Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом

23. Луна

В плотной ночной черни золотыми искрами вспыхивали звёзды. Раскачиваясь на тонком месяце, Дивия любовалась своим отражением в озёрной глади. Её длинные локоны ниспадали на сплетённые кроны вековых великанов, поросшие горы, сизые луга. Улыбнувшись воцарившемуся согласию, Дивия подтянула к себе облако, закуталась в него, словно в шаль. Над озером поднялась белёсая дымка, сгустилась, принимая образ могучего богатыря. Богиня протянула бесплотному духу руку, расстилая к его ногам серебристую тропку. Аким неспешно зашагал по лунному свету, любуясь прекрасным ликом. Устроившись у ног Богини, он устало вздохнул, потупив взор. Дивия робко коснулась его щеки, заглянула в потухшие голубые глаза.

— Мне боязно за друзей да родных, — пояснил Аким. — Живым проку от меня мало, оттого брожу бесцельно, места найти не могу.

Богиня улыбнулась, сжала его могучую руку, увлекая богатыря за собой. Обратившись потоком света, она вмиг оказалась над каменной крепостью, освещённой сотнями факелов. Выпустив ладонь Акима, Дивия расстелила лунную дорожку к оконцу смотровой башни. Старый воевода поклонился сияющей благодетельнице, зашагал по указанному пути.

Тщетно борясь с усталостью, дозорный лучник протяжно зевнул, оперся спиной о стену башни. Дружинные братья не спешили сменять его, оттого становилось ещё печальней. Похлопав задремавшего напарника по плечу, лучник пробурчал:

— Пойду хоть по стенам пройдусь, развеюсь.

— Иди, Лытка, пройдись, — прохрипел парень, растирая слипающиеся веки.

Лытка накинул на плечо лямку налучей, поёжился от опустившейся прохлады. В соседней башне мелькали силуэты сослуживцев. Решив поболтать малость, лучник направился к ним. Лытка не сразу распознал в шёпоте ветра стук копыт. Прильнув к бойнице, всмотрелся в ночную мглу — к крепости приближался всадник. Недолго думая, Лытка вскинул лук, вложил стрелу. Белёсая дымка возникла рядом с ним, отчего лучник вздрогнул, и стрела пронеслась мимо всадника. Всматриваясь в невесомый образ, бедняга осел, зажмурился.

— Что стряслось? — раздался знакомый голос.

Лытка открыл глаза — ничего. Вытянув перед собой руку, провёл по воздуху — ничего.

— Что не так? — голос прозвучал уже совсем рядом.

Обернувшись, лучник увидел старшего дружинника, хмурящего брови.

— Т-т-так это, Злат, — заикаясь, начал Лытка. Опомнившись, вскочил, ткнул пальцем в бойницу: — Всадник там… Я щас его… того…

— Не надо, — осёк Злат. — Коли он один, то явно не враг. Никому не стрелять!

Злат сбежал по ступеням, подал знак дозорным. Дружинники, что стояли у ворот, молча отошли в сторону. Стук в смотровое оконце не заставил себя ждать. Злат отодвинул засов и замер в удивлении.

— Марун?

— Здорово, Злат, — отозвался наворопник. — Пусти, я к Велибору Касимовичу.

— Родослава Огнеяровна послала? — спросил Злат, махнув дозорным.

Дружинники отворили ворота, пропуская наворопника в крепость. Марун потянул за собой коня. Несчастный скакун дрожал всем телом, тыкался мордой в капюшон хозяина, пока не сбил его со смоляной головы. Марун погладил конский лоб, остановился перед Златом.

— Так тебя Родослава Огнеяровна послала? — прищурившись, повторил старший дружинник.

— Нет, — ответил Марун, понизив голос.

Злат нахмурился — хоть он и не так много времени провёл рядом с разведчиками Родославы, но успел приметить, что именно этот наворопник был всегда подле богатырши. Марун был не просто её учеником, он был её тенью и во многом походил на суровую воительницу. Поэтому появление Маруна без воли на то Родославы настораживало старшего дружинника, пробуждая тревогу, предчувствие неприятностей.

— Ступай за мной, — кивнул Злат и, повернувшись к дозорным, добавил: — Без моего согласия никого не впускать да не выпускать. Конягу Марунову отведите в конюшню, пущай бедолагу покормят.

— Ага, — отозвались дружинники.

— Ты бы уж велел нас сменить, Злат, — зевнул Лытка.

— Вас сменят в полночь, аки всегда, — осёк старший дружинник и повёл гостя к воеводе.

