда — майор!. Рисуй, рисуй, Вакутагин, это тебе не оленям рога пилить…

— Зачем рога пилить?

— Откуда я знаю?! Рисуй давай! Две полоски и две большие звезды — подполковник. Нарисовал? Зубри. Полчаса даю, время пошло!

Вакутагин задумался и спросил:

— А три звезды?

Вопрос настиг товарища младшего сержанта на пороге учебного класса. Фома, последние два часа мечтавший о перекуре, тоскливо зарычал и досадливо отмахнулся:

— А три звезды… к нам не заходят!

Вакутагин осмыслил полученную информацию, нарисовал на листке полковничьи погоны и подписал: «К нам не заходит».

Такое ответственное дело, как составление письма потенциально неверной невесте, требовало профессионального подхода. А профессионализм следовало оплачивать. Сержант Рылеев порядок знал. Поэтому по дороге в штаб они с несчастным Кузей предварительно посетили чайную. После чего в руках у потенциально брошенного жениха появилась бутыль лимонада и промасленный кулёк с пирожками.

Рядовой Звягин выполнял в штабе обязанности писаря. Его тяжёлая ратная служба протекала в закутке с письменным столом и настольной лампой. Стол был завален бумагами, писанина за полтора года надоела Звягину до рвоты, зато марш-броски и рытьё окопов проходили без его участия.

Рылеев убедился, что начальства поблизости не наблюдается, и проник в закуток Звягина. Тот сидел, склоняясь над пухлой стопкой документов, и быстро строчил очередной план занятий.

— Привет Герцену! Рука ещё не отсохла? — добродушно подколол его сержант.

— Привет, Рыло! Язык ещё не отсох? — парировал писарь.

— О! Вижу, в форме.

— Стараюсь.

Решив, что обмен приветствиями закончен, Рылеев наклонился над столом.

— Короче, дело есть. Письмишко черкануть надо.

Звягин вальяжно откинулся на спинку стула.

— Ну, у меня цены реальные. Ты знаешь…

Рылеев обернулся к Кузьме:

— Давай.

Кузя поставил на стол лимонад и пакет с пирожками. Звягин принюхался:

— С чем?

— С яйцом и рисом, — пробормотал Кузьма.

— Ладно, сойдёт, — снисходительно буркнул Звягин. — Так, что там за письмо?

Рылеев похлопал подчинённого по плечу.

— Классика жанра. Моего бойца, понимаешь, невеста кинула… на присягу забила.

— Понятно, — скучно прокомментировал Звягин вопиющий факт Кузиной биографии. — И как звать бабу?

— Какую? — непонимающе вскинулся тот.

— Твою! — пояснил писарь, взяв ручку и приготовившись записывать.

— Баба Нюра, — растерянно ответил ему Кузьма Иванович, напрочь потеряв нить беседы.

Сержант Рылеев хохотнул и пришёл на помощь:

— Как невесту твою зовут, тормоз?!

— А-а… Варя.

Звягин сделал пометку на чистом листе и спросил:

— А богатыря как величать?

Рылеев снова хлопнул Кузю по плечу:

— Кузьмой нарекли!

Звягин сделал ещё одну пометку и поинтересовался:

— Как писать будем?

Сержант заботливо посмотрел на несчастного новобранца и пожал плечами:

— Ну, как ты умеешь… Первый раз, что ли?!

— Ладно. Послезавтра вечером зайдёшь.

Кузьма шмыгнул носом:

— А пораньше никак?

Звягин открыл верхний ящик стола и сгрёб туда бумажку с пометками. Его палец сделал полукруг перед носом Кузьмы и энергично указал на толстую стопку таких же бумажек.

Писарь ехидно улыбнулся:

— Слышь, ты… внук бабы Нюры! Думаешь, тебя одного бабы кидают?!

Рылеев кашлянул, прерывая диалог:

— Ну всё, Кузя, иди…

Дождавшись ухода подчинённого, сержант с намёком посмотрел на Звягина и вежливо поинтересовался:

— Ну так что, всё?

Тот уткнулся в бумаги, демонстрируя абсолютную занятость, и кивнул:

— Всё.

Но Рылеев уходить не собирался. Он сделал шаг к столу и напористо переспросил:

— Точно?!

— А-а-а, да! — спохватился Звягин, широким приглашающим жестом раскрывая кулёк с пирожками…

Заступление рядового Вакутагина в наряд по роте не предвещало ничего необычного. Сын тундры нёс службу бодро и ничем не отвлекаясь. Ближе к вечеру он понял, что необходимости стоять неподвижно нет, и расслабился. Рядом с тумбочкой дневального висел стенд с описанием оружия вероятного противника. Вакутагин посмотрел по сторонам. Народ занимался своими делами, не обращая на него внимания. Стенд манил красочными картинками, стоять было скучно… И Вакутагин повернулся спиной к двери.

