Ленинградцы

Алексей Самойлов ВЛАДЕЮЩИЙ ВРЕМЕНЕМ

С размышлении о времени начинает Сенека «Нравственные письма к Луцилию».

Ты владеешь временем: нажимаешь с в о ю кнопку — и т в о е время останавливается, а время твоего с о п е р н и к а пускается вскачь. Наверное, это самые странные часы в мире — их ход контролирует темп нашей мысли и контролируется работой нашего мозга. Они, единственные, создают иллюзию, что не время владеет тобой, а ты владеешь временем: стоит только нажать с в о ю кнопку…

Эти удивительные часы — шахматные. Два циферблата, две кнопки — пульт управления ускользающей и текучей субстанцией времени.

Уже не римский стоик, а наш современник, ленинградский писатель, почти через два тысячелетия размышляет о взаимоотношении человека и времени.

Я передал Анатолию Карпову два номера «Авроры» с повестью Даниила Гранина «Эта странная жизнь…» в те дни, когда он готовился к первому матчу на звание чемпиона мира по шахматам. Жизнь Александра Александровича Любищева, ученого, создавшего свою систему учета, «хранения» и в конечном счете владения временем, не показалась Карпову странной, хотя и была совсем не похожа на его жизнь. Сколько себя помнит, он всегда хотел быть первым. Он избрал шахматы, а играть в шахматы и не стремиться быть первым — для него несерьезно.

Для него, шахматиста, — и спортсмена, и творца одновременно — неприемлемо противопоставление времени-средства и времени — возможности творения. Его путь — это возможность творения, реализуемая в борьбе с противником, это страстное желание превзойти, превозмочь, одолеть всех — и соперников, и гончих времени.

Не по годам мудрого и расчетливого, его поспешили окрестить рационалистом. И так дружно и разом записали его по ведомству рационалистов, что он вынужден был публично объясниться по этому поводу в картине, которую снимали о нем на Ленинградской студии документальных фильмов. Карпов сказал, что иногда в этом определении слышится оттенок неодобрения, а это совершенно неправильно, так как рационалист в его понимании — прежде всего человек, способный толково и четко распорядиться своим временем и силами.

У каждого из нас складываются свои отношения со временем, часто — напряженные: ни на что его не хватает, ускользает оно между пальцев, просачивается в песок… А между тем, как назидательно внушал Лонгфелло, жизнь великих напоминает всем нам, что и мы можем оставить свои следы на песке времени.

В этом смысле путь каждого человека, владеющего временем, будь то Любищев или Карпов, поучителен. Тем, кто еще только распределяет силы на жизненней дистанции, кто только пустился на дебют, присмотреться к такому пути очень полезно.

Что позволило Анатолию Карпову сделать прожитые им годы временем достижения и творения?..

Природный талант, громадный, редкостный? Идеальный спортивный характер?.. Но такими дарами природа наделяет, к сожалению, далеко не всех, а мне бы хотелось подчеркнуть в феномене Карпова то, что воспитуемо, воспроизводимо, — естественно, при большой внутренней самостоятельной работе. Это умение выделить из потока информации, моря соблазнов, океана возможностей главное, подчинить себя достижению главного. Это способность видеть все вокруг себя и в себе всегда в фокусе, четко, неразмыто. Это отвращение ко всякому лицедейству, игре на публику, поглощающей часть нервной энергии. Это экономное расходование творческого потенциала. Это принципиальное нежелание полагаться на авось, на волю случая…

В Карпове поразительно развито обостренное ощущение времени — и его периодичности, и его бесконечности. Наверное, это еще более редкий дар, чем природная предрасположенность к занятиям той или иной профессией. Биологические часы «заведены» в каждом из нас при рождении. Но немногие слышат их ход, И немногие прислушиваются к ним, соразмеряя с ними свое движение по жизни. Карпов слышит и прислушивается. Не придерживает себя и не пришпоривает. Держит на дистанции нормальную для него скорость.

А норма его — стремительность. Он «их одним прыжком достиг» — это и о его взлете на Олимп. Только ему и Михаилу Талю удавалось в 24 года получить шахматную корону. Но Таль, увы, и второй рекорд установил: стал самым молодым в истории экс-чемпионом мира — в 25.

Стремительность — во всем облике Карпова, в жестах, в легкости походки, в нетерпеливых лазерных взглядах, которыми он прошивает своего соперника, наконец, в быстроте его игры.

Порыв ветра, полетность — вот первое ощущение, которое он вызывает. Стремительность и страстность натуры, умеющей держать себя в узде. Он владеет временем и собой, как редко кто в столь молодые годы.

Седьмой год Карпов на виду у всего шахматного мира — дает интервью газетчикам, разговаривает с нами с телеэкрана, выступает во Дворцах культуры, институтах, на всесоюзных ударных стройках. Член ЦК ВЛКСМ, он считает пропаганду шахмат, организацию шахматного дела в стране своим важнейшим комсомольским поручением и отменно его выполняет.

Он давно на виду у всех. И всем интересен. И те, кто в состоянии проникнуть в его шахматные замыслы и пережить с ним драмы его идей, прозрений, ошибок, и те, кто только наблюдает за ним из зрительного зала или разглядывает его на экране телевизора, подозревают, что перед ними человек куда более многомерный, нежели о нем принято писать, нежели он сам себя подает.

Впрочем, не берусь решать за всех. У меня же давно начало складываться именно такое ощущение, подкрепляемое к тому же редкими встречами с самим Анатолием. Одна из них произошла в начале семьдесят девятого года в Москве, на квартире у космонавта Виталия Ивановича Севастьянова — председателя Всесоюзной шахматной федерации.

Карпов появился внезапно для меня, румяный с мороза, улыбчивый, приветливый. Хозяин куда-то исчез, пообещав вскоре вернуться, хозяйка варила обед, и мы остались с Анатолием с глазу на глаз в гостиной, где на журнальном столике покоились нарды.

«Играете?» — быстро спросил Карпов.

«Нет-нет», — поспешил заверить я. Помолчали полминуты. Потом разговорились, посудачили об общих знакомых, потом были приглашены хозяевами дома к столу: Карпов — к обеденному, на кухню, где хозяйки потчуют только самых близких гостей, а журналист — к письменному, в кабинет хозяина дома. Мне предстояло записать на магнитофон рассказ Севастьянова о матче в Багио, но появление Карпова, разговор с ним, его острые, неожиданные оценки давно мне известных людей, свобода, с какой он держался здесь, в домашней обстановке, где на него не устремлены тысячи глаз, искренняя заинтересованность чужим мнением, готовность его понять, доброжелательность и непреклонность в тоне голоса, когда он решал по телефону какие-то свои дела, рассеянная улыбка, с какой он ласкал собаку, — все эти проявления живой жизни в знаменитом, прославленном человеке были куда богаче, естественнее его экранных образов и сложившихся о нем представлений. Он не раскрылся, только чуточку приоткрылся, — это вышло совершенно непроизвольно, непреднамеренно и заставило меня увидеть его новыми глазами. И захотелось немедленно разобраться в нем, понять, каков на самом деле этот «игрок и рационалист», что он за человек — как будто это можно сделать немедленно…

— Так что же за человек тот, кто давно объявлен игроком и рационалистом? — спрашиваю у хозяина дома, налетавшего с чемпионом мира вместе — правда, не в космосе, а в воздушном пространстве — не один десяток тысяч километров. Спрашиваю у старшего друга Анатолия — космонавта, ученого, истинного поклонника шахмат и, самое в данной ситуации важное, приметливого наблюдателя и вдумчивого аналитика, чувствующего и понимающего другую индивидуальность.

— Когда я отлучался на полчаса, Толя предлагал вам сразиться в нарды? — вопросом на вопрос ответил Севастьянов.

