Ложь Моего Монстра

Глава 4

Саша

Виктор может быть самым сильным человеком из всех, кого я знаю, чей характер можно сравнить только со стенами и сталью, но он также и самый эффективный.

Всего за несколько часов ему удалось найти не только транспорт до аэродрома, но и нескольких телохранителей, врача и медсестру, которые будут сопровождать Кирилла на обратном пути в Нью-Йорк.

В течение последнего часа я не переставала изучать окружающую обстановку, даже несмотря на всю охрану, которую Виктор специально нанял для обеспечения безопасности Кирилла.

Неизвестно, что сделает мой дядя и его люди. Черт, бабушка, возможно, дала ему зеленый свет избавиться и от меня, если я посмею встать на пути их мести.

Я постукиваю себя по груди, бесплодно пытаясь ликвидировать узел, который там растет.

Нет, это не их месть. Она и моя тоже.

Я потеряла столько же, сколько и они. И я имею в виду не только своих родителей и остальных членов моей семьи, но и свою личность, свою женственность. Теперь я не более чем объект насилия, который никогда не сможет вернуться к прежнему состоянию.

Это не значит, что я отказываюсь от возмездия, но сейчас, когда Кирилл борется со смертью, я не могу думать о миссии всей жизни.

Моя главная задача — вытащить его отсюда живым. Возможно, я не смогла бы спасти его на том холме, но сейчас я поставлю на кон свою жизнь, чтобы обеспечить его безопасность.

— Липовский.

Я оборачиваюсь на звук голоса Виктора, и мое лицо летит в сторону от его жестокого удара. Щеку жжет, а с губы на больничный кафель капают красные капли. Через долю секунды я чувствую, как опухает мой рот.

Это больно.

Почему люди сегодня дают мне пощечины, бьют и бьют? И это не считая метафорического удара, который я почувствовала, когда мой родной дядя застрелил Кирилла.

Почему этот день не может закончиться?

Несмотря на боль, я стою прямо и смотрю в лицо своему обидчику. Выражение лица Виктора никогда не было приветливым, но сейчас, когда он смотрит на меня, мне срочно нужно бежать, пока он не раздавил меня между пальцами.

— Я говорил тебе, что ударю тебя. На самом деле, я в настроении пристрелить тебя, но сначала мне нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы.

— Если ты меня пристрелишь, у нас будет меньше охраны для Кирилла. Мы с тобой оба знаем, что нам нужна любая помощь, которую мы можем получить в этих чрезвычайных обстоятельствах, так почему бы нам не заключить перемирие?

— К черту. Как ты мог позволить этому случиться? И вообще, не хочешь объяснить, почему его застрелили прямо у тебя на глазах?

Я поджала губы. Если Виктор узнает правду, удар будет наименьшей из моих проблем. Он убьет меня, не задумываясь.

А я не могу просто умереть, не убедившись, что Кирилл дома в целости и сохранности.

Конечно, он может убить меня, когда очнется, но я готова встретить его гнев и все, что он может выдать, пока он жив.

Я вытерла уголок губ тыльной стороной ладони.

— Сейчас это не важно. Если мы не вытащим его отсюда в ближайшее время, он будет в смертельной опасности.

— Разве ты не слышал, что сказал доктор? Мы не можем вывести его из реанимации, пока он не очнулся.

Я знаю это, правда. Но угроза нападения со стороны моего дяди в данный момент неотвратима. Я не могу причинить вред единственному отцу, который у меня есть, или косвенно причинить вред Майку и даже бабушке.

Она могла бы отречься от меня, но они трое — это все, что у меня осталось.

Но в то же время не может быть и речи о том, чтобы позволить кому-либо причинить вред Кириллу.

— Что случилось, Липовский? — настаивает Виктор.

— Он расскажет тебе, когда очнется.