Хлева, амбары, дружинные дома предстали перед наворопником, в стойлах били копытами кони, тут же располагались и кузницы. Клочки земли, огороженные наспех собранными заборами, окружали крохотные избёнки. Кое-где главы больших семей уже успели пристроить горницы. Лучины гасли в оконцах одна за другой, затворялись ставни, скрипели засовы — Перунова крепость погружалась в сон. Марун остановился, всмотрелся в холм, высившийся за временным поселением. Он находился в самом центре крепости, точнее, крепость была построена вокруг холма.

«Там ли святилище Перуново?» — подумал наворопник, пытаясь не отставать от Злата.

Избы вновь сменились хлевами, отдалённый стук копыт и блеяние отчётливо проступили сквозь воцарившуюся тишь.

— Неужто воевода здесь расположился? — нахмурился Марун. Ухватив Злата за плечо, наворопник заставил его остановиться, развернул к себе. — От дружинных домов уж слишком далёко… да от мирян тоже. Что за мысли в главе твоей златовласой? Ты куда меня ведёшь?

— Да, пожалуй, мы пришли, — сдался Злат. — Перемолвиться тишком нам надобно, прежде чем ты к Велибору явишься.

— Чего-то такого я от тебя ждал, — ухмыльнулся Марун. — Ты за Велибором Касимовичем, аки за стариком взбалмошным, ходишь, всё примечаешь, когда неладное чуешь — уводишь али взор его обращаешь куда надобно…

— Ты слишком юн, дабы понимать душевные муки, — осёк Злат, скрестив руки на груди. — А ещё ты совсем не знаешь Велибора Касимовича. Он спокойный, рассудительный воин. Его ум холоден, а сердце полно заботы да сострадания… Меняется он лишь рядом с Родославой Огнеяровной. Неведомо мне, что в прошлом было, да след она оставила глубокий в его душе. Оттого он мается, оттого сам не свой. Посему я должен знать, почто ты явился, что стряслось в Кийском остроге… Нет. Что с Родославой Огнеяровной?

— Я надеюсь, что с мати всё ладно, — ответил Марун. — На Кийский острог напали ариманы. Выстоял острог али нет, я не ведаю. Ещё ариманы напали на Ергу. Я был там, атаку мы отбили. К Велибору Касимовичу мати меня не посылала, вот токмо я с подачи дядьки-Гомона заглянул в Полозов.

— Что же там? — насторожился старший дружинник.

— Теперича ничего. Пепелище.

Злат медленно выдохнул, задумчиво потёр золотистую бороду.

— Посему я решил наведаться сюда, упредить Велибора Касимовича.

— Правильно, — кивнул Злат. Решив что-то, сжал плечи наворопника, заговорил вкрадчиво: — Велибору Касимовичу скажешь, что с Родославой Огнеяровной всё ладно — жива, здорова. Скажешь, что острог выстоял. Ну, про Полозов как есть расскажешь.

— С чего это? — нахмурился Марун.

— Коли Полозов с землёй сравняли, то к нам тоже, не ровен час, ариманы нагрянут. Нам без воеводы не обойтись. А коли Велибор Касимович узнает, что на Кийский острог напали, то ринется туда… к своей Родушке.

Марун поморщился, словно Злат говорил о каких-то презренных, низменных вещах, никак не относящихся к его матери. Старший дружинник отпустил его, всмотрелся в лицо юноши, словно угадывая мысли.

— А ты её матерью кличешь так же, аки мы воеводу батыем, али она тебе таковой по крови приходится?

— Она моя мать, — отрезал Марун, едва сдерживая непонятно с чего взявшуюся злость. — Посему вникать в то, что у Велибора на уме, не желаю… Да всё ж твои опасения понимаю. Скажу, как просишь… Самому оттого легче будет.

— Благодарю, — улыбнулся Злат. Указав в сторону крепостной стены, последовал обратным путём. — Ведаю, что на душе у тебя. Мой отец умер, когда я отроком в дружину вступил. Мать второй раз замуж пошла… Я до сих пор того не принял.

— Я свого отца даже не помню, — пробурчал наворопник, — да оно ничего не меняет.

— Не меняет, — согласился Злат, заворачивая за амбар.

Слабый отблеск лучины скользил по лезвию меча от острия к перекрестью и обратно. Утопая в мыслях, Велибор рассматривал лежащее на столе оружие, слегка поворачивая рукоять. На яблоке* красовалась выгравированная сова — герб Катайского края. Но прекрасное оружие руки искусного мастера от множества подобных отличало совершенно иное. Вся ценность заключалась в том, кто его вручил. Обряд мужчины. Он был настолько давно, что казался событием другой жизни. Но в этой самой крепости, на этом самом святилище, в день двадцать первого лета Велибору поднесла меч Родослава. Волхв читал священные тексты, Рода вторила ему. Опустившись на колени перед Перуновым пламенем, она нашёптывала на клинок оберег. Оберег во сохранение жизни. Может, это лишь казалось Велибору, но меч после нашёптываний Родославы утратил в весе, стал ещё острее, ещё послушней… Она запечатала в мече часть своей силы. Зачем? Потому что любила?

