Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом

19. Решимость

Хлестнув хвостом по зеркальной глади пруда, проплыл карп. За ним тянулись сородичи, поймав вибрацию знакомых шагов. Шаги предвещали скорую трапезу, заставляя рыб стягиваться к небольшому помосту. Шурша шёлковым подолом, мальчик опустился на деревянный настил, взглянул на яркие спины карпов. Открыв деревянный короб, наследный принц зачерпнул горсть корма, наотмашь бросил в пруд. Гибкие тела сплелись в цветной узел, колотя друг друга хвостами. Вэньшуну улыбнулся, бросил ещё одну горсть. Что-то в борьбе карпов напоминало мальчику происходящее вокруг него. Он ещё не очень хорошо понимал замыслы деда, но знал точно, что великий император Аримии готовится к войне. Зачем? Война — это же боль и страдания для всех. Но сейчас, глядя на бурлящую от непрекращающейся борьбы воду, Вэньшуну догадывался, что движет людьми. Корм. Корм — как гарант жизни, будущего. Земли, о которых твердил дед, и есть тот самый корм, который так не хотят отдавать тархтары. Можно ли было решить этот вопрос иначе, принц не знал, но понимание грядущего его совершенно не радовало. С самого утра весь придворный люд готовился к прибытию генералов. Охрану дворца утроили, караулы обходили императорские сады и окрестности едва ли не каждый час. Все сошли с ума сегодня, все. За спиной принца прекрасный дворец его династии плотным рядом окружили солдаты. Что-то очень важное обсуждается в стенах дворца. Что-то очень важное и пугающее.

Тем временем в просторном зале было непривычно многолюдно. Ши-цзун уже давно не принимал более двух человек одновременно. Сегодня же у массивного стола с разложенной на нём картой стояли пятеро генералов, за их спинами — по два советника. Собранных сведений было достаточно для начала атаки, провизия и люди готовы. Всё решало лишь слово императора.

— Идти на Кинсай в лоб — равносильно самоубийству, — указав на крепость, изображённую на карте, сказал генерал Мун. — Со стороны Хэйлунцзян* город защищён неприступными стенами. Путь со стороны гор опасен и сложен, к тому же с двух башен Кинсая этот путь хорошо просматривается.

— Но должно же быть слабое место, пусть и у такой могучей крепости? — прищурившись, спросил император.

— Да, — кивнул генерал. — Кинсай сильно разросся за последние годы. За крепостью развернулись селения, но вторую крепостную стену тархтары строить не стали.

— Мирные жители разводят скот, — пояснил один из разведчиков, стоящих за спиной генерала, — крепостной круг будет им мешать. По этой причине ничего в облике Кинсая менять не стали. На случай беды жители укроются в крепости… если успеют до неё добраться. Малые врата всегда открыты на этот случай, даже ночью.

— Одно из селений упирается в край леса, — вновь заговорил Мун. — Там нет никого, кроме крестьян. Если напасть на него быстро и тихо, то можно ударить по малым вратам и войти в город.

— А как добраться до этого леса? — ухмыльнулся Ши-цзун. — Путь к нему лежит через Невелж.

— На Невелже расположен лишь небольшой укрепленный городок, — поспешил пояснить пузатый генерал Бей. — Он расположен на развилке реки, за ним горы и небольшие речушки, до соседнего укрепления полдня верхом. Так что взять его будет несложно.

— Значит, берём этот городок, через него выходим на Кинсай, — одобрил император.

— Теперь Кийская крепость, — вновь заговорил генерал Мун. — Это самый крупный военный рубеж. Крепость за Невелжом — надёжное, мощное укрепление, но сейчас там лишь святилище. Там нет и сотни воинов…

— Это не так, — перебил генерала худощавый мужчина, закутанный в плащ. Сделав шаг вперёд, он поклонился императору. — Я со своим разведывательным отрядом подобрался к этой крепости достаточно близко. Не так давно туда прибыли новые силы, около сотни воинов. К тому же постоянные вылазки подопечных генерала Бея спровоцировали панику среди мирных жителей, и теперь в крепости несколько десятков беженцев.

— Юинг, — улыбнулся император, — я никогда не сомневался в правильности своего решения назначить тебя главой тайной службы. И сейчас ты вновь доказываешь мою правоту. Бей, тебе следует поучиться у него аккуратности. Ты привлёк к себе слишком много внимания.

— Прошу простить меня, господин, — низко поклонился генерал Бей.

— Что ещё ты расскажешь нам, Юинг? — не обратив внимания на кланяющегося толстяка, спросил император.

