Легенда о невесте людоеда

17

Ледяная вода обрушилась на голову Тери, попала на грудь, руки и спину. Первое, что почувствовала девушка, когда к ней вернулось сознание, это боль. Знакомая, родная боль; больше она не шокировала, не приводила в панику, а давала знать, что Терисия еще жива, что должна бороться. Перед ней стоял ее же отец с пустой лоханью, в то время как его дочь сидела на полу в хлеву. Никто даже не удосужился убрать навоз оттуда, куда кинули пленницу. Она попыталась подняться на ноги, но тщетно, ведь поняла, что ей на шею нацепили собачий ошейник и посадили на цепь.

— Даже не пытайся. Не вырвешься, — надменно произнес папа. — Цепь крепкая и выдерживала быка, если помнишь.

На глаза девушки накатывались слезы. Разве для того она бежала из плена, чтобы дома ждала точно такая же судьба? Да нет же, здесь все намного хуже — близкие люди, семья и даже соседи ненавидят ее. Отец перевернул лохань и сел на нее как на табурет в значительной дистанции от дочери. Тери попыталась успокоиться, не делать поспешных выводов. Может быть это не ненависть. Родные и соседи страшатся ее облика, но она еще сможет убедить их, что не опасна, что сама жертва, бояться им нечего.

— Я помню всё, па. Помню бычка на этой цепи, сама кормила. Помню этот хлев, — она окинула печальным взглядом помещение. — А ты? Папа, ты ведь узнал меня?

— Да. Ты моя четвертая дочь Терисия, — ответил мужчина. Девушка улыбнулась и попыталась подойти к отцу ближе, но цепь звонко натянулась.

— Папа, на мне проклятье. Скоро оно спадет само, ритуал не завершен — я сбежала от троллей. — Казалось, отец внимательно ее слушает, а Тери вдохновленно продолжала, — Скоро я стану сама собой, обычной девушкой. Не хочу никому зла, я просто пришла домой потому, что надеялась на вашу защиту и помощь. Папа, мне больше некуда идти. Ты, мама, сестры — единственное, что у меня есть в этом мире.

Мужчина пристально смотрел на троллиху, в которой, с трудом, но еще узнавалась его дочь. Возле хлева стоят его соседи, которые видели возвращение, которые били ее, а потом принесли в хлев. Даже с соседями он чувствовал большее родство, чем с той, кто называлась дочерью и просила защиты. На манипуляции монстра он не поддастся никогда.

— Моя дочь Терисия сбежала из дома ночью, — спокойно сказал мужчина так, будто не слышал ее предыдущих слов, — она подставила меня под удар перед моим партнёром, которому была обещала замуж. Трое суток мы искали мою дочь всем селом, но нашли лишь изможденную похищенную той же ночью лошадь. Турецкий богатый жених отказался продавать мне свой товар, посчитал побег невесты унижением чести. Я из-за любимой дочери лишился товара и выкупных денег за невесту, на которые мы должны были жить всю зиму. Гордыня дочки привела нас к жизни впроголодь, и я проклял Терисию. Я сказал, что когда Тери вернется, прогоню ее или побью кочергой. Она мне больше не дочь и никогда ею не будет.

Слушая жестокие речи отца, девушка не могла узнать того мужчину, что сидит перед ней. Конечно, родители никогда не баловали лаской и нежностью своих детей, но она всегда считала своего отца мудрым, справедливым и верующим человеком. Прощать завещала дева Таина, помогать слабым просил Ангел Господень. Сейчас словно впервые видела алчную суть родителя, которую он никогда и не пытался скрыть — просто Терисия не хотела замечать реальных папиных целей в упор.

— Так это всё, что тебя волнует? — в голосе пленницы появилось растущее возмущение. — Деньги? Прибыль? Твоя дочь исчезла, а ты думаешь о потерянном зяте и товаре?

— Из-за тебя мы голодаем! — с надрывом кричал отец.