— Ты верно сказал мне, батый, — прохрипел Велибор, — что во власах моих уж серебрится седина. А я всё, аки несмышлёный отрок, терзаюсь от любви да обиды… Жаль, ты не слышишь меня, батый.

Невесомая рука призрачной дымкой легла на плечо воеводы. Свет лучины прошёл сквозь широкую грудь, длинную волнистую бороду.

— Я слышу тебя, Велибор, — горько улыбнулся Аким, — да вот токмо ты не слышишь ни меня, ни Родушку… Потерпи малость, при Демире станет тебе полегче.

— Я женился, я стал отцом, — потерев слипающиеся веки, прошептал воевода, — я стал дедом. А счастья не сыскал. Твоя дочь не выходит из сердца, сидит в нём да покоя не даёт… Не видала меня осьмнадцать лет — даже не улыбнулась. Холодная, красивая, словно снежный узор на коре. Я поцелуй тот во сне зрил, в мыслях лелеял, а она мне его подарила, словно на базаре откупилась.

— Ладно тебе ныть, — Аким скривился, опускаясь на лавку подле ученика. — Сейчас гонец с вестями важными прибудет, а ты сопли по мечу мажешь — баба его отвадила осьмнадцать лет назад… Ты завсегда таким был — окроме себя самого, ни о ком боле не думал.

Стук в дверь оборвал мысли, отпугнул тоску. Велибор убрал меч в ножны, поднялся с лавки. В сенях послышались шаги, и через мгновение два гостя вошли к воеводе в светлицу. Тусклый свет заскользил по золотистым кудрям, отразился в зелёных глазах.

— Что стряслось, Злат? — нахмурился Велибор.

— Батый, к тебе посланник от Родославы Огнеяровны, — отчитался старший дружинник, пропуская наворопника к воеводе.

Велибор прищурился — даже в свете лучины лицо юноши казалось бледным, а угольно-чёрные волосы лишь подчёркивали его белокожесть. Голубые глаза смотрели холодно, безучастно.

— Я тебя помню, — кивнул Велибор, подойдя ближе.

— Ладно, батый, ты покличь, когда понадоблюсь, — махнул Злат, собираясь выйти в сени.

— Останься, — пробасил воевода.

Холод пробежал по телу Маруна, но не от громового гласа Велибора, а от странного чувства, не дающего покоя. К пустой, скрытой полутенью лавке тянуло и отталкивало одновременно. Хлад иного мира покоился на ней, покалывал ладони. Марун протянул к нему руку, начертил в воздухе знак.

— Здорово, внучек, — улыбнулся Аким, одобрительно кивнув действиям наворопника. — Хоть ты не Родославиной крови, да научился многому, дух развил. Ох, мои внуки — моя гордость.

Марун чувствовал родной ток, пытаясь впустить в свои мысли глас деда, но Злат возник перед глазами, осел на лавку… осел на Акима.

— Двинься, — прошипел наворопник, едва не вцепившись в плечо старшего дружинника.

— А, ну садись, — смутился Злат, посчитав, что гость устал с дороги и ему тоже хочется занять более удобное положение.

Но Марун остался неподвижен, всматриваясь в пустоту. Велибор уже видел подобные странности — у Роды, Демировых детей и ученика их хватало с лихвой. Передёрнув плечами, воевода спросил негромко:

— Чего пришёл-то?

Нехотя отведя взор от пустоты, Марун повернулся к воеводе. Стараясь не выдавать раздражения, как можно спокойнее заговорил:

— Ариманы напали на Кийский острог. Мы выстояли, малыми жертвами обошлись. Мати послала меня в Егру, упредить Гомона. Там я подсобил малость, дождался ариман. Гомон их разбил. Опосле я направился в Полозов. Полозов пал. Теперича, по велению мати, прибыл к тебе — упредить да удостовериться, что всё у вас ладно.

— Эвона как, — нахмурился воевода, сжав рукоять меча. — Отчего на помощь меня не позвали? Отчего в Ергу тебя Рода послала, а не ко мне?

— Я указы мати выполняю молча, — холодно осёк наворопник. — Коли я появляюсь где-то, то лишь по её воле.

— Ясно, — процедил Велибор, сплюнув на земляной пол. — Цела мати ваша?