— С одной стороны эту крепость от Кийской отделяет овраг, с другой — река, — заговорил разведчик, — и полдня верхом. Быстро получить помощь из крепости или оказать эту помощь они не смогут. Если, мой повелитель, вас всё ещё интересуют пирамиды, то подобраться к ним можно, лишь сокрушив острог и взяв в осаду крепость.

— Это ждёт, — небрежно отмахнулся Ши-цзун.

— Тогда остаётся всего одно укрепление, — взял слово генерал Мун, — это крепость Елжга. К Кийской она находится чуть ближе упомянутой крепости-святилища, но достаточно мала. В ней не больше сотни воинов… Это все укрепления, находящиеся на интересующих нас землях.

Тишина воцарилась в просторном зале, лишь отдалённый щебет птиц напоминал о жизни за расписными стенами. Главы войск ждали слов императора, готовясь услышать что угодно. Ши-цзун взглянул на изображение дракона, рождающего мир, задумчиво улыбнулся.

— Значит, крепость Елжга — ключ к землям Вольной Тархтарии, землям, что отнял у меня Святозар, — заговорил император, потирая ухоженную длинную бороду. — Полозов обеспечивает связь между городами и крепостями. Кийская крепость — главная преграда на пути к землям Катая. Крепость-святилище — лишь место поклонения Богам и пристанище разорённых крестьян, на неё мы не потратим много сил. Если быстро захватить эти укрепления, то Кинсай неминуемо падёт.

— Наши отряды готовы, Владыка, — поклонился Мун.

— Это хорошо, — лишь уголком губ улыбнулся Ши-цзун, — но выступать все разом мы не будем.

— Но как же? — удивился Бей, сдвинув лохматые брови. — Эти укрепления — крохи по сравнению с нашим войском.

— Один лишь гонец, — спокойно отозвался владыка, направляясь к своему трону, — или голубь перечеркнёт все наши старания. Если Кинсай успеют предупредить, то нам эту крепость не взять.

Широкие полы шёлкового платья зашуршали по ступеням из красного дерева. Поднявшись к трону, император медленно повернулся к собравшимся военачальникам, опустился на мягкое сидение.

— Ещё хуже, если почтовые голуби разлетятся по крупным городам, таким, как Кушания или Камбалу, — уложив руки на подлокотники, продолжил Ши-цзун. — В этом случает многотысячные войска стянутся к нашим границам, и одолеть их будет непросто… если вообще возможно.

Мун подошёл к ступеням, опустился на колени.

— Мой господин, как вы прикажете нам действовать?

— Мы разделим войско на три части. Ты направишься к крепости Елжга. Я же займу отвоёванную у Святозара крепость Олждос… Та битва до сих пор живёт в моей памяти. Олждос — единственный трофей прошлой войны с Тархтарией. Я не просто так сохранил имя этой могучей крепости. Пусть тархтары получат удар новой войны из чрева обители, построенной их великим предводителем. Из Олждоса я буду атаковать Кийский острог. Бей, ты возьмёшь Полозов. Разделите свои войска на три отряда. Сначала выйдут первые отряды, через день — вторые, ещё через день — третьи. Так тархтарам сложнее будет обнаружить их. Нужно нанести неожиданный и мощный удар, иначе нам не победить. После того, как крепости будут захвачены, к тебе, Мун, присоединится половина моих войск. Поведёшь их на Кинсай.

— Да, господин, — вновь поклонился генерал. — Есть одна неприятность, мой повелитель. Лунвэй пропал, мои люди ищут его, но…

— Он нам больше не нужен, — снисходительно отмахнулся Ши-цзун, — не трать на него время и силы.

— Да, повелитель, — достав лбом до пола, отозвался Мун. — Можем ли мы приступить к исполнению вашей воли?

— Идите, — кивнул император, — медлить нельзя.

Присутствующие низко поклонились императору. Лёгким взмахом руки Ши-цзун отпустил их, предаваясь размышлениям. Лишь стоило массивным дверям сомкнуться, закрыв лица генералов, как владыка поднялся с трона. Медленно спустившись по начищенным ступеням, подошёл к картине. Изгибы змеиного тела, распахнутая зубастая пасть и когтистые лапы — грация, ужас и красота происходящего навечно застыли на плотном холсте, запечатлев трепет и величие. Ши-цзун провёл подушечками пальцев по усам дракона, прерывисто выдохнул.

— Эта война либо сделает меня великим, либо убьёт.

