Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Гнев обманутого жениха

Послание от Аттилы в Равенну доставил римский легионер, в свое время оказавшийся в плену у гуннов. Император, еще не зная содержания, но едва услышав имя отправителя, принял свиток дрожащей рукой. Многострадальный письмоносец, глядя на трясущиеся пальцы владыки, смекнул, что не стоит ждать награды, и поспешил спрятаться за спины слуг, а затем и вовсе улизнуть из дворца. Если б недавний пленник гуннов видел, какое действие произведет доставленное им послание, то, несомненно, похвалил бы себя за предусмотрительность.

Когда Валентиниан познакомился с текстом, то напрочь забыл об императорском достоинстве, наличие которого он всегда стремился показать. Страх и ярость овладели Валентинианом одновременно; и чем глубже страх закрадывался в его душу, тем неистовее становились приступы бешенства. Он избил до полусмерти нескольких слуг, разбросал по стенам и потолку обеденные яства, затем бегал по дворцу, крича проклятия Гонории, варварам и даже обижался на мать за то, что родила его на свет. Поведение императора привело в ужас всех, кто видел его в тот момент или слышал. Все привыкли к совершенно другому Валентиниану, который и на казнь людей отправлял без малейших эмоций, подписывая приговор в лежачем положении. Столько энергии в императоре никто не ожидал увидеть, и обитатели дворца спешили попрятаться в самых дальних углах. Как спасителя, Валентиниан встретил в опустевшем атрии Аэция. Он протянул военачальнику злосчастное письмо и, пока тот читал, беспрестанно скулил:

— Проклятая Гонория… Почему я не удавил ее собственной рукой? Лучше бы она умерла во чреве матери… Что теперь делать?!

— Достойнейший император, я не вижу никаких причин для волнений, — произнес Аэций, ознакомившись с посланием.

— Да как же?! — еще больше разволновался Валентиниан. — Аттила требует, чтобы я передал Гонории половину империи, которая якобы по праву наследования ей принадлежит. Далее, варвар утверждает, что он помолвлен с Гонорией, и требует прислать ему… сестру. — Император с трудом и отвращением выдавил из себя слово, обозначающее родство с женщиной, которую раньше не любил, а теперь ненавидел лютой ненавистью. — Пусть Гонорию заберет хоть самый ничтожный, самый старый, жалкий раб — я не буду возражать. Но не с таким же приданым!

— Случилось то, что должно случиться. Мы ждали этого события и готовились к нему.

— Ты знал, что Гонория предложит себя Аттиле?!

— Нет, конечно. — Глупость Валентиниана начала его утомлять, но раздражаться военачальник не мог, а потому продолжил терпеливо разъяснять очевидное положение вещей: — Гунны теперь необычайно сильны, и после разграбления Восточной империи мы для них самый сладкий десерт. Они пришли бы рано или поздно, даже если б Гонория умерла во младенчестве.

— Ты хочешь сказать, нам придется сражаться с Аттилой?! — с ужасом вымолвил Валентиниан.

— Мы готовимся к этому столкновению. Проходы в горах укреплены, их защищают лучшие легионеры. Отправлены послы ко всем народам, которые могут стать нашими союзниками, — даже самым незначительным. Король западных готов Теодорих обменялся со мной мечом и поклялся сражаться с гуннами, пока в жилах не перестанет течь кровь. Бургунды и франки собирают свои силы воедино и выступят, едва Аттила проникнет в Галлию. Каждодневно наши легионы пополняются отрядами сарматов, саксонов и прочих народов. Если мы откроем неприкосновенный запас (а время для этого наступило), то будем иметь войско, не меньшее чем у Аттилы.

— Эх… деньги… деньги… Почему их всегда не хватает, — тяжело вздохнул Валентиниан и предпочел вернуться к первоначальной теме беседы, хотя она была ему ужасно неприятна. — Какой ответ мы дадим Аттиле?

— Правду. Правдивые слова всегда произносить легко и приятно, — посоветовал Аэций.

— Она Аттиле не понравится, — ужаснулся император. — Как, по-твоему, наша правда будет звучать?

— Юсты Граты Гонории нет в пределах империи. Она уехала в Константинополь, где вышла замуж, а иметь второго мужа наш закон не позволяет. Мы не покривим душой, если сообщим Аттиле, что верховная власть у римлян передается только мужчинам, а женщины к ней не имеют отношения. Ни половина империи, ни даже югер ее земли не могут принадлежать Гонории.

— Может быть, посоветоваться с отцом Львом? — несмело предложил Валентиниан.

— Не вижу необходимости. Великий понтифик предпочитает не вмешиваться в дела государственные, особенно, если они грозят пролитием крови. Нам желательно разозлить Аттилу, чтобы он напал на империю, когда она готова его встретить. Собранное войско необходимо кормить, наемным отрядам платить деньги, которые скоро закончатся. Но отцу Льву надо сообщить обо всем, в том числе отправить копию письма Аттилы. Он пришлет христианское слово, если посчитает нужным.

Поступок Гонории поверг в ужас не только императора западных римлян. Вслед за посланием Аттилы Валентиниан получил письмо из Константинополя. Феодосий, которого за красивый почерк прозвали Каллиграфом, на этот раз неровными буквами сообщал о своих неприятностях.

Валентиниан смог только разозлиться и разорвать послание брата надвое — последнее ему далось с трудом, что ввергло императора в еще больший гнев. Около часа он ходил, иногда бегал по опустевшей комнате и силился найти выход из ловушки, оставленной напоследок сестрой. Ничего лучшего он придумать не смог, как снова вызвать в Равенну Аэция. Тому пришлось оставить работу над укреплениями в предгорьях Альп и спустя несколько дней снова выслушивать нытье Валентиниана.

— Что нам делать? — как обычно, суетился император.

Аэций, утомленный путешествием, долго разбирал каракули Феодосия на двух половинках скомканного письма.

— В послании нет ничего такого, что могло бы нас обеспокоить, — вынес свой вердикт военачальник.

— Как же? Феодосий со страха готов отослать Гонорию Аттиле, чтобы укротить гнев его и сохранить мир.

— Не столь нужна Аттиле Гонория и разоренные земли Феодосия. Гунны готовятся вторгнуться в Галлию. На западных границах Паннонии собирается огромное войско — об этом мне доносят едва ли не ежедневно. Феодосию нечего бояться. К слову: останется Гонория в Константинополе, или отправит Феодосий ее в стан гуннов — в мире не изменится ничего.

— Передать августу в руки варвара?! Оторвать ее от мужа? Такое немыслимо!

— Действительно, — согласился Аэций. — Нужно объяснить Феодосию, что замысел не только бесполезен. Исполнение требования Аттилы испачкает грязью императорское достоинство так, что его не сможет отмыть самая искусная прачка. Можно дать совет императору Востока: упрятать Гонорию так, чтобы ни одна живая душа не смогла ее найти. Аттиле же следует написать, что августа покинула Константинополь, и неизвестно ее нынешнее местонахождение. Для Феодосия — сие лучшее, что можно предпринять: он постарается сохранить хорошие отношения с Аттилой и сбережет свою честь. Вот только кто сможет донести до ушей императора то, что он должен сделать, и убедить это сделать?