— Невредима, — подтвердил Марун. — Коли ариманы по нам, Ерге да Полозову прошлись, то до вас они тоже доберутся. За этими стенами много мирян защиты ищут, а вот дружинников маловато. Знай, воевода, что, случись чего, ни Рагдай, ни Гомон подсобить тебе не смогут.

— В Кинсай бы послать кого, — невзначай выдал Злат. — Может, отрядец малый отправят нам?

— Сами управимся, — фыркнул Велибор, буравя взглядом наворопника. — Роде бы сюда прибыть с двумя десятками наворопников. Большего не надо.

— Батый, — кашлянув в кулак, Злат подался вперёд, — Полозов пал, а дружинников там было немногим меньше, чем у нас. Кийский острог потрепали, а ты ещё Родославу Огнеяровну забрать у Рагдая хочешь? Покамест силы есть токмо у Кинсая, токмо ему вопрошать можем…

— Довольно! — осёк воевода. Взглянув на наворопника, добавил: — Надобно тебе чего?

— Коли дозволишь, я в крепости твоей на ночлег останусь, — вздохнул Марун, понимая, что Велибор слушать их со Златом не желает и дальше говорить не о чем. — Утром ранним ворочусь в Кийский острог. Передать что?

— Утром зайди. Мне подумать надобно. А теперича ступай.

Наворопнику дважды повторять не требовалось. Взглянув на лавку, Марун вновь коснулся пустоты и вышел в сени. Злат поднялся, шагнул за гостем.

— Приткни его куда-нибудь да воротайся, — пробасил воевода, — поговорить надобно.

— Ладно, — кивнул старший дружинник.

— Не могла Рода кого другого прислать? — ударилось в спину Злата, заставив остановиться.

Обернувшись, дружинник пожал плечами. Подумав о чём-то, сказал:

— Ну, дело-то серьёзное, чай, войной пахнет. Посему Огнеяровна самого надежного воина отправила.

— С чего это он самый надежный? — скривился Велибор. — Станет Рода верить юнцу сопливому…

— Ну, он её сын как-никак, — перебил Злат, выходя в сени, — кому ещё верить, аки не свому чаду?

Дверь глухо хлопнула, выводя воеводу из ступора. Гнев нарастал в груди, жаром кутал тело. Велибор медленно втянул пахнущий гарью воздух, пытаясь сдержать ярость.

— Ну, кто тебя просил? — вздохнул Аким, подперев ладонью щёку. — Эх, Злат, неужто думаешь, что так Велибора от Роды отвадил?

— Сын, — прорычал Велибор.

Ухватив бочку за край, рывком опрокинул её. Вода хлынула на земляной пол, потащив сор к углам. Велибор ударил по стене, стиснул зубы.

— Сын! — вновь рыкнул он. — За меня не пошла, мол, её путь воинский… её путь во служении Перуну, в защите земель Тархтарских! От меня чадо не пожелала, а от другого народила.

— Ну, ты-то чад народил, — пробурчал Аким, наблюдая за буйством своего ученика, — отчего ей не можно?

— Чем я ей плох был?

— Умом, — подытожил Аким, растворяясь в угасающем свете тлеющей лучины.

Размеренное журчание реки успокаивало, унося с собой тяжёлые мысли. Ветер покачивал еловые лапы, трепал конские гривы. За спиной тихо потрескивали костры. Коснувшись водной глади, аримийский командир опустился на каменистый берег. Возвращаться к отряду совершенно не хотелось. Не хотелось терпеть эти осуждающие взгляды и слышать упрёки. Мун Боджинг — единственный сын именитого генерала, пытающийся выбраться из тени легендарного рода. Победа над Ергой положила бы начало его славе, но… это оказалось не так просто. А чего было ожидать? Идти на военное укрепление с горстью солдат — безумие. Хотя отец выигрывал сражения и с меньшими силами. Но то он — Мун Вейшенг — главный полководец империи, приближённый императора, в конце концов, сын старшей сестры Ши-цзуна. Великие Боги, если вспомнить всю родословную Мунов, то можно полноправно усадить кого-нибудь из них на престол! Ши-цзун опирался на этот род, с коим был связан родством, коему доверял. Поэтому и спрос с Мунов был большим. Боджинг отлично это понимал, оттого холодели руки, тряслись колени. Если он вернётся к отцу ни с чем, то станет позором династии. В худшем случае Боджинг подорвёт доверие императора, и род Мунов окунётся в немилость. Хотя род скорее отречётся от Боджинга, лишит его имени и титула — это единственный шанс остаться при императорском дворе. Сжав камешек, командир бросил его в быстрые волны Аргуни. Безысходность сдавливала виски. Как ему быть? Искать помощи? Но у кого?