Музыка заполняла округу, девичьи голоса тянули задорные напевы, радуясь, что с предсвадебным вытием закончено. Хороводы сменялись плясками и переплясами, люд веселился от души, радуясь рождению новой семьи. Ждан нежно поглаживал руку жены, обводя взором дружинных братьев — Волот мерился силой с захмелевшими смельчаками; дядька Зоран с Годуном рассказывали мужикам небылицы из их удалой жизни; Радмила кружилась в пляске, пленяя красотой осмелевших парней; ну а Умила с Баровитом не отходили друг от друга, то шепчась в тени яблонь, то пускаясь в пляс.

— Отчего нет Баяна? — пролепетала Варвара, коснувшись плеча мужа.

— Не ведаю, — покачал головой Ждан. — Волоту он сказал, что неотложно надобно ему родителей проведать. Посему утром ранним ускакал в Тангут.

Варвара обиженно сжала губы, став похожей на капризного ребёнка.

— Он мне другом был с детства раннего, — пролепетала она, — тебе братом дружинным приходится, неужто хотя бы поздравить зайти не мог? Вот Демир Акимович на гулянье не остался, да всё ж зашёл, поздравил, счастья нам пожелал. Отчего же друг близкий через других поклоны шлёт?

Ждан прижал к губам её руку, улыбнулся девичьим капризам.

— Будет тебе грустить, Варварушка, — сказал он, — сегодня нам пристало лишь радоваться.

Нежно коснувшись его щеки, Варвара улыбнулась — этого дня она ждала настолько долго, что теперь в происходящее даже не верилось. Всё вокруг казалось сказкой, красивой и радостной. За спиной Варвары стоял добротный дом, широкий, с высоким теремом. В таком поместятся и она с мужем, и их будущие дети. Родители Варвары ещё прошлой весной продали всё своё хозяйство в Тангуте и перебрались сюда, в Камул, поближе к старшим сыновьям и единственной дочери. Всё складывалось настолько удачно, что девушка боялась спугнуть милость Богов неосторожными мыслями. Посему она радовалась сдержанно, тихо, несмотря на то, что душа ликовала.

Выйдя на середину двора, Офринья — тётка Ждана — затянула песнь. Подмигнув Томиле, с коей уже успела сдружиться, накинула на плечи расшитый платок.

— Ах, как была я молода, так любила песняра.

Песняра весёлого, доброго, сладкоголосого…

Томила «подплыла» к подруге, разводя руки:

— Ах, как я была молода, так любила песняра.

А он моей подруге кланялся, в улыбках всё растягивался.

Деланно толкнув подругу в плечо, Офринья сдвинула брови:

— Ах, я его златые кудри днями всё ласкала,

Нежны речи говорила да любви искала.

Музыканты ударили по струнам, зазвучали рожки и свирели, девки встали в круг, бросая томные взоры на оживившихся парней.

— Ах, песняр, ты мой песняр, — заголосили Томила с Офриньей, — думы девичьи пленил. Всё мне сердце истрепал, всю мне душу выпил…

Парни плясали, сжав девичьи руки; на следующем куплете девушки пройдут дальше, меняя партнёра. Оттого Баровиту совершенно не хотелось отпускать Умилу, но портить порядок пляски на свадьбе друга он не решался. Неохотно выпустив узкие ладони, витязь проводил взглядом златовласую дивницу. Умила подмигнула ему, сжала руки Волота и закружилась. Только сейчас Баровит посмотрел на свою новую партнёршу — лукаво ухмыляясь, девушка ждала его внимания.

— Меня Ярушкой звать, — смахнув с щёки рыжеватый локон, пролепетала она.

— Ага, — буркнул Баровит, вновь взглянув на Умилу. Теперь он ждал нового куплета с нетерпением.

Я хватилася тебя, в покрывало кутаясь,

Босиком в ночку бежала, плача да аукая.

Не пришлось долго скитаться — там, в окне соседском

Увидала я тебя да с подругой вместе.

Ох, подруженька моя, как же быть теперича?

Как делить нам песняра, вдоль аль попереча?

— Не очень-то подходящая для свадьбы песня, — заметил Ждан, смутившись.

— Ну, люду нравится, да будет с того, — улыбнулась Варвара, опустив голову на его плечо.

Баровит охотно передал Ярушку Волоту, радуясь своему освобождению. Но лишь стоило увидеть лик новой «девушки», как приподнятое настроение улетучилось.

— Мать? — не веря глазам, нахмурился Баровит.

— Ага, — широко улыбнулась Дуня, — признал, радость-то какая.

— Ты чего тут делаешь? — пробурчал сын, двигаясь по кругу вместе с присвистывающей молодёжью.

