Да, конечно, тут потрудились на славу, превращая полуподвал дома в роскошное помещение. Этот зал, иначе его назвать было нельзя, был огромен, казалось, что он бесконечен, он простирался в длину так далеко, что не было видно его конца. Он был разделен арками на несколько нефов. Стены каждого небольшого зала, образованного таким разделением, были задрапированы с необычайной, бесстыдной роскошью. На первый взгляд такое убранство должно было быть варварской безвкусицей, но когда глаз привыкал к этому буйству тканей, ковров, бронзы, то оно начинало казаться гармоничным. Бархат и шелк великолепных цветов, от нежно-розовых цветущей вишни до серебристо-жемчужных пасмурного рассвета в горах, спелого кизила и багровых листьев дикого винограда осенью, нежнолиловых как гроздья глицинии или бледнофиолетовых как фиалки на мшистой полянке в лесу контрастировали с богатой, расшитой серебряными и золотыми узорами парчой. С довольно низкого потолка, тоже задрапированного шелком, свисали фарфоровые и бронзовые люстры. Вдоль стен зала стояли низкие кушетки на европейский манер, покрытые гобеленами, а восточные тахты закрывались персидскими коврами со множеством шелковых подушек и вышитых тугих мутак с пышными кистями.
Повсюду в хрустальных или фарфоровых вазах стояли свежесрезанные розы, еще с капельками вечерней росы на нежных лепестках и темнозеленых листьях. Роз было невероятно много, всех мыслимых цветов, от нежных чайных до пурпурных, почти черных. Недалеко от входа стояла кадильница, откуда тонкой струйкой лениво поднимался сизый дымок. Время от времени лошадиноликий Виктор подкидывал туда шарики из пахучих трав.
— Откуда эта королевская роскошь? — тихо спросил Ник.
Мелик-Бегляров хохотнул.
— Ослеплены? Ошеломлены? Скажу по секрету — это часть коллекции российской шелковой мануфактуры «Братьев Алексеевых». Один из братьев, он довольно известный актер и театральный режиссер, отдал ее на хранение Тулуз-Лотреку. Там в России как-то не спокойно, они боятся, чтобы мануфактуру не сожгли. В Тифлисе же коллекция будет в сохранности. Только не говорите никому. Правда, это секрет Полишинеля. И в то же время Тулуз-Лотрека.
И Мелик-Бегляров, довольный каламбуром, снова громоподобно захохотал и повел Ника вглубь зала. Гости уже почти собрались. Все были в маскарадных костюмах. Мелик-Бегляров непрерывно раскланивался, и представлял Ника как герцога Буйонского, вызывая восторженные восклицания у дам. Наконец, они прошли в самый конец зала, где находился хозяин сегодняшнего бала. Для него был устроен отдельный кабинет, в сугубо восточном духе, весь в роскошных коврах, что-то вроде пещеры Али-бабы на тифлисский лад. За спиной у графа на стене, на текинском ковре, было развешено холодное оружие из разных концов света — от малайского криса до кавказской гурды.
Граф полулежал на фоне изысканных шелковых ковров на низкой тахте, обложенный со всех сторон подушками. Это был человек огромного роста, с очень толстой шеей, которую он с трудом поворачивал. Он был наголо обрит и его обтянутый кожей череп выглядел устрашающе. Тяжелое лицо с почти квадратной нижней челюстью, немного свернутый на сторону небольшой нос, глубоко посаженные темносиние глаза, две глубокие морщины, прорезавшие лицо как борозды пахаря старую пашню, напоминало фотографии из книг Ломброзо. Увидев Мелик-Беглярова с гостем, граф поднял руку для приветствия и сморщился от боли. Ник понял, что именно его он видел вчера поздней ночью.
Приступ боли прошел и граф приветствовал гостей хриплым голосом.
— Le Grand Pacha Великого Востока счастлив видеть в своих покоях герцога Буйонского, знаменитого своими подвигами в Палестине и не менее известного в Европе и на Востоке мессира Буанаротти, — напыщенно произнес он. — Прошу садиться.
