Ленинградцы

Валерий Воскобойников РУКОВОДИТЕЛЬ

Десять лет назад об этих местах с уважением говорили грибники.

Торфяные болота, прозрачные леса тонконогих осин да берез, — даже после самого знойного лета отсюда увозили полные корзины подосиновиков, а уж для солонух требовались кузова особой емкости, кузова эти с трудом подтаскивали к электричке.

Маленькая деревушка по имени Нурма, около которой редкие поезда, идущие по ветке от Тосна к Шапкам, задерживались лишь на полминуты, жила сонно, по законам быта, установившегося еще в прошлые века. Два-три десятка домов с убывающим и стареющим населением, часто отключающееся электричество, радио, рассказывающее о новостях большого мира, да возможность переехать в этот мир — вот, пожалуй, и все приметы нашего века, которые отличали быт жителя Нурмы конца пятидесятых годов от быта деревенского жителя начала столетия. Молодым не хватало воздуха, и они рвались из деревни вон. А пожилые стареющие женщины (мужей у них выбила война), законсервировав свою жизнь, менять ее не хотели.

Эти социальные процессы уже подробно описаны в романах и очерках, отзвуки тех процессов сохранились и до сегодняшнего дня в опустевших «неперспективных» деревнях, где среди полусотни заколоченных на зиму домов доживают жизнь пять-шесть старух, упрямо цепляющихся за свою такую родную буренку да шустрых, говорливых кур.

Похожая судьба, видимо, ждала и Нурму. Но все чаще над одним и тем же участком мшистого леса стал зависать вертолет. Все чаще появлялись веселые городские люди с измерительными рейками и теодолитами. И среди деревенских жителей поползли неясные слухи о том, что будут тут что-то такое строить.

В это время уже был подписан договор о закупке оборудования для крупнейшего промышленного свиноводческого комплекса, уже в Ленинградском областном комитете партии определили место строительства комплекса и даже дали ему имя — «Восточный». Уже председатель Шапкинского сельского совета Леонид Михайлович Гавриленко, нынешний секретарь партбюро «Восточного», ломал голову над тем, где и как разместить строителей.

Интерьер деревенского дома, сложившийся за века, экономен, свободных углов нет. И все же русский крестьянин всегда находил место для ночлега и гостю и пришедшему из ночи путнику. Первых строителей приютили деревенские жители.

Сначала были построены два пятиэтажных дома, подъездные пути, коммуникации. Параллельно на площади, отведенной для комплекса, вырубали лес, вывозили торф, а обратным рейсом завозили песок, закладывали ровные ряды фундаментов корпусов.

Ход строительства «Восточного» контролировали и Тосненский горком и Ленинградский областной комитет партии, о стройке то с тревогой, то с радостным удовлетворением писала «Ленинградская правда».

Первые два пятиэтажных дома по соседству с лесом и деревенькой выглядели нелепо. Они казались чуждым дополнением к сельскому пейзажу. Но когда построили третий, четвертый и пятый — образовался поселок, городской микрорайон, и теперь уже он формировал весь пейзаж, и деревня стала как бы его пригородом.

В четырех километрах от жилого поселка заканчивалось строительство самого комплекса — ряды длинных, в несколько сот метров одноэтажных кирпичных строений, соединенных километровой центральной галереей. Чуть дальше строились очистные сооружения. А на дороге между комплексом и поселком — завод комбинированных кормов, красивое светлое здание, созданное с пониманием вкусов современной архитектуры.

…Итак, последний строитель через месяц-два должен был покинуть комплекс и пора было думать об эксплуатационниках — о людях, которые должны были сдавать стране каждый год проектные 10 800 тонн мяса. Подумать, начиная с обычного оператора-животновода и кончая самим директором.

Когда 11 ноября 1973 года директор совхоза «Ленсоветовский» Владимир Адамович Флейшман был вызван в Ленинградский областной комитет партии для личной беседы и пока он ехал по вызову, в душе его не раз всплывало острое беспокойство.

Флейшман был к тому времени человеком известным не только в области, но и в стране. Одно то, что за три года работы в совхозе он дважды был награжден орденом Ленина, говорит о многом. И в то же время людям, возродившим после войны поголовье свиней в Ленинградской области (война истребила в области свиней начисто), имя Владимира Адамовича не говорило ни о чем. Потому что Владимир Адамович до 11 ноября 1973 года выращивал свиней разве что в своем личном подсобном хозяйстве.

А здесь — огромное промышленное производство, откармливающее в год по проекту около ста тысяч животных, здесь и наука — генетика, ветеринария, и сложнейшая техника, до отказа нагруженная электроникой. И все это ему, неживотноводу, мало знакомо.