— Ну, так тебя никак боле не сыскать, не дозваться, — прокрутившись под его рукой, заметила Дуня, — а перемолвиться надобно.

— Неужто, — настороженно фыркнул витязь, косясь на Умилу.

Выпорхнув из рук брата, Умила прокрутилась, протянула руки следующему парню. Крепкая хватка сжала ладони, потащила из круга. Омуженка всмотрелась в лицо наглеца и замерла — виновато улыбаясь, перед ней стоял Гроздан.

— Не серчай, Демировна, — поспешил оправдаться оружейник, — давай-ка отойдём.

— Чего тебе? — пробурчала она, выходя из круга.

Гроздан молча указал на танцующих, не зная, с чего начать. С трудом узнав в женщине, приплясывающей с Баровитом, их мать, Умила взглянула на Гроздана.

— Что стряслось?

— Да ничего такого, — замялся юноша, — просто мать всё хотела с Баровитом перемолвиться, а он ни в какую. Вот я решил… мы так решили… подумали, что…

— Ну что вы там удумали все вместе? — теряя терпение, рыкнула Умила.

— Подсоби нам, — выдал Гроздан, — убеди его выслушать родителей.

— Эвона как, — скривилась девушка, всматриваясь в светло-карие глаза юноши. — Ну, давай.

Гроздан расплылся в улыбке, осторожно сжал девичью руку и потянул к матери.

За высоким забором, не мешая всеобщему веселью, стоял Азар, ковыряя носком сапога землю. Ждать пришлось долго, но завидя старшего сына, мужчина сжался, словно в ожидании боя. Как ни странно, под руку Баровита вела какая-то девка, красивая, но всё же чужая. Жена с меньшим сыном шли за ними, сохраняя молчание.

— Ну, выкладывайте, — прогремел Баровит, подойдя к отцу, — чего надобно?

— Здравствуй, сынок, — нахмурился Азар, не желая слышать от сына такой тон.

— Здрав будь, отец, — не меняя настроя, рыкнул Баровит. — Так чего надобно?

Видя, как сжимаются желваки на лице мужа, Дуня поспешила к нему; обхватив сжавшуюся в кулак руку, пролепетала:

— Сыночек, нам больно оттого, что ты дом родимый стороной обходишь. Понимаем, что с Демиром Акимовичем да друзьями тебе веселей. Мы не станем тебя силой держать подле, да всё ж не забывай нас…

— Я не забываю, с братьями вижусь, — перебил Баровит, — а в доме вашем мне делать нечего.

Храня молчание, Умила всматривалась в мрачнеющее лицо Дуни. В её глазах отражалась скорбь, боль и вина — совершенно искренние чувства. Не помня лик своей матери, Умила всегда с тоской смотрела на девчонок, помогающих матерям по хозяйству. В глубине души, она сильно жалела, что отец не женился второй раз. Печаль сжимала девичье сердце всё сильнее, и чем безразличней становились слова Баровита, тем жальче становилось Дуню.

— Мне хватило слов деда да вашего молчания, дабы понять, что там мне не место, — обрывок фразы пробился через пелену мыслей. Умила удивлённо посмотрела на Баровита. Повернувшись к родителям спиной, витязь сделал шаг к калитке.

— Постой, родимый, — неожиданно для себя пролепетала Умила, схватив его за руку. — Кабы был ты родителям не надобен, стали бы они тебя выискивать? Ты поговори по-людски, не таи обиду.

Изогнув бровь, Баровит взглянул на неё, не понимая, зачем продолжать этот рвущий душу разговор. Умила коснулась его щеки, улыбнулась.

— Зла тебе никто не желает, — продолжила она, — родители с миром да чистыми помыслами к тебе пришли. Никогда сердце твоё чёрствым не было, выслушай их, я подожду тебя.

Едва девушка отстранилась, желая оставить витязя наедине с родными, как его крепкие руки обвили плечи, по-хозяйски притянули к себе.

— От тебя мне скрывать нечего, — заявил он, — останься.

От глаз матери не укрылись ласковые прикосновения Умилы и покорность воле Баровита. Да и сын вёл себя с ней не как с подругой детства или дружинным товарищем. В каждом их взгляде, в каждом жесте воплощалось нежное, сильное чувство. Не скрывая нахлынувшей радости, Дуня шагнула к ним.

— Довольно нам, сыночек, обиды вспоминать. Надобно о теперешнем думать да в будущее заглядывать. А посему приходите к нам на званный ужин, с Демиром Акимовичем да Волотом. Умилушка, тебе мы рады очень будем. Всем вам рады.

