Ложь Моего Монстра

Глава 20

Кирилл

В моем плане по захвату мира есть заминка.

Она не маленькая и не незначительная, и ее нельзя игнорировать. Проблема, в свою очередь, заключается в решении, которое я должен использовать, чтобы обойти это препятствие.

Прошло шесть месяцев с момента нападения на меня прямо перед поставкой наркотиков, и Хуан больше мне не доверяет. Фактически он запросил другого связного в Братве, и Пахан назначил Игоря.

То, что я получил в картелях, что должно было стать моим билетом на вершину, я должен разделить с Игорем, поскольку он самый старый и мудрый компаньон Сергея.

История Игоря с Братвой в лучшем случае любопытна. Да, он стар, но он служил при двух разных паханах, которые одинаково его любили и ценили.

Кроме того, именно с ним они любят проводить личное время, что, я уверен, он использовал, чтобы придать себе и своей бригаде больше власти.

Не секрет, что он — одна из главных причин, по которой Сергей стал паханом после смерти брата. Он мог бы поставить себя на это место, если бы решил — мой старик и другие проголосовали бы за него, — но Игорь играет в долгую игру.

Выдвигая на эту должность другого Соколова, он исходил из интересов организации, и в результате получил еще один мощный инструмент — Сергея.

Пахан стареет, и он уже не столь проворен, как в молодые годы. Угадайте, с кем он советуется перед принятием решений? С Игорем.

Это тихая сила, которая растет с каждым днем.

Я почти уверен, что он действительно не хочет быть Паханом, так как после смерти Николая он заявил, что не заинтересован в этой должности и предпочитает вместо этого предлагать поддержку.

Сейчас тот же Игорь активно включился в мои дела. Фактически, он занимается моими делами с тех пор, как я вернулся в Нью-Йорк.

Причина этого стала ясна после встречи, которую он организовал для нас обоих у себя дома два дня назад. Внутрь не пускали охранников. Только я и он, а позже присоединился и сам Пахан.

Мы втроем просидели там несколько часов. Они изложили свои условия, а я выдвинул свои.

Это были не просто слова — мы должны были скрепить договор кровью, так что если кто-то из нас откажется, его выставят перед всей организацией как труса, который не держит слово.

По сути, это было бы равнозначно карьерному самоубийству. Сергей и Игорь, может, и старики, но они провели десятилетия в Братве и считают ее ценности священными.

Я? Я хочу быть на вершине. Чего бы мне это ни стоило.

Даже если для этого придется продать душу дьяволу. Если я достигну вершины, я смогу поставить этого дьявола на колени передо мной. Я смогу делать все, что мне заблагорассудится, и никто не посмеет причинить вред тем, кто рядом со мной.

Я сижу за своим столом в клубе, выстраивая десятый карточный домик за последний час.

Виктор сидит напротив меня на диване с ноутбуком на коленях, вероятно, просматривая записи с камер наблюдения. Он любит показывать небольшие ролики охранникам и напоминать им, насколько они неаккуратны.

Не секрет, что они предпочитают Сашу ему. Она сострадательна, более чутка к их нуждам, чем они сами, и часто выходит за рамки своих обязанностей, чтобы сделать их работу, если они чувствуют себя неважно.

В доме стало легче после празднования дня рождения пару месяцев назад. И все потому, что Саша прикладывает усилия и мягко подталкивает остальных к тому же.

Она даже вывела Карину в ближайший парк на целых пятнадцать минут. Она вернула ее обратно после того, как у нее произошла паническая атака, но вскоре сестра уже улыбалась и рассказывала мне о воздухе, пчелах и даже о детях, которых она там видела.

Мне до сих пор не нравится, что Саша близка с Константином. Он сволочь, которая может использовать ее против меня, но упрямая маленькая дрянь, похоже, так не считает и говорит всякую ерунду, вроде:

— Я думаю, что его совершенно не так понимают.

— А ты никогда не задумывался, что, возможно, его развращает Юля? Или что, уехав, ты бросил не только Карину, но и Константина?