— Чушь. — Он хватает меня за руку и трясет до тех пор, пока почти не вытесняет все мои клетки. — Что с тобой такое, маленький ублюдок? Ты постоянно бродишь вокруг него и держишься рядом, несмотря на свои низкие навыки. Может, ты ему чем-то угрожаешь? Зачем ему ставить на тебя маячки и следить за тобой в одиночку в этой чертовой глуши?

Он... установил на меня маячки? Во множественном числе?

Теперь понятно, почему он так пристально следил за мной. Я, честно говоря, думала, что единственный маячок, который он мог на меня поставить, это тот, что на моем телефоне, но, конечно, он всегда на шаг впереди. Должно быть, он подсунул один из них в мой пиджак, когда целовал меня, или что-то в этом роде.

Боже, от мысли, что я могла бы предотвратить весь этот кошмар, проверив свои вещи, мне хочется кричать.

— Ответь мне. — Виктор снова трясет меня.

Я выдергиваю руку из его жестокой хватки и поднимаю подбородок.

— Я сказал тебе спросить его, когда он проснется. Наша главная задача — вытащить его отсюда, пока на нас снова не напали.

— Послушай меня, Липовский...

— Нет, ты послушай меня, Виктор! Я знаю, что ты мне не доверяешь и хочешь выяснить, что произошло, но я говорю тебе, что сейчас не время. Ты должен направить свою энергию на то, чтобы он улетел отсюда, и только когда он будет в безопасности, мы сможем поговорить об этом.

Он протягивает ко мне руку с открытой ладонью, но прежде чем он успевает ударить меня головой о ближайшую поверхность, из-за угла выглядывает медсестра.

Улыбка на ее лице исчезает, когда она видит напряжение между нами, но все равно говорит:

— Пациент только что проснулся.

У меня сводит живот, и меня снова охватывает острая потребность заплакать, но мне удается сдержать эти эмоции, пока я сокращаю расстояние между нами и спрашиваю в словесной рвоте:

— Он в полном сознании? Были ли какие-нибудь побочные эффекты? Говорит ли он? Может ли он дышать без аппаратов? Упоминал ли врач что-нибудь о его способности к перелетам на огромное расстояние? Будут ли какие-нибудь осложнения из-за давления в кабине?

Она улыбается мне доброй улыбкой.

— Вы можете задать все эти вопросы доктору.

Мы с Виктором практически трусцой бежим к палате, в которой лечат Кирилла. Телохранители, вероятно, наемники, судя по их отстраненной позе, стоят у двери.

Через стекло я вижу, как врач и еще одна медсестра что-то вводят Кириллу в капельницу.

Его глаза открыты, но они расфокусированы и выглядят почти мертвыми. Их насыщенный синий цвет тусклый и вымытый, как бесконечный снег русской зимой — безжизненный и бесцельный.

Бессердечный и... жестокий.

Мое сердце разрывается на части, когда я продолжаю смотреть на него, но в то же время я не могу контролировать эйфорию, которую испытываю от осознания того, что он жив. Мне все равно, что произойдет, лишь бы он продолжал дышать.

Может быть, он чувствует присутствие или видит тень, но глаза Кирилла медленно движутся в нашу сторону.

Я перестаю дышать, когда они сталкиваются с моими.

На мгновение кажется, что мы больше не в больнице. Вместо этого мы оба стоим на том поле, куда он меня привел. Нас окружает кровавый снег, а он смотрит на меня с самым страшным выражением лица, которое я когда-либо видела.

Он говорит, что теперь он мой враг.

Не осознавая этого, я медленно качаю головой.

Я не знала, — мысленно говорю я. — Клянусь, я не знала. Я бы никогда так с тобой не поступила.

Но это ничего не меняет ни в его недоброжелательном взгляде, ни в небольшом мускуле, который напрягается в его челюсти.

И тут до меня доходит: ему не нравится, что я здесь.

Так же быстро, как открылись его глаза, они снова закрываются, и я думаю, что от удара мое сердце падает на колени.

Вскоре после этого из комнаты выходит врач, и я бросаюсь в его сторону, едва не столкнувшись с ним.

