Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Дыхание смерти

К полудню ярко светило солнце, как будто не бывало в этот день грозы и ливня. Однако последствия стихии никуда не исчезли вместе с ней — в разгромленном лагере никто не спешил наводить порядок и, что самое худшее для Аттилы, полностью изменилось настроение его обитателей. Онегесий понял, что сегодня римским послам лучше не приближаться к предводителю гуннов, и распорядился позаботиться об отдыхе немолодого Льва. Для него и Проспера выделили просторный шатер; стол в нем накрыли яствами — не слишком роскошными, но подобными довольствовался и сам Аттила.

После обеда Проспер задремал, а неутомимый Лев вышел на прогулку. Он бродил среди тысяч врагов, но ни у кого из гуннов не возникало мысли потревожить этого пожилого, с необычно огромной бородой, римлянина.

Поодаль от лагеря его привлекла толпа гуннов — числом более ста; люди эти выглядели изгоями, отторгнутыми от единого тела. Великого понтифика неизменно тянуло туда, где боль, страдания, где требовалось утешение; не ошибся он и на этот раз. Увиденное заставило сердце Льва сжаться от жалости. Все отверженные были мучимы жестокой лихорадкой; иных жар съедал настолько, что они сняли с себя одежды и лежали, прижавшись к холодной земле — словно хотели отдать ей свое тело. Два человека были мертвы, их больные товарищи, тратя последние силы, копали могилу — здесь же, подле трупов. Иногда отверженным бросали, словно собакам, какую-то еду. Судя по их исхудавшим телам, происходило это нечасто. Полученную лепешку эти несчастные делили между всеми товарищами — по крайней мере, теми, кто еще мог и желал есть. Среди толпы страдающих гуннов Лев заметил четырех больных римлян — видимо, из числа пленных. Даже опустивши одну ногу в могилу, умиравшие продолжали оставаться людьми. Пожалуй, пред лицом приближающегося конца они были добрее тех, кто не думал о смерти: еду делили на всех, и римляне получали точно такой кусочек лепешки, как и гунны. Жестокая болезнь навсегда объединила враждующие народы. Чтобы они не смогли идти в сторону лагеря, перед обреченными стояли воины с длинными копьями. Едва кто-то приближался к проведенной на земле черте, получал укол от соплеменника, который мог быть смертельным.

Льву захотелось помочь несчастным людям хотя бы сочувствием, но два скрещенных копья преградили ему дорогу.

— Если ты, римлянин, переступишь черту, то останешься за ней навсегда, — пояснил один из воинов.

Онегесий увидел Льва подле обреченных и поспешил к нему; грек понял, что любознательность и доброта гостя могут обернуться для него бедой.

— Давай-ка, Великий понтифик, отойдем подальше от людей, ожидающих скорой смерти, — предложил советник. — Я понимаю, что желаешь им помочь, но все твои действия не только не имеют смысла, но и опасны. В них сидит страшная болезнь, от которой нет спасения. Мы называем ее дыханием смерти, ибо, если воздух из груди больного человека попадет к здоровому — последнего ждет та же участь. Вот почему все больные удалены из лагеря.

— Возможно ли выздоровление при этой болезни?

— Чудеса иногда случаются. Но только один человек из ста находившихся над пропастью возвращается в долину жизни. Против этой болезни бессильны наши шаманы и лекари других народов. Остается только ждать, кого из счастливцев болезнь отпустит сама.

— Им дают мало еды, — посочувствовал Лев.

— Больным нужнее вода. Потому им отвели место, где протекает ручей. А еда… К чему ее тратить на тех, кто должен умереть.

Пока римлянин и грек вели беседу, мимо них провели еще дюжину гуннов, мучимых лихорадкой. Жестокая болезнь вырывала у Аттилы воинов без битв и сражений.

Онегесий не убедил Великого понтифика в безнадежности изгоев, а его рассуждение о бесполезности кормления больных ужаснули. Лев направился к своему шатру, в пути рассуждая: какую помощь можно оказать умирающим людям. Проспер к тому времени проснулся и чувствовал себя виноватым, глядя на запыхавшегося от быстрой ходьбы Льва.

— Могу ли быть тебе полезным? — спросил он Великого понтифика, который, казалось, никогда не отдыхал.

— Нелишним будет твое участие в одном замысле. — Лев кратко рассказал секретарю о лагере обреченных и в конце произнес: — Надо помочь этим людям.