И, снова поморщившись от боли, указал гостям на два ковровых пуфа возле тахты.
— Прошу простить, но в качестве прелюдии хочу предложить гостям… — и он, снова кряхтя, достал откуда-то из-под груды подушек массивный серебряный портсигар, раскрыл его, и Ник увидел, что с одной стороны портсигара лежат пакетики с кокаином, а с другой тщательно отполированная тонкая пластинка из черного мрамора и серебряная трубочка для вдыхания порошка.
— Благодарю вас, но привык к своему, — тут же отозвался Ник и достал свой портсигар.
Граф высоко поднял брови в знак удивления и удовлетворения и обратился к Мелик-Беглярову:
— Не будете так любезны, мессир, помочь мне.
Мелик-Бегляров с готовностью придвинулся к графу, быстро приготовил ему белую дорожку, которая эффектно выглядела на черном мраморе, и осторожно поднес к носу графа. Тот закрыл глаза и медленно, с наслаждением, стал вдыхать порошок. Тем временем Мелик-Бегляров приготовил такую же себе. Ник достал свой портсигар, который был не столь обширен и великолепен, как у графа, и тоже сделал вид, что наслаждается.
Гости тем временем стали подтягиваться к кабинету графа, который сегодня служил тронной залой. Возбужденные голоса и горящие глаза говорили о том, что все уже успели подзарядиться.
Тем временем Виктор, видимо, уже заперший дверь в подвал, пробрался к графу и встал подле него, вытянув свою лошадиную морду, выражающую готовность выполнять приказы.
— Прошу дам пропустить вперед! — объявил он.
Эта церемония была хорошо всем известна — выбиралась королева бала.
Несколько дам в средневековых костюмах были пропущены вперед. Виктор поднес графу корзину с чайными розами, среди которых лежала одна пунцовая, которая и должна была быть преподнесена королеве бала.
— Принцесса Эшива Галилейская, — торжественно произнес Виктор, — владелица Тивериадского замка на Генисаретском озере. Вдова графа Триполи.
Одна из дам вышла вперед и низко поклонилась.
Граф де Тулуз-Лотрек передал ей чайную розу. Дама приняла ее и отошла назад.
Следующей дамой была Люси де Ботрон. Она вышла и склонилась в низком поклоне перед графом. Виктор монотонным и скучным голосом сообщил, что эта дама была насильственно выдана замуж за богатого пизанца, некоего Пливена, который предложил за нее золото, равное весу девушки. Мадмуазель поместили на одну чашу весов, а золото на другую. Ее же суженый, странствующий рыцарь из фламандской семьи, Жерар де Ридфор, позже маршал Иерусалима, погиб под стенами Акры.
Эта дама тоже получила чайную розу.
Следующими были две дамы, одетые в странные полумужские наряды. Это были Азалия из Русильона, ставшая тамплиером, и англичанка Джейн, супруга сэра Ричарда Чалдфелда, которая также принесла свой обет сестры ордена Храма пред Азоном, архидиаконом Уилтшира. Все эти сведения о дамах торжественно сообщил Виктор.
Обе дамы получили по чайной розе.
Затем следовала дама по имени Резвиюда, прокаженная супруга рыцаря Ги Корнелли из Тиль-Шатель. Она тоже получила чайную розу. Одна за другой следовали дамы со звучными именами, чайные розы почти кончились и ни одна не получила пунцовой. Все стали шептаться и недоуменно переглядываться. Тулуз-Лотрек стал багроветь, казалось, ярость вырывается из его ноздрей и сейчас оттуда появятся языки пламени. Ник испугался, что его может хватить удар.
Наконец он издал львиный рык и Виктор помчался по залам искать утраченную даму.
Через несколько минут он появился перед заинтригованными зрителями, ведя за собой очень юную маленькую даму с копной вьющихся черных волос в длинной блузе из восточного шелка. Все расступились и пропустили их вперед. Дама неловко преклонила колено перед успокоившимся графом.