Как всегда в таких случаях именно в эту минуту у командира части возникло срочное дело. И именно во второй роте! Полковник Бородин вошёл в подразделение и остановился, по многолетней привычке дожидаясь команды: «Смирно!» Вакутагин продолжал изучать стенд с картинками, не реагируя на шум за спиной. Бородин поднял правую бровь. С одной стороны, нарушение устава было налицо. С другой — боец, изучающий вероятного противника, заслуживал поощрения. Не решив, что делать, полковник негромко позвал:

— Солдат!

Вакутагин вздрогнул, испуганно обернувшись. Увидев офицера, он добросовестно гаркнул на всю роту:

— Смирна-а!!

И тут его взгляд упал на полковничьи погоны. Раскосые глаза округлились, и Вакутагин вытащил из кармана заветную бумажку с записями. Прочитав последнюю строчку, дневальный по роте расслабился, усмехнулся и добродушно сказал:

— А не, не смирно! К нам такие не заходят…

От возмущения усы Бородина встали дыбом. Такой наглости в свой адрес он не видел за всю службу! Лицо полковника стремительно покраснело. Разрушая вечерний покой, тишину разорвал бешеный рёв:

— ВСПЫ-ЫШКА-А!!

От командного баса командира части дрогнули стёкла. Все, кто был в казарме, невзирая на срок службы и звания, рухнули на пол, закрывая голову руками. Двери канцелярии распахнулись, и оттуда выскочили капитан Зубов с Фоминым.

— Команда касается всех!! — снова взревел Бородин.

Капитан и младший сержант упали, как сбитые мишени на стрельбище. В помещении воцарилась мёртвая тишина. Бородин посмотрел на беспорядочно валяющиеся тела и удовлетворённо хмыкнул, мгновенно остывая. Он погладил усы и спокойным голосом спросил:

— Ну, где тут у вас командир роты?

Зубов вскочил, отряхивая китель:

— Я, товарищ полковник!

Бородин как ни в чём не бывало озвучил причину своего внезапного прибытия:

— Слушай, Зубов, мне срочно дырокол нужен. У тебя есть?

— Так точно, товарищ полковник!

— Тащи!

Зубов метнулся в канцелярию и выскочил обратно с дыроколом, словно выполнял какой-то замысловатый норматив. Командир части придирчиво осмотрел инструмент:

— Рабочий?

— Так точно!

Бородин довольно усмехнулся, направляясь к выходу. В дверях он обернулся и по-отечески попросил:

— И научи своих солдат в званиях разбираться…

Младший сержант Фомин, продолжая укрывать голову от «вспышки», процедил сквозь зубы:

— Ну, Вакутагин, вешайся!.

Дальнейшее воспитание дремучего Вакутагина снова пало на младшего сержанта Фомина. То есть пострадали оба.

Метод воздействия ротный определил сразу после ухода Бородина и краткого разбора залёта. Ползать в чистом кителе по полу, как солдату-первогодку, капитану Зубову не понравилось. Поэтому Вакутагин получил в руки швабру. А Фома — «Военную энциклопедию».

И два наряда. Чтобы хватило времени на обучение.

Младший сержант сел на табурет посередине казармы и открыл книгу…

К исходу суток полы в подразделении сияли чистотой. Вакутагин тоже блестел. Только от пота. Фома по-прежнему сидел у него над душой:

— Так. Три полоски и два ромбика… это кто?

— Лейб-майор.

— Правильно, Вакутагин. А две полоски и звёздочка?

— Капрал.

— Молодец. Армию Гватемалы мы выучили… Ты драй, драй.

Паркет должен блестеть как слюда.

— А это что такое?

— Не перегружай мозги, Вакутагин. Переходим к вооружённым силам Зимбабве…

Олег Николаевич Шматко своей фамилией гордился. У него в роду были сплошные казаки. И даже атаманы. А вот званием своим он не гордился, поскольку был прапорщиком. Он служил старшиной второй роты. И сильно мечтал стать офицером. Чтобы командовать взводом. Потом — ротой. Потом… Дальше мечты Шматко не распространялись.

Для получения офицерского звания прапорщику необходимо было высшее образования. Без диплома лейтенантские погоны не давали.

Олег Николаевич предпринял решительные меры и поступил на заочное отделение технологического института. Благо, ректор оказался мужиком понимающим. Стоило занести ему пухлый конверт с денежными знаками и… мечта Шматко стала ближе.

До пятого курса прапорщик докатился как по маслу. В смысле — регулярно подмазывая ректора. Но тут случилась беда! Понимающего мужика взяли и посадили в тюрьму. Якобы за взятки. Новый ректор от пухлых конвертов отказывался с ужасом. Поэтому у Олега Николаевича возникли сложности. Пришлось ему засесть за учебники. В учебниках были какие-то цифры. Прапорщик потерял сон и аппетит.

Он сидел ночами, решая примеры и задачки, как последний ботаник.

Сроки сдачи контрольных пролетали незаметно. А Шматко заметно пролетал мимо высшего образования…

Когда до отправки заданий в институт осталось три дня, он не выдержал. Гениальная мысль родилась внезапно. В работе над учебниками нужен был помощник! Естественно, кто попало не годился.