— Предлагал.

— А между тем он по очень важному для себя делу приехал, времени у него в обрез, но видит — нарды на столе и томящийся в ожидании человек, стало быть, потенциальный партнер… И с ходу — «сыграем!». Мы с ним не раз сиживали за нардами, — давно ли он научился, а сейчас уже весьма грозен. И вообще он всевозможные игры любит — и всегда садится с желанием победить. Это у него в крови, он игрок по натуре… Рационалист?.. Если под этим понимать не прагматизм, не иссушивающий душу практицизм, а деловитость, собранность, самодисциплину, тогда он рационалист, как и многие молодые люди его поколения. Но этим не исчерпывается такое явление, такая богатая натура, как Анатолий Карпов.

Как-то неловко говорить о чемпионе мира по шахматам, что он незаурядный человек. Это вроде само собой разумеется. Но и среди шахматистов, даже выдающихся, даже ходивших в чемпионах мира, были специалисты, своей односторонностью — повторим за классиком — подобные флюсу. Карпов незауряден во всем. Здесь я должен был бы рассказать о его увлеченности живописью и о его пристрастии к театру, к русской классической литературе, к современной, остроритмической музыке, но подобных перечней я, откровенно говоря, побаиваюсь. Что мы доказываем этим реестром «культурных ценностей» — что современный интеллигентный человек культурен?.. А надо ли это доказывать? Да и не путаем ли мы при подобном подходе осведомленность, информированность, престижное многознайство с подлинной культурой, определяющейся прежде всего серьезностью духовных запросов и интересов?.. Человеческая незаурядность Карпова проявляется в серьезности, широте его духовных интересов. И, разумеется, эта незаурядность ни в чем не проявляется так полно и сильно, как в шахматах. Пусть простят и Толя Карпов, и Миша Таль вторжение в их высокий гроссмейстерский мир скромного любителя шахмат, участника школьных и вузовских турниров, но я все же позволю себе порассуждать на предложенную вами тему и с чисто шахматных позиций…

Природный талант Карпова я бы определил как композиторский. Он — композитор шахмат. Я бы сравнил его игру и игру Святослава Рихтера. Исполняя классическое, давно уже сочиненное произведение, Рихтер всегда заставляет нас пережить вместе с ним акт творения этого произведения. И творит он, если так можно выразиться, необычностью алгоритмов.

— Полагаю, эта мысль нуждается в пояснении…

— Извольте. Алгоритм, как в наш кибернетический век хорошо известно, есть предписание, определяющее содержание и последовательность операций, переводящих исходные данные в искомый результат. В нашем случае исходные данные — ноты, скажем, прелюда или концерта. Для пианиста это программа: если он будет придерживаться жестко фиксированной программы, строжайшим образом выдерживая каждый вписанный композитором такт, то это будет лучшее исполнение, но не творчество, не рождение музыки при нас… А вот когда у исполнителя есть своя программа — свой набор алгоритмов, то при тех же исходных данных (ноты произведения) получается совершенно иной результат — и божество, и вдохновенье…

В игре Карпова виден тот же подход. Не жесткая программа, а необычный набор алгоритмов, позволяющий осуществлять глубокую стратегию и очень гибко менять планы применительно к возникающим на доске ситуациям.

Может быть, я и ошибаюсь относительно «игры алгоритмами»?.. Может быть. Но совершенно убежден в том, что Карпов всем существом своим, еще не начиная считать-рассчитывать варианты, своей поразительной природной интуицией — основой его таланта — уже чувствует логичность или нелогичность, правильность или неправильность, перспективность или бесперспективность стратегии, вытекающей из той или иной проанализированной им позиции. Я называю это композиционным талантом. Назвать можно и по-другому — суть-то не изменится. Такой подход к творчеству, на мой взгляд, прежде всего свидетельствует о том, что перед нами выдающийся человек: таких очень мало… Судьба дарила мне встречи с талантливыми людьми, Карпов — один из самых ярких и значительных…

— …И как многие таланты, особенно в искусстве, спорте (а шахматы «проходят» по обоим этим ведомствам), в силу производственной необходимости он очень внимательно прислушивается к себе, изучает себя, сосредоточен на себе?

— Скажу так — многие считают себя незаурядными. Некоторые не только считают, но и являются таковыми. Но вот проявиться эта незаурядность часто не может — отпущенные от природы задатки, способности остаются невостребованными или расходуются вхолостую, потому что человек попадает в беличье колесо личных забот, гипертрофированных личных забот и отношений. Меньше всего хочу показаться ментором, поучающим молодых, — по своей дочери-девятикласснице знаю, как они не любят нравоучений, но все же поделюсь вот каким соображением. Если во взаимоотношениях с другим человеком ты делаешь акцент на себе, своих проблемах, заботах, переживаниях, ты самого себя и обкрадываешь, ибо полнее всего мы выражаем, проявляем себя, когда слышим, понимаем других, сочувствуем им, отдаем.

У Карпова поглощенности собой, сосредоточенности на себе нет. И, как ни парадоксально, именно это дает ему возможность еще больше, еще полнее проявить свою шахматную и человеческую незаурядность.

Севастьянов, очевидно, тоже «играет алгоритмами». Во всяком случае он отступил от предложенной мной жесткой программы — не касаться шахмат, оставив эту сторону дела гроссмейстеру Талю. Через три дня в Таллине мы встретились с экс-чемпионом мира и консультантом Карпова Михаилом Талем. Став в шестой раз чемпионом СССР в конце декабря 1978 года в Тбилиси, отметив Новый год в Риге, Михаил Таль прибыл в столицу Эстонии на турнир, где игрались партии с укороченным контролем времени — по полчаса на партию каждому из соперников.

Таль, как всегда, был нарасхват: турнир, лекции, интервьюеры, старые знакомые, новые знакомые, Всесоюзное радио: «Срочно передайте отчет о начале турнира», московский журналист из соседнего номера в «Виру»: «Миша, когда ты продиктуешь вступление к книге, — сегодня ночью, ладно?..» Но вот наконец мы смогли уединиться и продолжить разговор, начатый год назад в Ленинграде, на антресолях Чигоринского шахматного клуба, в день доигрывания партий последнего тура первенства СССР. Карпов готовился тогда в Боржоми к матчу за звание чемпиона мира, хотя имя его противника еще не было известно. Мы говорили с Талем о Карпове — старший коллега поражался тому, как активно молодой чемпион содействует наполненности шахматного пульса страны и мира, как много и великолепно играет в самых представительных турнирах, как здорово вырос Анатолий как личность.

ТАЛЬ (через год в Таллине). Всякая личность в черно-белом изображении теряет. «Игрок и рационалист» — эта схема обедняет такую сложную фигуру, как Анатолий Карпов… В семьдесят третьем году нас вдвоем послали на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Берлин. Я был микрошефом нашей микроделегации и во время поездки лучше узнал Толю. С той поры отношусь к нему с неизменной симпатией. За эти годы мне довелось видеть абсолютно разного Карпова, в совершенно разных ситуациях — и на гребне волны, и в моменты минора, в разном настроении, в разной душевной тональности… Я, бывало, во время матча успевал обругать буквально всех окружающих, и на недавнем чемпионате страны тоже всем от меня досталось, кроме Жанночки (трехлетняя дочь М. Таля. — Л. С.), и то потому только, что турнир оказался коротким… А Толя за четыре месяца нашей жизни в Багио, когда нервы были предельно напряжены, ни разу не позволил себе ни малейшей некорректности по отношению к своим помощникам, к любому члену нашей делегации: ни голоса не повысил, ни раздражения мало-мальского в тоне нельзя было уловить — ничего недружелюбного. А ведь иногда тому или иному спортсмену, шахматисту кажется выгодным и чрезвычайно заманчивым списать что-то на тренеров. Да и в Багио были у нас и очень трудные дни. Не всегда мы, тренеры, были на высоте и давали порой повод высказать нам свое неудовольствие. Но, повторяю, ни разу ни малейшей некорректности. Достойное и редкое качество. Выдержка?.. Скорее — благородство… Ну, а то, что Толя умеет совершенно раскрепощаться, веселиться от души, могут подтвердить все наши туристы — прекрасный вечер мы устроили однажды под порося… Правда, человек, не обремененный таким грузом славы и ответственности, как Карпов, может при желании чаще расковываться и раскрепощаться, нежели чемпион мира. Разумеется, положение обязывает. Карпов — человек, который уже привык в принципе держать себя под контролем. По характеру он не из тех, кто легко сходится с людьми. Но дружить он умеет.

