Ложь Моего Монстра

Глава 6

Саша

Кирилл не хочет меня видеть.

Когда Виктор впервые сказал мне, что мне больше не рады в компании Босса, не знаю, почему я решила, что он шутит.

Наверняка это была какая-то ошибка. Да, я предполагала, что реакция Кирилла на то, что произошло в России, будет не очень приятной, но не думала, что он зайдет так далеко, что... полностью вычеркнет меня из своего окружения.

Прошла уже неделя, как он полностью пришел в себя и даже начал вести деловые переговоры из дома, как будто ничего не произошло.

Карина и Анна всегда пытаются запретить ему это, но никто не может переубедить его, если он на что-то решится.

Я знаю, потому что бесчисленное количество раз, пыталась навестить его, поговорить с ним или просто увидеть его издалека, но безрезультатно.

Виктор всегда рядом с ним, как несгибаемая сталь. Всякий раз, когда я прошу его хоть на минуту побыть в присутствии Кирилла, он отшивает меня так быстро и жестко, что моя гордость уязвлена.

Да, это правда, что Виктор не любит меня — или кого бы то ни было, если на то пошло, но это молчаливое обращение было не его идеей. Это Кирилл приказал ему не подпускать меня к нему.

Я смотрю из своей новой тюрьмы — хранилища оружия — на маленький, уединенный сад, где никто не подходит. Максим и Юрий появляются только потому, что я здесь. Иначе они не ступили бы на эту территорию.

До того, как меня привели в это место, я смутно знала о его существовании.

Единственный персонал здесь — это я и двое пожилых мужчин, которые больше не являются телохранителями. Нам поручено доставить оружие и боеприпасы к остальным охранникам. Однако Виктор четко приказал мне не показываться наверху и позволить этим двум мужчинам заниматься доставкой.

Даже мои вещи были перенесены из апартаментов Кирилла в небольшую комнату в подвале оружейного хранилища. Поэтому я не могу встретиться с ребятами. Как будто меня посадили в клетку без решеток.

Это, в сочетании с тем, что дом чертовски огромный, привело к тому, что мне удалось увидеть Кирилла только дважды и только издалека, когда я пробиралась по ночам. В первый раз я увидела его стоящим у окна клиники, его безжалостные глаза безучастно смотрели вдаль.

Я так хотела войти внутрь, но вид других охранников заставил меня передумать. У них строгие инструкции не дать мне поговорить с Боссом, и если они не сделают то, что им приказано, Виктор может пойти на то, чтобы уволить их. По крайней мере, так мне сказал Юрий.

Мои друзья спросили, почему меня перевели в хранилище оружия, и я сказала, что это потому, что я нарушила прямой приказ и в результате поставила под угрозу жизнь Кирилла, за что в него и выстрелили.

Юрий подумал, что странно, что Босс не уволил меня, а Максим сказал:

— Если он тебя только наказывает, значит, он все еще хочет, чтобы ты был рядом, так что держись.

Этой надежды я и придерживалась, пока кралась, как шпионка.

Когда я увидела его в клинике, то осталась там как можно дольше, жадно запоминая каждый сантиметр его лица — глаза в черной оправе очков, прямой нос, квадратный подбородок, рот, выстроенный в линию. Я хотела коснуться его сросшихся бровей и снять затаившееся там напряжение. Я хотела положить руку ему на грудь и убедиться, что его сердце бьется нормально и что преследующий слабый звук, который я слышала, когда везла его в больницу, действительно исчез.

Я хотела сделать много вещей, но больше всего я хотела посмотреть в его глаза и чтобы они снова посмотрели в мои. Даже если бы это было в гневе или в раздумье, или какие бы эмоции он ни испытывал по отношению ко мне. Мне было все равно, лишь бы он действительно смотрел на меня.

Это молчаливое обращение и полная апатия ударили по мне сильнее, чем любой гнев, который он мог бы выразить. Я была готова к его физическому наказанию, но не подозревала, что психический эффект будет в десять раз хуже.

Второй раз я увидела его, когда Карина пригласила меня в свою комнату на обед два дня назад. Это было примерно в то время, когда Кирилл вышел из клиники и вернулся в свою комнату в особняке. Я была начеку, надеясь увидеть его. Хотя я простояла в коридоре с Кариной целых десять минут, он не только не вышел из своей комнаты, но и появился Виктор, который выгнал меня, а потом сказал:

— Дом и его помещения запрещены. У тебя есть доступ только в непосредственной близости от хранилища оружия. Все ясно?