Отдалённый стук копыт заставил Боджинга вскочить, выхватить дао из ножен. Подопечные последовали его примеру, выстроились, готовясь к нападению. Из леса показались всадники. Трое. Закутанные в плащи. Кони перешли с галопа на шаг; первый всадник поднял руку, являя печать императора с красными кистями. Боджинг понял, кто перед ним, подал знак своим воинам, подошёл ближе. Мгновение назад взывая о помощи, юноша и представить не мог, что Боги пошлют ему такого благодетеля… или карателя. Опустившись на колено, Боджинг склонил голову.

— Приветствую вас, господин Юинг, — сказал он, не зная, что ожидать от такого визита.

Глава тайной службы императора спешился, неторопливо подошёл к юноше, опустив с головы капюшон. Положение младшего Муна Юинг понимал как никто другой и отказать себе в столь лакомом моменте злорадства не мог. Кивнув в сторону столпившихся солдат, Юинг отдал немую команду, и двое сопровождавших его разведчиков направились к ним.

— Всем отойти, — приказали разведчики, — возвращайтесь к своим делам.

Желания заступаться за своего командира ни у кого не возникло, никто не хотел попасть в тюрьму и обрести клеймо предателя — для этого в Аримии особый повод не требовался. Поэтому воины вернулись к кострам, кто-то решил вновь расчесать коням гривы, кто-то мгновенно провалился в сон, надеясь остаться незамеченным в таком положении.

Боджинг покорно ждал слов Юинга, всё так же преклонив колено и опустив взор. Главный разведчик империи любовался подавленностью и страхом юноши, смакуя каждую минуту их «общения».

— Наследник великой династии, — начал Юинг, подмечая, как несчастный сжимается в комок от каждого его слова, — надежда отца… его гордость. Боджинг, как ты оказался во главе отряда? Неужели у твоего отца не нашлось более опытных командиров? А?

— Тархтары оказали нам мощное сопротивление, — дрожа всем телом, но пытаясь говорить как можно уверенней, начал Боджинг, — командира Чана опасно ранили… даже не знаю, остался ли он жив. В этой суматохе я взял командование на себя, собрал уцелевших воинов и прорвался к Аргуни.

— Ну, неплохо, — ехидно улыбнулся Юинг, проведя рукой по тонким усам. — А что заставило тебя напасть на крепость Елжга?

Боджинг опасливо поднял на него взгляд — Юинг был достаточно молод, немногим старше его самого, но при этом занимал высочайшую должность. Быть глазами и ушами императора дано не всем. Если подумать, то об этом человеке никому ничего не известно, кроме имени… да и настоящее ли оно? От этих тёмных, почти чёрных глаз, поблёскивающих презрением, становилось не по себе. Боджинг не смог вынести пристального взгляда и вновь опустил голову.

— Я рассчитывал застать врага врасплох, — выдавил он.

— И у тебя бы вышло, — кивнул Юинг, улыбнувшись уголком губ. — Но тархтары как будто тебя ждали…

Боджинг резко поднял голову, удивлённо уставился на разведчика.

— Да, — выдавил юноша, обливаясь холодным потом.

— Кто-то смог проскользнуть мимо твоего отца и предупредить воинов крепости, так?

— Может быть, — прошептал командир, чувствуя, как разведчик загоняет его в угол. Что выбрать: признать своё желание с первой же битвы заполучить славу или подтвердить промах отца? Юинг доложит императору, что генерал Мун не смог предугадать столь очевидный ход противника и убить гонца. Опомнившись, Боджинг схватил разведчика за подол плаща, затараторил: — Нет, всех кийских разведчиков мы убили… Это разведка Елжги, не иначе. Я не заметил ни слежки, ни расставленных ловушек. Это единственное укрепление на пути к Вольной Тархтарии, я должен был предвидеть, что оно очень хорошо охраняется…

— Понятно, — резко рванув на себя плащ, Юинг остановил поток оправданий. Поймать Мун Вейшенга на несостоятельности и старости не получится — Боджинг всё возьмёт на себя. Однако данной ситуацией ещё можно воспользоваться. Изобразив сочувствие на лице, Юинг подался к перепуганному юноше, шепнул: — Хочешь исправить свои ошибки и вернуть честь роду Мун?

— Да, — выдохнул Боджинг, даже не подумав о цене своего ответа.

— Бей сравнял Полозов с землёй и готовится напасть на Кинсай. Он готов поделиться с тобой отрядом всадников. Ты разобьёшь крепость Елжга и присоединишься к Бею. Когда твой отец разделается с Кийским острогом вы вместе ударите по Кинсаю.