СЕВАСТЬЯНОВ. Исключительно дружеские отношения были в нашей «команде». А ведь в таком составе — Карпов, его секунданты гроссмейстеры Юрий Балашов, Игорь Зайцев, тренер-консультант Михаил Таль — она раньше никогда не собиралась. Надо учесть, в какой сложной обстановке оказался Анатолий за три месяца до Багио, когда умер его постоянный тренер, человек исключительных душевных качеств, специалист высшей квалификации Семен Абрамович Фурман…

ТАЛЬ. В Бугойно, в Югославии, на крупном международном турнире, в день последнего тура, после игры, мы получили это страшное известие. На Толю было больно смотреть. Он тяжело переживал обрушившееся горе: ушел близкий человек, которого он любил, к которому был привязан… Ну и, конечно, невосполнимая потеря в шахматном плане: штаб чемпиона остался без руководителя, без дальновидного и искушенного в борьбе стратега… Тогда Анатолий и попросил меня стать одним из его помощников. Не заменить Семена Абрамовича — я для этого совершенно не подхожу, да и возможно ли это вообще?.. — а быть рядом во время подготовки, в ходе матча. В тот печальный вечер я чисто по-человечески был не вправе отказать Толе — и нисколько не жалею о своем решении.

СЕВАСТЬЯНОВ. Ни один из помощников чемпиона, при несомненной высокой шахматной квалификации каждого, на роль возничего колесницы, беспрекословно признанного вожака не подходил. И эту миссию в процессе подготовки к сражению в Багио пришлось взять на себя Карпову. Но отсутствие необходимого тренерского опыта и некоторый дефицит чисто организаторских качеств восполнялся в ходе поединка отношениями взаимной приязни, расположенности, просто братскими чувствами. Это были близкие люди — по духу, по интересам и, казалось иногда, даже по характерам. Но характеры-то как раз были каждый на особину, каждый резко индивидуален. Невозмутимый, спокойный Юра Балашов — его шахматная эрудиция, память колоссальны. В неспешности, размеренности своих жизненных ритмов Игорь Зайцев мог поспорить с Балашовым, а в шахматах это острый тактик, со своими оригинальными идеями. Исключительно велика, громадна заслуга Миши Таля в том, что наш штаб был на высоте. Таль — это творческое начало в его чистом виде, кладезь практического опыта, ну и, разумеется, прекрасный спарринг-партнер для Карпова. Уж не говорю о том поле оптимизма, веселья, бодрости, которое возникает всегда вокруг Таля и не дает никому киснуть, унывать…

ТАЛЬ. Я бы непременно отметил еще одного члена нашей «команды» — Александра Рошаля, близкого товарища Анатолия Карпова. В Багио он исполнял многотрудные обязанности пресс-атташе советской делегации, был спецкором ТАСС на матче.

ЖУРНАЛИСТ. Хорошо помню, как в пресс-центре Московского театра эстрады во время завершающей партии финального матча претендентов семьдесят четвертого года Михаил Таль в интервью Итальянскому телевидению сказал, что в истории шахмат трудно найти второй такой же поединок по жестокости борьбы, по нервному напряжению… И вот через четыре года те же соперники садятся друг против друга уже в матче на звание чемпиона мира. Сопоставимы ли два эти единоборства?

ТАЛЬ. В какой-то мере сопоставимы. Но нервное напряжение за прошедшие годы еще более возросло, и в этом отношении матч в Багио трудно сравнивать даже с бескомпромиссной встречей в Москве. Тогда играли Анатолий Евгеньевич Карпов и Виктор Львович Корчной. Теперь — товарищ Карпов и господин Корчной. Это не могло не сказаться на всей атмосфере матча в Багио. Не могли не сказаться и новые условия: тогда число партий было ограничено — двадцать четыре, теперь — безлимитный матч до шести побед одной из сторон. С моей точки зрения, матч без ограничения количества партий — полнейший нонсенс, хотя, подозреваю, Толе и не нравится, когда я так говорю… Но посудите сами: первые десять партий в Багио дают одну результативную партию, последние шесть — пять результативных. И дело совсем не в том, что соперники научились сокрушительно атаковать за месяцы противостояния, не в том, что меч заострился, просто щит совершенно прохудился. Удивительное все-таки дело: главный матч играется без лимита, а все предшествующие отборочные — при определенном общем количестве партий. Знаете, на что это похоже? На Олимпийские игры, где, скажем, отборочные соревнования, квалификационные, проводили бы по прыжкам в высоту, а в финале прыгуны… метали бы молот. Это же совершенно другие шахматы — безлимитные. Понимаете, у каждого опытного шахматиста вырабатывается определенный стереотип поведения в длительном соревновании. Ботвинник как-то написал, что для него критический период приходится на одиннадцатый — четырнадцатый туры. Другим гроссмейстерам трудно даются первые партии — они медленно разыгрываются. Карпов, кстати, тоже по характеру стайер. Но стайер, а не бегун на сверхдлинные дистанции. До Багио его потолок был двадцать четыре партии. У шахматистов старшего поколения были «забеги» и подлиннее — скажем, тридцать партий на турнире в Цюрихе. Но если посмотреть содержание партий в последних турах, то шахмат там уже не было…

ЖУРНАЛИСТ. Матч в Багио вызвал не только шахматные комментарии. Да и среди иностранных корреспондентов, аккредитованных там, преобладали специалисты не в области сражений на шестидесяти четырех клетках, а эксперты по вопросам «психологической войны», советологи, политические комментаторы…

СЕВАСТЬЯНОВ. Почуяли, что есть возможность половить рыбешку в мутных водах политических провокаций, — и слетелись. Претендент и его окружающие регулярно поставляли сим зоилам пищу постоянными скандалами, протестами, грубыми выходками, оскорблениями в адрес соперничающей стороны.

Должен сказать, что соревнование на Филиппинах имело два аспекта: чисто спортивный и откровенно политический. Даже делегация претендента состояла из двух групп. Одна — тренеры, секунданты, занимавшиеся творческой работой, другая, во главе с Петрой Лееверик, занималась только политическими провокациями, ничего не понимая в шахматах. Эта группа действовала по специально разработанному стратегическому плану — наступательному, активному, и план этот, замечу, был составлен людьми опытными. Да и сама Петра Лееверик, близкая подруга Корчного, пятидесятилетняя австрийка со швейцарским паспортом, до восемнадцатой партии руководительница делегации — весьма опытная особа в разного рода темных делах. В «Неделе» подробно описывалось ее прошлое, в котором есть и такая страница, как осуждение советским военным трибуналом в 1948 году за шпионаж против Советского Союза в пользу американской военной разведки Си-Ай-Си.

