Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Римские дороги

Посольство больше нигде не останавливалось и не вступало в беседы с гражданами. Двигаясь скорым шагом, оно прошло жилые кварталы Рима и Марсово поле. Последнее было местом сбора легионов; на Марсовом поле защитники Рима совершенствовали свое воинское искусство — так было ранее. Теперь смертельная опасность грозила Вечному городу, но поле римской славы было заполнено не легионерами, а беженцами с далеких и близких областей Италии, а также римских провинций. Поскольку в переполненном Риме их не ждали, то истоптанная трава служила вынужденным переселенцам ложем, а крыша была общей для всех: бесконечное италийское небо, днем — голубое, а ночью — усеянное звездами. И все вместе беженцы молились, чтобы эту крышу не омрачали черные дождевые тучи. Единственное, что радовало несчастных людей, потерявших дома и все нажитое несколькими поколениями, стена Аврелиана. Построенная около трех столетий назад, она заключила в свои объятья и Марсово поле. Очутившись за высокой, массивной, облицованной кирпичом стеной, беженцы были уверены, что теперь они не досягаемы для многочисленных врагов Рима; и, даже умирая с голода, надеялись, что их жизни в скором времени изменятся к лучшему. Однако ни у кого из молодых мужчин, сидевших на голой земле в окружении жен и детей, Марсово поле не вызвало желание взять в руки отцовский или дедовский меч и занять место в строю. Увы! Римляне надеялись на прочность стены, на чудо, но только не на собственное мужество.

Печальное зрелище на поле, с которого ранее начинались римские победы, убедило Льва, что Рим может спасти не меч, но только слово. И он, сколь возможно, прибавил шаг. Наши путники, словно гордая лодка, упрямо плыли против всеобщего течения. В воротах им даже пришлось одолевать встречный поток людей. Слуги Тригеция и Авиена слегка растолкали гостей Рима, чтобы смогли покинуть город те, которые вознамерились остановить Аттилу. И вот посольство оказалось на Фламиниевой дороге. Сразу же за грандиозным каменным мостом через Тибр, расположилась станция, в обязанности которой входило обеспечение императорских послов и курьеров лошадьми. К ней, прежде всего, и направились путники. Декурион, в ведении которого находилась станция, не сразу узнал Великого понтифика в простом монашеском плаще и наотрез отказался выдать средства передвижения. Чиновник упрямо твердил:

— Я не могу предоставить лошадей людям, которые отправляются на север. Беглецы утверждают, что гунны идут на Рим, и они уже близко, а значит, лошади непременно окажутся во вражеских руках. Когда Аттила покинет Италийскую землю, император спросит о своем имуществе. И что я отвечу?

У Авиена имелось предписание за личной подписью и печатью Валентиниана, которое открывало ворота всех императорских конюшен, но послы почему-то решили пойти более сложным путем.

— Ты не подумал, что, прежде чем император потребует отчет, гунны придут сюда и заберут не только коней, но и твою жену, и детей, и тебя? — удивился наивности чиновника Тригеций.

— Коней я укрыл неподалеку, на острове среди болот, — признался служитель. При этом его словно не беспокоила опасность, нависшая над семьей; у ног декуриона преспокойно ползал годовалый ребенок. — Гунны придут и уйдут — они не остаются на одном месте, воины Аттилы боятся городов. Вот тогда императорские лошади покинут потаенное место и снова будут служить людям.

— Не поможет тебе никакое укрытие, — зловеще усмехнулся Авиен. — у гуннов особый нюх на хороших лошадей. Они ведь у тебя неплохие?

— Разумеется, самые лучшие, потому мне и жаль их.

— Великий понтифик направляется на встречу с врагом, чтобы спасти римлян — и твоих детей, в том числе, а ты жалеешь для него бездушных животных?! — рассердился не на шутку Авиен.

— Прости, отец наш, не узнал тебя, — упал служитель станции перед Львом на колени.

— Встань, декурион, — нахмурился Великий понтифик. — Коленопреклоненно следует говорить с Господом. Мы не в храме, а я такой же человек, как и ты.

— Я отправляюсь за лошадьми. — У поднявшегося с колен декуриона вдруг проснулась жажда деятельности. — Однако ж понадобится время, чтобы их доставить. Если гости пожелают, к их услугам рядом с конюшней находится таверна. Я оповещу тамошнего повара, какие люди придут снимать пробу с его блюд.