Но в обкоме партии свойства характера Владимира Адамовича знали не только лучше, чем свиноводы области, но, может быть, и получше, чем он сам. И не ошиблись.

Владимир Адамович во всем любит точность. Поэтому и рассказ о своей жизни он предпочитает начинать с точных цифр.

— Я родился четвертого сентября двадцать второго года в деревне Третья колония под Колпином в семье простого крестьянина, — говорит он.

И тут невольно думаешь, что даже эта первая фраза о «семье простого крестьянина» не так-то уж и проста. Многое в ней требует разъяснения.

Действительно, и дед и отец Владимира Адамовича занимались обычной крестьянской работой — летом трудились на поле, держали небогатый домашний скот; зимой отправлялись в тяжелый извоз — перевозили в город соль, уголь. Когда-то их предки жили в Германии, отсюда и фамилия немецкая. А потом сразу несколько крестьянских семей, обезземеливших на родине, двинулись со знакомых мест, чтобы поселиться на пустующих пространствах России. Им нашли такое пространство — полулес-полуболото недалеко от столицы. Другие бы тут же перемерли с голоду, но у них были руки и головы — в результате скоро в реестре селений Российской империи появилась деревня 3-я колония.

Отец Владимира Адамовича, Адам Флейшман, был человеком крупного роста и могучего сложения. У них в роду все мужики такие. В первую мировую войну получил три Георгия и четыре медали. Как известно, Георгиевские кресты солдатам за так не давали. Адам Флейшман участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. Но Георгии свои он носить стеснялся, потому что получалось, что наградил его как бы царь за верную царскому дому службу. А царя Адам Флейшман презирал, точнее — ненавидел, потому что уже с 1916 года был большевиком. Родной брат Адама Флейшмана вступил в большевистскую партию еще раньше — в 1913 году, несколько лет был на подпольной работе.

Вместе с революционными солдатами, матросами и рабочими Петрограда отец Владимира Адамовича брал Зимний, а потом прошел через всю гражданскую войну и, наведя в нашей жизни порядок, вернулся в родную деревню, снова стал хозяйствовать. Тут как раз и родился Владимир Адамович.

Оба брата не случайно стали большевиками. Вся их семья состояла из людей, которых теперь назвали бы прогрессивными. Соседи были в основном религиозные, дед же терпеть не мог церковников.

— У тебя, антихриста, время, чтобы книжки почитывать, есть, а в церковь дорогу забыл?! — ругалась какая-нибудь проходящая мимо соседка.

— Ты зато божьи слова говоришь, а чертовы задумки в голове держишь, — беззлобно смеялся ей в ответ дед.

В 1930 году Адам Флейшман с несколькими коммунистами организовал на селе колхоз, стал бригадиром полеводческой бригады и был им до начала войны.

Когда вырабатывается человеческий характер? Ученые считают, что с самого раннего детского возраста.

Владимир Адамович ходил в школу ежедневно. Школа была в Колпине. От деревни до Колпина — пять километров. Такова была в те годы жизнь многих деревенских детей. Нет в своей деревне школы — ходи пешком в дальнюю. В любую погоду, в ветер, дождь и снег. Школ не хватало, занятия были двухсменные, начинались в восемь утра. Следовательно, выходить из дома надо было не позже семи, значит, вставать ежедневно — в шесть. А вернувшись с уроков и наскоро поев, полагалось, пока не стемнело, сделать кой-какую домашнюю работу: навоз выбросить от коровы да свиней, наносить воду с реки. Осенью воды требовалось меньше — ведер 10—15. Летом на один огород уходило 30 ведер.

Кончался учебный год, начиналось рабочее лето. Первые годы — прополка на колхозном поле, с 12 лет он мог уже самостоятельно пахать. Трудовому детству тогда никто не удивлялся — жизнь любого деревенского подростка была почти такая же.

Отец любил Владимира Адамовича, — единственный все-таки в семье сын. Если в выходные случалась поездка в город, сажал на телегу рядом, укутывал брезентом, и они распевали по дороге развеселые песни.

В городе Владимир Адамович, конечно, удивлялся роскошным каменным дворцам, но еще больше он удивлялся и радовался всему самодвижущемуся, механическому.

Едва кончив семь классов, он поступил на шестимесячные курсы трактористов.

В 16 лет он уже управлялся с огромным по тому времени колесным трактором ХТЗ. У трактора ХТЗ тяжелое рулевое управление. Для работы на нем требуется немалая сила в руках. После полных рабочих дней с рассвета до заката руки болели неимоверно. Но воля была сильнее. Владимир Адамович никому не жаловался, старался выглядеть веселым, и со стороны казалось, что работает он играючи.