Сцена была замечательной. Маленькая дама казалась мышонком перед огромной слоновьей тушей графа.
Узкая маска не могла скрыть лица, да и так все ее знали. Это была Лили, дочь известного коньячного короля Таирова, большого поклонника муз.
Граф протянул ей пунцовую розу и зал взорвался аплодисментами. Королева бала была выбрана, можно было начать веселиться.
Но прежде граф вкрадчиво попросил Лили спеть ту французскую песенку, «которую вы так часто напеваете». Лили застеснялась, но все общество стало хлопать в ладоши и кричать: «Просим! Просим!»
Тогда она попросила Виктора принести ей лютню, опустила тонкие пальчики на струны и запела. Ник прислушался и опешил. Первые же звуки песни напомнили ему детство. Эта песня, вернее баллада, напевалась еще во время крестовых походов. Она была арабского происхождения и героем песни был французский крестоносец по имени Мамброн. Эта песня звучала в королевских дворцах. Кормилица дофина в присутствии королевы Марии Антуанетты, баюкая дофина, пела ему эту песню. Она так понравилась Марии Антуанетте, что та исполнила ее на придворном концерте в Версале. Благодаря этому песенка стала модной, широко известной, ее многие годы напевали все, от Жан-Поль Марата до Наполеона, который, как гласит молва, любил напевать ее перед военными кампаниями. Наполеоновская армия принесла песенку в Россию. Немного переиначенная, песенка о том как «Мальбрук в поход собрался» и ее многочисленные варианты были широко известны. Часто ее напевали и в доме Ника. И, как видно, судьба забросила песенку и на Кавказ.
А тоненький голос Лили выводил:
Мадам на башню всходит,
И вдаль она глядит,
Но духов день проходит,
А он все не спешит.
Но вдруг оруженосца
Увидела вдали,
Померкли свет и солнце,
О, бедная Лили.
Из жаркой Палестины
Уж рыцарь не спешит.
Печальное известье
В руке у ней дрожит.
Ник был удивлен и растроган. Какие паутины связей раскинуты по всей земле! Ему захотелось узнать, откуда Лили знает эту песню. И после того, как Лили кончила петь и была награждена щедрыми аплодисментами, Ник стал пробираться к ней. Но это было не так просто. Королева бала должна была находиться возле Le Grand Pacha. К этому времени публика уже стала рассыпаться на кампании, которые устраивались поудобнее в разных углах. Появилось шампанское, раздавался веселый смех, шутки, кто-то сел к роялю и наигрывал, в общем вечер стал разворачиваться. Дама, которая была представлена Азалией из Русильона, появилась за спиной у Ника и прошептала:
— Кто вы, прекрасный незнакомец, откройтесь мне и вы получите неземную награду!
Ник повернулся, низко поклонился и сказал:
— Герцог Буйонский к вашим услугам, сударыня!
— Противный! — воскликнула дама, шлепнула Ника розой по руке и исчезла.
Ник решил, что случай должен представиться сам. Так оно и получилось. Кто-то стал наигрывать вальс, Le Grand Pacha милостиво разрешил королеве бала потанцевать, и Ник подошел к Лили. Через минуту они закружились по залу. После вальса, усадив Лили на одну из роскошных кушеток, он нагнулся к ней, чтобы спросить о песне. Она подняла на него изумительные глаза, опушенные длинными ресницами и тихо прошептала:
— Я ее с детства знаю. А меня зовут вовсе не Лили. Я — Лилит.
— Лилит? — изумился Ник. — И кто вас так назвал? Ведь это древнее имя, иудейское, кабаллистическое?