Было разумно использовать появившееся свободное время для подкрепления организма, однако навязчивая забота декуриона некоторым пришлась не по нраву.

— Это лишнее, — подал голос Проспер, великолепно знавший привычки Великого понтифика, — мы довольствуемся тем, что и все остальные люди.

— Ничуть не лишнее — неожиданно возразил служитель станции. — В последнее время повар готовит для людей, бегущих от свирепых гуннов — народа непритязательного. Поскольку посетители таверны бедны, то и продукты для них предлагаются самые дешевые, что впору скормить свиньям или собакам, пока окончательно не пришли в негодность. Я знаю, что Великий понтифик довольствуется малым в еде и питье, но это малое должно быть свежим.

— Декурион прав, нам нужно поесть перед дальней дорогой; и по возможности, таких яств, чтобы потом не пришлось останавливаться у каждого мильного столба. — Предложение чиновника понравилось состоятельному Авиену, привычному к изысканным кушаньям.

Остальные путники не стали спорить с консуляром. Особенно были довольны слуги — их также решили покормить горячей едой.

Таверна была переполнена народом, и, казалось, не было смысла переступать ее порог. Однако у входа наших гостей встретил человек, на лице которого сияла широкая улыбка. (Чувствовалось, что в улыбку слуги вложил немало стараний декурион.) Он проводил важных гостей в комнату, отделенную от общего зала перегородкой, сплетенной из ивовых прутьев. На двух столах уже стояли кувшины с вином и глиняные кубки. Причем на первом столе кубки были подороже, украшены изображениями различных зверей, а на втором лишены даже узора.

Слуги безошибочно выбрали свой стол.

— Что может предложить нам здешний повар? — нетерпеливо поинтересовался Авиен у человека, который и привел их в уединенную комнатку. — Нам бы хотелось по достоинству оценить его искусство. А на тот стол ты сам знаешь, что подать, — кивнул он в сторону слуг, разобравших простые кружки и ожидавших только момента, когда начнут утолять жажду хозяева.

— Для вас он приготовит все самое лучшее. Недавно здесь останавливался император; и ему очень понравился фаршированный заяц…

— Я бы попробовал те блюда, которые подавали нашему императору, — не утруждал себя долгими размышлениями Авиен.

— Мне подашь то, что и почтенному консуляру, — скромно произнес Тригеций.

— Принеси яйцо, сваренное всмятку, и кашу, — попросил Лев, который принял обет не употреблять мяса до тех пор, пока не состоится встреча с Аттилой.

— То же самое и мне, — в свою очередь, секретарь разделил выбор Великого понтифика.

— Каша из чего? Какое вы хотите видеть в ней мясо? — уточнил слуга.

— Никакого мяса, — категорически отверг излишества Проспер. — Обычная каша легионеров: из полбы, ячменя и проса.

— И это все?! — удивился не перестававший улыбаться человек.

Лев утвердительно кивнул головой, так как взгляд слуги был направлен на него.

Секретарь Великого понтифика, прежде чем приступить к трапезе, некоторое время с недоумением смотрел в горшок с принесенной кашей. Внешний вид ее отличался от той каши, которую почти ежедневно потребляло большинство римлян. Наконец, он определил главное отличие:

— Здесь запеченное мясо? Мы же просили его не подавать…

— Нет, почтенный гость, кусочки, которые ты принял за мясо, на самом деле являются рыбой. Насчет нее указаний не было, — с неизменной улыбкой произнес слуга и добавил: — Наш повар очень старался.

Духовные особы не стали возражать против рыбы и приступили к трапезе. Каша оказалась необычайно вкусной. Кроме рыбы повар обильно сдобрил ее коровьим маслом, добавил изюма, тертых орехов и каких-то специй.

Лев, более привычный к простой пище, только с улыбкой покачал головой; Проспер тоже удивился, как искусство повара превратило простое блюдо в изысканное. Довольны были и слуги: видимо, и их каша отличалась от той, которую предпочитали кушать небогатые римляне.