Скоро за отличную работу его послали на курсы механиков Так восемнадцатилетний рослый веселый парень стал уже бригадиром тракторной бригады. Бригада его обслуживала земли четырех колхозов, находившихся под Колпином.

А потом началась война. 15 августа 1941 года Владимир Адамович ушел в армию, через три дня уже был на фронте. За участие в боях он был награжден орденом Отечественной войны и многими медалями.

В январе 1942 года, после разгрома фашистских войск под Москвой, появились первые тысячи пленных. Для работы с ними требовались переводчики. Тут командование вспомнило о красноармейце Флейшмане, и произошел примерно такой разговор:

— Слушайте, Флейшман, ведь вы, наверное, знаете немецкий?

— Ну и что из этого, — хмуро и не по-уставному ответил молодой красноармеец. — Я фашизм ненавижу так же, как вы.

— Да ты не дури! — тоже не по-уставному заговорило командование. — То, что ты человек верный, мы знаем. Где еще можно проверить больше, чем в бою! Ты нам скажи: ты ведь язык понимаешь?

— Разве это язык! Шварцдойч — вот как его в Германии называют — черный немецкий.

— Сейчас проверим.

Взяли в руки словарь, стали проверять.

Владимир Адамович говорил на языке немецкого простонародья. Но ведь пленные, обманутые фашизмом солдаты, были тоже в основном из крестьян. А для того чтобы он мог говорить и высоким стилем, дали ему на два дня тот же словарь.

Так стал он переводчиком у первых пленных. И очень скоро убедился, что враги, казавшиеся ему прежде на одно лицо, выпав из-под влияния фашистской пропаганды, оказывались разными, порой противоположными по своим убеждениям и классовой принадлежности людьми. Были злобные ненавистники всего советского, но были и просто парни, радовавшиеся, что мясорубка войны для них кончилась благополучно и теперь, в плену, их жизнь в гораздо большей безопасности, чем у себя на родине. Были и антифашисты, такие, как немецкий капитан, сдавший свою роту под Демянском.

А главное — всем этим людям было необходимо разъяснить хотя бы элементарные принципы советского строя, советской морали, дать первые уроки марксистской истории, короче — вести тактичную, но непрестанную работу по очищению их искаженного фашистской пропагандой сознания. Это делал он, двадцатилетний деревенский парень. И до сих пор многие пожилые жители ГДР из бывших военнопленных вспоминают его с благодарностью.

После войны Владимиру Адамовичу долго не удавалось вернуться в родной район. Он работал главным механиком под Гатчиной, без отрыва от производства за два года окончил с отличием техникум, учился на годичных инженерных курсах при институте. И, наконец, в 1957 году получил назначение главным инженером в район, который был ему знаком с детства, — под Колпином. Теперь на этих землях был расположен совхоз имени Тельмана.

О семи годах работы главным инженером лучше всего говорят плакаты об опыте совхоза, которые распространялись по всей стране, кадры кинохроники. Техника в то время во многих хозяйствах хранилась безобразно. Машинные парки порой походили на свалки металлолома. Чаще это было результатом равнодушия, низкой требовательности к механизаторам.

Владимир Адамович сумел организовать образцовое хранение техники. Зимой его агрегаты проходили весь необходимый ремонт, летом в самое жаркое время они не ломались, не простаивали на полях, как это было в соседних хозяйствах.

Чтобы перенять опыт, к нему приезжали механизаторы из разных областей. Он вел их в ремонтные мастерские, а по дороге давал простой и одновременно трудный совет!

— Главное — не техника, главное — это люди, которые с ней работают. Воспитай людей, зажги в них интерес, и техника не подведет.

Примерно так же говорил его друг и учитель Григорий Степанович Бурцев, директор совхоза имени Тельмана, Герой Социалистического Труда.

В 1964 году и самого Владимира Адамовича назначили директором полуразвалившегося, убыточного в то время хозяйства — совхоза «Ленсоветовский».

Уже тогда одним из главных качеств руководителя Владимир Адамович считал умение максимально развивать в сотрудниках их творческие возможности. Он добивался, чтобы каждый понимал, что заработок его зависит от количества и качества работы. Он знал, что ни одно слово, обещание руководителя не должно быть пустым. Добиться доверия трудно, а потерять его можно мгновенно, стоит обмануть коллектив хоть однажды.

Обойдя хозяйство совхоза, посидев ночь с карандашом в руках, Владимир Адамович созвал общее собрание. На собрание шли вяло — привыкли за последние годы к пустопорожним сидениям.

Речь нового директора была короткой, но энергичной.

