Лето возмездия

Глава 26

Грозы поздним летом создавали особую атмосферу, которую нельзя было ощутить иначе. Когда шторм хлестал дождем по стеклам, молнии вырывали из темноты окружающую местность, а гром как лавина раскатывался над горами, Эвелин, как ребенок, всегда заворачивалась в одеяло и садилась у окна с чашкой какао.

Она считала секунды между громом и молнией и всегда волновалась, когда приближалась гроза. В такие минуты отец, обычно, затаскивал в сарай ее велосипед и игрушки сестры, а мама доставала с чердака одеяла и свечи, на тот случай, если снова отключится свет. Когда это происходило, вся семья, как никогда сближалась друг с другом. Эвелин прямо-таки чуяла аромат горячего какао в своей детской кружке, запах бабушкиного яблочного штруделя и мокрой одежды отца, когда он шел из гостиной в ванную, чтобы высушиться. Некоторые детские воспоминания надолго врезались в память. Может быть, именно по этой причине она так любила грозы.

Однако на этот раз шторм, в котором она ехала, не имел ничего общего с летними грозами ее детства. Видимость была не более десяти метров, а монотонный звук щеток стеклоочистителя начал постепенно раздражать. С ума сойти. Сейчас она могла бы уже сидеть в самолете, летящем в Вену, где бы стюардесса подала ей горячую алюминиевую чашку с макаронами, а еще соус, столовые приборы, соль и перец - все упаковано в крошечную пластиковую фольгу. Что бы она сейчас только не отдала, чтобы откинуть назад спинку сиденья, завернуться в одеяло и закрыть глаза! Но ей обязательно нужно было найти этого Смолле...

Эвелин попыталась взбодриться и начала строить планы. Когда поездка в Германию завершится и прояснится дело с воздушной подушкой и крышкой люка, она возьмет настоящий отпуск. Заказать круиз по Карибскому морю или, по крайней мере, провести неделю в вельнес-отеле, чтобы забыть обо всем.

Эвелин посмотрела на часы. Было еще не поздно позвонить Конни. Она набрала номер дочери соседей, которая в ее отсутствие присматривала за кошками.

- Привет Конни.

- Ах, это Вы.- Девушка помедлила. - Я Вас не узнала.

- Точно...- Эвелин вспомнила, что звонила со скрытого номера и забыла отключить эту функцию.

- Где Вы?

- Все еще в Германии. Боюсь, моя поездка затянется.

- Без проблем. У Бонни и Клайда все хорошо. Каждый раз, когда я захожу в Вашу квартиру, они оба валяются на диване и даже ухом не ведут. Наверное, они даже не заметили, что Вас нет.

- Да, наверняка. - Эвелин улыбнулась. На самом деле эти двое точно знали, что их кормилицы нет дома. Как только Эвелин вернется, кошки будут всесторонне игнорировать ее, а Бонни, в знак протеста, наверное даже помочится в ее туфли. Но, тем не менее, они были для Эвелин всем.

- Ах, да,- сказала Конни. - Вам пришла посылка с «Амазона». Я затолкала ее под кровать. Можно мне ее открыть?

Эвелин засмеялась. Девочка была такой же любопытной как ее мать. Раз в неделю Эвелин совершала пробежку по городскому парку вместе с Таней, а иногда, пока Конни в субботу делала домашние задания, ходила с Таней в кофейню, чтобы поговорить с соседкой о ее работе медсестрой или послушать разные семейные истории.

- Можно? - повторила Конни.

- Если хочешь. Надеюсь, ты не расстроишься, когда найдешь там детективы Марты Граймс, Стига Ларссона и Мэри Хиггинс Кларк.

- Не знаю таких.

- А что ты читаешь?

- Томаса Брезину,- выпалила Конни.

Они поболтали еще какое-то время, пока Эвелин не услышала на заднем плане голос Тани, которая звала Конни в ванную чистить зубы.

Они попрощались.

- Приятных снов,- сказала Эвелин и положила трубку.

Когда где-то между Хайде и Хузумом стрелка показателя бензина упала чуть ли не до нуля, Эвелин остановилась на заправке и купила там же сэндвич с тунцом, банку колы и чашку эспрессо. О сне не могло быть и речи.

Радио было отключено, пока она ела и считала секунды между громом и молнией. Промежутки становились все короче. Ей не хотелось слушать музыку или болтовню диктора новостей. В свете молнии она увидела, как стада овец толпились под козырьками кормушек, велосипедисты проезжали по улицам, держа над головами газеты, а ветер гонял по местности вязанки соломы.