— И потому готов был пожертвовать мной? — все злее говорила Тери. — Продать меня незнакомцу? Почему же ты меня сразу троллю не продал на съедение, па? Для этого меня растил — на продажу, как корову или свинью? Для этого воспитывал в вере, приказывал хранить невинность — так денег получишь больше?

Мужчина хотел было что-то ответить, но запнулся, подбирая наиболее точные слова. Он даже вскочил с лохани, на которой восседал, подошел ближе к дочери и пригрозил указательным пальцем.

— Дочь должна подчиняться отцу, говорится в святом писании! А женщина — рабыня для своего мужа. Это закон божий, и не тебе, тварь поганая, хулить слово Господа! — истерично голосил он. — Ты мне не дочь! Моя дочь не стала бы…

Терисия перебила его:

— Не стала бы открывать рот. Да, отец? — Девушка, все еще сидевшая на грязном полу, внезапно схватила папу за ногу, отчего у того лицо искривилось в гримасе ужаса: — Омыть тебе ноги папочка? Как хорошая дочь я должна уважать родителей, даже если этими ногами они пинали меня, — Тери с силой дернула на себе стопу отца, он испуганно вскрикнул, и дочь его отпустила. Вреда она ему не нанесет, просто сил не хватит, но напугать могла и хотела. Отец в ужасе покинул хлев.

Гнев сжирал в девушке любые человеческие чувства, в какой-то момент она внутри стала настолько же ужасной, какой ее видели и снаружи жители деревни. Она забыла про боль, про жалость к себе, но злилась на всех этих людей, на помощь которых надеялась больше всего. Им плевать на то, что она пережила и испытала, что ее едва не сожрала толпа троллей. Теперь еще и Тери виновата в том, что их детей похитили! Девушка осознала, что после избиения и предательства нет в ней жалости и к детям, украденным троллями. Поделом! За свои гнилые душонки им только это и полагается — страдание.

К озлобленной и побитой девушке в голову лезли самые ужасные мысли, которые только могло породить ее отравленное гневом сознание. Она сидела среди вони сарая опять и опять вспоминая то, как к ней отнеслись люди, а в особенности родственники.

И вдруг на пороге хлева появилось несколько женских силуэтов. В пришедшей полной молодой девушке Терисия едва узнала свою старшую сестру Адотию. Лет пять назад она вышла замуж и живет вместе с мужем недалеко от родительского дома. Сестра шла к ней в сопровождении других жителей деревни, каждый из которых нес в руках по иконе. Они стали на безопасное расстояние от Тери и молча смотрели на нее. Девушка увидела в руках Адотии ту самую икону из своей комнаты, ту самую, рядом с которым мать повесила проклятое свадебное платье.

— Твои собратья украли мою дочь, — громко говорила сестра со скорбным выражением, — скажи, где она, во имя Господа нашего приказываю!

— Приказываю тебе, демон, признайся, где наши дети! — вперед родственницы пленницы выбежала ее спутница, выставляя перед собой крепко зажатую в руках копию Святого писания.

Тери оторопела от всего этого. Некоторое время она не знала, что сказать.

— Я не знаю, — наконец выдавила из себя девушка. Свою племянницу, похищенного ребенка сестры, она видела несколько раз — Адотия прятала дочь от всех, чтобы никто не сглазил. Тери была все еще зла за жестокость к себе, но ребенка стало жаль. Однако жалость не помогла вспомнить место, где она нашла троллью обитель. — Замок троллей где-то в лесу, я не помню где.

— О, не ври нам, чудовище! — продолжала упорствовать женщина с книгой. — Ты знаешь, где они, и скажешь! Во имя Ангела Господня и святой девы Таины!

В повисшей тишине от нее напряженно ждали ответа, но некстати рядом громко заржала лошадь — та самая, мощного телосложения, на которой девушка приехала домой. С уст Тери вырвался смешок.

— Вы думаете, ваши иконки, книжки подействуют на меня? — риторически спросила девушка. — Я не демон, идиотки вы пустоголовые!