Не имело значения, как сильно Карина протестовала. Титан был на задании и был удовлетворен только тогда, когда я ушла. Либо это, либо причинить Карине ненужный стресс.

Однако, выходя из особняка, я мельком увидела Кирилла на верхней площадке лестницы. Клянусь, я чувствовала на себе его взгляд, но когда подняла глаза, он повернулся и ушел.

Мое сердце и душа в синяках с тех пор, как он придумал этот метод пыток. Это хуже, чем, если бы он ударил меня или позволил другим физически пытать меня.

С этим я бы справилась. Однако его безразличие становится моей погибелью.

Максим все время говорит мне, что это просто этап, и он это переживет.

Но как он может это пережить, если отказывается видеть мое лицо, не говоря уже о том, чтобы поговорить со мной?

Как я могу разрядить обстановку между нами и загладить свою вину, если он не хочет слушать то, что я хочу сказать? За последние две недели я думала о многом, что хотела бы ему сказать. Возможно, это было бы бесполезно, но мне нужно, чтобы он меня выслушал.

Хотя бы раз.

Поэтому я жду, когда закончатся мои дневные часы. Обычно я иду в свою новую комнату в одиноком подвале, которую можно принять за одиночную камеру. Затем кто-нибудь с кухни приносит мне еду, поскольку мне нельзя заходить в комнаты других охранников. После ужина я всю ночь ворочаюсь или тренируюсь до физического изнеможения и, в конце концов, отключаюсь.

Обычно меня мучают кошмары. Некоторые из них связаны с Майком, но большинство из них — это повторное воспроизведение выстрела в Кирилла и жуткие образы его кровоточащей груди и бессознательного лица у подножия холма. Я просыпаюсь со слезами на глазах и с таким тяжелым сердцем, что кажется, оно вот-вот разорвется.

Но сегодня все по-другому.

За последние несколько дней я продумала, как обойти камеры наблюдения и датчики, установленные по всему маршруту к особняку.

Теперь мне требуется минимум усилий, чтобы их избежать. Я не сомневаюсь, что Виктор специально следит за моими передвижениями, чтобы остановить меня, когда я подойду слишком близко.

Тем не менее, я трачу около пятнадцати минут на то, чтобы добраться до особняка, потому что меня поставили в самую дальнюю точку территории, но при этом я все еще нахожусь внутри особняка.

Я направляюсь к задней части главного здания и использую кусты в качестве маскировки. Достигнув места назначения, я убеждаюсь, что вокруг все чисто, и бесшумно ползу к огромному дереву, ближайшему к дому. Затем, последний раз оглядевшись вокруг, хватаюсь за ствол и лезу.

Я всегда говорила Кириллу, что это дерево — угроза безопасности, потому что любой снайпер может использовать его как базу для нападения на дом, но он сказал, что оно усиливает безопасность, потому что обеспечивает уединение.

Во всяком случае, я рада, что он меня не послушал.

Когда я достигаю уровня его балкона, понимаю, что расстояние до земли на самом деле больше, чем я думала. Я смотрю вниз и вздрагиваю от высоты — около трех этажей. Если я упаду, счастливого конца не будет.

Я начинаю перебираться через ветку, которая оказалась менее прочной, чем я предполагала, и подавляю вскрик, когда она ломается. Две другие ветки ловят меня, и, обретя равновесие, я прыгаю к балкону. Моя левая нога ударяется о перила, и я чуть не спотыкаюсь, но впиваюсь пальцами в стену и приклеиваюсь к ней, прежде чем запрыгнуть на балкон бесшумно, как ниндзя. Я не останавливаюсь, чтобы осмотреть травмированную ногу, но поднимаю ее, чтобы не нагружать.

Балконная дверь закрыта, но изнутри до меня доносятся голоса, говорящие по-русски. Первый голос Виктора — брюзгливый и неприветливый, но второй... мое сердце учащается, и мне приходится постукивать себя по груди, чтобы нормально дышать.

Прошло столько времени с тех пор, как я слушала ровный глубокий голос Кирилла, и хотя я не слышу слов отчетливо, я не могу не наклониться. Я ничем не отличаюсь от наркомана, который наконец-то получает удар после почти двух недель лишения.

Если этот план не сработает, то я хотя бы услышала его голос. Он жив. Он здесь.

И ничто не изменит этого.