Нибюлль был последним большим населенным пунктом, в который приехала Эвелин. Она медленно ехала по главной улице, пока не увидела вокзал. Следующий автомобильный поезд на Зильт отправлялся через двадцать минут. Она купила билет и направила машину по наклонному въезду на поезд. Странное ощущение, сидеть в машине на верхнем этаже с включенной первой скоростью, без всяких креплений.

Поезд немного качало, когда он отправился в путь, но Эвелин быстро привыкла к этому. В принципе, это даже было захватывающе, ночью сидеть на возвышении и мчаться в непогоду по местности. Немного жутковато стало лишь тогда, когда поезд покинул материк и поехал по узкой дамбе Гинденбурга, шириной примерно как два участка железнодорожных путей. Отсюда Эвелин могла с обеих сторон смотреть на море и даже разглядеть сквозь пелену дождя вспышки некоторых маяков на побережье. За время поездки температура в машине начала быстро падать. Как никак, Эвелин находилась на границе с Данией. Она спрятала руки в рукавах пуловера, поудобнее уселась на сиденье и уставилась в темноту.

Поездка на поезде длилась немногим более получаса, прежде чем он остановился на станции отправления в Вестерланде. Оттуда навигатор отправил Эвелин дальше на север. Свет фар вырывал из темноты куски местности. Справа была видна лишь вересковая пустошь, слева расстилались бесконечно длинные дюны и море. Бесчисленные деревянные настилы вели прямо в Северное море. Ветер с шумом разбивал волны о молы [12].

Патрик, как всегда, оказался прав. Около десяти часов вечера она прибыла в Веннингштедт. Эвелин медленно катилась по крошечному городку, проехала мимо часовни, нескольких ферм, сдающихся на каникулы домов и апартаментов и, наконец, добралась до площадки для кемпинга. На другом конце территории, всего в нескольких метрах от пляжа, из-за дюн выглядывала покосившаяся хижина. Должно быть, это она.

Эвелин остановилась на обочине, оставила включенными габариты, взяла сотовый и кошелек, и по дождю побежала по песчаному пляжу. Соленый ветер бил ей в лицо. Пахло рыбой.

Эвелин обошла бунгало кругом. Жилой вагончик было просто не узнать. Колес не было, а оси стояли на вкопанном в песок деревянном настиле. Смолле соорудил вокруг пришедшего в негодность трейлера конструкцию из досок с гонтовой кровлей, нечто вроде пристройки. Из крыши торчала печная труба, откуда вырывался светлый дым, который ветер тут же развеивал в разные стороны.

В окнах жилого вагончика колыхалось пламя свечи. Большего за занавесками разглядеть не удалось. Очевидно, Пауль Смолле жил без электричества и проводил осень и приближавшуюся зиму с газовой плиткой и печкой с дровами.

Совершенно промокшая, Эвелин подошла к входной двери. Ветер отрывал дощатую перегородку и с грохотом захлопывал ее. Эвелин проскользнула в переднюю и вытерла мокрое лицо. Она стояла на мокрой пластиковой фолии. С потолка, сквозь деревянные доски капала вода. В углу стояли емкости с пропаном, рядом множество ящиков с пустыми бутылками из под вина и водки, дрова, большое количество гороховых и мясных консерв. Рядом с мобильным туалетом громоздились завернутые в нейлоновый мешок рулоны туалетной бумаги.

Эвелин даже представить не могла, что путешествие приведет ее в такое отдаленное, богом забытое место, вдали от цивилизации. Хуже уже быть не могло. Ее современный, прокатный автомобиль, припаркованный на обочине, казался неуместным в этой округе, словно она попала в другую реальность.

Эвелин постучала по жестяной двери с вмятинами. Открытый висячий замок дребезжал, ударяясь о засов. В остальном, было абсолютно тихо.

- Господин Смолле? - она еще раз постучала в дверь.

Ее прервал раскат грома.

Слова, которые Эвелин собиралась сказать: "Я адвокат, приехала из Вены",- показались ей такими неподходящими, что она не решилась их произнести.

- Господин Смолле?

Она осторожно открыла дверь и сделала шаг на лестницу. Заглянула за угол в трейлер. Лицо обдало горячим потоком воздуха. Пахло маслом и хвоей. В печи потрескивали двора.