Он говорил о прогрессивной сельскохозяйственной технике — о грядковых сеялках, грядковых культиваторах, о механизации заготовки кормов и механизации ферм.

— Стоит нам всем как следует поработать, и хозяйство будет прибыльным, лучшим в области, а зарплата каждого из вас заметно вырастет.

Он приводил даже цифры — насколько может вырасти зарплата сидящих в зале.

Услышав эти цифры, многие заулыбались.

— Тут уже десять таких, как ты, перебывало, и каждый сулил золотые горы. Потом его убирали, а мы как были в грязи, так и сидим! — высказывались в зале в ответ на его цифры.

И лишь кое-кто поверил в нового руководителя сразу, всерьез.

На этих кое-кого в первые дни Владимир Адамович и опирался.

В который раз он убедился, что работу надо начинать с людей, с введения элементарной трудовой дисциплины, с сознательного отношения к делу.

Увлеченность, энергия создают как бы свое биополе, воспламеняют, притягивают к себе других. Увлеченность заразительна, так же как, впрочем, и равнодушие.

Он работал по 14 часов в день и добился того, что цифры, о которых говорил на первом собрании, стали реальностью.

Владимир Адамович убежден, что во многом помогла и та пятибалльная система оценки каждого работника, которую он создал вместе со своим учителем, ушедшим на пенсию Григорием Степановичем Бурцевым.

Но пятибалльная система — это лишь метод. А даже самый прогрессивный метод в руках равнодушного, схоластически мыслящего человека вырождается в унылую, никому не нужную схему.

Главная черта характера Владимира Адамовича — его неравнодушие во всех сферах жизни, энергичный, творческий подход к любому делу, которого он касается. Пожалуй, в те годы не появлялось ничего нового в агротехнике, что было бы не обдумано им в поздние вечера после долгого рабочего дня, не испытано на совхозном поле.

Через несколько лет совхоз «Ленсоветовский» стал передовым хозяйством в области.

— Это принесло даже свои отрицательные последствия, — шутит Владимир Адамович, — замучили экскурсиями и делегациями. Иногда приходилось принимать по три в день.

Увлеченность, умение подходить творчески, гибко к любому делу, а также талант заражать людей своей энергией, создавая из них коллектив единомышленников, и учли в областном комитете партии, когда назначали Владимира Адамовича, человека малознакомого с промышленным свиноводством, директором нового крупнейшего свиноводческого комплекса.

Совхоз «Восточный» более, чем любое другое хозяйство в области, иллюстрирует политику, принятую в последнее десятилетие партией и правительством и направленную на ускоренную специализацию и концентрацию сельскохозяйственного производства.

У «Восточного» нет никакой земли, кроме той, на которой стоят его цеха. По сути дела — это завод со своей сложной технологией, изложенной в четырех томах, со своими цехами, участками и лабораториями, современное механизированное, а местами — автоматизированное производство, находящееся в сельской местности и выпускающее живую продукцию.

Для того чтобы постороннему пройти на этот завод, требуется разрешение главного ветеринарного врача области. Лишь затем, обязательно в сопровождении специалиста (иначе можно попросту заблудиться в лабиринтах комплекса), подходишь к пистолету с дезинфицирующей жидкостью и омываешь руки. Затем — бытовые помещения, в которых все работники обязательно снимают свою одежду, проходят через душ и надевают одежду рабочую. Кроме спецовок, беретов или платков надо надеть еще легкие, но крепкие резиновые сапоги — по дороге много раз придется пройти через щелочные ванны с дезинфицирующим раствором.

Первое ощущение, особенно если человек приходит с мороза, — необычайное тепло внутри комплекса. Заданный микроклимат с точностью до половины градуса поддерживается автоматически.

Километровая центральная галерея соединяет все основные службы совхоза.

Полкилометра — цех репродукции, воспроизводства, хозяйство Василия Ивановича Кадыкова, полкилометра — цех откорма, хозяйство Александра Александровича Жука.

В галерее почти нет окон. Ощущение такое, что этот коридор, тянущийся вдаль и ограниченный кирпичными стенами, проходит под землей. Зато есть множество дверей. Каждая из них ведет на свой участок.

Рабочее помещение в любом из участков — результат тысячелетнего человеческого опыта по разведению домашних животных плюс творческая мысль многих ученых — зоопсихологов, конструкторов, дизайнеров, ветеринаров.

…Обширное помещение просматривается легко, одним взглядом. Здесь живут одновременно 66 свиноматок, и у каждой по десятку недавно народившихся поросят.