Намерение Корчного устроить в Багио своего рода «политическое шоу», вести грязную, темную игру стало ясно еще до начала игры шахматной. Уже первые пресс-конференции двух делегаций показали совершенно разный подход к этому значительнейшему событию в шахматной жизни мира. Чемпион сразу же дал понять, что хотел бы сохранить чисто спортивный дух состязаний и совершенно не касаться политических аспектов. Претендент на первой же пресс-конференции допустил нетерпимые выпады по отношению к нашему государственному, политическому строю, облил грязью Шахматную федерацию СССР, оскорбил чемпиона мира и его консультанта Таля.

Не буду пересказывать все содержание политическо-психологического шоу, все дивертисменты типа «буря в стакане кефира», «повышенный уровень радиоактивности в зале для игры», «парапсихологическая война», «террористы из „Ананда Марга“» и т. д. и т. п. — все это освещалось в нашей прессе. Выделю только два момента, чему сам был свидетелем, — открытие матча и его закрытие.

Торжественное открытие матча на звание чемпиона мира по шахматам. Присутствуют президент Филиппин Фердинанд Маркос, министры правительства Филиппин, руководители ФИДЕ, оргкомитета по проведению матча. Исполняется Гимн Республики Филиппины — все встают. Исполняется Гимн СССР (ошибочно оркестр исполнил старый гимн нашей страны — «Интернационал»), все слушают его стоя, только Корчной и мадам Лееверик опускаются в кресла. Что это, как не демонстративный протест, недружественный жест по отношению к нашей стране, политический акт, а это и по правилам ФИДЕ недопустимо. Международная шахматная организация занимается только шахматами, но никак не политикой. А претендент и его дама-патронесса дали сразу же понять, что будут в Багио заниматься политикой. И занимались, — правда, довольно неуклюже. Их действия в этой области зачастую были лишены всякой логики, абсурдны, обвинения выдвигались беспочвенные… И все-таки, повторяю, кампания была заранее спланирована, спрограммирована, — использовались для разжигания неспортивных страстей и средства массовой информации. Эта политическая кампания велась прежде всего для того, чтобы оказать психологическое давление на Карпова и всю нашу делегацию, чтобы выбить его из седла, лишить равновесия… Ничего этого претенденту и режиссерам «шоу», в конечном счете, добиться не удалось. А своим бестактным, вызывающим поведением на открытии матча Корчной вызвал сильнейшее раздражение президента Филиппин. Маркос сказал тогда нам после церемонии открытия: «Исполняется гимн великой страны — глава государства, устраивающего соревнование, стоит, члены правительства, все в зале отдают дань уважения чемпиону и его стране, а он, видите ли, садится. Предатель и есть предатель».

И вот все бури в Багио отбушевали — и «кефирные», и те, что насылала стихия, — ураганы, землетрясения, ливни, и шахматные. Закрытие матча. На голову Анатолия Карпова возложен венок из благоухающих тропических роз. А соперника чемпиона нет. Он уехал, сделав на прощание очередной недружественный акт, не подписав бланк последней партии, опротестовав результат поединка. Шахматная часть делегации претендента присутствует: гроссмейстер Кин с женой, его коллеги Стин, Панно, Мурей. Они улыбаются, хотя вроде бы им радоваться нечему. Завершено большое дело, они были участниками очень важного, исторического события в шахматной жизни и как спортсмены, как специалисты не могут не сознавать этого, наконец, не могут не вздохнуть с облегчением, что вся нервотрепка позади… Нормальная реакция.

ЖУРНАЛИСТ. Хотелось бы узнать поподробнее, чем закончилась история с протестом Корчного…

СЕВАСТЬЯНОВ. Протест Корчного пришлось разбирать на конгрессе ФИДЕ в Буэнос-Айресе почти три недели спустя после завершения борьбы в Багио. Мы с Анатолием участвовали в работе конгресса, хотя чемпион, естественно, не пошел на заседание бюро ФИДЕ, когда там в течение трех с половиной часов разбирался официальный протест Швейцарской шахматной федерации, представлявшей интересы Корчного. В официальном протесте утверждалось, что во время завершающей, тридцать второй партии были созданы неблагоприятные условия для игры претендента. Конкретные причины назвал уже адвокат при рассмотрении дела. Первая: то, что друзья Корчного из организации «Ананда Марга» были выдворены в день тридцать второй партии из Багио. Вторая: то, что врач-психолог советской делегации пересел в четвертый ряд после десятого хода. Третья: то, что Корчному не оплачен чек, выписанный организаторами матча как вознаграждение, причитающееся участнику соревнования.

Не вдаваясь в детали, замечу, что при ближайшем рассмотрении все пункты протеста просто-напросто отпали. Предложение бюро ФИДЕ отвергнуть протест и подтвердить решение судейской коллегии со следующей формулировкой: «Матч на первенство мира окончен со счетом 6 : 5, победил Анатолий Карпов», — было вынесено на Генеральную ассамблею ФИДЕ. Его приняли девяноста голосами против одного (Швейцария).

Спортивная борьба завершилась, но политическая возня, затеянная бывшей шпионкой, продолжается. Давно питающая злобу к нашей стране, она подогревает те же чувства у бывшего советского гражданина Корчного.

ЖУРНАЛИСТ. Протестовать можно в принципе только против нарушения правил, законов, договоров. Скажем, было обещано, по условиям матча, вознаграждение, а его не собираются выплачивать — есть, по крайней мере, основание для протеста. (Другое дело, что претендент не разобрался в ситуации и поспешил пожаловаться ФИДЕ, хотя организаторы и не думали «бить его рублем».) Но второй пункт обвинения выглядит совсем уж странным: «Врач-психолог советской делегации во время последней партии пересел в четвертый ряд»… Ну и что? Разве он не волен был сидеть где хочет?.. Или в соглашении о матче или в каком-то другом документе было оговорено, где кому сидеть, в частности врачу-психологу чемпиона мира предписывалось ближе пятого ряда не садиться?..

СЕВАСТЬЯНОВ. Доктор медицинских наук профессор Владимир Петрович Зухарь, исполнявший обязанности врача-психолога Анатолия Карпова, но время матча в Багио стал очень популярной фигурой. Местные газеты в определенные периоды помещали его фотографии чаще, чем снимки соискателей шахматной короны, а о его вкусах и привычках писали подробнее, чем о дебютных схемах, разыгрываемых гроссмейстерами. Такое выдвижение на авансцену шахматного события фигуры в шахматах более чем скромной объяснялось, как выразились бы коллеги доктора Зухаря, неадекватной реакцией Корчного на присутствие нашего врача-психолога в зрительном зале и стало составной частью политико-психологической кампании клеветы, разжигания страстей, которую с первого дня вела в Багио «нешахматная часть» делегации претендента.

ТАЛЬ. Без психологов в современном спорте, тем более в шахматах, не обойтись. И сам Корчной в своей книге, вышедшей на Западе, признается, что в финальном матче претендентов семьдесят четвертого года пригласил психолога, с тем чтобы он помогал ему и по возможности мешал Карпову.

Врач-психолог чемпиона мира и в процессе подготовки, и в ходе матча в Багио занимался своими непосредственными обязанностями: это и консультации с тренерами — как играть сегодня, азартнее или спокойнее, это и снятие отрицательных эмоций после неудачи, это и рекомендации подопечному, например, держаться за доской свободнее, раскованнее, почаще прогуливаться… Материал для рекомендаций и советов психолог черпает, внимательно наблюдая за событиями на сцене и, разумеется, за поведением соперников.

Доктор Зухарь добросовестно выполнял свои обязанности, садился в зрительном зале и смотрел на сцену, на обоих шахматистов. Наблюдал. Пока дела у претендента шли нормально, он «мешающего» взгляда Зухаря не чувствовал. Но вот в пятой партии он в сильнейшем цейтноте прошел мимо несложного выигрыша (не заметил мата в четыре хода) и сразу же заявил, что этот «лжеученый загоняет меня в цейтнот». И пошла писать губерния — протест за протестом, бесконечные жалобы претендента и его присных: мол, нам объявлена парапсихологическая война.