— Умила? — подавился удивлением Азар, но вовремя справившись с собой, добавил: — Умилушка, вы приходите, найдём о чём поговорить, узнаем друг дружку получше.

Умила вопросительно посмотрела на Баровита — его лицо ничего не выражало, взгляд отрешённо скользил по крышам соседских теремов. Погладив каменную грудь, омуженка тихо позвала его:

— Баровит? Чего молчишь?

— А что сказать? — буркнул витязь.

— Скажи, что придём, — улыбнулась Умила.

Теперь смятение и непонимание окутали Баровита; настороженно всматриваясь в лукавую улыбку, витязь не знал, что и сказать.

— Завтра у нас смотр младшей дружины, — не дожидаясь слов витязя, заговорила Умила. — А вот опосле завтрашнего мы придём.

— Ох, ладно-то как, — всплеснула руками Дуня, — а я подготовлюсь, аки следует.

— Тогда я кольчугу твою из кузни заберу, — встрял Гроздан, — дома тебе отдам.

— Ага, — улыбнулась Умила.

— Славно-то как, — растерянно улыбнулся Азар. — Тогда ждём вас в гости. А покамест задерживать вас не станем, а то Ждан осерчает.

Не переставая улыбаться, Дуня подхватила под руки Азара и Гроздана да поспешила к торговой площади. Умила махнула им на прощание, направилась к калитке, к нарастающему веселью. Баровит в один шаг догнал её, обхватил тонкую талию.

— Ты чего удумала?

— Ничего, — округлив глаза, пролепетала девушка. — Что дурного в том, дабы с твоей роднёй познакомиться получше?

— А ты думаешь, что оно на пользу пойдёт? — горько ухмыльнулся Баровит.

— Да, — рассмеялась Умила.

Поцеловав его щёку, омуженка побежала к калитке. По сердцу разлился жар, мысли витязя устремились к Умиле. Не желая отставать, Баровит зашагал следом.

Дышать становилось всё сложней. От долгого бега сердце бешено колотилось, стылый воздух наполнял лёгкие, впиваясь тысячью игл. Шум листьев, вой ветра — всё это заглушал собственный пульс. Вечерняя дымка сворачивалась меж вековых деревьев, хороня последние лучи скрывшегося за горами светила. Словно предупреждая об опасности, вдали встревоженно прокричал сыч. Еловые лапы опускались всё ниже под тяжестью дланей Тары. Богиня желала укрыть от чужих глаз живое биение, сохранить юную душу. А посему гибкие стебли трав выпрямлялись, стирая следы; тени кустарников размывались, принимая человеческие очертания, обманывая зрение. Юноша чувствовал благосклонность Тары, и это придавало сил. Кутаясь в широкий плащ, он перепрыгивал поваленные стволы, приземляясь мягко, словно рысь. Стараясь не задевать шелестящую поросль, не тревожить лесную живность, наворопник спешил к острогу. Любой шорох мог выдать его, и время неумолимо таяло. Ноги подкашивались, сознание плыло. Огромных сил стоило наворопнику взять верх над истощённым телом. То, что ему удалось узнать, стоило слишком дорого, стоило сотен жизней.

Что-то длинное, чёрное впилось в землю, преградив ему путь. Всмотревшись в сплетённые кроны, наворопник замер.

— Стой, — раздался властный голос. — Кто ты?

— Свой я, — улыбнулся наворопник, узнав этот голос. — Неужто я добрался? Неужто поспел?

Ноги подкосились, дрожь разлилась по рукам. Неожиданно для себя он опустился на колени.

— Марун? — голос прозвучал иначе, взволнованно.

С широкой ветви спрыгнул лучник, подбежал к обессилевшему товарищу. Вцепившись в капюшон разведчика, опустил его.

— Отчего ты один? Где другие наворопники?

— Яр, — прохрипел Марун, пытаясь отдышаться, — помоги мне подняться… мы разделились, ушли в разные стороны… Неужто я один воротился?

— Не ведаю того, — пожал плечами лучник, поднимая его, — может, с другой стороны к острогу подошли… Идём, как раз всё узнаем.

Дрожа всем телом, Марун навалился на плечи товарища, зашагал к непроглядной тьме сгущающегося леса. Яр поднял голову, всмотрелся в шелестящий мрак.

— Оставайтесь здесь. Я к вам вернусь, как Маруна до острога доведу.

— Ага, — послышалось откуда-то сверху, — ладно.