— А как же крепость-святилище?

— Там собрались женщины и дети, а та горсть воинов, что их охраняет, даже нос боится показать, — рассмеялся Юинг. — С ними трудностей не будет. А вот Кинсай нужно взять до осени. Ну что, примешь помощь Бея?

— Да, — кивнул Боджинг.

— Я тоже приду к тебе с отрядом лучников. Вместе мы одолеем Елжгу.

Боль — первое, что почувствовало онемевшее тело. Едва приоткрыв глаза, Лех застонал. Торопливые шаги подтвердили, что он здесь не один. А где это — здесь? Память отказывалась воскрешать минувшие события, голову обожгла боль. Вновь застонав, наворопник попытался встать, но чьи-то руки не дали этого сделать.

— Тише, тише, Лех, — знакомый женский голос подарил ощущение безопасности.

Но кто это? Из пересохшего горла вырвались подобия слов, но смысла не понял даже сам Лех. Прохладный глиняный край кружки коснулся губ, живительная влага потекла по языку.

— Не спеши, пей спокойно, — велел голос. Строгий, но при этом заботливый, как у матери.

— Мати! — захрипел Лех, давясь водой. Сознание мгновенно прояснилось, боль канула в потоке мыслей. — Мати…

— Тише, тише, — зашептала Рода, поставив кружку на стол. — Ты в остроге, не тревожься.

— Мати, — позвал Лех, пытаясь разглядеть богатыршу, — Дарен передал тебе? Передал, что аримийское войско идёт не на Кинсай?

Тяжёлая поступь заставила наворопника вздрогнуть — кто-то ещё был здесь. Тень нависла над ним, и больших усилий стоило Леху рассмотреть этого человека — Рагдай. Его густые брови съехались к переносице, добела сжатые губы скрылись под усами.

— Куда же подались ариманы? — голос богатырши прозвучал настороженно, тихо.

— В Полозов, — выдавил Лех.

— Как?! — взорвался Рагдай, едва не оглушив несчастного наворопника. — Почто им речная крепостица?

— Кинсай — неприступная крепость, — задумчиво заговорила Рода, — с одной стороны его хранит Амур, с другой — поросшие холмы да горы. На широком поле близ крепости разрослись деревни. Меж этих деревень к густому лесу ведёт тропа… а бежит она к Полозову. Не будет Полозова — тропа откроется.

— Ариманы хотели деревни разорить? — нахмурился Рагдай. — Через врата, что для мирян завсегда открыты в крепость ворваться?

— Ну, ночью так можно прорваться, коли тихонечко, — кивнула Рода. — Ты Кинсай упредил, посему ариманам не пробраться так легко. Да всё ж в брошенных деревнях они могут хоть всю зиму осаждать крепость.

— Мати, поспешать в Полозов надобно, — прохрипел Лех.

Родослава мрачно посмотрела на него, заботливо убрала со взмокшего лба прилипшие пряди.

— Ты, родимый, четыре дня в себя не приходил, — сказала она. — Коли ариманы на Полозов шли, то нет его боле.

— Полозова нет боле! — пытаясь отдышаться, прокричал гонец и сполз по бревенчатой стене на пол.

Высоченный мужчина тяжело вздохнул, отведя от гонца взор. Поправив расшитый ворот рубахи, опустился на лавку, перевёл взор на сидящего в углу юношу.

— Рагдай не обманул, — прохрипел мужчина, — Аримия набралась смелости на нас войной идти.

— Да что ты, Ставр Богданович, — юноша вскочил, едва не опрокинув скамью, на коей сидел, — как мог ты усомниться в словах Рагдая Невзоровича?! Наворопник Родославин едва душу не отдал, дабы весть такую доставить…

— Да понял я, — кивнул Ставр, задумчиво потерев блестящую бороду. Решив для себя что-то, вновь посмотрел на полуживого гонца: — Иди-ка, Радко, ты к Валдаю, расскажи что видел, уболтай его ко мне явиться.

— Всё сделаю, батый, — прохрипел Радко, поднимаясь на ноги.