Все присутствующие возмущенно заулюлюкали дерзким словам пленницы. Женщин, вышедших вперед с иконами и Святыми писаниями, поглотила и оттеснила назад толпа мужчин, выступивших вперед и готовых к нападению на беззащитную пленницу. Кто-то из этой разъяренной группы еще раз спросил девушку:

— Отвечай, где наши дети, тварь! Пять детей похитили твои ироды, пять! Говори, или мы убьем тебя той смертью, какой ты заслуживаешь.

— Забросаете до смерти иконами? Или книгами? — насмешливо произнесла девушка. Говоривший мужчина залепил звонкую пощечину, Тери отлетела на пол. Подниматься и отвечать на вопросы, на которые у девушки не было ответов, она не хотела и не могла. Терисия просто смотрела в пол хлева до тех пор, пока все не покинули помещение, не оставили ее один на один с мыслями, холодом и болью.

Девушку ждала долгая бессонная ночь, первая, когда она отказалась молиться. Ангел Господень всегда был для Тери частью ее родного дома, семьи, но семья ее предала и возненавидела. Грош цена тому верующему, который судит не по сути, а по внешности. Без молитвы Терисия ощутила себя полностью одинокой. В тяжелые времена только вера спасала, а теперь надежды нет. До рассвета в воспоминаниях всплывали сцены из детства, фразы отца, стряпня матери, игры с сестрами, и каждый такой кадр из прошлого иглой вгонялся в сердце, вынуждал слезы течь из глаз без остановки.

С рассветом в хлев заявилась дюжина крепких мужчин. Они отстегнули замок с ее цепью от столба и стали тумаками выталкивать из сарая на улицу, где собралось будто бы все село целиком. Многие старые знакомые Терисии кричали ей в лицо обидные слова, проклятия и угрозы, а сама пленница уже не сопротивлялась, не отвечала никому и покорно шла навстречу своей судьбе. На главной улице в землю вбили толстый столб, внизу сделали подушку из дров и хвороста. Тери без страха взошла на место своей казни, позволила крепко привязать себя к столбу.

С закрытыми глазами девушка слушала приговор от священника. Она понимала, что все его слова ложь, а сам он дармоед, которой живет за счет чужой глупости. Девушка вдруг полностью осознала среди насколько тупых, ограниченных людей она жила столько лет, они дурачат сами себя и страдают от этого еще больше. Хворост под ее ногами запылал пламенем, промерзшие за ночь стопы наконец стали согреваться, а Тери заулыбалась — она поняла, что сжигают они ее только из-за тупости своей и страха перед теми, кого не могут победить; их жестокость — символ их беспомощности. Это не спасет их — они поселились у подножия леса троллей, чего они еще ждали? Что те не будут воровать их детей, убивать их, не будут жрать их заживо, а принесут гостинцы?

— Чертовы идиоты! — кричала Тери сквозь собственный смех, а пламя от отсыревшего хвороста поднималось все выше и уже касалось ее плаща. — Вы всё равно умрёте! Ничего вас, дураков, уже не спасёт!

Зеваки перестали кричать оскорбления и теперь смотрели на нее с широко распахнутыми глазами, полными ужаса. Слова троллихи воспринимали как проклятие, которому суждено сбыться.

В толпе не сразу услышали топот копыт, за что первыми поплатились стоящие с краю толпы — их головы и разрубленные части тела полетели в разные стороны. Всадник в черном одеянии буквально прорезал себе путь к той, кого сжигали на костре. Те, кого не успел задеть огромный разящий меч, с криками разбежались в разные стороны, позабыв о зрелищной казни.

Огонь жег Терисии ноги, оставлял болезные ожоги. Она не сдерживала крик боли, а сквозь столб дыма, даже если бы захотела, не могла увидеть ничего, что происходило с жителями села. Однако внезапно веревки, державшие ее у столба, ослабели, а сама она упала в чьи-то руки, которые и вынесли ее из огромного костра. Обожженные ноги пульсировали огромной раной, в глазах темнело. Перед тем, как потерять сознание, Тери успела увидеть своего спасителя — незнакомый бородатый мужчина нес её на руках куда-то.