Олег Николаевич подумал и вызвал в каптёрку сержанта Рылеева. Как самого опытного и проверенного кадра. Рылеев к получению высшего образования отнёсся ответственно.

Но его математических способностей хватило ровно на овладение калькулятором «Электроника». На чём и порешили — работа в каптёрке закипела.

— Так! — азартно шептал прапорщик. — Подели 128 на 4! — 32! — отчаянно вскрикивал Рылеев. — 32? Странно! — чесал затылок Шматко…

Апогей наступил в полночь. Олег Николаевич вывел какую-то формулу.

— Ну-ка возьми корень из сорока пяти, — попросил он.

Сержант Рылеев прошёлся пальцами по кнопкам калькулятора, добывая ответ.

— Шесть, запятая, семь ноль восемь два ноль четыре!

Прапорщик вписал цифру в тетрадь и скомандовал, входя в раж:

— А умножь это на косинус шестидесяти градусов!

И тут Рылеев задал страшный вопрос:

— Умножить на… А чему равен косинус шестидесяти?

— Это ты у меня спрашиваешь?! Посчитай! — отмахнулся Шматко.

Но Рылеев успел изучить все кнопки на «Электронике». Косинуса там не было однозначно.

— Так это надо калькулятор другой… Инженерный! — догадался он.

— А этот какой?

— Не знаю… Отечественный…

Олег Николаевич расстроился:

— Ну а со школы ты что, не помнишь?. Косинус шестидесяти!. Ну, это же… Что-то до боли знакомое…

Рылеев кивнул и промолчал. Они посидели в тишине, размышляя о коварной науке математике. Потом прапорщик на всякий случай спросил:

— Слушай, у тебя есть знакомые инженеры?. С калькулятором?.

И тут Рылеева осенило. В поиске косинуса нужен был помощник!

Он встал и чётко доложил:

— Нет. Но у меня есть получше!

Через десять секунд по казарме полетела команда:

— Рота-а, подъём!.

Рылеев прошёлся перед строем. Рота, конечно, построилась. Но продолжала спать. Только стоя. Сержант с тоской посмотрел на свою расстеленную койку. Если бы не высшее образование старшины, он мог мирно дрыхнуть на мягкой подушке. Сержант вспомнил, зачем поднял личный состав, и рыкнул:

— Смирно! Математику в школе все учили?!

Нестройный хор зомби послушно промычал:

— Так точно…

— Рылеев бодро объявил:

— Вот и здорово! Значит, так… Дальше спать будет только тот, кто знает косинус шестидесяти!

— Чего шестидесяти? — не понял Кабанов.

— Градусов! — ласково пояснил сержант.

— Шестидесяти градусов не бывает. Только сорок! — сонно пробормотал Гунько.

По строю пополз смешок, вялый, как сухофрукт в компоте.

— Хорошо смеётся тот, кто смеётся утром! — честно предупредил Рылеев. — Шевелим соображалкой!. Вы ж недавно со школы! Вас среди ночи подними, вы должны помнить косинус шестидесяти!

Народ немного помолчал, с тихой незлой грустью вспоминая школу. И вдруг как-то случайно проснувшийся Кузьма Соколов пробормотал:

— Вроде одна вторая получается…

— Что?! — недоверчиво переспросил сержант.

— Вроде одна вторая получается… — пояснил Кузьма Иванович.

Рылеев подошёл и остановился напротив.

— Что значит вроде?

— Ну… если в равностороннем треугольнике провести высоту… получится два прямоугольных треугольника. Так косинус угла в 60 градусов будет равнее отношению длины прилежащего катета к длине гипотенузы. То есть одной второй.

Сержант впал в глубокую задумчивость. Полученная информация искала место в его дремлющем мозгу. Таких премудростей не было даже в уставе. Наконец он кивнул:

— Молодец, Соколов! Я же говорил — кто-то должен помнить!

Соколов, отбой! А остальным не расслабляться! Думаем, думаем!

Рылеев аккуратно почесал затылок, чтобы не рассыпать добытые знания, потом развернулся и зашагал в каптёрку. Кузьма посмотрел ему вслед и сел на кровать.

Рядовой Ходоков с завистью прогундосил, вроде как выражая общее мнение:

— Что, Сокол, самый умный, да?

Мишка Медведев покачал головой, прекращая недовольный гул коллектива:

— Спокойно, мужики. У него за школу золотая медаль, между прочим!.

Среагировать на новую информацию никто не успел. Сержант Рылеев торопливым шагом вернулся в расположение. Рота привычно вытянулась по стойке «смирно». Рылеев дошёл до середины строя и спросил:

— Соколов, ещё не спишь? Одевайся, пошли!.

Кузьма попытался найти логику:

— Товарищ сержант, вы же сказали, кто знает, будет спать…

Логика не нашлась. А сержант разозлился:

— Хватит языком чесать! Одевайся быстрее! — прикрикнул он и повернулся к строю. — А вы что встали?! Всем отбой, быстро!