Всякий раз, когда я закрываю глаза, я вижу только его умирающее лицо. Я не могу стереть его, как бы я ни старалась. Но это... свидетельство того, как он говорит, может помочь сохранить его жизнь в моих кошмарах.

Через несколько минут голос Виктора исчезает. Потом и голос Кирилла.

Но я знаю, что он не ушел. Я чувствую его присутствие в комнате и даже ощущаю намек на его тепло через стены.

То, что он один, дает мне возможность открыть дверь, которую я так долго ждала, но теперь, когда она здесь, я не могу заставить себя двигаться.

Я остаюсь на месте, кажется, целую вечность, заставляя свои конечности сделать шаг вперед, но не в силах сдвинуться с места. Через несколько мгновений я, наконец, берусь за ручку балконной двери, глубоко вдыхаю и открываю ее.

Звук усиливается в тишине, и я задерживаюсь на время, необходимое мне, чтобы пролезть в проем.

Затем я бесшумно проскальзываю внутрь и замираю, когда у моего виска щелкает пистолет.

Черт.

Я недооценила Кирилла. Поскольку он был ранен, я думала, что его рефлексы будут медленнее, но направленное на меня оружие доказывает, что эти мысли далеки от реальности.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Медленно, я начинаю поворачиваться лицом к обладателю холодного вопроса, но он прижимает пистолет к виску.

— Тебе не нужно менять позу, чтобы ответить.

— Разве я не могу хотя бы посмотреть на тебя? — я ненавижу, когда мой голос звучит так эмоционально и слабо.

Даже если он суров и равнодушен. Даже если он держит пистолет у моей головы прямо сейчас.

— Нет.

И все же я поворачиваюсь.

— Я сказал. Нет.

— А я хочу посмотреть на тебя. — Я поднимаю подбородок. — Так что если ты собираешься стрелять, сделай это.

Чем больше я продолжаю поворачиваться, тем быстрее бьется мое сердце. Я знаю, что он не будет стрелять в меня. Если бы он хотел убить меня, он бы сделал это, когда проснулся. Он не стал бы мучить меня.

Конечно, в тот момент, когда я полностью повернулась к нему лицом, он опустил пистолет на бок.

Я прикована к месту, словно пораженная молнией, потому что могу пристально смотреть на него. Всего его.

Хотя на нем обычные треники и черная футболка, ни то, ни другое не может скрыть мужественного совершенства его телосложения. Он немного похудел из-за травмы, но его телосложение сохранило свою харизматичность.

Татуировки в виде черепов, роз и человеческого сердца расположились вдоль видимых частей предплечий и бицепсов, но теперь они не выглядят призрачно-черными.

Цвет вернулся к его лицу, и его губы больше не бледные и потрескавшиеся. Его волосы, которые обычно уложены, теперь падают на лоб и брови. Он также отрастил более густую щетину, которая дополняет его подстриженную линию челюсти.

Но кое-что еще заставляет меня задыхаться.

Это его глаза.

Они... другие.

Они не такие безжизненные, как те, что я видела в последний раз, когда он очнулся в больнице в России, но это и не те напряженные глаза, от которых у меня сводило живот, когда они смотрели на меня.

Сейчас у меня сводит живот, но это происходит из-за нарастающего ужаса и тревоги. Потому что эти глаза? Они холодные и апатичные. Почти как... у незнакомца.

И это больнее, чем огнестрельное ранение. Теперь я понимаю, что пока я скучала по нему как сумасшедшая и сходила с ума от беспокойства о нем, он, вероятно, даже не думал обо мне.

— Какого хрена тебе надо? — снова спрашивает он своим смертоносным голосом.

Я поднимаю на него глаза.

— Я хотела тебя увидеть.

— Ты увидела меня. Уходи. — Он начинает идти в ванную, но я прыгаю перед ним, широко раскинув руки.

— И это все?

Выражение его лица остается прежним, за исключением легкого раздражения.

— Должно ли быть что-то еще? Может быть, церемония в твою честь?

— Кирилл... пожалуйста.

— Босс или сэр. У тебя нет никаких прав называть меня по имени.

Мой позвоночник резко выпрямляется, и я с трудом сглатываю комок в горле.

— Я знаю, что у тебя, должно быть, много вопросов о том, что произошло в России, и хотя я не могу ответить на все из них, я обещаю ответить на все, на какие только смогу. Даю слово, я бы никогда...

— У меня нет к тебе вопросов. Я получил свои ответы в виде двух пуль.