— Что происходит? Почему он снова потерял сознание?

— Он не потерял сознание, он уснул. — Доктор апатичен и собран, и это напоминает мне манеру речи Кирилла.

Со мной что-то серьезно не так. Теперь я вижу его даже в других людях.

— С ним все будет в порядке? — спрашивает Виктор.

— Да. Его показатели почти пришли в норму, и он не страдает от инфекции.

Мне требуется все, чтобы не прижаться к стене от благодарности. Вместо этого я продолжаю держать себя в руках.

— Мы должны отправить его домой. Сейчас же.

— Я не рекомендую этого делать, — говорит врач. — Это может усугубить его травму. Лучше подождать хотя бы сорок восемь часов...

— У нас нет ни одного часа, — отрезала я ему тоном, не терпящим возражений. — У нас есть медицинская бригада, которая позаботится о нем во время полета, так что я уверен, что с ним все будет в порядке. Виктор, ты все подготовил?

Мужчина-гора сузил на меня глаза.

— Если это еще одна из твоих игр, то клянусь, мать твою...

— Речь идет об обеспечении безопасности Босса. Мы с тобой можем не ладить, но у нас есть общее дело. — Я смотрю ему в лицо, задрав подбородок. — Я прошу тебя отложить наши разногласия в сторону и сосредоточиться на нем. После того, как мы приедем в Нью-Йорк, ты можешь делать все, что захочешь.

Он все еще смотрит на меня с явным подозрением. Виктор никогда не доверял мне, и он не стеснялся говорить об этом Кириллу, но я очень надеюсь, что он видит, что мы с ним на одной стороне.

Если мы столкнемся, у нас не будет возможности исправить эту ситуацию.

После почти полной минуты молчаливого раздумья он поворачивается лицом к людям, которых привел, и отрывистым русским языком приказывает им готовить самолет.

Но я все еще не вздохнула с облегчением. Не могу, пока Кирилл не окажется в безопасности за пределами России и досягаемости моего дяди.

Пусть даже временно.

* * *

Я на взводе.

Ощущение клаустрофобии, которое я испытывала с самого холма, не исчезло. Ни когда мы покинули российскую землю, ни когда приземлились в аэропорту, ни даже во время поездки в дом, на протяжении которой нас сопровождали большинство телохранителей Кирилла — Юрий и Максим в том числе.

Мне удается выдохнуть только тогда, когда Кирилла поселяют в домашней клинике, и врач говорит, что для полного выздоровления ему нужен только покой.

Анна причитает, увидев его. Карина бежит через весь сад, спотыкается, падает, но встает и, добравшись до его постели, плачет навзрыд.

Юля с безэмоциональным выражением лица наблюдает за происходящим из дверного проема, затем поворачивается и уходит. Как будто человек, борющийся за свою жизнь, не ее плоть и кровь, не ее старший ребенок.

Как будто ей безразлично, что с ним случится. Черт возьми, она даже может желать его смерти.

Константин, однако, подходит и обнимает сестру, когда она рыдает и зовет Кирилла по имени.

Эта сцена прорывает черную дыру в моей груди все глубже, пока мне не становится трудно дышать или оставаться в том же месте, что и все они.

Несмотря на то, что я не хочу выпускать Кирилла из поля зрения, рядом с ним много людей, которым он небезразличен.

И мне нужно выбраться. Сейчас.

Я выскальзываю из черного входа клиники и иду через боковой сад без цели.

Когда я оказываюсь далеко от всего этого хаоса, то прислоняюсь к дереву и закрываю глаза.

Холодный ветерок проникает сквозь барьер моей одежды и бьется о мои кости. Я глубоко вдыхаю, но все еще не могу нормально дышать.

Я постукиваю себя по груди, глядя на пасмурное небо сквозь листву дерева. Но чем дольше постукиваю, тем труднее дышать.

Что-то застряло внутри, и выпустить это наружу невозможно.