Каждая семья — в своей клетке — пространстве пола, отделенном решетчатой перегородкой. Над клетками — лампы. Поросята с удовольствием укладываются тесно друг к другу под теплые лучи.

Оператор-животновод Валентина Владимировна Мальцева ходит между клетками легко и плавно. И только присмотревшись, понимаешь, что движения ее быстры и четко рассчитаны, как у пианистов, опытных ткачих и любых других мастеров высокой квалификации.

От того, как под ее шефством пройдут первые 26 дней жизни поросят, во многом зависят привесы на других участках.

Это кажется удивительным: одинаковые по конструкции помещения, один и тог же микроклимат, с точностью до минуты по трубопроводам подается одно и то же количество еды. А привесы у поросят различные операторы получают разные.

При плановом среднесуточном привесе 190 граммов Валентина Владимировна добивается 204 граммов.

И тут уже без таких слов, как — искусство, талант, — не обойтись.

Можно строго выполнять режим, следить за чистотой помещения, но если все станешь делать равнодушными руками, то низкие привесы мгновенно скажут об этом.

Здесь и искусство наблюдательности. Видеть всех вместе и каждого поросенка в отдельности, чтобы вовремя заметить угнетенное его состояние, понять причины его угнетенности: может быть, просто дать попить или устроить разгрузочный день, а может быть, отправить в специальный профилакторий для ослабленных поросят или сделать инъекцию необходимого лекарства.

Многие операторы говорят, что даже хорошее настроение работника благотворно действует на их подопечных.

— Входишь утром, здороваешься бодро: «Привет, ребята!» И поросята весело тебя разглядывают. А если одежду переменишь — тут уж любопытству нет конца.

У Валентины Владимировны зоотехническое образование. И все же с работой она стала справляться не сразу. Даже на некоторое время «ушла в науку». Ездила по другим хозяйствам, изучала влияние на потомство структуры стада, возраста, кормов, присматривалась к работе лучших животноводов: в чем тонкости и секреты их успеха?

Через 26 дней поросята переходят на другой участок в живут здесь 110 дней. Оператор-животновод теперь не просто следит за здоровьем подопечных, — он должен следить, чтобы каждый поросенок в среднем ежедневно прибавлял в весе на 400 граммов. Цифра эта плановая. Сегодня — средний ежесуточный привес 406 граммов. Если учесть, что 100 операторов-животноводов выращивают 132 тысячи поросят в год, то нетрудно подсчитать какой прибылью оборачиваются эти шесть ежесуточных граммов.

Из цеха репродукции теперь уже довольно крупные животные переходят в цех откорма. 116 дней пребывания их в этом цехе — это ежечасная борьба операторов за каждый грамм привеса. Один оператор обслуживает 1800—1900 поросят. Казалось бы, где уж тут запомнить их — каждого в отдельности! И все же оператор не только запоминает их разные характеры, но и успевает воспитывать. Первое, что делает оператор-животновод после сортировки по группам, маленькие к маленьким, — это учит их ходить на металлическую решетку, с которой любая грязь смывается мгновенно струей воды.

— Смотрите, у них чисто, как в квартире! — может сказать с гордостью оператор Мария Митрофановна Богданова. — А ведь говорят — свиньи. Свиней тоже надо уметь воспитывать.

При плановом среднесуточном привесе 620 ее поросята прибавляют 640 граммов в день. Это значит, она умеет поддерживать в своих подопечных хорошее самочувствие, говоря по науке, создает им более комфортные условия.

Кормокухня в цехах показывается с особенной гордостью. Пульт управления здесь скорее похож на пульт управления космическим кораблем или, по крайней мере, современным авиалайнером. Кнопок и клавиш здесь сотни. Недаром операторы после отпуска в первые часы с трудом «играют на клавишах». Это даже не уголок, а царство электроники в современном сельском хозяйстве. Ведь каждые несколько дней меняются режимы кормления, меняются рационы. На разных участках — поросята разных возрастов, программы их содержания учитываются с точностью до грамма, до сотых долей микроэлемента, до минуты.

Работа современного оператора-животновода соотносится с работой свинарки двадцатилетней давности, как труд капитана речного стремительного судна «ракета» и волжского бурлака. Цели одни, но средства и результаты разные.

Мы уже привыкли к фразе о том, что высокий уровень техники и культуры сегодняшнего производства требует высокого сознания и квалификации специалистов. И сейчас на комплексе работают именно такие люди.

Недаром «Восточный» вошел в первую тройку по стране по себестоимости и добился самых низких в отрасли затрат труда на единицу продукции. По плану на центнер мяса должно расходоваться 3,5 человеко-часа. Сегодня на 100 килограммов мяса комплекс тратит лишь 2,3 человеко-часа. И не зря два года подряд комплекс получает переходящее знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ.