Психолог-гипнотизер, работающий против него, — идея фикс Корчного. Припоминаю, как за полгода до нашего претендентского матча (Москва, шестьдесят восьмой) мы были вместе в Голландии и тамошний мастер, сильный шахматный мастер (когда-то даже у Ботвинника выигрывал), психолог по специальности, сказал нам, что у него есть возможность влиять на партнера во время партии. Я ответил, что мало верю в это, и тогда психолог-шахматист предложил сыграть с ним и позволить ему внушать мне всякие сбивающие с толку вещи. Я согласился. Но то ли мой английский был не очень хорош и я понял не все, что он твердил, то ли я просто неподдающийся, то ли еще что, только ничего у голландца не получилось. Тогда он предложил сыграть Корчному, но тот категорически отказался: «Неизвестно, как ваши внушения отразятся на мне через пять лет». Через полгода после несостоявшегося эксперимента, когда мы играли в Москве, он потребовал, чтобы мой лечащий врач (терапевт, а не психолог) пересел из одного из первых рядов на «камчатку». Причина? «Когда он сидит близко от столика, Таль чувствует себя увереннее, а мне это ни к чему».

Что поделаешь? Люди бывают мнительными, подозрительными, со своими «пунктиками»… Допускаю даже, что мнительному Корчному присутствие в зале доктора Зухаря было и в самом деле неприятно, раздражало, отвлекало… Допускаю. Но при чем тут гипнотическое воздействие — «загоняет меня в цейтнот»? Дальше — больше. В очередном интервью он объявил, что играет с кентавром, то есть сильнейшие ходы Карпову передает по прямому парапсихологическому каналу доктор Зухарь.

Шахматная горячка действительно охватила всех членов нашей делегации: врач-терапевт Михаил Лазаревич Гершанович однажды нашел оригинальное продолжение, повар предлагал рискованнейшие жертвы в духе молодого Таля, все искали, все двигали фигуры на доске… Единственный, кто был безучастен к шахматному буму, — врач-психолог, в шахматах совсем не разбирающийся. Если бы он, как померещилось Корчному, был половиной шахматного кентавра и мысленно диктовал ходы чемпиону, матч продолжался бы не более шести партии.

Своего пика «Зухариада» достигла перед семнадцатой партией, когда претендент сказал, что самолично выставит из зала «этого человека».

СЕВАСТЬЯНОВ. Соперник чемпиона взвинтил себя так, что продолжение состязания было под угрозой. После головоломной семнадцатой партии, которую претендент проиграл на глазах группы приехавших советских туристов, он покинул Багио и в течение недели отсиживался в Маниле. Там, кстати, он приобрел новых приятелей — мужчину и женщину из террористической организации «Ананда Марга», осужденных на семнадцать лет за покушение на индийского дипломата и временно выпущенных под залог. Они пообещали претенденту восстановить его душевное равновесие, воздействуя своими средствами на «русского парапсихолога». После семнадцатой партии шахматная часть группы Корчного потребовала, чтобы он заменил всем досаждавшую мадам Лееверик на посту официального руководителя делегации. Он был вынужден это сделать. Новый глава делегации английский гроссмейстер Раймонд Кин начал свою деятельность с того, что отозвал все бесчисленные протесты, которые рассматривало и отвергало апелляционное жюри. По нашей инициативе состоялась договоренность между обеими делегациями, согласно которой мы должны были пересадить доктора Зухаря далее десятого ряда, а они обещали прекратить беспочвенные протесты и вести себя лояльно. Это нигде записано не было. Мы строго придерживаемся установленного джентльменского соглашения, а между тем делегация соперника все разрасталась за счет прибывавших со всего света психологов, медиумов и т. п. И все они усаживались не далее четвертого ряда — шаманили, работали, так сказать, в диапазоне парапсихологических волн. Перед тридцать второй партией выяснилось, что уже восемь таких специалистов будут находиться сегодня в зале. Восемь против одного доктора Зухаря, к тому же пересаженного далее десятого ряда. И тогда, перед началом партии, мы вынуждены были сказать представителям делегации соперника, что, поскольку они действуют односторонне, нарушая уговор, мы считаем себя свободными от взятых обязательств. Я не хочу здесь касаться самой проблемы воздействия психологов на играющих шахматистов — существует оно или нет, речь идет только о формальной стороне дела.

Появления нашего врача-психолога в четвертом ряду Корчной не заметил. Он узнал об этом только после того, как отложил партию в совершенно проигранной позиции и напустился на своих помощников, зачем посоветовали ему избрать такой неудачный дебютный вариант.

ТАЛЬ. Он и впрямь выбрал вариант с подмоченной репутацией. Я иногда применяю его черными, но только тогда, когда считаю себя обязанным играть резко на победу. Тем не менее мне не удалось набрать пятидесятипроцентного результата. Выбор претендентом именно этого, раньше в его практике не встречавшегося варианта объясним как раз психологически — парапсихология и прочее шаманство здесь ни при чем. Очевидно, он исходил из того, что чемпион, проигравший на финише три партии из четырех, уже не в состоянии бороться, сломлен морально и настал самый подходящий момент нанести последний резкий нокаутирующий удар…

СЕВАСТЬЯНОВ. А помощники, надо полагать, стали оправдываться и сказали шефу, что дело не в выборе неудачного дебютного варианта, а в том, что доктор Зухарь снова сидел в четвертом ряду и мешал ему думать. При разборе протеста Швейцарской шахматной федерации на заседании бюро ФИДЕ фигурировало распространенное среди членов бюро в ксерокопиях письмо Кина своему другу, в котором главный секундант претендента пишет, что Корчной во время тридцать второй партии не знал, что Зухарь пересел в четвертый ряд. Кин присутствовал на заседании и подтвердил подлинность своего письма. И, таким образом, второй пункт протеста был отклонен, как совершенно безосновательный.

В феврале семьдесят девятого года бюро Международной федерации шахмат в Граце (Австрия) снова рассматривало этот вопрос и единогласно, десятью голосами, приняло решение о том, что окончательный результат матча 6 : 5 никакой ревизии не подлежит. Отмечено было также на заседании бюро, что филиппинская сторона провела соревнование идеально, что судейство было объективным и оптимальным. Бюро ФИДЕ осудило поведение Корчного в ходе матча, перед ним и после него и поставило ему на вид его скандальное поведение.

ЖУРНАЛИСТ. Теперь, когда мы прояснили не шахматные…

ТАЛЬ. Парашахматные…

ЖУРНАЛИСТ. …Моменты матча в Багио, перейдем непосредственно к спортивной борьбе. Были ли здесь какие-то неожиданности?

ТАЛЬ. Если иметь в виду конечный результат, то никаких неожиданностей: победил сильнейший, в его победе мы были неколебимо уверены. Что касается течения борьбы и ее содержания, то здесь было много загадочного и удивительного…

ЖУРНАЛИСТ. Кстати, отражает ли, на ваш взгляд, счет матча истинное соотношение сил, талантов?

СЕВАСТЬЯНОВ. Карпов настолько, мне кажется, крупнее по таланту, нежели его противник, что должен был бы и мог бы, если бы не поспешил в определенный момент, закончить матч со счетом 6 : 2.

ТАЛЬ. Ничьи таланты сравнивать не берусь — это дело темное. Соотношение же сил определил бы как 6 : 4.