Грея ладонь над пламенем свечи, облокотившись на подушки, Родослава утопала в мыслях. Силы понемногу возвращались, вытесняя из тела холод Нави. Роду разместили в домике Акима, пусть и небольшом, но тёплом и уютном. На печи пристроился Каркун, время от времени расправляя крылья или чистя угольные перья. Родослава отстранила от свечи руку, взглянула в окно — темень. Прошла уже неделя с тех пор, как трое наворопников покинули острог. И ни весточки. Тревога сжимала сердце, а слабость, ещё присущая телу, клеймом беспомощности охватывала душу. Что-то важное ускользало от неё.

Дверь со скрипом распахнулась, заставив богатыршу вздрогнуть. Шатаясь, из сеней вышла тень. Сделав пару шагов навстречу, рухнула на пол. Рода не видела в госте знакомых черт, но отлично понимала, кто перед ней. Вскочив на неокрепшие ноги, она подлетела к разведчику.

— Сыне, что с тобой? — шепнула она, опуская капюшон с его головы.

— Я истратил все твои зелья, мати, — вымученно улыбнулся Марун, — истратил живую воду, да всё ж разузнал кое-что.

Всматриваясь во ввалившиеся щёки сына, в тёмные круги, пролегшие под глазами, Родослава понимала, что он не ел и не спал несколько дней. Это могло стоить ему здоровья, а может, и жизни, ведь зелья дают силы, обостряют слух и зрение, но при этом укорачивают земной путь.

Резко развязав шнуры, Рода сбросила с сына плащ. Рывком подняв наворопника на ноги, помогла дойти до кровати. Уложив его, налила в кружку молока.

— Что же ты узнал? — шепнула она, протянув сыну молоко.

Марун жадно осушил кружку; утерев пушащиеся усы, всмотрелся в серые глаза матери.

— Огромное войско подходит к Ордосу, — прохрипел юноша, откидываясь на подушки.

— Ты дошёл до Ордоса? — удивилась Рода, прикидывая расстояние до той крепости.

— Да, — кивнул Марун. — Пока в Ордосе лишь небольшое войско в две-три сотни. А вот к Ордосу тянутся тысячи… А самое худое, что тысячи те делятся натрое. Леха и Зайца я отправил за двумя частями, сам же остался у Ордоса.

— Тебя видели? — насторожилась богатырша.

— Да, — кивнул наворопник, — двое дозорных. Пришлось их убить…

— Значит, аримийцы знают, что кто-то за ними следил, — рыкнула Рода от досады.

— Нет, — широко улыбнулся Марун. — Ты ж не зря меня всему учила. Я их плоть под бера разорвал… к тому же там неподалёку как раз два бера грызлись… я шерсти ихней на раны налепил… всё ладно вышло.

Рода удовлетворённо выдохнула:

— Молодец.

— Мати, — схватив богатыршу за руку, наворопник заговорил тише, — я не уверен в том, да всё же по направлению понятно, что один отряд идёт к Ерге. Второй направляется в сторону Кинсая, там по пути разве что Полозов. Нужен ли им такой крошечный городишка?

— Мда, — протянула Рода, — в Полозове, окроме коней да пары лодий, нет ничего. А вот крепость богатая им надобней.

— А ещё, — шепнул Марун, — не думается мне, что несколько сотен новой силы будут сидеть в Ордосе… как пить дать, к нам сунутся.

Родослава улыбнулась сыну, погладила его смоляные волосы.

— Ладную смену себе взрастила, — сказала она, поцеловав юношу в лоб, — ты гордость моя. Отдыхай, сыночек, выспись. А я покамест с Рагдаем перемолвлюсь.

Ухватив мать за руку, Марун встревоженно посмотрел на неё.

— Нет времени у нас, мати. Они наверняка сразу на нас пойдут. Я бежал со всех ног, дабы времечка для нас отбить. Когда у врат наших ворог встанет? Через день, два?

— Верно, — кивнула Рода, — а посему выспись аки следует.

Тишина воцарилась в светлице, лишь стоило матери выйти из дома. На печи сидел Каркун, пряча под крылом клюв.

«На печи, а мёрзнет» — подумал Марун, проваливаясь в сон.

Пряный запах скошенной травы щекотал нос. Вечерняя прохлада наваливалась на плечи, липла к мокрой спине. Осмотрев свой двор, Демир удовлетворённо улыбнулся. Поставив косу в сарай, воевода подошёл к конюшне — Молчан кормил лошадей, слушая бурчание Егора. Егор жаловался на ленивых подмастерьев, непросохшие дороги и жадность купцов, кои при всём своём достатке пытаются сторговаться с ним и купить хорошие сапоги как можно дешевле. Покачав головой, Демир тихонечко проскользнул мимо ворот конюшни, дабы не быть вовлечённым в скучный разговор. Пройдя к саду, он увидал Малушу, показывающую Гаяне новую вышивку. Племянница старательно выводила узор, посматривая на уже расшитый Малушей ворот рубахи.