Посреди комнаты, на табуретке, на коленях стоял человек неотесанного вида с серой бородой. На нем были рабочие штаны и футболка в пятнах. На лбу виднелись капли пота. Казалось, он даже не удивился, увидев Эвелин. Его взгляд был безучастным, грустным и серым, таким же серым как и веревка на его шее, закрепленная на потолочном крюке, рядом с печной трубой.

Эвелин моментально вернулась в другое время, отброшенная в дыру, которая казалась такой далекой, но никогда не прекращала существовать. Она услышала свой собственный голос - плач десятилетней - почувствовала туго затянутую на шее веревку и вонючий джутовый мешок, который, как ночь опустился на ее лицо. При каждом вздохе...

... его волоски проникали все глубже в ее рот, вызывая угрозу удушья. Эвелин ощутила мясистые пальцы, ощупывавшие ее тело. Сначала шею, потом спину, они двигались к ногам и, в конце концов, остановились между ног. Она пыталась представить, что по ней ползает насекомое с множеством лапок, всего лишь насекомое, надоедливое животное, которая она при желании могла раздавить, но у нее ничего не получилось. У этого насекомого были грубые пальцы и оно пахло алкоголем и сигаретами. Эвелин слышала тяжелое дыхание мужчины, чуяла гнилой запах из его рта. Он вдруг отпустил ее, наверное, хотел заняться ей позже. Но ей хотелось, чтобы он остался с ней, она не хотела отпускать его. Пусть он лучше щупает ее тело, сколько хочет... делает с ней все, что хочет. Она бы позволила это, даже не пикнув. Все лучше, чем слышать беспомощные крики младшей сестры.

- Убирайтесь!

Эвелин вздрогнула.

Мужчина вытер локтем бороду. Из его рта капала слюна.

- Уйдите, пожалуйста.

Его голос прерывался.

Ей даже показалось, что у него на глаза навернулись слезы. Но вместо того, чтобы уйти, Эвелин вошла в вагончик и закрыла за собой дверь.

- Что Вам здесь надо?

Эвелин потерла руки.

- Мне ужасно холодно. У Вас не найдется чашка чаю?

- Кто Вы такая, черт побери?

- Я хорошо Вас понимаю, - сказала Эвелин. - Впервые я хотела покончить жизнь самоубийством в десять лет.

Четверть часа спустя, они сидели на кухне на диване и пили чай с ромом. Смолле закрыл штору, отделявшую кухню от гостиной, чтобы Эвелин не видела веревку, болтавшуюся рядом с трубой отопления. Но штора не могла изменить того, что угроза все еще оставалась. Такие планы не исчезали из головы человека за несколько секунд.

Хотя Смолле, со своей лохматой бородой, выцветшими татуировками на руках и глубоким, низким голосом и походил на грубого морского волка, в душе он был хорошим человеком. Эвелин не понадобилось даже минуты, чтобы понять это. Достаточно было посмотреть в его глаза. Одно то, как он приготовил ей чай, дал одеяло и полотенце, чтобы она высушила мокрые волосы, доказывало, что он не мог быть плохим человеком. Когда она спросила, почему он больше не работал капитаном, он тут же, не ходя вокруг да около, ответил на вопрос.

- Последняя поездка была уже, наверное, лет десять лет назад. Я уволился. Хотел поступить на службу где-нибудь в другом месте, капитаном или морским офицером. Я бы мог работать рулевым или машинистом, мне все равно, но последние корабли были зарезервированы.

Эвелин заметила уродливый шрам на внутренней стороне его левой руки, который выглядел так, словно он выжег татуировку над конфоркой. Наверное, этот мотив вызывал у него неприятные воспоминания.

- До следующего сезона оставалось еще полгода. Зима сводила меня с ума. Я слишком много думал над тем, что произошло и начал пить. - Он пожaл плечами. - Весной работы я не нашел. Сам того не осознавая, я за несколько месяцев превратился в настоящего пьяницу.

Руки Смолле дрожали, когда он поднес чашку к губам. Глядя в маленькое окошко, Эвелин увидела, как множество молний друг за другом освещали пляж. Высокие волны разбивались о берег, а ветер гнал дождь по дюнам. Когда над морем послышался раскат грома, пламя чайных свечек в мини-кухне задрожало.