ЖУРНАЛИСТ. Вы начали говорить о неожиданностях…

ТАЛЬ. На той самой пресс-конференции, где претендент пожаловал мне титул «главного клеветника шахматного мира» и поносил всех и вся полтора часа кряду, он полторы минуты уделил шахматам и сказал одну запомнившуюся мне фразу. Отвечая на вопрос, как он оценивает свою игру в предыдущем матче с Карповым и нынешнюю, он сказал: «Я стал практичнее». Тот редкий случай, когда я могу с претендентом согласиться. Он действительно стал гораздо практичнее. Никаких сверхоригинальных, заумных вещей сейчас он не делает. И вообще сложилось впечатление, что соперники в этом матче поменялись ролями. До Багио считалось, что задача Карпова играть просто, солидно, крепко, потому что его удивительная способность быстро рассчитывать варианты, хорошее позиционное чутье помогают ему безошибочно отличать плохое от хорошего и ошибаться реже партнера. Считалось также, что в сложных позициях Корчной предельно опасен, а в простых он непременно начнет что-то придумывать, наверчивать и в результате проиграет. Но в Багио все было наоборот. В сложных, насыщенных подводной тактикой позициях, где необыкновенно высока цена каждого хода, чемпион переигрывал претендента — и в чисто шахматном плане, и в чисто спортивном, загоняя противника в цейтнот. Став практичнее, достигнув заметного прогресса в чисто техническом плане, его соперник сдал в искусстве защиты — прежде это был его сильнейший козырь. Большинство партий советский гроссмейстер выиграл именно на атаке — восьмую, семнадцатую, тридцать вторую. Все они были со значительной тактической начинкой, которую претендент раскусить не сумел. Однако в простых позициях он действовал безукоризненно, четко используя в совершенно равных окончаниях ошибки чемпиона.

ЖУРНАЛИСТ. Карпов, все время подбавляющий горючее в топку, а не охлаждающий пыл своего задиристого оппонента, — и впрямь неожиданная картина… Ну, а течение борьбы, ее фабула — какие тут происходили удивительные вещи, что можно назвать переломными моментами матча?

ТАЛЬ. Мне уже пришлось в итоговой корреспонденции из Багио, опубликованной в «Правде», сравнить поединок на этом филиппинском курорте с увлекательным детективом. Пожалуй, по напряженности, драматизму и продолжительности второго такого противоборства в истории шахмат еще не было. Девяносто три дня длился матч в Багио — на восемнадцать дней больше, чем рекордный по продолжительности поединок Алехин — Капабланка. Сто семьдесят пять часов провели за доской соперники — а сколько бессонных ночей ушло на анализ отложенных позиций, сколько времени заняла подготовка к партиям!

Чтобы вы представили, как это происходило, вспомню тринадцатую партию, ставшую первым переломным моментом в состязании. Мне пришлось слышать мнение, что это был суперсюрприз матча: должен был выиграть один, а победил внезапно другой. Действительно, доигрывание принесло неожиданный результат, но ничего сверхудивительного в доигрывании не было. Корчной имел преимущество в отложенной позиции, но выигрыша у него не было. Мы очень неплохо проанализировали эту позицию — помимо нашей обычной четверки в ее анализе принимал живейшее участие руководитель нашей делегации в Багио, директор Центрального шахматного клуба Виктор Давыдович Батуринский. Идея Сe5 Крg7 подсказана им. В ту ночь никто из нас не сомкнул глаз. Обычно часа в два мы с Юрой и Игорем отправляли Толю домой спать (жили мы в отеле, а работали в специальном коттедже), а сами уже доколачивали отложенную позицию. Но тут был особый случай. Смотрим и видим — очень противная позиция, причем у Корчного при откладывании был неплохой выбор продолжений: и так, смотрим, неприятно, если у него записано, и эдак — не лучше. И когда кто-то заикнулся, не пора ли Толе на боковую (предполагалось, что завтра предстоит доигрывание), он недовольно поморщился. Ясно было, что ему не заснуть — ляжет и будет все прокручивать вслепую. Поэтому мы остались в своей рабочей резиденции и лишь к шести утра поехали все вместе. Подъезжаем и видим: наш этаж в гостинице освещен — все, и играющие в шахматы члены делегации, и не играющие — смотрят отложенную позицию, ищут выход из положения.

Доигрывание в тот день не состоялось. Корчной взял тайм-аут — страшную глупость сделал, хотя вроде бы психологически все верно рассчитал: пускай противник играет четырнадцатую под дамокловым мечом отложенной тринадцатой. Но мы поняли, что раз он берет тайм-аут, ему не так уж все ясно, и — главное — у нас появился лишний день для самого тщательного анализа. В результате мы пришли к выводу, что позиция не столь уж страшная, и чем больше смотрели, тем больше защитных ресурсов находили. На тринадцатую партию Толя шел в достаточно хорошем настроении. Здорово получилось, что в четырнадцатой выстрелила домашняя заготовка. Вспоминаю, как перед партией Толя позвонил нам из гостиницы: «А что, если «пепельницу» попробовать…» Так мы меж собой ход h3 называли. Ход g6 — после рассказов Севастьянова о космических перегрузках — окрестили «перегрузка», g3 — «белая горячка» и т. д. Простенько, со вкусом и совершенно непонятно стороннему — мало ли что — слушателю. Мы Толину идею поразглядывали, очень понравилась, — он и запустил «пепельницей»… Отложена была четырнадцатая партия, но исход ее сомнений не вызывал — претендент не мог ее не проиграть. Теперь ситуация переменилась: дамоклов меч поражения в четырнадцатой перед доигрыванием тринадцатой навис над Корчным. И вот, пытаясь выжать из позиции больше, чем она могла дать, противник чемпиона при доигрывании тринадцатой перешел границу допустимого риска и получил контрудар. Четырнадцатая, как и полагалось, пришла к победному исходу.

После этих двух выигрышей, поведя в счете 3 : 1, Карпов заиграл как-то свободно, легко, победив в интересной, самой увлекательной, хотя и небезошибочной партии матча — семнадцатой.

ЖУРНАЛИСТ. Счет стал 4 : 1. Специалисты почти единодушно утверждали, что игра пошла в одни ворота: в восемнадцатой, двадцатой, двадцать второй партиях только чудо спасло претендента. Сам Карпов назвал этот период — с восемнадцатой по двадцать вторую партию — своим золотым периодом: во-первых, по качеству игры, во-вторых, по причине слишком большого количества подарков, сделанных им сопернику. Как же так — золотой период, расцвет и ни одну из трех практически выигранных позиций не довел до победы?.. Выступая перед своими ленинградскими болельщиками, чемпион признался, что ему, очевидно, мешала тогда выиграть подспудная мысль о том, что противник уже сломлен… А как бы вы объяснили эти чудеса?

ТАЛЬ. С восемнадцатой партией не так все стопроцентно ясно, но и двух побед — в двадцатой и двадцать второй — вполне хватило бы для завершения матча. С восемнадцатой мы, помощники, немного виноваты, не очень конкретно проанализировали, все искали за Корчного контригру, а вот как взламывать оборону — четко не установили, и Толя должен был уже сам сочинять, а претендент такие технические позиции здорово защищает. Но с двадцатой партии Карпов начал допускать бросающиеся в глаза ошибки, каких он, пожалуй, со времен юношеских соревнований не делал. Потрясающую партию он испортил — двадцать вторую, где он на ровном месте переиграл Корчного необыкновенно тонко. Безусловно, это была бы лучшая партия матча, шедевр, если бы не помарка в самом конце…

Невероятно обидно, но никаких чудес — мистикой здесь и не пахнет. Все та же система безлимитного матча — она виновата. Кажется, я повторяюсь, но, право же, Карфаген должен быть разрушен: спор гроссмейстеров должны решать шахматные факторы, а не способность пересидеть партнера.