Дождавшись, пока Радко уйдёт, Ставр выпрямился, приблизился к отворённому настежь окну. Ночная прохлада приятно коснулась лица, скользнула за ворот рубахи. Но крепость не знала покоя, Дрёма не спешила заключать её обитателей в объятия. Суета царила в Кинсае, к постоялым дворам тянулись людские реки, увенчанные светом факелов, — бегущим мирянам не было конца. Три дня назад, когда к Ставру прибыл юнец из кийского острога, на него никто не обратил внимания. Парень буквально вломился в терем воеводы, выпалил всё, что знал о надвигающейся беде… А знал он мало. Из несвязанных выкриков Ставр понял лишь то, что наворопник Родославы прознал о скором нападении аримийского войска на Кинсай. Маловато для паники, но весть о нахождении Родославы в Кийском остроге насторожила Ставра не меньше. Эта хладнокровная, грубая баба с леденящим душу взглядом никогда не задерживалась в малых укреплениях надолго. А в Кийский острог и вовсе наведывалась исключительно к отцу… а он не так давно умер. Всё это не нравилось Ставру до головной боли, до скрипа зубов. Если Родославины наворопники прочёсывают аримийские границы, значит дело серьёзное. Значит, предстоящее нападение не простой набег. От таких посланников не отмахнёшься. Неужели Аримия взялась за старое? Неужели дряхлый император решил тряхнуть стариной и пойти на штурм?

Повелев дружинникам увести всех мирян в крепость, Ставр надеялся, что это ненадолго, что посланный на разведку Радко вернётся с благими вестями. Но Радко выглядел настолько перепуганным, потрясённым увиденным, что надежда на коротенечкое противостояние растаяла без следа. Тяжело вздохнув, Ставр повернулся к гостю:

— Как, говоришь, тебя звать?

— Добря, — в десятый раз ответил юноша. Казалось, воевода и не пытался запомнить его имя. А может, это не вопрос вовсе? Может, Ставр так нарёк Рагдаевского дружинника?

— Опасно тебе в острог воротаться, милай, — выдал Ставр. — Коли ариманы сюда путь держат от Полозова, то никак ты их не обойдёшь. Я Рагдаю отправлю голубя, напишу ему, что ты жив-здоров, что у меня покамест останешься. Так что ступай в дружинный дом, отдохни. Ариман вместе встретим.

— Да как же? — Добря скривился, побледнел, сжав лямку налучей. — Я ведь даже не знаю, выстояли они али нет.

— Ну, вернётся мой голубь обратно — значит, не выстояли, — ухмыльнулся Ставр, — так что привыкай, малец.

Добря раскрыл рот в немом ужасе. Не столько мысль о смерти товарищей поразила его, сколько спокойствие здешнего воеводы… безразличие к судьбе тех, кто дорогой ценой предупредил его об опасности. Но выбора у дружинника не было. Потупив взор, Добря молча вышел из палат воеводы, поплёлся к дружинному дому, в коем его расположили до возвращения Радко. Горестно было на душе, тоскливо, только ничего уж не поправить.

От удара дверь жалобно заскрипела, завибрировала. Рагдай выскочил на крыльцо, окинул взором погружённый в ночную тьму острог. Растерянно потерев лысую голову, рыкнул, закрутился, не зная, куда идти.

— Почто избу отцовскую ломаешь? — раздался строгий голос за спиной.

Рагдай обернулся, подскочил к Родославе. Обхватив её плечи, уставился в светло-серые глаза.

— Неужто будет война? — прохрипел он. — Настоящая война, аки осьмнадцать лет назад?

— Чему дивишься? — криво улыбнулась она.

В глазах богатырши возник злой блеск, тонкие черты в лунном свете казались звериными. Рагдай выпустил её плечи, отступил на шаг.

— На прошлой войне воевала вся Тархтария, — заговорил воевода, — тьмы* воинов, тьмы… У меня здесь осталась полуживая сотня. Из твоего десятка лишь трое на ногах, да от Маруна вестей нет. Жив ли он?

— Два десятка омуженок ещё, — поправила Рода, рассматривая отчаяние на его лице.

— Ну да, бабы с вилами для ариман страшней зверя лютого, — скривился Рагдай, сплюнув на землю. — У Велибора пара сотен, Ставра я знаю — от него снега зимой не допросишься… Все мои дружинники здесь полягут, аки пить дать. Что мне сказать им? Что верную смерть здесь примем?

Родослава приблизилась с грацией ночного хищника, ладонью заскользила по плечу воеводы. Сильные пальцы впились в его шею, сжали до хруста позвонков.

— Хорош ныть, — процедила она. — Сделай так, дабы твои дружинники не полегли. Борись за их жизни до последнего, думай своей лысой главой. Велибор не лыком шит, прошлую войну с Аримией прошёл, знает толк в боях тяжких. Брат мой явится, токмо позову.

— Как? — выдавил Рагдай, понимая, что любые попытки вырваться из стальной хватки приводят лишь к большей боли.

— Через кровь, — ухмыльнулась Рода, выпустив воеводу, — то уж не твоя забота.