- Я привык выпивать бутылку вина, когда вечерами гулял с собакой, - продолжил свой рассказ Смолле. - Потом бутылка стала появляться у меня к обеду, и, в конце концов, с утра, когда я шел с Тёле на пляж. Я пил, когда просто сидел в вагончике. Пёс однажды убежал, а вино осталось. И водка тоже.

Иногда Смолле мямлил или проглатывал слова, но Эвелин могла додумать смысл сказанного.

- Сначала забрали водительские права. Потом машину. А теперь и денег не стало. Даже не могу устроиться на временную работу рабочим в портовый склад. Десять лет - долгий срок. Больше не хочу. Понимаете?

Эвелин кивнула.

- Мне кажется, нет. - Смолле налил ром в пустую чашку и залпом выпил ее.

- Что случилось во время Вашего последнего рейса? - спросила она.

Он горько усмехнулся.

- Так Вы поэтому здесь? Ну конечно, поэтому. - Смолле посмотрел в потолок. - Если бы Он не хотел, чтобы Вы узнали, Вы бы пришли минутой позже. Тайну я бы взял с собой в могилу.

- Что произошло на "Фридберге"?

Услышав название, он вздрогнул и непроизвольно посмотрел на обгоревшую руку, словно оттуда вернулись плохие воспоминания, которые он тщетно пытался забыть.

- Это название. Всего алкоголя не хватит, чтобы все забыть. Я напивался в стельку, но эти мысли все равно оставались, как неприятное послевкусие.

- Мысли о чем?

Смолле молчал.

- Вам о чем нибудь говорят следующие имена: Кислингер, Пранге, Холобек, Манцон, Хансон, Рушко, Риттер, Эберхардт, Паллок или Хокинсон?

- Хокинсон...,- прошептал он, бросив на Эвелин короткий взгляд. – Вы, правда, хотите знать?

Она кивнула.

- Правда, хотите знать всё?

Эвелин снова кивнула.

- У меня была судимость, я много пил, но Хокинсон дал мне шанс. И вот я начал работать на него. Наверное, ему не удалось найти другого капитана на этот корабль. - Он пожал плечами. - Тем летом все изменилось.

Смолле залпом опустошил бутылку рома и уставился в отверстие.

Я много чего ужасного пережил в своей жизни,- начал он свой рассказ,- но в августе 1998 года произошли еще более страшные события. "Фридберг"...

.. был кораблем мертвых душ. На палубе, где он стоял и управлял яхтой, он чувствовал себя паромщиком, перевозящим мертвых по реке в царство Гадеса, подземное царство мертвых. Снаружи "Фридберг" выглядела роскошно. Ослепительно белая, с обтекаемыми формами. Внутри было также роскошно, золотые ручки, мраморные зеркала и шикарные кровати с шелковыми простынями. Но за этим фасадом корабль был черным как черт, черным, как горячая, капающая смола, которая жарилась на солнце, пуская вонючие пузыри. Если он когда либо управлял бездушным кораблем, то это был "Фридберг".

В августе они в последний раз отправились в рейс, длящийся девять дней. На борту было тринадцать кабин класса люкс для тринадцати пассажиров. Путешествие на "Фридберге" стоило клиентам гораздо больше, чем он мог себе представить. Но, судя по тому, как вели себя гости, деньги было последнее, что их волновало.

На борту было достаточно алкоголя. Самого высшего качества! Самые дорогие сорта брэнди и виски. Шампанское и элитные сигары. В таком путешествии как это не обходилось и без наркотиков. У них было все. Легкие наркотики, такие как экстази или каннабис, синтетические наркотики ну, и, конечно, тяжелые... полный набор. Для каждого находилось что-то свое. Хокинсон позаботился о том, чтобы его гости ни в чем не нуждались. В конце концов, он был известен в определенных кругах своими эксклюзивными круизами.

А еще были и другие пассажиры - так называемый "товар". Они держали их вместе на самой нижней палубе в помещениях без окон. Едва выходили в море, начинались игры. Стюард выводил "товар" из темноты наверх. У каждого на голове был надет мешок. Они всегда видели только кабину, больше ничего. Некоторые, наверное, даже не знали, что жили на корабле. Это были дети. Среди них даже были брат с сестрой. Мальчику было восемь, девочке от силы десять. Смолле так никогда и не узнал, откуда они были. Да он и не хотел много о них знать. Некоторые, даже не разговаривали на немецком. Возможно, это были сироты или дети с улицы, которых никто не искал. Он никогда не спрашивал Хокинсона об этом, потому что все равно бы не получил ответа.