— Может быть, ты подумаешь о том, чтобы дать ему еще один шанс? Или хотя бы выслушать, что он хочет сказать?

— В данный момент, угрожая и враждуя с ним каждый раз, когда ты его видишь, ты приносишь больше вреда, чем пользы. Может, ты попробуешь не набрасываться на него, как только видишь его?

На последнее я ответил «да», если она будет считать его невидимым и никогда больше с ним не разговаривать. На что она сверкнула глазами и ответила:

— Нет.

У меня часто возникает желание схватить ее за горло и утащить в ближайший темный угол, когда она так делает. Ее непокорная сторона может так чертовски заводить.

Все ее присутствие. Я не знаю причины, но она становится все более и более красивой. До такой степени, что у меня часто возникают мрачные мысли о том, чтобы запереть ее там, где никто не сможет увидеть.

До такой степени, что я нахожусь на грани, когда ее здесь нет.

Как сейчас.

Она и остальные делают обход внизу, но я не могу проявлять к этому интерес. Сегодня вечером Пахан устраивает вечеринку, причину которой никто не знает.

Но все должны присутствовать, включая наши семьи, и если кто-то не явится, это повлечет за собой последствия.

Так что мне придется смириться с присутствием Юлии. Но выражение ее лица после того, как все встанет на свои места, возможно, того стоит.

— Босс. — Голос Виктора нарушает тишину, когда он смотрит на меня.

— Хм?

— Ты все еще не собираешься рассказать нам, что произошло в комнате с Игорем и Паханом две ночи назад?

— Нет.

— С каких это пор ты от меня что-то скрываешь?

— Ты не моя жена, насколько я знаю.

— Это глупости. Ты не обязан все рассказывать своей жене. Но ты должен рассказать мне.

Я улыбаюсь, но ничего не говорю.

— Босс.

— Что теперь?

— Помнишь, ты сказал мне, что Липовскому нравятся мужчины?

Карта, которую я держу в руках, замирает на полпути, когда я поднимаю голову и смотрю на Виктора.

— Помню. И что дальше?

— Я думаю, что мужчина, который ему нравится, это ты.

Мне требуется сверхчеловеческая сила, чтобы удержать губы от кривой ухмылки и вместо этого говорить непринужденным тоном.

— О? Что заставило тебя прийти к такому выводу?

— Он все время наблюдает за тобой.

— Ты тоже постоянно наблюдаешь за мной. Значит ли это, что я тебе нравлюсь, Виктор?

Его торжественное выражение лица не меняется.

— Это другое. У него такое странное выражение лица, и он делает это, когда ты не обращаешь внимания.

Интересно.

— Я уверен, что это ерунда. — Я складываю две карты вместе.

— Или все-таки что-то, и тебе нужно быть осторожным.

— Мне? Осторожным с Липовским?

— Ну, он ночной сторож. Может, мне его пока подменить?

— Ерунда. — Я отмахиваюсь от него.

И как раз вовремя, дверь открывается, и Саша входит внутрь с Юрием и Максимом по обе стороны от нее.

Можно ли отправить этих двоих в отпуск на следующие два года?

Точнее, на десять лет.

— Мы должны вернуться в дом, чтобы ты мог подготовиться к сегодняшней вечеринке, — она говорит своим спокойным мужским голосом.

Ее волосы снова отросли и доходят до ушей. Как будто она делает это специально, чтобы снова почувствовать себя женщиной, но когда она начинает выглядеть слишком женственно, она отрезает их.

— Всем, кроме Липовского, выйти.

Юрий и Максим кивают и выходят. Виктор, однако, сужает глаза, прежде чем сделать то же самое.

Как только за ними закрывается дверь, Саша вздыхает.

— Тебе действительно нужно прекратить это делать, иначе они заподозрят, что что-то происходит.

— Мне плевать, что они подумают, — я постукиваю пальцем по столу передо мной. — Иди сюда.