Бывшего консула хозяин таверны узнал, знал он также, что высокий гость — человек весьма состоятельный, а потому перед Авиеном и Тригецием возникли блюда, действительно достойные императора. Едва они отведали зайца, фаршированного овощами, как на столе появился золотистый откормленный гусь. Поросенок был явно лишним, и, отрезав самые лакомые куски, знатные римляне передали едва початую тушу слугам. Авиен и Тригеций ели, словно в последний раз. Собственно, римляне отправлялись на встречу с Аттилой, а чем она закончится, не мог знать никто. Потому их не беспокоила стоимость завтрака; единственное, о чем пожалели обжоры, что их внутренности наполнились пищей, и в рот отправляли только самое лучшее.

Консуляр и бывший претор занимались чревоугодием в виду Великого понтифика, но тот словно не замечал столь явного греха; по крайней мере, замечания им не делал. Обжоры ничего уже не могли съесть, когда подали десерт. Авиен долго и жадно смотрел на плававшие в меду финики и в конце концов приказал слуге взять их с собой. Когда улыбчивый разносчик блюд сообщил, во сколько им обошелся обед, Тригеций пришел в ужас, но волновался он напрасно. Авиен преспокойно (словно деньги перестали для него что-то значить) расплатился за всю компанию и передал слова благодарности повару.

Поднялись из-за стола оба знатных римлянина с трудом. Пришла пора платить за грех чревоугодия. После обеда Авиен и Тригеций стали похожи друг на друга, словно их родила одна мать, в один день — с разницей лишь в несколько минут. Все части их тела отказывались слушаться: руки не поднимались, лица приняли свекольный оттенок, глаза словно приготовились выскочить из своих мест, шеи отказывались поворачивать головы, а ноги не желали тащить переполненные едой тела. Они безрассудно вкусили радостей жизни из опасений, что не переживут встречу со свирепым предводителем гуннов, и теперь едва не умирали от этой самой радости. В общем, римляне рисковали не дожить до встречи, которой так боялись. Авиен с Тригецием уже ненавидели всю еду на свете и не могли смотреть на то, что еще недавно вызывало их восторг.

— Убери от меня сласти. Не могу переносить их запах, — приказал Авиен слуге, который поблизости тащил горшок с финиками в меду.

— Куда ж мне их деть? — недоуменно промолвил слуга.

— Съешь, выбрось, отдай нищим, — простонал консуляр.

Из-за любителей поесть пришлось задержать отъезд. Декурион подготовил одну повозку для пожилых Льва и Проспера. Авиен, Тригеций и слуги собирались путешествовать верхом. Однако императорские послы не только не могли взобраться на скакунов, но и дойти до них. Для этих двоих пришлось запрягать еще одну повозку — легкую двуколку. И, наконец, потерявши некоторое количество времени по вине любителей хорошо поесть, небольшой караван выбрался на Фламиниеву дорогу.

Строительство дороги было начато цензором Гаем Фламинием в 220 г. до н. э. Спустя три года его имя вновь попадет в историю (на этот раз в связи с событием, весьма печальным для Рима). Консул Гай Фламиний погибнет в сражении с Ганнибалом у Тразименского озера, а вместе с ним будет изрублена карфагенянами большая часть римского войска. О неудаче, постигшей консула в конце жизни, римляне забыли, а Фламиниевой дорогой, связавшей Рим с Адриатическим побережьем, они пользовались многие столетия.

Римляне одержали немало славных побед на море, и все же с недоверием и опаской относились к морской стихии, отдавая предпочтение передвижению по суше, и сделали все, чтобы оно было комфортным и скорым. Римские дороги и впрямь были прекрасны. Они позволили в некоторой степени не только покорить множество государств и народов на всех известных континентах, но и связать их общей культурой, традициями, языком — в общем, создать римский мир.

Вроде бы при строительстве дорог не применялось никаких хитростей, и строили их обычные легионеры в свободное от походов время, да помогали им рабы, но служили эти сооружения столетия и тысячелетия. Удивительно даже не то, что все три части света вокруг Средиземного моря были опутаны, словно паутиной, прекрасными трассами, мощенными камнем. Более достойно удивления то, что римские дороги были прямыми, словно полет стрелы, по кратчайшему пути связывая с Вечным городом все значимые города. Римляне предпочитали единожды проделать колоссальный труд, чтобы упростить себе жизнь на все последующие времена. На реках строились мосты, в лесах раскорчевывались просеки, на болотах возводились дамбы из камня и грунта, в горах прорубались тоннели, срезались высокие холмы и засыпались озера — никакое препятствие не могло заставить римлян сделать крюк в несколько миль.