В безлимитном матче наступает период, когда изнуренные «перетягиванием каната», вымотанные колоссальными нервными перегрузками и придерживающие до поры (до какой — неизвестно) НЗ энергии, сил, соперники уже не могут выдавать чистую продукцию. С восемнадцатой по двадцать вторую Карпов и впрямь был в ударе, но провести всю партию от начала до конца на одном дыхании он уже не мог — только фрагментарно. А потом наступают минуты какой-то запредельной усталости, и тогда ты становишься неуправляем, и начинают мерещиться страхи, и ты, чемпион мира, на видишь элементарный ход, прекращающий сопротивление противника, как в двадцатой, — его видят в зале почти все, даже наш милейший доктор, давненько не бравший в руки шахмат. Или вдруг, как в двадцать второй, когда сделано сорок ходов, до откладывания остается сорок минут, позиция — лучше не бывает, можно ход записать, можно сделать открытый очевидный ход и акт о капитуляции будет подписан тут же, — ты вдруг начинаешь громоздить ошибку на ошибку… Что, почему — и сам потом объяснить не можешь. Это и есть неуправляемость. Кто-то в такие минуты отключается, начинает засыпать, попадает в цейтнот, а у Анатолия сработала его импульсивность, обычно контролируемая волей. В интервале с сорок второго по сорок седьмой ход он сделал пять ошибочных ходов из шести! Но то были цветочки, а ягодки созрели к двадцать пятой партии, когда он блестяще переиграл соперника, мог забрать ферзя за ладью и коня — все в зале видели, и он признался потом, что видел, но усмотрел какие-то технические трудности и за два хода абсолютно выигранную позицию превратил в абсолютно проигранную. И если бы претендент не поторопился на сорок первом ходу напасть на две ладьи, спастись бы чемпиону не удалось.

ЖУРНАЛИСТ. Пятую победу Карпова от четвертой отделяет длительный интервал в десять партий. После двадцать седьмой счет стал 5 : 2, оставалось выиграть только раз, всего один раз…

ТАЛЬ. А он проиграл три раза из четырех — невероятный для него результат. Ведь в финальном матче претендентов семьдесят четвертого года он проиграл всего дважды… Но то был матч с определенным числом партий — двадцать четыре, а здесь — без ограничений. И на самом финише, при счете 5 : 2 безлимитная система, прямо скажу — дурацкая, сработала уже в другом плане. Надо выиграть шесть партий — шестую за тебя никто не закончит, а вся твоя предыдущая шахматная жизнь, жизнь матчевого бойца подсказывает: «При счете 5 : 2 играй спокойно, противник рванется, напорется и проиграет, а не проиграет эту партию, ты все равно победишь — 5 : 2». Умом-то он понимал, что надо выигрывать шестую, но прежний настрой, старое чувство в нем сидело крепко: у меня хорошее преимущество — зачем же мне его терять?.. К тому же психологическая раздвоенность происходит на фоне страшной усталости и колоссального нервного напряжения сверхмарафона. И вот счет в матче, которому по идее, по логике борьбы давно бы уже надо было закончиться, вдруг к тридцать второй партии становится равным. После двадцать девятой партии (счет 4 : 5) Корчной дает интервью, где предрекает скорый разгром Карпова, после тридцать первой (5 : 5) собирает пресс-конференцию и громогласно оповещает, что в следующей, тридцать второй партии он примет дела у экс-чемпиона мира.

ЖУРНАЛИСТ. А между тем в штабе нашей делегации…

ТАЛЬ. Появился Виталий Иванович Севастьянов и сделал гениальный ход. Из нешахматных «ходов» в Багио это был, безусловно, лучший ход.

СЕВАСТЬЯНОВ. Карпов сдал тридцать первую партию, мы приехали в коттедж, минут двадцать он разбирал ее с секундантами — обидно было донельзя, все трудности уже преодолел, ничья лежала в кармане, но не увидел ход, который вел к ничьей, до сих пор его помню — Лc4… И в двадцать девятой аналогичная картина — тоже упустил ничью. Сказать, что Толя выглядел расстроенным, значит очень приблизительно, очень мягко передать то, что он испытывал, как переживал… Все было ясно: надо что-то делать, как-то переключить его. Но что и как? За три с половиной месяца интенсивнейшей, выматывающей работы в Багио он всего лишь раз выбрался на пляж — на полдня…

Я даже вспомнил в тот момент, как мы с Николаевым собирались лететь в длительный полет на «Союзе-9» в семидесятом году, напряженно готовились, а к нам все шли и шли специалисты — и с корректировкой исследований, и с доработкой какой-нибудь аппаратуры — тысячи вопросов, работа, работа, работа… Настолько мы устали, что на людей уже волками стали поглядывать — не подходи! И тут наш шеф, генерал Каманин, возьми да скажи: «Знаете-ка что, ребята, бросайте вы всю эту лабуду — вы полностью готовы, а они до самого старта будут вас мучать — и поедем на рыбалку». И поехали мы щук ловить на одно казахское озерко, поросшее камышом. Одна злая щука тяпнула моего Андрея за палец — то-то врачи переполошились: как бы заражения не вышло — через два дня в космос уходить. А как часто потом в полете вспоминали мы эту рыбалку — пустыню, озеро среди пустыни, птички там летают, поют… Засыпаешь в невесомости под птичий пересвист. Хорошо. Ну и рыбалка была отменная. Мы даже забыли, что нам надо в космос лететь…

Вспомнил я это и подумал: надо Анатолию срочно сменить обстановку, встряхнуться, отключиться от шахмат, черт побери! Спросил у Миши, Юры, Игоря, сколько ему перед тридцать второй партией надо заниматься. «Не больше суток», — говорят. Это было в пятницу вечером, а так как Карпов взял тайм-аут, в нашем распоряжении были суббота, воскресенье и понедельник, а играть надо было во вторник. Понедельник — шахматам, а на субботу, говорят, помощники, забирайте его куда угодно. А куда? В горы? Посидеть где-нибудь в ресторанчике, музыку национальную послушать, посмотреть восьмое чудо света — рисовые террасы в горах… И вдруг осенило: завтра же в Маниле финальный матч чемпионата мира по баскетболу, наши играют с югославами. «Может, махнем?» Он загорелся: «А что, поедем!» И мы поехали — от Багио до Манилы двести пятьдесят километров, сто из них — серпантин, дождь поливает отчаянно, дорога мокрая, в горах. И ну как что-нибудь случится? Или просто от этой встряски наш чемпион совсем расклеится — какой же я тогда бы грех на душу взял, сейчас страшно подумать. А тогда все это в расчет не принимал, — видел, надо действовать, и действовал. Посмотрели мы матч — предельно драматический. Толя отчаянно переживал за наших, кричал «молодцы!», в раздевалку советской сборной зашли — Толя смотрел на ребят, достойно сражавшихся, но проигравших всего одно очко в дополнительной пятиминутке, видел отчаяние Андрея Лопатова, — его утешал ветеран Алжак Жармухамедов: «Не плачь, Андрюша, ты еще совсем молодой, еще будешь чемпионом мира, обязательно будешь. Тебе не в чем себя упрекнуть — ты все отдал сегодня, так и надо сражаться». Толя смотрел, слушал и примерял это к себе — только что был выключен из сети напряжения и вот снова включился… А потом мы осмотрели манильские музеи и поехали обратно. На последнем крутом повороте увидели сверху освещенный Багио. Толя даже вздохнул: «Ох, Виталий Иванович, я и забыл, зачем мы на Филиппины приехали — играть же надо…» И тут же энергично добавил: «Играть и заканчивать матч!»

Приехали к ужину, поели. Ребята ко мне подходят, Игорь, Юра, Миша, удивляются: «Мы не узнаем Толю, что с ним произошло?» Он снова был энергичный, неунывающий, бесстрашный, каким мы привыкли его видеть всегда. Он рвался в бой: «…и заканчивать матч!»