Что же мне теперь делать?

Я явно предпочла Кирилла своей семье, и если я хочу когда-нибудь увидеть их снова — хотя бы в мирных условиях — мне нужно доказать, что он не причастен к этой бойне.

Но с тех пор, как произошел этот инцидент, я сомневаюсь, что он снова будет мне доверять. Черт, он может убить меня.

Что мне тогда делать? Попрошайничать? Бросить корабль и искать новую карьеру?

Может быть, мне нужно посвятить свою жизнь поискам моего брата Антона? Прошли годы с тех пор, как я видела его в последний раз, но мне все еще хочется думать, что он где-то жив. Что он ищет меня, как я ищу его.

Когда-то давно он был единственным, кто говорил мне правду прямо. Папа любил меня слишком сильно, чтобы ругать. Одной улыбки, поцелуя или даже невинного моргания глаз было достаточно, чтобы он полностью простил все мои проступки.

Мама читала мне нотации, но она также баловала меня до гниения, и это было частью причины, почему я была мучительно защищена.

Антон, однако, был единственным, кто сказал мне:

— Тебе нужно повзрослеть, malyshka. Наши родители не вечны.

Тогда я ненавидела его резкость, но запомнила их после того, как убежище, которое построили для меня родители, раскололось и превратилось в лужу крови на моих глазах. Я должна была вырасти в кратчайшие сроки, и мне оставалось надеяться только на себя.

Но теперь я устала. Как бы я хотела, чтобы у меня был Антон. Я хотела бы найти его и сказать ему, что сожалею о том, что была испорченной девчонкой.

Но это значит, что мне придется уехать.

Мысль о том, что я потеряю все, что у меня было с Кириллом, заставляет мое сердце обливаться кровью. Но также как и мысль о потере моей семьи.

Мою цель.

Причина, по которой я притворяюсь представителем другого пола.

Как справиться с тем, что тебя разорвали на части? Как собрать себя воедино после сорока восьми часов ада?

— Саш.

Я вытираю уголок глаза и поворачиваюсь лицом к Максиму, которого сопровождает Юрий.

Увидев их снова, во мне просыпаются все эмоции. Хочется обнять их и заплакать, но это было бы странно.

Максим сжимает мое плечо.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— Это Босс пострадал, а не я.

— Мы не имеем в виду физическую боль, Саша. — Юрий скрещивает руки и прислоняется к дереву рядом со мной. — Любой может увидеть, что этот инцидент повлиял на тебя как психически, так и эмоционально.

У меня в горле сжимается ком, и мне приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем я могу говорить.

— Я в порядке.

— Лжец, лжец. — Максим дразняще шлепает меня по руке. — Тебе не нужно вести себя так решительно.

— Неужели я настолько очевидный? — спрашиваю я тоненьким голосом.

Максим морщится.

— Это написано у тебя на лице. Все знают, как ты близок с Боссом, так что, конечно, ты будешь так переживать.

— Что случилось? — Юрий спрашивает успокаивающим тоном.

Я качаю головой.

— Пусть он сам расскажет.

— Почему ты не можешь рассказать нам? — брови Максима сошлись.

Потому что вы меня возненавидите и, возможно, убьете раньше, чем Кирилл успеет это сделать.

— Виктор упомянул, что Босс был ранен из-за тебя, — продолжает Юрий, когда я молчу. — Мы знаем, что это еще не все.

— Да! Ты бы ни за что не причинил вреда Боссу. — Максим притягивает меня к себе за плечо. — Все знают, что Виктор — засранец. Не обращай на него внимания.

Но на этот раз Виктор прав.

Все случилось из-за меня, и сейчас я нахожусь в той неопределенной фазе, когда понятия не имею, что будет дальше.

Кирилл может убить меня, насколько я знаю.

Но я все равно не уйду, пока не найду ответы на вопросы о смерти моей семьи.

И, надеюсь, прощения Кирилла. Каким бы невозможным это ни казалось.