«Не иначе замуж готовится, — подумал Демир, решив не мешать девушкам, — оттого вышивает без конца. Так, глядишь, за пару лет богатое приданое себе подготовит».

Поддавшись размышлениям, воевода зашагал к колодцу — хотелось сбросить с себя потную рубаху и умыться как следует. Но мелькнувшие за забором головы заставили хозяина хором остановиться — гости явно шли к нему, вот только воевода никого не звал.

Робкий стук и скрип отворяющейся калитки стали подтверждением догадок. Азар первым ступил на двор воеводы, представ перед хозяином. Пряча взгляд, за ним вошла Дуня.

— По здорову тебе, Демир Акимыч, — низко поклонился Азар.

— Добра дому твому, — пролепетала Дуня.

— Да вам здоровья, — нахмурился Демир. — С чем вы ко мне пожаловали?

— Дело у нас к тебе важное, — заговорил Азар. — Может, в дом пригласишь?

Демир молча скрестил руки на груди, буравя сутулого пастуха тяжёлым взглядом.

— Ты выслушай нас, батюшка, — ласково заговорила Дуня, шагнув вперёд.

Полноватая, светловолосая — возраст этой женщины сложно угадать. Она не казалась моложавой, хоть морщин на её лице немного; не было в ней ни красоты, ни женственности — обычная баба, коих тысячи. Однако к ней Демир испытывал меньше неприязни, чем к Азару. Покорность, смирение и боль читались в её медовых глазах, вызывая… жалость?

Воевода рассматривал её лицо, сохраняя молчание. Единственная причина, по которой они могли заявиться, — это, конечно, Баровит. Демир пытался не препятствовать воссоединению сына с родителями, но и в тоже время не мог не радоваться неудачам в этом стремлении. Желание выгнать их со двора подавляли лишь здравый смысл и слова Адели, сказанные перед смертью. А потому он молчал, не зная, как быть.

— Мы вот только что виделись с Баровитом да Умилушкой, — тепло улыбнувшись, заговорила Дуня, — на свадьбе Ждановой.

Гнев заколотился в груди, стоило воеводе услышать имя дочери, но виду он не подал. Демир молчал, но и не гнал, а этого было достаточно для отчаявшейся матери.

— Не укрылось от очей моих тепло, с коим они смотрят друг на друга, — продолжала женщина. — Думается мне, ты о чувствах ихних сам всё ведаешь. Баровиту вскоре двадцать одно лето стукнет. Отдашь ли ты за него свою дочь? — Заметив, как дрогнули губы воеводы, Дуня улыбнулась. — По очам вижу, что отдашь. А как же ты сам себя о том спрашивать станешь?

— Хитрая ты баба, — выдал Демир, — прозорливая. Для меня оно не помеха, да теперича всё напоказ делается. Идём в дом, всё путём обсудим.

Дуня прижала к груди руки, боясь спугнуть удачу, торопливо зашагала за воеводой. Азар удивлённо посмотрел на них; опомнившись, поспешил за женой. При своём немалом росте, знатный на весь Камул скотовод всегда сутулился, словно пытался казаться меньше, неприметней. Вот и сейчас жена старалась сделать всё, чтобы стать ближе их старшему сыну. Почему же ему — главе семейства — столь боязно?

Вкусный запах томлёного мяса заполнял дом. У печи крутилась Голуба, в светлице накрывала стол Арина. Несколько лет не видевшая брата, она пыталась наполнить уютом эти широкие хоромы, окружить Демира любовью и заботой, заполнить пустоту в сердце. Услышав, как в сенях хлопнула дверь, Арина выпорхнула в горницу и застыла, заприметив гостей.

— Голуба, нас не беспокой, — пробасил хозяин. — Арина, ступай со мной.

Вернувшись вслед за братом в светлицу, Арина присела на лавку, настороженно глядя на вошедших гостей. Демир подбоченился, встав посреди комнаты.

— Знакомься, сестрица, это родители Баровита, пришли свататься.

— Что? — Арина едва не подавилась возмущением. — А какое право они имеют?

— Ты не суди нас строго, — пролепетала Дуня, — пойми меня, аки мать. Не желаю я чаду родимому чужой быть…

— Чего раньше тебя оно не тревожило? — пробурчала Акимовна, расправив передник.

Азар хотел было воспротивиться, но жена крепко вцепилась в его плечо, веля молчать.