Но это сегодня. А тогда, в ноябре 1973 года, когда Владимир Адамович впервые вошел в свой новый директорский кабинет, многое было иначе.

По сути дела, самого комплекса еще не существовало. Начиналась зима. Стояли промерзшие насквозь постройки. Кругом было пусто и глухо.

Строители вот-вот могли уйти, оставив многочисленные недоделки. Владимир Адамович, любящий точные цифры, называет сумму недоделок — два с половиной миллиона рублей.

— Это только официальные, — добавляет он.

И, что особенно плохо, не были закончены очистные сооружения. Он же знал, что проблема отходов на больших сельскохозяйственных предприятиях пока одна из самых трудноразрешимых.

Быстро пустили котельную. Было важно не заморозить системы.

Образ руководителя, вынужденного принять объект с недоделками, уже несколько лет остается главным в производственных пьесах и фильмах. Нередко слышишь голоса в защиту таких руководителей: «А что он может? У него приказ. Откажется выполнять — заменят другим, более сговорчивым».

Битва за очистные сооружения происходила несколько месяцев. Победил в ней Владимир Адамович, точнее — наша родная природа.

Но это были трудности, так сказать, организационно-технические.

Главной же трудностью Владимир Адамович считал кадры. Ему необходимо найти, и найти быстро, умелых, знающих специалистов. При нашем дефиците в рабочей силе порой трудно подобрать десяток хороших слесарей. Здесь же требовались люди новой профессии, и искать их было практически негде.

Социологи писали уже не раз, что новое производство лучше осваивают совсем молодые специалисты. У них еще не выработались устойчивые стереотипы, они гибче реагируют на быстрые изменения ситуации. «Конечно, при этом рядом должен быть человек с большим разносторонним опытом», — добавляют социологи. Таким человеком был сам Владимир Адамович. Молодых специалистов он брал прямо из институтов, семьями.

Сегодняшним соратникам директора — начальнику цеха воспроизводства Василию Ивановичу Кадыкову, главному зоотехнику Станиславу Константиновичу Ильюкевичу, главному инженеру Петру Васильевичу Подольскому, начальникам многих участков — всем им чуть больше тридцати лет. Они и их жены работают с первых месяцев основания комплекса. Лет шесть назад шутили, что совещания у директора совхоза можно принять за комсомольские собрания — так юны тогда были главные специалисты.

Будущих операторов посылали учиться под Москву, на Кузнецовский комплекс. Выучившиеся учили вновь пришедших.

Владимир Адамович убежден, что любой человек должен учиться всю свою трудовую жизнь. Продолжает учиться он сам, схватывая все новое из журнальных статей, из опыта своих товарищей по профессии. Учатся его специалисты. Каждый понедельник, с 5 до 6 вечера, заседает совет совхоза — совет главных специалистов. Они выслушивают доклад очередного начальника участка о его практической и экспериментальной работе. Директор приучил их к краткости. Доклад должен занимать не более 12—15 минут. В начале года на том же совете совхоза специалисты обсуждают личные творческие планы. Недаром у одного только Василия Кадыкова опубликовано шесть серьезных статей, несколько брошюр, причем многие из них уже изданы в других странах.

Начальники участков постоянно ведут зоотехнические курсы для операторов. Вновь поступающие люди прикрепляются к опытным операторам-наставникам.

…Область ждала первые тонны мяса уже через несколько месяцев после пуска комплекса. Были получены из 43 прибалтийских и 6 ленинградских хозяйств 1400 племенных производителей. И здесь начались те самые быстрые изменения ситуации, на которые, по словам социологов, должны гибко реагировать совсем молодые специалисты и человек с большим разносторонним опытом.

У себя в хозяйствах отобранные производители были здоровыми. Прибыв на комплекс в оптимальные, даже тепличные условия жизни, они немедленно заболевали желудочно-кишечными заболеваниями. Изнуренные болезнями, давали слабое потомство. Потомство не желало набирать требуемых планом привесов.

Ежедневно в цехах заседал совет молодых специалистов. На ноги были поставлены все, от профессора Урбана с кафедры эпизоотологии Ветеринарного института до народного контроля на комбикормовом заводе. В который раз перечитывали тома технологии, проверяли точность выполнения каждой мелочи. Создали постоянно действующую группу, которая выезжала в совхозы, откуда поступали производители, изучала эпидемиологическую обстановку хозяйств. Некоторые инфекции могут подолгу дремать, и животное будет казаться здоровым. Перевозка, новые условия жизни вызывают мгновенную вспышку заболевания.