Предъявление Соколова старшине роты произошло торжественно.

Рылеев подтолкнул знатока косинусов в спину и сказал:

— Вот он… Пифагор!

Студент Шматко поднял вконец одуревшую от математики голову и вкрадчиво произнёс:

— Садись, Соколов! Ты, говорят, в математике разбираешься?

Глянь-ка вот такую задачку… — Он протянул Кузьме учебник. — Я-то её уже решил, просто хочу посоветоваться… Здесь как лучше — на два или на три делить?.

Кузя протёр заспанные глаза, прочитал условие задачи и честно признался:

— Здесь вообще-то надо строить функцию и искать производную…

Странные незнакомые слова прапорщика не смутили. Он невозмутимо моргнул и заявил:

— Да?! Я так и думал! — Он мотнул головой в сторону Рылеева. — Я же тебе так и говорил! — Олег Николаевич оживлённо потёр руки: — Ты, соколов… Подожди, как тебя?.

— Кузьма.

— Ты, Кузьма, лучше на бумаге всё это напиши…

К утру основная масса контрольных была решена. На столе выросла аккуратная стопка листков, готовых к отправке. Рядом с ней, на калькуляторе «Электроника», лежала голова Рылеева с открытым ртом.

Сержант спал, пуская слюни на высшую математику. — …Поскольку первая производная здесь равна нулю, а вторая больше нуля, в этой точке — экстремум. А значит, у функции минимум… — упорно бубнил Кузьма Иванович.

Шматко, даже не пытаясь прислушаться, улыбнулся до коренных зубов, как крокодил, сожравший ботаника:

— Ну, Соколов, ты… ты… Ты просто находка! Слушай, у меня к тебе есть предложение! Через год-полтора я буду офицером. Так я тебе устрою такую сладкую жизнь: увольнения, без дежурств, короче лафа.

Но! Мне нужно сдать ещё две сессии, и ты…

Кузьма автоматически произвёл вычисления и выдал результат:

— Товарищ прапорщик, через полтора года у меня уже дембель будет…

Старшина озадаченно почесал затылок:

— Ну да… — потом ляпнул, не особо задумавшись: — А вдруг к тому времени срочную три года сделают?! — Он посмотрел на часы и спохватился: — Ладно, по-любому… разберёмся! Иди уже спать! Подъём через полчаса…

Утро следующего дня началось с сюрприза. Невыспавшийся Кузьма сидел на табуретке и вяло тёр бархоткой бляху на ремне. Глаза у него слипались. Но стоило прикрыть их веками, как перед ними начинали назойливо толкаться интегралы. И вдруг над ухом раздался радостный голос:

— Ну что, Кузя, танцуй!

Он поднял голову. Сержант Рылеев стоял, прислонившись к стене, и многозначительно помахивал сложенным вчетверо листком бумаги. Кузьма моментально проснулся и вскочил.

— Мне письмо? От Вари?

— Нет, Варе от тебя! Держи. Я читал — плакал…

Кузьма взял листок, развернул и прочитал: «…Пока ты, лахудра, утоляешь свою похоть на гражданке, я грызу зубами землю, защищая Родину. А ты в танке горела? Тебе броня за шиворот капала?.»

Рылеев показал большой палец:

— Супер! Мне особенно вот это место нравится: «Извини за неровный почерк, пишу на спине убитого товарища». Звягин — красавец!

И откуда у него только в башке всё это?!

— А вот это вот зачем: «Приеду — урою!»? — растерянно спросил Кузьма.

Сержант пристально всмотрелся в его лицо, перекошенное от недоумения, и понимающе протянул:

— О-о-о… Смотрю, ни хрена ты в бабах не разбираешься. Мы в прошлом году одному из пятой роты такое же накатали — через два дня стояла на КПП, сопли вытирала!

Недоумение на лице рядового Соколова переросло в обиду:

— Не-е… Варя не такая! Я же её…

— Это не ты её. Это она тебя! — не дослушав, рявкнул Рылеев. — Не нравится — пиши сам! Стараешься, стараешься для этих уродов… Боец, почему бляха не начищена?!

Кузьма непонимающе уставился на свою бляху.

— Так чищу…

Сержант Рылеев, раздражённый непониманием, припечатал:

— Хреново чистишь! Через пять минут чтоб блестела! Время пошло…

Каждый сам кузнец своего счастья. Бляху рядовой Соколов, понятное дело, начистил до зеркального блеска. Но бред, состряпанный Звягиным, отправлять отказался наотрез. Зная Варю, он не сомневался, что такая ахинея её попросту убьёт. Вместе с любовью. Кузьма засел в бытовке, разложил бумагу на гладильной доске и принялся сочинять письмо самостоятельно. Периодически сверяясь со звягинским вариантов, чтобы не впасть в военный маразм и обходясь банальным «скучаю», «люблю» и «навеки твой»… Получилось далеко не так колоритно, как в первоисточнике, зато намного душевнее…

Через час напряжённой работы он поставил подпись и удовлетворённо улыбнулся. Внезапно в бытовку вошёл прапорщик Шматко, собственной персоной. Кузьма вскочил, машинально пряча оба письма за спину. Старшина бодро взревел:

— Что, Кузя, задачки решаем?!