— Я сделаю все, что ты сочтешь нужным. Только какого рода помощь мы сможем оказать тем, кто в ближайшие часы или дни должен умереть? Все, кто приблизится к ним, заразятся смертельной болезнью, — осторожно промолвил секретарь. — Ты, Великий понтифик, всегда заботился о других, но не о себе. Однако подумай: что будет, если христиане лишатся отца — теперь, когда решается судьба Рима. И что станет с римлянами, если мы принесем в город дыхание смерти. Боюсь, тогда не придется переживать о гуннах, которые желают захватить Рим, а его жителей продать в рабство.

— Всю дорогу — от убежища отверженных до нашего шатра — я размышлял, чем им помочь. Мы не можем утешить больных, привести к ним лекарей — запрещено переступать границу их лагеря всем; и эту меру нужно признать разумной. Единственное, чем мы можем облегчить их страдания, — это доставить в лагерь обреченных продукты. У гуннов плохо с провиантом, голодают воины, и на почти мертвых тратить хлеб они не собираются. Если суждено больным умереть, то пусть причиной их смерти станет не голод! Если не возражаешь, мы сейчас же отправимся на ближайшие к лагерю виллы и селения и постараемся найти что-нибудь съестное.

— Отправлюсь на поиски съедобного я один, — твердым голосом произнес Проспер, — тебе нельзя покидать шатер. В любой миг Аттила может позвать тебя для беседы. Я чувствую, скоро он примет решение идти на Рим или возвращаться в Паннонию.

— Ты прав, — согласился Лев. — Возьми с собой все наши деньги, лошадей. Одному тебе не придется исполнять сложную миссию. Ты позабыл о нашем вознице, который остался приглядывать за лошадьми на подходе к лагерю гуннов. Он весьма смышленый, расторопный человек, а потому принесет больше пользы, чем я. И еще… Онегесий дал мне искусно вырезанную из дерева фигурку боевого коня. Он сказал, если возникнут недоразумения с гуннами, показать ее. Кажется, это маленькая игрушка является здесь охранной грамотой. Возьми вещицу с собой…

— Но как же ты без защиты?

— Честно признаться, я о подарке Онегесия забыл сразу же, как получил. И надобности пользоваться этим деревянным конем не появлялось. Тебе же доставить провиант мимо полуголодных гуннов без такой охраны не получится.

Не только доставить, но и найти что-то съедобное представлялось делом немыслимо трудным. Гунны разграбили все окрестности Амбулейского поля. Однако Великий понтифик недаром похвалил возницу; слуга каким-то особенным чутьем находил места, где римляне скрывались вместе со своим скарбом. Он отыскивал тайные убежища в дремучих лесах и болотах, а Просперу оставалось только уговорить беглецов на продажу части своих припасов.

Утром следующего дня повозка, за которой лениво тащились привязанные коровы, приблизилась к лагерю гуннов. Она была так нагружена продуктами, что секретарю Льва и вознице пришлось идти пешком. Немолодой Проспер одной рукой держался за оглоблю, чтобы хоть немного облегчить себе путь. Тем временем гунны узрели содержимое телеги и с радостными лицами потянулись к ней. Проспер извлек фигурку коня и, немного сомневаясь в ее силе, поднял над головой. Настроение гуннов при виде деревянной игрушки ухудшилось, и они позволили маленькому обозу беспрепятственно двигаться дальше.

Лев с великой радостью встретил своего секретаря у лагеря обреченных. Проспер и возница, в свою очередь, были довольны, что им удалось выполнить задание Великого понтифика, которое, к слову, никто другой не смог бы воплотить в жизнь. Но более всего были рады люди, которых вычеркнули из списка живых. Почувствовав неожиданную заботу, поднялись с земли даже те, кто лёг дожидаться своего смертного часа и больше никогда в жизни не собирался менять положение тела. Никто в это мгновение не подумал, что израсходованы все деньги, которые Лев собирался потратить на выкуп пленных. О деньгах Великий понтифик вспомнил, когда ближе к вечеру его пригласил в шатер предводитель гуннов.

— Посланник императора, ты хотел услышать: пойдут ли гунны на Рим? Я готов ответить на главный твой вопрос.

Аттила замолчал. Надолго. Зная, как трудно предводителю гуннов отказаться от давно намеченной цели, Лев осторожно промолвил:

— Весь христианский мир будет благодарить короля гуннов, если он помилует город и его население.