Через тысячу шагов ставились каменные столбы — ми-левые камни. На них указывалось расстояние до ближайших городов, и путник мог распределить свои остановки в дороге: на обед, ночлег, смену лошадей.

Едва посольский караван тронулся в путь, как Авиену и Тригецию понадобилась остановка. Лев и Проспер не стали дожидаться их, поскольку опытный возница сказал, что легкая двуколка без труда настигнет тяжелую, груженную багажом повозку Великого понтифика. Заблудиться было невозможно: прямая Фламиниева дорога тянулась до самого Аримина. Но дело обернулось совсем не так, как должно быть по всем разумным предположениям. Авиен и Тригеций не появились до захода солнца. Лев с Проспером заночевали на придорожном постоялом дворе. И утром они не слишком торопились, так как надеялись увидеть спутников, но поездку опять довелось продолжать без них. А с Авиеном и Тригецием случилось следующее…

Прогулка по придорожному кустарнику не помогла обжорам. Они добросовестно пытались и далее следовать за Великим понтификом, но каждый удар колес по булыжнику отдавался болью в их телах. С каждой милей им становилось хуже и хуже. Лица их сменили цвет — с красного на бледный. Посланники императора поняли, что плохо им не только от обилия поглощенной пищи.

— Кажется, в таверне нам подали зайца, которого готовили для императора, но по какой-то причине не подали ему на стол, — высказал догадку Тригеций. — Не удивительно, что мы так мучаемся. Ведь Валентиниан мог проезжать мимо этой таверны недели две назад, когда переселялся из Равенны в Рим.

— Я чувствовал нехороший привкус в этом зайце, — начал вспоминать Авиен. — Но пройдоха-повар умело скрыл недостатки блюда какими-то специями, а с хорошим вином я и вовсе позабыл о своих подозрениях.

Они хотели вернуться и убить повара, подавшего несвежую пищу, однако, посмотрев друг на друга, поняли, что скорее сами падут жертвой его черпака. Не имея сил на обратный путь, Авиен с Тригецием медленно двигались на север по Фламиниевой дороге. Они несказанно обрадовались, когда впереди замаячил небольшой город Нарна.

Слуги были посланы вперед, с тем чтобы отыскать в городе врача. В Нарне послы двое суток пролежали под присмотром врача. Местный эскулап заставлял их голодать, без меры поил горькими снадобьями и столь же много требовал с больных денег. К концу второго дня Авиен прогнал врача, непомерный аппетит к деньгам которого стал невыносимо раздражать. Утром третьего дня оба римлянина почувствовали себя намного лучше. Поскольку их еще одолевала слабость — то ли от болезни, то ли от голода — послы решили и третьи сутки провести на постоялом дворе Парны, крайне осторожно знакомясь с кухней здешнего повара.

Лев понимал, что между Римом и Аттилой нет ни хорошего войска, ни природных препятствий, ни рукотворных преград. Превосходные дороги, построенные римлянами для покорения других народов и удержания их в повиновении, теперь готовились послужить врагам Рима. Поскольку дело было слишком важным и, возможно, спасение Рима зависело то скорости его передвижения, то Льву пришлось забыть о существовании Авиена и Тригеция. Без крайней нужды не делая остановок, тяжелая четырехколесная повозка благополучно достигла Аримина. В этом городе заканчивалась Фламиниева дорога, но брали начало две другие. Эмилиева дорога (строительство которой в 187 г. до н. э. начал консул Марк Эмилий Лепид) тянулась через множество городов на италийский север. Заканчивалась она в долине реки По — то есть, в тех местах, где хозяйничали гунны. Вторая дорога Попилия-Энния, построенная в 132 г. до н. э., шла в северо-восточном направлении. Значение ее возросло именно в V столетии, когда оказавшаяся на этой дороге Равенна была избрана столицей Западной империи. Возвысившаяся и разбогатевшая Равенна, конечно же, могла заинтересовать Аттилу. Льву необходимо было выбрать одну дорогу из двух — и не совершить ошибку.

Проспер взял на себя решение этой задачи и справился с ней довольно скоро. Секретарь раззнакомился с постояльцами гостиницы, из которых половина оказалась северянами, спасавшимися от ярости гуннов. Он побеседовал с десятком напуганных людей и через час был уверен: если двигаться по Эмилиевой дороге, встреча с Аттилой неминуема.