— Никак нет! Я это… Письмо пишу, — немного застенчиво ответил рядовой Соколов.

Прапорщик понимающе хохотнул:

— Что, любовь-морковь?

— Ну…

— Понимаю, — мечтательно закатил глаза Шматко. — У меня, помню, тоже была… Глаза голубые-голубые, и вот такая… — Он вдруг заметил напряжённый взгляд Кузьмы и заторопился. — Ну ладно, это уже детали! Я в город еду, на почту — контрольную послать. Давай письмо, там брошу — быстрей дойдёт.

— Я сейчас! — радостно воскликнул Кузя. Он положил в конверт сложенное письмо и быстро написал адрес…

После ухода старшины в бытовку заглянул Мишка. Старый друг взглянул на письменные принадлежности, разложенные по гладильной доске:

— Ну что, сварганил тебе писарь послание?

— Ага. Такую поэму накатал… — Кузя вытащил из кармана сложенный листок. — На, почитай!

Мишка развернул послание и пробежал по нему глазами. Потом задумчиво кашлянул:

— Кхм… А что, мне нравится. Покруче, чем у Акунина. Такое ощущение, что не ты, а он её любит.

Такой оценки Кузьма от него никак не ожидал.

— Ты что, издеваешься? — настороженно спросил он.

Мишка непонимающе ткнул пальцем в письмо:

— Нет! Ну вот же: «Милый мой Вареник, я помню всё, что ты говорила мне в тот день, и какие были у тебя глаза…»

Кузьма не дал ему дочитать, резко выхватив листок. Он уставился на ровные строчки, не веря своим глазам, потом глухо застонал: — Ё-моё! — Он сорвался с места и пулей вылетел из казармы.

Мишка немного поразмышлял ему вдогонку и неизвестно зачем произнёс:

— Да-а… Прежде чем крутить любовь, научись крутить портянки…

Он неторопливо снял форму, положил штаны на гладильную доску и включил утюг. Гладить не хотелось. И вообще измученное тело просило покоя. Оно желало отдыхать, а не махать утюгом. Однако заступать в наряд в мятой форме было нельзя. В таких случаях сержанты проявляли полное непонимание, удваивая количество нарядов. И тут, прерывая мучительные Мишкины раздумья, в бытовку вошёл Кабанов. Он тоже собирался привести себя в порядок, поэтому был в одних трусах. Форму Кабанов держал в руке.

— Гладиться? — спросил его Мишка.

— Да. И ещё подшиться надо, — бодро ответил тот, явно не испытывая терзаний по поводу предстоящей работы.

Внезапно у Мишки возникла удачная мысль. Во всяком случае, так ему показалось. До конца он её додумать не успел, а язык уже сам шевельнулся, выдавая следующую фразу:

— Эти тоже погладь! — Мишка показал на свои штаны, лежащие на доске.

Кабанов озадаченно моргнул:

— А чё это я должен твои брюки гладить?

— Чё-чё!. Сержант приказал! Его это брюки! — вдруг уверенно брякнул Мишка.

— Точно сержанта?

— Да точно, точно! Я бы тебе свои не доверил!

Кабанов наморщил лоб:

— А твои где?

— Мои? Постирал. Сохнут, — выкрутился Мишка.

Кабанов немного постоял в нерешительности, всё ещё сомневаясь. Потом уточнил:

— А чего он сам не принёс?

Но Мишка уже почувствовал, что дело сделано.

— Ага! Станет он днём перед салагами в трусах рассекать. Смотри, моё дело приказ передать! — Он деловито направился к двери.

Кабанов взял утюг, собираясь гладить. Но тут в бытовку зашёл сержант Рылеев, собственной персоной. Причём полностью одетый. Он недовольно зыркнул на молодняк:

— Долго копаетесь! Через полчаса инструктаж!

Кабанов поставил утюг на место и изумлённо уставился на сержанта:

— Товарищ сержант… А ваши брюки?.

Рылеев опустил взгляд вниз.

— Что мои брюки?

— Медведев сказал… что вы сказали…

Неожиданно из коридора донеслась команда дневального:

— Сержант Рылеев, на выход!

Тот выскочил из бытовки и затопал к тумбочке дневального.

Мишка подскочил к Кабанову и крепко ухватил его за майку на груди.

— Значит, так, Кабан! Слушай сюда! — угрожающе выпалил он. — Сержанту чтобы ни слова…

— Руки убери! — сказал Кабанов, насупившись.

Но Мишка не отреагировал.

— Рот закрой. Ты понял, что я сказал? Не дай бог хоть слово… — Он сжал кулак и помахал им в воздухе.