Официально он не знал, что происходило на борту, но о таких вещах, конечно, знали все, кто был на корабле. Достаточно было заглянуть в кабины. Комнаты были обустроены лучше, чем любой элитный бордель, который он когда-либо видел, а был он во многих. Там были камеры, кожаные ремни и металлические инструменты. К тому же, помещения были звуконепроницаемыми.

Иногда гости перегибали палку. На такой случай на борту находился пожилой врач, которого лишили лицензии, который лечил малышей и ставил их на ноги. Им нельзя было долго болеть. В конце их снова уводили вниз.

В душевых на самой нижней палубе вода была чуть теплой. В конце концов, это были всего лишь дополнительно пристроенные помещения в грузовом отсеке, прямо рядом с шумно работающими моторами. Несколько двухъярусных кроватей, шкаф и туалет для всех. Слабые обогреватели почти не давали тепла в комнатах. Иногда бывало так холодно, что виден был пар изо рта.

Смолле приносил детям пуловеры, одеяла, горячую еду, чай, витамины, а некоторым даже антибиотики. Иногда он смотрел им в глаза. И не мог забыть этот взгляд. Они не знали, кто их привел сюда, где они находились или что с ними будет дальше. Они даже не знали, как долго продлится все это. Каждый рейс длился более девяти дней, а сезон начался еще в мае. В конце концов, это случилось во время последней поездки.

В большом салоне шла вечеринка. Хокинсон утратил над ними контроль. Все пошло не так. Дети кричали так, что Смолле слышал их испуганные крики через две палубы в рулевой рубке. Потом умер мальчик. Были ли это наркотики, насилие или изнасилования, не прекращавшиеся той ночью? Никто не мог сказать точно.

Мальчика звали Мануэль. Восьмилетний паренек. Смолле сих пор помнил его лицо. Хокинсон и его гости представили все как несчастный случай. Два дня спустя тело ребенка было закопано где-то в дюнах.

Хокинсон с гостями пытались убедить десятилетнюю сестру Мануэля, что это она виновата в смерти брата. Позже всех детей накачали наркотиками и высадили на побережье, предоставив самим себе, в то время как "Фридберг" вернулась в Бремерхафен... с капитаном за штурвалом, перед глазами которого постоянно стояла картинка мертвого мальчика.

Слезы текли по щекам Смолле.

- Девочку звали Лиза. - Он прикрыл лицо руками. - Я вижу ее перед собой. Почти каждую ночь. Она сидела полуголая в углу, держала на руках голову брата и гладила его мокрые от пота, прилипшие ко лбу волосы, в то время как остальные просто стояли вокруг и ничего не делали...

Он замолчал. Было слышно, как дождь хлестал по вагончику.

Невероятный холод распространился у Эвелин внутри. Она не могла поверить в то, что только что услышала. Он говорил об убийстве, растлении малолетних и организованному круизу, длившемуся месяцами. Она вспомнила о заявлениях на Пранге и Кислингера по поводу детской порнографии в интернете - все вдруг обрело смысл. Ее затошнило. Холобек, ее наставник и уверенный в себе коллега, тоже был на борту. Его гомосексуальные наклонности никогда не были для нее проблемой. До сегодняшнего дня.

Это же были дети.

Желудок Эвелин сжался до размера грецкого ореха. От нехватки воздуха она потянула ворот пуловера.

- У Вас не найдется глоточка для меня? - прохрипела она.

Смолле достал из шкафа запечатанную бутылку рома и налил его в чашку Эвелин.

- Могу представить, как Вы себя чувствуете.

- Не можете. - Эвелин поспешно опустошила кружку. Ром согрел ее и она постепенно расслабилась. Смогла снова нормально дышать и думать. Дети. Всегда это были дети. Они были наиболее беззащитными. Наверное, поэтому над ними чаще всего совершалось насилие.

Эвелин заставила себя думать о другом.

- Этой Лизе сейчас, наверное, около двадцати лет, не так ли? - спросила Эвелин. - Вы знаете, где она?

Смолле снова наполнил чашку Эвелин.

- Насколько мне известно, она оказалась в закрытой клинике в Гамбурге... детская психиатрическая клиника Оксенцоль... но там ее уже нет.

Эвелин насторожилась.

- Откуда Вам это известно?

Смолле с грустью взглянул на нее.

- Потому что она была здесь.