ЖУРНАЛИСТ. А дальше?

СЕВАСТЬЯНОВ. Мы вернулись в воскресенье вечером, в понедельник он работал, во вторник перед партией отдыхал. А потом… Впрочем, все знают, что было потом. И из тысяч поздравлений, полученных с Родины, самыми дорогими были поздравления Леонида Ильича Брежнева, высокая оценка, которую дал руководитель Советского государства, Коммунистической партии достижению Карпова: «Вся наша страна гордится тем, что в тяжелой, упорной борьбе Вы проявили высокое мастерство, несгибаемую волю и мужество, словом, наш, советский характер».

Так завершился матч в Багио. А через четыре месяца, в конце февраля 1979 года, Карпов отправился на международный турнир в ФРГ. Это был его первый старт после Багио. Но до финиша турнира он — впервые в жизни — не дошел. Известие о смерти отца заставило его прекратить соревнование и вылететь на родину. 7 марта в Москве Анатолий похоронил отца — самого близкого ему человека. Евгению Степановичу Карпову шел шестьдесят первый год.

В Златоусте, городе русского булата, Карпов-старший, инженер одного из машиностроительных заводов, показал своему четырехлетнему Толе, как ходят шахматные фигуры, сыграл с сыном первые партии.

Отец был первым шахматным учителем чемпиона мира. А его главным наставником, человеком, который, по выражению самого Анатолия, «сделал сознательной мою жизнь шахматиста», стал ленинградский гроссмейстер Семен Абрамович Фурман. В свое время решение Анатолия переехать в Ленинград из Москвы, где он учился на механико-математическом факультете МГУ, во многом объяснялось желанием жить рядом со своим тренером. И Карпов перевелся в Ленинградский университет — но не на матмех, а на экономический факультет, посчитав, что серьезные занятия математикой и шахматами несовместимы.

Тем Карповым, которого знает весь мир, тем Карповым, которым гордится страна, уральский мальчишка, выпускник тульской средней школы, стал в Ленинграде. Десять лет прожил Анатолий в нашем городе. Десять самых плодоносных, спелых, золотых лет из своих двадцати девяти (он родился 23 мая 1951 года). В Ленинграде пришла к нему первая его большая победа — выигрыш межзонального турнира. Будучи ленинградским студентом, он стал чемпионом мира. Ленинградец Анатолий Карпов отстоял звание лучшего шахматиста планеты. В Ленинграде он окончил с отличием университет. Ленинградские комсомольцы дважды избирали его делегатом комсомольских съездов. В Ленинграде зимой восьмидесятого года коммунисты экономического факультета приняли его в партию. Уральский самоцвет получил ленинградскую шлифовку, огранку. Доброжелательность, благородство, деликатность, а также серьезность и глубина мысли — то, что издавна входит в состав ленинградской нравственной духовной атмосферы, были впитаны молодым человеком и стали его органикой, его естеством.

У человека одна Родина. И та большая, великая, что зовем мы Отечеством. И та малая — деревушка, поселок, городок, откуда ты вышел на белый свет. Карпов родился на Урале и считает себя уральцем. Не туляком, не москвичом, не ленинградцем. Но Ленинград навсегда остался в его сердце — как память о лучших, быть может, днях жизни, о молодости, как благодарность тем, кто создал ему все условия для жизни, учебы, творчества, как образ колдовской красоты и ирреальной загадочности белых ночей, властных и над легко поддающимися лирическому волнению душами романтиков, и над строгими душами рационалистов.

В последний раз Анатолий Карпов сыграл за Ленинград в июле 1979 года на VII летней Спартакиаде народов СССР. По семейным обстоятельствам (2 июня он справил свадьбу с москвичкой Ириной Куимовой) Карпов переехал в Москву.

Через несколько дней после свадьбы Карпов отправился в путешествие — но не свадебное, а шахматное. Когда ты чемпион мира, ты не всегда принадлежишь себе. Связанный данным ранее словом, он поспешил в Голландию, на матч-турнир, посвященный 75-летию почетного президента ФИДЕ, экс-чемпиона мира доктора Макса Эйве. Оттуда он переехал в Австрию, где давал сеансы одновременной игры с часами австрийским мастерам, встречался с любителями, читал лекции, словом, неутомимо пропагандировал шахматы, внося свою лепту в укрепление дружбы и взаимопонимания между народами.

Анатолий Карпов — не затворник, сторонящийся людей и лишь вынужденно покидающий свою башню из «кости» шахматного слона для участия в матче или турнире. Не чинясь, не выдвигая каких-нибудь экстратребований, со студенческой готовностью и доброжелательностью играет он с дипломатами ООН в Нью-Йорке и с советскими школьниками, участниками турнира Дворцов пионеров, встречается с солдатами и офицерами в частях Ленинградского военного округа и с рыбаками Камчатки, выступает на всесоюзных ударных комсомольских стройках и в научно-исследовательских институтах…

Когда Карпова чествовали в Багио, ему на голову возложили венок из благоухающих тропических роз. Тремя годами ранее он принял из рук доктора Эйве лавровый венок.

Анатолий Карпов не почивал на лаврах и, судя по его выступлениям после Багио, не намерен почивать на розах. В отличие от многих своих предшественников на шахматном троне он — играющий и выигрывающий чемпион. С 1975 года, когда Карпов был провозглашен чемпионом мира по шахматам, он выступил в двадцати соревнованиях и лишь трижды не был первым. История шахмат не знает такой блистательной победной серии!

Мне приходилось слышать от специалистов, что повышенная шахматная активность Карпова объясняется тем, что он был объявлен чемпионом мира, а не выиграл это звание в поединке (очевидно, все помнят, что одиннадцатый в истории носитель высшего шахматного титула американец Роберт Фишер отказался играть матч). И вот Карпов, считают приверженцы этой точки зрения, бросился доказывать всему миру, что он — чемпион реальный, а не провозглашенный, что он действительно сильнее всех. Отсюда турнир за турниром, игра с полной выкладкой, первое место, еще одно — первое и снова — первое…

Допускаю, что это обстоятельство (не выигрыш звания в матче, а присуждение победы без игры) сыграло роль искры зажигания, было импульсом, первотолчком для стремительного, сокрушительного наступления Карпова по всему шахматному фронту. Насколько я разобрался в натуре Анатолия, фермент его характера — не самолюбие, а честолюбие. Но, будучи человеком гордым, с высоко развитым чувством личного достоинства, он — могу это предположить — был в глубине души уязвлен в какой-то мере, что ему что-то преподносится как подарок, без борьбы, вроде бы как не совсем заслуженное… Другое дело, что он сам всего добился и все честно заслужил. Но ведь кто-то мог подумать — и думал — иначе… Да и самому себе надо было доказать, что он — сильнее всех!

Первотолчок, психологический импульс, искра зажигания, повторяю, могли быть и такого свойства. Но они, если и действовали, то только первое время — несколько месяцев после провозглашения, от силы год-полтора. Дальше начинали работать другие, более глубинные причины — сознание своей ответственности перед Родиной, перед шахматами, перед своим талантом.

Дипломная работа выпускника экономического факультета Ленинградского университета Анатолия Карпова была посвящена проблеме наполненности, эффективности использования свободного времени при социализме. Эту же тему научный сотрудник Ленинградского университета Анатолий Евгеньевич Карпов разрабатывает в своей кандидатской диссертации.

Не упускай ни часу… Удержи сегодняшний день… Только время дала нам во владение природа…

Как его удержать, ускользающее и текучее? Чем наполнить?..

Рассмотрим еще раз вариант Карпова — человека, владеющего временем. Подумаем…