— А кто ты такой, чтоб тут?. — невнятно, но злобно прошипел Кабанов.

Конфликт назрел и потребовал разрешения.

— Кто я такой?! — Мишка толкнул противника кулаком в грудь так, что тот отлетел в угол. — Слышь, ты, упырь…

Кабанов схватил утюг и замахнулся с воплем:

— Не подходи-и!!

Неизвестно, какая бойня могла произойти в бытовке, если бы на шум не вернулся сержант Рылеев. Он ворвался в решающее мгновение и взревел с порога:

— Что за херня?! Я спрашиваю, что за цирк?! Не слышу?!

Мишка понял, что по всем статьям не прав, и промычал:

— Да тут… это… утюг один… а он копается…

Рылеев закрыл за собой дверь и ехидно сказал:

— Вот оно как! Утюг, стало быть, не поделили! Солдаты не поделили утюг!. Медведев, ты кто? — Он резко повернулся и оказался лицом к лицу с Мишкой.

— Я?. Рядовой… — растерялся тот.

Рылеев сделал шаг вперёд и повысил голос:

— Медведев, ты кто?!

— Ну, «дух»…

Рылеев грозно зарычал:

— МЕДВЕДЕВ, ТЫ КТО-О?!

— Не могу знать, товарищ сержант.

Рылеев чувствительно ткнул ему пальцем в грудь и пояснил, как полному дебилу:

— Ты — человек, Медведев. А он кто? — Сержант кивнул в сторону Кабанова.

— Тоже человек… наверное.

Рылеев наставительно протянул:

— Во-о-от!. А человек человеку кто? Правильно — друг, товарищ и брат. Стало быть, будем воспитывать в вас эти высокие чувства…

— Это как? — вдруг заинтересовался Кабанов, опуская утюг.

Сержант усмехнулся:

— Оделись — и за мной! Сейчас узнаете…

Через десять минут оба «духа» уже копали землю сапёрными лопатками. Над ними нависал Рылеев и вещал:

— Это, солдаты, называется «траншея дружбы». Значит, копаете навстречу друг другу. Потом встречаетесь, жмёте руки, обнимаетесь… И дальнейшая ваша служба протекает в атмосфере полной любви и взаимопонимания!

Между Медведевым и Кабановым пролегало расстояние в десять шагов целины. Сержант прикинул расстояние и вонзил посередине колышек, обозначив заветный рубеж. Он достал сигарету, прикурил и смачно выпустил дым:

— Если к обеду траншеи не будет, переходим на второй рубеж.

Там, правда, камней побольше… Так что пашите, «духи»! Время пошло!

Мишка страдальчески застонал. Но спина Рылеева уже маячила в районе столовой. Кабанов с упорством экскаватора зарылся по колено в песок. Работа закипела.

Копать было трудно. Периодически попадались корни деревьев и камни. Кабанов молча пахал, добросовестно выполняя завет сержанта.

Мишка поначалу пытался разговаривать. Между взмахами лопатки он вскидывал голову и пыхтел:

— А ты, Кабанов, молодец! Хорошо копаешь! У тебя в роду геологов не было?. А шахтёров?

«Друг, товарищ и брат» не отвечал, продолжая работать. Но Мишка не унимался:

— Молчишь? Ну-ну… Обиделся? Наехал на тебя я, а копать обоих заставили… Несправедливо? Несправедливо! А на марш-бросках тебя с полной выкладкой таскать справедливо?! Я, здоровый, красивый парень… все перспективы… А должен тут, как лох последний… какие-то траншеи рыть… Это, по-твоему, справедливо?!

Наконец он выдохся и вонзил лопату в дно траншеи. И тут выяснилось, что напарник спокойно сидит на травке.

— Э-э!. Ты чё не копаешь? — возмущённо пропыхтел Мишка.

Кабанов невозмутимо потянулся:

— А я свою половину уже выкопал.

— Какую половину?! Сержант ничего про половину не говорил.

Команда была копать, пока не встретимся! Забыл? Так что давай работай…

Но Кабанов даже не шевельнулся.

— Я свою половину дружбы уже отработал, — он показал пальцем на воткнутый сержантом колышек.

Мишка вдруг обнаружил, что колышек действительно стоит на месте. И ему самому до него остаётся ещё четыре метра, не меньше.

— Ну, Кабанов, я до тебя докопаюсь — землю грызть будешь! — зарычал он и схватился за лопату.

Кабанов тихо усмехнулся:

— Давай-давай…

На последнем метре Мишка сломался. Он, натужно хрипя, вытащил из траншеи здоровенный булыжник и повалился на землю. До обеда оставалось минут двадцать. И один метр незаконченной траншеи.

Мишка потянулся к лопате и понял, что не успеет закончить работу даже под страхом смерти. Он жалобно посмотрел на свои ладони. На пальцах наливались красные пузыри кровяных мозолей. Судя по всему, перехода на второй рубеж было не миновать. Мишка почувствовал, как от одной этой мысли весь его организм в ужасе сжался.