— Онегесий не единожды возражал против похода на Рим, и его настойчивость пробудила во мне худшие подозрения, — признался Аттила. — Я только не мог понять, чем римляне могли купить человека, который распоряжается моей казной и может иметь все. Самое удивительное, Онегесия не интересует золото, необычные яства его не прельщают и ему достаточно одной жены — мой советник довольствуется малым и не терпит излишеств ни в чем. До недавнего времени я не сомневался, что Онегесий на этот раз дает плохой совет: дорога на Рим открыта, город не имеет достаточного количества защитников, которые могли бы устоять перед гуннами. Но… Последние события, происходившие вокруг гуннов и с ними, приводили к мысли, что старому советнику доступны для понимания какие-то вещи, которых невозможно увидеть мне. Окончательно убедили меня два человека на небе, которые из-за твоей, римлянин, спины угрожали мечами. Теперь могу признать, что напрасно подозревал Онегесия. — И неожиданно для всех присутствующих Аттила объявил: — Завтра гунны уходят в Паннонию, Рим пусть остается римлянам.

— Благодарю тебя, великий воитель: за сохраненные жизни, за непролитую кровь, за неразрушенные города! — не пытался скрыть свою радость Лев.

Собственно, Аттила не мог сказать ничего другого, потому что после грозы гунны поверили, что Небо перешло на сторону римлян. Воевать против Неба воины Аттилы были не готовы, а единственный человек, который мог вдохновить их на продолжение похода, погиб от небесного меча. Жестокие болезни с каждым днем собирали все больший и больший урожай остывших тел; гнетущее впечатление производили несчастные умирающие изгои, которые еще недавно были полными надежд воинами. Их товарищи желали поскорее уйти с зараженной земли.

Напоследок Аттила совершил доброе дело, чем удивил даже невозмутимого Онегесия:

— Я отпускаю всех пленных римлян, которые имеются в лагере.

— Ты просил за них малую цену, однако… и эти деньги я не смогу отдать сегодня или завтра, — признался Великий понтифик, помнивший о договоре.

— Мне известно, на кого ты их потратил. Гунны рассказывают удивительные вещи: те больные воины, которые должны были умереть, получив твой хлеб, возвращаются к жизни. Недаром римляне называют тебя отцом. Я не могу брать золото с человека, который проявил заботу об умирающих врагах. Пленных соотечественников возьми без выкупа.

— Благодарю тебя, великодушный правитель гуннов! — Лев не ожидал такой доброты от человека, которого в Риме считали вышедшим из ада. Вместе с тем его мучил еще один вопрос: — Множество римлян гунны отправили в Паннонию. Можно ли выкупить на волю тех несчастных или хотя бы облегчить их участь?

— У прежних пленников теперь есть хозяева, — пояснил Онегесий. — Они уплатили деньги или обменяли рабов на какие-то вещи и не отпустят свою собственность столь же великодушно.

— Онегесий прав, — кивнул головой Аттила, — римлян, оказавшихся за горами, вернуть тебе будет труднее. Даже я не могу отнимать у гуннов их имущество. Можешь не беспокоиться: с рабами мой народ обходится милостиво. Гунны понимают переменчивость бытия: одна неудачная битва может превратить хозяев в рабов, а потому они не делают с пленниками то, чего не хотели бы сами получить при неблагоприятном исходе дела.

— Все же римляне чувствовали бы себя лучше свободными, и у себя в отечестве, — вздохнул Лев.

— Пусть твой город отправит в Паннонию послов. Они пройдутся по нашим становищам и выкупят из плена соотечественников по цене обычного раба.

Бичом Божьим, Гневом Господним называли Аттилу римляне, однако сегодня грозный повелитель гуннов не соответствовал прозвищам. И хотя он привел войско гуннов на Италийскую землю вовсе не в гости, Лев почувствовал себя должником этого необычного человека.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя? — спросил Лев, когда понял, что беседа подошла к завершению.

— Да. — Аттила не стал отвергать предложение Великого понтифика. — Здесь останутся больные гунны — до тех пор пока либо не умрут, либо не выздоровеют окончательно. Им запрещено покидать отведенное место до тех пор, пока их рок не сделает окончательный выбор между жизнью или смертью. Коль ты начал заботиться об этих людях, то, надеюсь, продолжишь это делать.

— В этих местах есть монастырь, обитатели которого взяли на себя обязанность помогать больным и немощным. Я поручу настоятелю заботу обо всех, кто останется на Амбулей-ском поле после твоего ухода.