Она вздыхает и защелкивает замок, прежде чем двинуться в мою сторону. С тех пор, как Рай поймала нас, она старается не рисковать.

Как только она оказывается в пределах досягаемости, я беру ее за запястье и тяну так, чтобы она оказалась между моих бедер, а ее спина прижалась к моему столу.

Ее руки инстинктивно ложатся на мои плечи, и она глубоко вдыхает. Мне нравится, как ее шея приобретает легкий оттенок красного, когда она смущена или возбуждена. Сейчас я ставлю на второе.

Я начинаю медленно снимать с нее брюки, и она прижимается ко мне сильнее. Я дразню ее, и она ненавидит это так же сильно, как и любит.

Я скольжу рукой по внутренней стороне ее бедра и останавливаюсь прямо над ее ядром, шепча:

— Кроме того, Виктор уже подозревает тебя.

Ее лицо меняется, и она напрягается.

— Ч-что?

— Он сказал мне, что ты странно смотришь на меня, и поскольку он знает, что ты гей, он думает, что я тебе нравлюсь.

— Подожди. Откуда он взял, что я гей?

— Я сказал ему об этом больше года назад, когда он предупредил меня, что ты можешь представлять угрозу для Карины.

— Ты сказал ему, что я гей?

— Я сказал ему, что тебя привлекают мужчины, и это правда. Остальное он додумал сам.

Освободив ее от брюк и трусов, я приподнимаю ее так, чтобы она расположилась на столе, затем закидываю ее ноги себе на плечи.

— Кирилл! Как ты можешь думать о сексе, когда у нас такая ситуация?

— Ничего страшного.

— Но...

— Он Виктор. Так что когда я говорю, что это ерунда, я имею в виду это, — я шлепаю ее по внутренней стороне бедра, когда она начинает извиваться. — А теперь не двигайся, чтобы я мог поужинать.

Все ее тело напрягается, но вскоре расслабляется, когда я провожу пальцами по ее складочкам и клитору.

— Такая мокрая и готовая для меня, solnyshko. Твоя киска знает, как приветствовать меня дома.

И тут я погружаюсь в нее. Я трахаю ее языком быстро и сильно, как она любит.

Ее стоны эхом отдаются в воздухе, и она зажимает рот одной рукой, а другой опирается на стол. Я время от времени останавливаюсь, чтобы посмотреть вверх и увидеть неземной вид ее запрокинутой головы в центре разрушенного карточного домика, ноги дрожат, губы раздвинуты.

Символизм картины не ускользает от меня. Саша — это разрушение моего карточного домика, и я ничего не могу сделать, чтобы изменить это.

Ни на йоту.

Даже близко.

И, возможно, я наконец-то смирился с этим.

Я впиваюсь пальцами в ее бедра, чтобы удержать на месте, когда я прикусываю тату «Лучика» прямо над ее лобком, добавляя еще один след к синякам и засосам, которые я оставил там с тех пор, как она сделала татуировку.

Мне никогда не нравился мой день рождения. Он всегда напоминал мне о том, как Юля пыталась убить меня, и о черных платьях, которые она надевает в этот день, как будто она оплакивает факт моего рождения.

Но это было до того, как эта чертова женщина отпраздновала его со мной.

Ее пальцы вцепились в мои волосы, когда ее киска сжалась под моим языком, а затем она кончила мне на лицо.

Блять.

Она — лучшее, что я когда-либо пробовал.

Я отстраняюсь, и она задыхается, когда я вновь покусываю ее татуировку, но ее лицо — шедевр неоспоримой похоти.

Мой собственный шедевр.

Она опирается на обе руки, ее рубашка смята, а ноги все еще дрожат от оргазма. Однако она следит за каждым моим движением, когда я позволяю ее ногам упасть, затем встаю и расстегиваю брюки.

Она сглатывает, когда я сжимаю в кулаке ремень и провожу металлическим концом между ее бедер, по животу, а затем обвиваю его вокруг ее горла.

Я дважды поглаживаю свой уже твердый член, и ее губы раздвигаются, похоть и желание светятся в ее зеленых глазах.