— Слышь, Кабан, помоги, а? — вдруг страдальчески закряхтел он.

Кабанов не пошевелился, игнорируя чужие мучения.

— Кабан, ну будь другом… Ну руки болят!. — взвыл Мишка.

Кабанов не среагировал, продолжая наслаждаться покоем.

Минутная стрелка на часах начала отсчёт последних пятнадцати минут, отведённых на «траншею дружбы».

Рядовой Медведев отчаянно прошептал, краснея от неловкости:

— Ну, Кабанов, блин… Ну не шучу я! Ну хочешь, я тебе брюки поглажу…

Кабанов внимательно посмотрел на него и требовательно спросил:

— А ты больше не будешь?

Мишка даже не задумался:

— Не буду! Гадом буду!!

И вдруг Кабанов улыбнулся, словно и не было стычки в бытовке, будто не его доставали последние два часа…

— Ладно, — просто сказал он и взялся за лопату…

Высшее образование — вещь необходимая. Наверное. Особенно для прапорщика, желающего стать офицером. А вот на кой хрен оно рядовому первого года службы — ба-альшой вопрос! Кузьма Соколов, героически решив все контрольные задания для пятого курса Технологического института, заснул в карауле. Ему снились кошмары исключительно военно-полового содержания. Кузя дёргался и мычал…

Как и следовало ожидать, его застали дрыхнущим в обнимку с автоматом и впаяли пять нарядов безо всякой очереди. Кузьма оправдываться не пытался, потому как действительно мог проспать всё что угодно, вплоть до автомата и собственной жизни. Нет, драить туалеты у него, конечно, желания не было! Но и бегать жаловаться он не привык с детства…

Рядовой Соколов вытащил мусорное ведро на крыльцо и устало присел на корточки. Внезапно над ухом грянул голос прапорщика Шматко:

— А ну не спать в наряде!

Кузьма не задумываясь вскочил и вытянулся по стойке смирно.

Олег Николаевич жизнерадостно расхохотался:

— Ха-ха-ха!. Расслабься! Слышал уже о твоих подвигах! — Он подошёл ближе и достал мятый клочок бумаги. — Так! Во-первых, тебе телеграмма! Молния! Цитирую: «Не смогу приехать. Простыла. Варя!»

Во-вторых…

Кузьма перебил его, не дослушав:

— Подождите! За какое число телеграмма?!

Шматко посмотрел на дату:

— Да уже неделю как… Ну а чего ты хочешь от деревенской почты!

— Она простыла, а я ей такое письмо отправил… — ошарашенно прошептал Кузьма.

— Не ты отправил, а я отправил. И это как раз — во-вторых.

А в-третьих, вот! — Прапорщик достал из кармана тетрадку и с гордостью помахал ею в воздухе. — Пять за контрольную! Первая пятёрка по математике за четыре года! Пятёрка, представляешь?! Ты, Кузьма, молоток! Я уже подумал, может, мне и предыдущие пересдать…

На красный диплом пойти… Ты как на это смотришь?

Кузя рассеянно моргнул:

— А-а? Что?

— Ты какой-то… как будто где-то не тут… — хохотнул Шматко. — И это правильно! Нечего тебе тут… Пошли!

— Куда?

— Контрольную мочить! «Куда?!»

— Не могу, товарищ прапорщик… Я в наряде…

Олег Николаевич хлопнул его по плечу:

— Расслабься! Я уже договорился — тебе скостили! Так что видишь, я своих не бросаю… А ты теперь — мой! Держи! — Он сунул Кузе объёмистый полиэтиленовый пакет и показал из-за пазухи бутылку «Рябиновки». — Пошли!.

Празднование первой пятёрки прапорщика Шматко состоялось в каптёрке. В торжестве принимали участие: сам Олег Николаевич, рядовой Соколов, бутылка «Рябины на коньяке» и банка тушёнки. После второй кружки прапорщик сказал речь:

— Пятёрка по контрольной — это и твой праздник! Ты не смотри, что «рябиновая»… ты вот здесь читай…

Кузьма кивнул:

— Вижу.

— Нет, ты вслух читай!

— «На коньяке»…

— Во-от! На коньяке! Вот ты знаешь, почему зимой снегири рябину клюют? А потому что там все ви-та-ми-ны! Ну а с коньячком, как грится… сам Бог велел! — Шматко щедрой рукой налил по третьей кружке.

— Я больше не буду. Мне нельзя, — сказал рядовой.

— А я приказываю! — стукнул по столу кулаком прапорщик. — За твой талант, Циолковский!

Они выпили, потому что приказ — дело святое.

— Циолковский был физиком, — всё же уточнил Кузьма.

Олег Николаевич проглотил кусок тушёнки и радостно объяснил:

— Отлично! У меня в следующем семестре как раз физика будет. — Он похлопал подчинённого по плечу. — А насчёт невесты ты не волнуйся. Мы всё исправим. Если баба любит, то-о… Вот помню, у меня была невеста. Глаза голубые-голубые… И вот такая… Ну, это не важно.