Особенно следили за чистотой. До сих пор раз в месяц проводится смотр культуры производства — проверяется все, вплоть до туалетов и моек. Комплекс постоянно выглядит так, словно с минуты на минуту ждет посещения ответственной комиссии.

Первые тонны мяса были сданы. Комплекс досрочно стал приближаться к плановым показателям.

…Люди, собранные из разных районов страны, даже если они работают на одном предприятии, — это еще не коллектив.

Главной своей работой Владимир Адамович по-прежнему считает формирование коллектива.

— Воспитаем людей, будут у нас и привесы, — постоянно внушает он своим молодым интеллектуалам-специалистам.

— Смотрите, — говорит он на перевыборной профсоюзной конференции, — условия у всех одинаковые, у одних операторов свиньи ежедневно набирают по 650 грамм, а у других — только по 550. Может, свиньи тут виноваты? — спрашивает он зал и сам отвечает: — Нет, не свиньи виноваты, а люди. Резервы производства кроются в каждом из нас.

Так он и требовал, чтобы каждый работник не просто выполнял обязанности, а находил на своем участке все, что мешает улучшить дело, и не только находил, но еще и открывал пути преодоления помех.

Творческая натура Владимира Адамовича не хотела считать плановые цифры зарубежной технологии последним рубежом.

В каждом цехе, на каждом участке был объявлен конкурс рационализаторских предложений. В нем участвовали все: слесари, инженеры, ветеринарные врачи, специалисты по контрольно-измерительным приборам и операторы-животноводы. Часто приносили не чертежи, а лишь наметки, рисунки. Те, кто не умел чертить и рисовать, приносили идеи.

Начальник цеха откорма Александр Александрович Жук разработал новую программу кормления — увеличился суточный привес. Усилили систему вентиляции — теперь на той же площади можно было поместить больше поросят. Улучшили систему гидросмыва — у оператора освободилось время. Поставили защиту на калориферы — стали не страшны любые морозы: прежняя система, рассчитанная на южные условия, могла не выдержать наших холодов, последствия такой аварии — гибель стада — исчислялись бы в миллионах.

Это лишь несколько крупных изменений, а сколько было более мелких, сегодня не скажет даже постоянно заседающий совет молодых специалистов, рассматривавший все предложения. Порой одно изменение влекло за собой десяток новых.

А результат — те самые 2,3 человеко-часа на центнер продукции вместо 3,5 по зарубежной технологии и более 14 тысяч тонн мяса в год вместо 10 800. Хорошо действует и пятибалльная система оценки труда работников, которую Владимир Адамович внедрил еще в совхозе «Ленсоветовский». 5 баллов по этой системе получают лишь ударники коммунистического труда. Работник, не участвующий в соревновании, но выполнивший плановое задание, получает 4 балла. Если человек прогулял, пришел на работу после выпивки, баллы снимают с него вовсе. Ежемесячно оценка работы каждого обсуждается на общем собрании участка. Баллы складываются, и к концу года по ним начисляется тринадцатая зарплата. У одних она — 600 рублей, у других — 300, некоторые (таких остались единицы) могут не получить ее вовсе.

…Сегодняшний поселок Нурма соединяет в себе все преимущества городского микрорайона и сельского поселения. «Занятия балетного кружка начинаются 20 сентября», «Учащимся музыкальной школы собраться к 16 часам» — такие объявления висят возле Дома культуры. Недавно построен очередной детский сад с плавательным бассейном. Нурма — на одном из первых мест по рождаемости в области. Как шутят сами жители, они еще долгое время будут ежегодно пополнять школу на три первых класса.

С другой стороны — рядом лес, грибы, огороды. Строительство поселков городского типа породило много мелких проблем, трудноразрешимых лишь на первый взгляд. Например, у многих жителей есть огороды. Но где хранить урожай — не в квартире же?

Владимир Адамович решил эту проблему просто: совхоз выделяет материалы, из них можно построить кооперативные погреба. Условия хранения в таких погребах намного лучше, чем в прежних, деревенских.

В поселках типа Нурмы неожиданно открылось преимущество и более важное — социальное.

Сколько исписано бумаги, сколько бьется голов над проблемой человеческой разобщенности в современном городе. Порой по многу лет соседи, живущие на одной лестнице, на одной площадке, даже не здороваются, потому что они не знакомы друг другу, потому что их не объединяет общее дело. Человек, окруженный со всех сторон другими людьми, чувствует себя все более одиноким.

Чувство обособленности невозможно в поселке комплекса «Восточный». Как и в городе, здесь живут в отдельных квартирах со всеми удобствами. Но это вовсе не жильцы, незнакомые друг другу, это друзья по работе, коллеги, соратники. Женщины смеются, что почти каждый домашний разговор, домашний праздник незаметно переходит как бы в производственное совещание.