— Вины своей не отрицаем, — вступила Дуня, — искупить желаем её.

— Раз Умилина мать покоится в Слави, — взгляд Арины наполнился решительностью. Спрятав все чувства глубоко в сердце, дочь Акима-Горы совершенно спокойным тоном заговорила: — То я, аки её кровная тётка, имею право советовать брату, родниться с вами али нет. Знайте, что свадьбы Баровита да Умилы я желаю всем сердцем, ибо оба они родные мне, за обоих душа болит. Зрима мне любовь ихняя, оттого лишь счастья им желаю. Решение моё с вами никоим образом не связано, да речи твои сердца мого не тронули.

— Благодарю тебя, матушка, — поклонилась Дуня, не в силах выдержать взгляд Арины.

Огромных сил стоило Азару сдержать гнев. Взглянув на Демира, он заговорил как можно спокойней:

— Ты глава семейства, Демир Акимович. Решай, отдашь Умилу за мого старшого сына?

На лице воеводы нервно дрогнул мускул. Приметив, как Арина передёрнула плечами от этих слов, Демир вновь вспомнил о покойной жене.

— С того начну, что Баровит со мной о том уже говорил. Я ему своё благословение отцовское дал… Дело в ином.

Арина удивлённо посмотрела на него, сжав передник. Дуня была обеспокоена не меньше, но продолжала смиренно ждать решения воеводы.

— Аделя перед смертью, — продолжил Демир, — сказала мне, что дух Баровита укрепится связью с родом… Посему она к тебе его привела, Дуня… Коли я допущу вас до приготовлений к свадьбе, коли позволю самим о том потолковать с Баровитом, может, тогда он обретёт душевный покой… Лета проходят, а рана детская не затягивается. Не в силах я обиду из сердца его вытеснить… Хоть оба вы немилы мне, хоть не в силах я простить вас за содеянное с Баровитом, да всё ж ради него готов на то.

Дуня всплеснула руками, по щекам её потекли слёзы.

— Мудрость твою завсегда я чтила, Демир Акимович. Благодарю тебя, батюшка!

— Не сомневайся, Демир, — неожиданно выдал Азар, — я для сына свого на что угодно готов. Думай обо мне как желаешь. Пущай сын от меня взор воротит, да всё ж за день подле него все эти упрёки не в тягость.

— Я позвала Умилу да всё ваше дружное семейство опосле завтра к ужину, — залепетала Дуня. — Приходите, гостями дорогими будьте. Ты не подумай, батюшка, дружбы тебе своей не навязываю — не примешь её, знаю. Давай чадам нашим покажем, что нет неприязни меж нами.

— Ладно, — вздохнул Демир, — будь по-твоему, прозорливая баба. Пущай малые твои порадуются. Так ладно они на домрах играют, быстро у Баяна умение перенимают. Да всё ж на дворе дружинном пред братом не похвастать, уж очень занятой он — дружину младшую взращивает. А в доме своём всё душевней.

— Опосле того я с Баровитом поговорю, — возник Азар, — всё ж мне думается, что понимания у него о жизни семейной маловато.

— Ну, о свадьбе он всерьёз ещё не думал, — нехотя согласился Демир. — Он всё отрочество в походах провёл. Многому научил я его, да вот что делать, коли млада полюбилась, не объяснял.

— Сами разберутся, — нахмурилась Арина.

— Нет, — осёк Демир, — Баровит должен понимать, к чему следует идти. Должен быть готов стать главой семьи… к тому же невеста у него не из домашних девиц. А ты, сестрица, пошепчись с Умилой, дабы она, услыхав про свадьбу, не ускакала в другую дружину проситься.

Арина прерывисто вздохнула, в этом брат был совершенно прав. Крики и возмущение племянницы уже слышались ей гласом грядущего. Нужно умело подобрать слова, так, чтобы Умила поняла и приняла их.

Тяжёлые мысли не покидали Арину и после того, как гости покинули дом. Она всё вспоминала, как пыталась уговорить Родославу пойти за Велибора. Тогда и отец, и брат были на стороне Велибора, желали этого союза. Но Рода… Рода как-то очень плохо поступила с Велибором — так сказал отец. Что, если Умила пошла в неё? А может, нежность Адели в Умиле переборет непокорность Родославы? Ответов не находилось. Уж опустился вечер, зажглись лучины, вернулись с гуляния Демировы дети, а Арина всё сидела в своей опочивальне, думая, как ей быть.

__________________________________________________________________

Хэйлунцзян* — Река чёрного дракона (Амур).