Кстати, а хочешь, мы ей щас позвоним?.

Кузьма подумал и уточнил:

— Кому? Вашей невесте?

— Какой моей? Твоей!

— Как?

Шматко вылил себе в кружку остатки настойки и объяснил:

— В штабе междугородная связь есть.

— Так ночью же узел закрыт?

Старшина одним глотком осушил последнюю порцию и уверенно изрёк:

— Вот ты, Соколов, вроде умный… а тупой! Кто его, по-твоему, закрывает, а? — Он вытащил из кармана связку ключей. — Всё, пошли звонить!

— Товарищ прапорщик, может, не надо? Я не пойду… — попытался возразить Кузьма, чувствуя, как окружающий мир начинает вращаться вокруг него, вызывая тошноту.

— А я приказываю!.

Следующий, уже не очень праздничный день, они встретили в столовой. Причём совсем не за столом, а сидя на ящиках в овощном цеху. Перед ними стояли две пустые бадьи и лежала гора нечищеной картошки. Олег Николаевич тяжело вздыхал. Кузя сочувственно сопел.

Наряд по столовой им пришлось отрабатывать вместе. Потому что полковник Бородин пьянство не уважал. Как и ночные визиты на узел связи. Работа, после вчерашнего, как-то не спорилась. Не то вследствие похмелья, не то в связи с отсутствием у прапорщика опыта.

— Соколов, ты почему меня не остановил? — горестно охнул он, чуть не порезав палец.

Кузьма напряг память и нашёл там ответ:

— Я пытался, товарищ прапорщик, а вы всё: сапоги дорогу знают, сапоги дорогу знают…

Шматко вздохнул:

— На хрен я эту рябиновую брал?! Надо было водки. Водка чистая, у неё хмель нормальный… — Он швырнул нож в бадью и закричал, повернув голову в сторону кухни: — Сухачё-ёв! Бери нож, и сюда!

В глубине столовой раздалось невнятное бурчание ротного повара. Прапорщик прислушался и пробормотал себе под нос:

— Пацана нашли! Картошку я им чистить буду!.

— Так ведь командир части приказал! — попытался возразить Кузьма.

Но Шматко рыкнул, отряхивая брюки:

— Ты, Соколов, чем трындеть, лучше силы экономь! У нас ещё строевая!.

Вторую часть наказания, отмеренного щедрой рукой полковника Бородина, они отрабатывали на плацу. Под жарким весенним солнцем им предстояла строевая подготовка. Из окон штаба плац просматривался отлично — сачкануть было невозможно. Старшина роты встал посередине асфальтовой площади и принялся командовать.

Рядовой пытался маршировать. Они потели и отдувались, но продолжали нести наказание.

Шматко командовал громко:

— Левой! Левой! Напра-аво! Пря-ямо! По команде «прямо» делается три строевых шага!

И шептал тихо:

— Ты потерпи, Соколов. Два часа нам осталось…

Кузьма терпел, периодически жалуясь:

— Ноги болят…

— У меня язык тоже болит, — отвечал прапорщик и снова командовал: — Левой! Левой!

К исходу второго часа на краю плаца появился рядовой Медведев. Он не стал наслаждаться душераздирающим зрелищем, а оживлённо замахал руками:

— Товарищ прапорщик, разрешите поговорить с рядовым Соколовым?!

— Не разрешаю! — не сбиваясь с ритма, ответил Шматко. — Левой!

Левой! Раз, два, три!

Но избавиться от настырного свидетеля не удалось. Он показал конверт и крикнул:

— Тут Кузе письмо!

— Ну давай! — буркнул прапорщик, озираясь на окна штаба. — Только быстро.

Мишка протянул конверт:

— Короче, Сокол, письмо твоё завернули. Ребята с КПП принесли…

— Как завернули? — недоверчиво спросил Шматко.

— А кто его знает… Адрес чем-то заляпан — не разобрать, — пояснил Мишка.

Кузьма повертел в руках неотправленное письмо. Адрес и полконверта действительно были заляпаны чем-то красным. Олег Николаевич виновато пробормотал:

— Ну это я… как на почту ехал… помидор ел… Капнул, наверное…

Кузьма вдруг подпрыгнул и заорал:

— Спасибо вам, товарищ прапорщик! — Он даже попытался обнять старшину роты прямо посреди плаца.

Тот увернулся и прикрикнул, мгновенно избавившись от смущения:

— Отставить!! Ты что, Соколов, с дуба рухнул?! У нас ещё час строевой…

Но радость потенциально не брошенного жениха унять оказалось непросто. Он вдруг завопил:

— С удовольствием!! — потом резво развернулся и азартно зашагал, имитируя парадный галоп любимой кобылы Будённого.

Не дожидаясь команды прапорщика, Кузя руководил своими манёврами самостоятельно:

— Левой! Левой! Правое плечо вперёд!.