И еще одна чисто нурминская черта — в поселке невозможно встретить нетрезвого человека — ни в день получки, ни на танцах, нигде такие не появляются. Видимо, здесь сработала та самая пятибалльная система, так как поведение сотрудника в нерабочее время тоже учитывается ею. Зато о первых месяцах жизни в поселке старожилы вспоминают с ужасом — здесь было повальное пьянство.

— Те люди уехали или перевоспитались, — говорят о них старожилы.

— Сейчас почти каждый работник уже стал патриотом нашего комплекса, — с удовлетворением говорит Владимир Адамович и, словно желая подтвердить, что он не оговорился, повторяет: — Патриотом.

Но патриотизм этот не мелкомасштабный, местнический, как иногда бывает. Нет — специалисты комплекса с радостью делятся опытом с теми, кто приезжает. А приезжают за опытом к ним многие и многие.

И когда осенью у подшефного совхоза «Любань» наступает трудное время уборки, специалисты комплекса на собрании всерьез обсуждают, сколько гектаров могут поднять в совхозе их люди, какую технику можно выделить. Причем они борются не за то, чтобы взять поменьше, лишь бы отделаться, оказав какую-нибудь символическую помощь, — они стремятся сделать работы побольше, но главное — они не хотят ошибиться в оценке возможностей, поэтому и обсуждают, даже спорят, пока не назовут реальную цифру.

А потом Владимир Адамович сообщает эту цифру в Тосненском горкоме партии, членом бюро которого он является уже более десяти лет.

Руководитель такого масштаба не может не думать о будущем своего комплекса. Новые жилые дома, база отдыха на озере — все это входит в план социально-экономического развития и будет построено в ближайшие годы. Об этом Владимир Адамович всегда говорит с удовольствием, так же как и об озеленении поселка. Уже сейчас высажены кусты облепихи, смородины, деревца яблонь.

Но о развитии самого производства он говорит с едва скрываемой горечью. Да, он гордится новыми корпусами «собственной БАМ»: сотрудники строили корпуса своими руками на совхозные средства, так называемым хозяйственным способом. Все в этих корпусах по новой, улучшенной технологии.

— Но у хозяйства есть предел — двадцать тысяч тонн, — говорит Владимир Адамович, и становится понятна его горечь, потому что пределов, потолков в развитии он не терпит.

Этот предел обусловлен низким уровнем существующей технологии очистки отходов. А других очистных сооружений наша промышленность пока не знает.

— Когда в двадцатые годы строили электростанции, сжигающие торф, — это понятно, мы были вынуждены. Но сейчас сжигать торф — непозволительная роскошь, — объясняет он. — Торф, смешанный с отходами нашего производства, — прекрасный компост. Такому предприятию, как наше, необходима фабрика компостов. — И дважды повторяет свою любимую поговорку: — «Самый лучший агроном — навоз». У нас же земли голодные, как волки. А на компосте клевер будет расти в человеческий рост. Компосты поднимут урожай, и вопрос о недостатке кормов и овощей будет снят. Другие страны за валюту этот компост будут у нас вымаливать! У них ведь нет торфа, как у нас.

Пока же отходы комплекса выливаются на близлежащие поля, а площади их ограничены…

…Любое дело, даже самое важное, теряет смысл, если нет у него продолжателей. Поэтому человек, подходя к пожилому возрасту, начинает с тревогой осматриваться кругом: а воспитал ли он продолжателей своего дела, есть ли рядом люди, которым можно передать эстафету жизни, мечты, надежды?

О своем уходе на покой, на пенсию, Владимир Адамович говорит лишь юмористически, как об очень неблизком будущем. Зато о своих специалистах, пока еще далеких от зрелого возраста, он думает серьезно.

— Уже сейчас многие из них могли бы возглавить крупное современное хозяйство, — говорит он.

И когда внимательно вглядываешься в каждого из них по отдельности — в молодых интеллектуалов, типичных представителей своего поколения: в начальников цехов, главного зоотехника, главного инженера, то открываешь, что все они, так непохожие друг на друга, оказывается, чем-то общим похожи на руководителя — типичного представителя другого поколения — поколения людей, отстоявших страну в войне, воссоздавших разрушенное сельское хозяйство, активно проводящих в жизнь курс партии на индустриализацию этого хозяйства. И тут понимаешь, что общее, объединяющее их, — это главная, постоянная черта характера Владимира Адамовича — неуспокоенность, вечное стремление к активному переустройству, улучшению жизни людей.