Небольшое недоразумение возникло, когда нашим путникам понадобилось заменить на станции уставших лошадей, одна из которых вдобавок захромала. (Так как за потерю императорского имущества взыскивалось строго, то повторилась уже знакомая история.) Здешний декурион, как только узнал, в какую сторону направляются послы, наотрез отказался выдавать свежих коней. Оставляемые ему взамен лошади не понравились, и в особенности захромавшая кобыла. Декурион требовал предписание императора, которое имелось у Авиена и Тригеция, но они так и не появились в Аримине. Положение спас возница. Сначала он представил Великого понтифика, в надежде, что его высокий сан повлияет на декуриона.

— Не могу, — упрямо, хотя и смущенно пряча глаза, бормотал служитель, — лошади принадлежат императору.

Когда это не помогло, возница вспомнил, что все вещи отставших римлян находятся на его повозке. Он бесцеремонно распаковал багаж и принялся копаться в ворохе документов Авиена и Тригеция (на что не решились бы ни Лев, ни Про-спер). Некоторое время он вертел в руках лист пергамента с императорской печатью, пытаясь осилить текст, и наконец протянул упрямому декуриону:

— Это тебе подойдет.

То было предписание Валентиниана. Оно гласило:

"Подателю сего незамедлительно выдавать лошадей и оказывать содействие на всем пути его следования".

Предписание, к счастью, было не именное, так как император на тот момент и сам не знал, кто отправится в качестве посла в лагерь гуннов. Коль пергамент протянул возница, то декуриону пришлось исполнять все его просьбы. Возница выбрал самых лучших лошадей, распорядился перед дорогой покормить их овсом и заменил ненадежную часть конской упряжи.

На пятый день пути по Эмилиевой дороге повозка Великого понтифика приблизилась к Мутине, правильнее сказать, к ее догорающим руинам. Совсем недавно через эти места прошли гунны, и встретившийся город им чем-то не понравился. С этого момента нашим скитальцам никого не нужно было спрашивать о передвижениях войска Аттилы. Дым и запах гари стали их надежными проводниками. Вскоре Льву пришлось оставить Эмилиеву дорогу и повернуть на север.

Второстепенный путь, ведущий к Мантуе, в эти печальные времена совсем не годился для путешествий. Кроме нашей повозки никто не двигался в северном направлении, лишь навстречу иногда попадались люди — насмерть перепуганные, некоторые в окровавленных одеждах — они стремились как можно дальше уйти от родных очагов. Окрестности дороги напоминали пустыню, и даже лошади временами отказывались идти в нужном направлении, вознице приходилось вести их за узду через сплошную полосу дыма.

Лев облегченно вздохнул, когда перед ним возникло огромное поле. Ближайшая возвышенность на открывшейся равнине и ее подножие были заняты бесчисленным количеством воинов. Великий понтифик понял, что достиг ставки Аттилы. Он велел остановить лошадей, сменил плащ пилигрима на облачение епископа и обратился к вознице:

— Найди в багаже Авиена документ с императорской печатью. Если приблизятся гунны, показывай им и говори, что привез римских послов. Возможно, тебе удастся сохранить лошадей и собственную жизнь.

— Может быть, тебе, отец римлян, будут полезны некоторые документы? В вещах консуляра я видел пергаменты с большими печатями. — Возница страстно желал оказать Льву хоть какую-то помощь.

— Благодарю, любезный друг, но теперь мне остается уповать только на Господа. Даже самые важные слова на пергаменте не смогут усмирить эту орду.

Лев уверенно пошел в самую гущу гуннов. Следом, на расстоянии трех шагов, едва поспевая, семенил на своих больных ногах Проспер.

Свирепые кочевники Льва не останавливали. Уверенная походка, невозмутимый взгляд римлянина убеждали гуннов в том, что этот человек здесь не случайно, возможно, его вызвал сам Аттила. Опытные ратники повидали столько королей и предводителей неведомых племен за прожитые в походах годы, что их не мог удивить человек в необычном одеянии. Отсутствие при Льве оружия не давало гуннам повода для волнений. Лишь молодые воины изредка бросали любопытный взгляд на чужака.