Это не первый раз, когда она так делает. Саша любит, когда я трогаю себя. Я мог бы начать делать это регулярно, только чтобы вызвать этот взгляд.

— Ты собираешься принять мой член как очень хорошая девочка, не так ли?

Она кивает, ее грудь поднимается и опускается в бешеном ритме. Я раздвигаю ее ноги, впиваясь пальцами в чувствительную плоть ее бедер, а затем вхожу в нее одним движением.

Саша стонет:

— О, черт.

— Ты вновь встречаешь меня дома, solnyshko. Вот так. Ты так хорошо принимаешь мой член.

Ее лицо окрашивается в красный цвет, хотя я не сильно натягиваю ремень.

— Еще, — хнычет она. — Еще, Кирилл.

— Не Кирилл. Скажи мое другое имя.

Она прикусывает нижнюю губу, а потом шепчет самым эротичным голосом:

— Трахни меня жёстче, luchik.

Я почти кончаю.

Я никак не могу долго продержаться, когда она меня так называет.

Я отбрасываю ремень в сторону, поднимаю ее на руки, оставаясь внутри нее, и прижимаю ее к стене.

Я трахаю ее так, словно умру без нее. Я трахаю ее сильнее и быстрее, в ритм ее стонам и крикам наслаждения. Затем я закрываю ей рот и нос ладонью.

— Шшш, ты слишком громкая.

Она стонет под моей хваткой, даже когда я удушаю ее до смерти. Дело в том, что я не единственный, кто наслаждается играми с дыханием. Чем больше я лишаю ее кислорода, тем сильнее ее киска сжимается вокруг моего члена.

Но какая часть мне нравится больше всего?

Это то, как она смотрит на меня, доверяя мне, что я не убью ее.

Ее киска сжимается, выжимая из меня оргазм, и ее глаза начинают терять фокус. Я убираю ладонь, хватаю ее лицо обеими руками и вынуждаю ее глаза встретиться с моими. Они скорее зеленые, чем карие, блестящие от слез.

Это слезы наслаждения, слезы «дай мне еще». Слезы, которые я хочу видеть на ее лице вечно.

Я проникаю в нее сильнее.

— Скажи мне, что ты моя, Саша.

—Я… твоя.

— Что бы ни случилось?

Она вздрагивает, ее пятки впиваются в мою задницу, и она держится за меня изо всех сил.

— Несмотря ни на что.

— Ты не сможешь потом передумать. Ты не сможешь взять эти слова обратно, и ты точно не сможешь, ни при каких гребаных обстоятельствах, бросить меня. Ты поняла?

Она кивает несколько раз.

— Я не стану... О, Боже!

Ее голова падает на мое плечо, и она впивается в него зубами, кончая с эротическим стоном, который провоцирует мой собственный оргазм.

Я трахаю ее на протяжении всего оргазма, прежде чем полностью заполняю ее своей спермой. Это длится настолько долго, что я совершенно измотан.

Мы остаемся в таком состоянии несколько минут, тяжело дыша друг другу в шеи.

Саша отстраняется, ее большие глаза смотрят на меня с... страхом.

Какого хрена?

— Я люблю тебя, — шепчет она, звук такой тихий, что я почти не слышу его.

Но я слышу.

И в моей груди словно выросли крылья, которые в данный момент летают среди падших ангелов.

— Ты не сможешь взять слова обратно, — говорю я с большей властностью, чем требуется.

Она слегка улыбается.

— Я и не собираюсь.

— Я серьезно, Саша. Твоим чувствам ко мне не позволено измениться. Ни на капельку, никак. Если ты по какой-то причине чувствуешь, что они изменятся, забери слова обратно прямо сейчас.

— Нет, не заберу, — она гладит мои волосы, щеку и губы. — Несмотря ни на что.

Я нахожу ее губы, и она хнычет, пока я целую ее до смерти.

Им не позволено меняться.

Несмотря ни на что.

Особенно после бури, которая надвигается на нас.