Рагдай обхватил затылок, тщетно растирая шею, — боль не утихала. В этой бабе не было ничего от её приёмного отца. Суровая, холодная, она принадлежала иному миру, к коему прислушивалась, в коий зрила и получала от него ответы.

— Родослава Акимовна! — голос дружинника обратил внимание воеводы на себя. Дозорный бежал со всех ног, словно за воротами возникла разом вся местная нежить. — Родослава Акимовна!

— Что стряслось? — спокойно спросила богатырша, шагая навстречу дозорному.

— Там люди в плащах чёрных да шкурах звериных, — указывая на ворота, затараторил дружинник, — всадники. Сотня, не меньше. Мы бы их из луков хлебом-солью накормили, да у одного из них печать княжеская.

— Неужто, — улыбнулась Рода, переходя на бег.

Лучники замерли у бойниц, видя, как богатырша бежит к вратам. Странные всадники выстроились перед стеной, один из них, укутанный в волчью шкуру, держал над собой серебряный диск с выгравированной совой — знак княжеской дружины. Посему стрелять по ним никто не решался, к тому же Родослава никаких приказов не давала, а значит, это не враг.

Богатырша жестом велела снять засовы, с силой толкнула массивные створки врат, выходя к прибывшим. Увидев её, всадники спешились. Рода улыбнулась уголком губ, рассматривая мохнатые шкуры на головах и плечах воинов.

— Здрава будь, Родослава Акимовна! — поприветствовал тот, что держал печать.

— Здрава будь, мати! — пробасили остальные.

— Да вам здравствовать, сынки да братья, — не скрывая радости, ответила богатырша, — проходите в острог, примите еду да сон. Лют, сто лет не видала тебя в шкуре.

Лют подошёл к Родославе, широко улыбаясь. Из-за шрамов, перекашивающих лицо, его улыбка больше походила на оскал. Рода коснулась волчьих клыков на его лбу, погладила серебристый мех.

— С чего ты решил вновь к своей скрытой сущности обратиться? — шепнула она.

— Стоило обойти Кинсай, как заприметили мы ариман у Полозова. Войско громадное, злющее. В бой ввязываться не стали. Да всё ж один отряд нас нагнал. Дабы живыми к тебе прибыть, пришлось нам пробудить волков… Рыкаря* не исцелить, Рода. Коли поработил волчий дух, он во мне до конца жизни останется… прошлого не воротишь, не поправишь.

— Я не дам волку поработить твой разум, — пообещала богатырша; обведя рыкарей взглядом, добавила: — Да не токмо твой. Что же ты, друже, Полозов в беде оставил?

— Мы спешили к тебе. Нас, окроме твоей жизни, иные не заботят.

— Ладно, — отмахнулась богатырша, жестом велев наворопникам идти за собой. — Раз у Люта печать княжья, значится, Истислав сам вас отправил.

— Ага, — пробасили наворопники единым гласом.

— А мы рады-радёшеньки…

— Скучно в Камбалу, мирно…

— Ты-то как без нас, мати?

— Тяжко, сынки, тяжко, — призналась Родослава.

Дружинники встретили княжеских наворопников молчанием. О рыкарях многие из них слышали лишь в сказках да дедовых байках, посему сторонились воинов в шкурах. Укутанные в плащи мужики тоже не вызывали доверия, но Родослава приветствовала их, как родных, а это многое значит.

Рагдай первым вышел им навстречу, обвёл гостей придирчивым взором. Скрестив руки на груди, скривился в ухмылке:

— Мда, иной тайной службы у тебя, Акимовна, быть не могло.

— Стоило ли жаловаться раньше времени, Рагдай? — прищурилась богатырша. — Позаботься о моих воинах, путь был длинным да тяжёлым.

— За мной ступайте, — с напускной строгостью побурчал воевода, в душе радуясь нежданному подкреплению.

Родослава взглянула на лунный диск, впуская в сознание токи Нави. Кивнув Люту, направилась к отцовской избе. Нити Макоши переплетались, истончая границы миров. Рода закрыла глаза, вытащила из-за пояса нож. Проведя лезвием по ладони, подняла над собой руку. Капли крови, поблёскивая в лунном свете, застучали по траве.

— Кровь моя, услышь меня, — прошептала богатырша, — по нити Макоши беги к мыслям моим. Узри очами моими, почувствуй сердцем моим… Волот, к тебе взываю, тебя в себя впускаю…

____________________________________________________________________________

яблоко* — эфес меча, навершие (головка рукояти).

Рыкарь* — воин, который мог осознанно вызвать боевое неистовство (войти в трансовое состояние). Для того чтобы стать рыкарем, необходимо было голыми руками победить зверя: медведя или волка.