Его спокойно произнесенные слова вызывают у меня чувство клаустрофобии, которое я испытала, когда его застрелили на холме. Моя грудь сжимается, и мне кажется, что я падаю вниз по спирали, не в силах затормозить. И тут я понимаю, что качаю головой.

— Это не... клянусь, я не знала. Я бы... не пошла туда, если бы знала. Мне жаль, что в тебя стреляли из-за меня. Я понятия не имею, что могу сделать, чтобы ты мне поверил, но я готова сделать все, что угодно.

Его глаза сужаются до пугающего голубого цвета — такого цвета я никогда раньше в них не видела. На мгновение я думаю, что он все-таки выстрелит в меня из пистолета, который держит в руке.

Может быть, он понял, что оставлять меня в живых бессмысленно, и будет лучше, если он меня прикончит.

Но вместо того, чтобы сделать это, он говорит с обманчивым спокойствием.

— Как зовут человека, который был рядом с тобой? Меня не интересуют наемники. Мне нужна личность человека, который стрелял в меня.

Мои губы раздвигаются, и я стою, не моргая. Как он догадался, что эти люди были наемниками, если у всех лица закрыты? Но опять же, дядя Альберт был единственным, кто стрелял в него с единственной целью — убить его. Значит, он должен знать, что именно он ему мстит.

Иногда интуиция Кирилла действительно пугает меня до смерти. Я часто задаюсь вопросом, как много он знает, а как много не знает.

Он делает шаг вперед, наполняя мое пространство своим приятным кедровым ароматом. Это приятное изменение после вони смерти, которую он принес из больницы.

— Ты сказала, что готова на все.

— Раскрытие его личности — единственное, чего я не могу сделать, — шепчу я.

Дядя Альберт все еще моя семья, и хотя я защищала Кирилла от него, я должна сделать и обратное, потому что не сомневаюсь, что Кирилл убьет его, если найдет.

В один момент я стою там, а в другой Кирилл обхватывает пальцами мое горло и прижимает меня к стене. Воздух выбивается из моих легких, когда он возвышается надо мной, его дыхание жесткое, а глаза пылают.

— Это какой-то сложный план между вами двумя? Он подговорил тебя шпионить за мной, а потом, когда пришло время, попросил тебя заманить меня в его логово?

Черт, черт.

Откуда он это знает? Неужели он уже догадался о моих семейных связях?

Хотя дядя Альберт изначально был против моего приезда в Нью-Йорк, он практически использовал меня как шпиона после того, как я рассказала ему, что сблизилась с Кириллом.

— Значит, это правда, — говорит он пугающе низким голосом. — Позволь мне спросить тебя кое о чем, Александра.

Я ненавижу свое полное имя. Я никогда не ненавидела его раньше, но теперь, когда Кирилл использует его, только когда злится на меня, я ненавижу его от всего сердца.

Он продвигается дальше в мое пространство, пока его грудь почти не касается моей.

— Соблазнение было частью плана, или это произошло только потому, что я оказался удобным?

— Нет, нет... это не...

Мои слова прерываются, когда он сжимает пальцы, фактически перекрывая мне доступ воздуха.

— Шшшш. — Его голос приближается к моему уху, как удар хлыста. — Заткнись, блять. Я могу и должен убить тебя прямо сейчас.

О, Боже.

Так вот как я умру? Смотря в эти жестокие глаза, которые, как я когда-то мечтала, смягчатся?

— Я должен выбить из тебя все живое и смотреть, как твои глаза становятся пустыми, как тогда, когда ты стояла и смотрела, пока он стрелял в меня. — Его пальцы впиваются в мою кожу, когда он сжимает хватку. — Но я этого не сделаю. Знаешь почему?

Я качаю головой, мои глаза почти выпучились.

— Потому что ты, в конце концов, приведешь меня к этому ублюдку. Попомни мои слова, я убью его на твоих гребаных глазах, даже если это будет последнее, что я сделаю. — Он отпускает меня толчком, и я падаю на колени на пол, кашляя при неровном дыхании.

Когда я поднимаю на него глаза, мне кажется, что я смотрю на разъяренного монстра.

Я всегда считала его таковым, но это первый раз, когда я действительно боюсь его и того, что он может сделать, чтобы достичь своей цели.

— Ты должна была дать мне умереть, пока у тебя был шанс. — Он наклоняется и сжимает мой подбородок между своими жесткими пальцами. — Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты играла со мной, когда превращу твою жизнь в настоящий гребаный ад.