— Да, но папа так захотел. Моя фамилия Таирова. И у меня французские, фламандские, грузинские и армянские корни. Папа говорит, что с его стороны мы древнего армянского княжеского рода из Киликийской Армении. А со стороны мамы корни уходят в двенадцатый век, когда неподалеку от Тифлиса была знаменитая битва, в которой против сельджуков сражались в рядах грузинской армии 300 крестоносцев. И многие остались здесь и пустили корни. Да тут многие потомки крестоносцев, да не знают об этом. Наши предки участвовали в крестовых походах. А женщины выходили замуж за крестоносцев. Те охотно женились на армянках, сарацинках, сирийках. Вообще женщины Востока и Кавказа расселились по всему миру. А вы знаете, что король Филипп Красивый был внуком русской княжны Анны Ярославны? А первым мужем грузинской царицы Тамары был русский князь? В средние века мир был не та велик, как сегодня.
Приятную беседу прервал Виктор, возникший вдруг перед ними. Он сказал, что Le Grand Pacha ищет Лили и уже начинает злиться. Лили испуганно вскочила и наскоро попрощавшись с Ником заторопилась в ковровый кабинет «паши», а Ник решил совершить прогулку по залу, в разных уголках которого звучала музыка, раздавался звон бокалов, женских смех.
В это время мимо него рысью промчался к входу Виктор. И никто не обратил внимания на нового гостя, закутанного в плащ, в шляпе, низко надвинутой на глаза, которого Виктор сразу же провел в ковровый кабинет. Но издали увидев нового гостя, Ник сразу же отступил в темный угол и спрятался за портьерой. Это был «призрак». Что же ему было нужно здесь? Какие неотложные дела привели его сюда в столь поздний час?
Ник стал судорожно думать, как пробраться в ковровый кабинет незамеченным. Маскарадный костюм и грим изменили его внешность, но все же опасность была велика.
Тогда он решил, что надо устроить скандал. С бокалом шампанского в руке, изображая пьяного, он стал обходить зал, спрашивая у всех, где Лили.
— Куда вы ее спрятали? — пьяным голосом, заикаясь, спрашивал он. — Где Лили?
И постепенно продвигался к ковровому кабинету. У входа в кабинет висели две бархатные портьеры, убранные к стене толстыми витыми шнурами. Сейчас одна из портьер была опущена и падала складками на небольшую тахту.
Заглянув в кабинет в поисках Лили, он увидел, что «призрак» что-то настойчиво говорит Тулуз-Лотреку, а тот сидит с недовольной миной и багровой физиономией. У его ног сидела Лили.
Виктор торчал у входа и довольно грубо толкнул Ника, когда тот, в мнимых поисках Лили, заглянул в кабинет. Ник воспользовался случаем и рухнул ничком на тахту у портьеры, притворившись вдребезги пьяным и заснувшим.
Напрягшись до предела, Ник пытался подслушать разговор в кабинете, время от времени от тихого переходивший на громкий. До него доходили только отдельные слова, но их было достаточно, чтобы насторожиться.
«Призрак» говорил тихо, но Тулуз-Лотрек рычал, повторяя, видимо, некоторые слова, только что сказанные «призраком».
До Ника доносилось: «вы до сих пор не нашли», «асассины», «кому нужна эта жемчужина? Какой-то бред», «вы же знаете, перстень это всего лишь ключ, и ничего более», «вы мне не приказывайте».
После этих последних слов, сказанных громко и раздражительно Тулуз-Лотреком, «призрак» быстрым шагом вышел из кабинета и не глядя по сторонам пошел к выходу. Виктор трусил за ним следом.
Ник услышал:
— Лилечка, деточка, спой мне что-нибудь ласковое и утешительное.
И понял, что ему тоже пора удаляться. С полчаса он еще кружил по залам, отыскивая Мелик-Беглярова. Наконец, обнаружил его в центре живописной группы, декламирующего с большим пафосом под аккорды лютни стихи Кретьена де Труа. Увидев Ника, Мелик-Бегляров жестом указал ему на место подле себя и тут вдруг Ник решил остаться и проследить отсюда, что будет происходить дальше. Тем более, что он был уверен в наружной слежке, обеспеченной Кикодзе. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что так просто все не кончится. Ник стал присматриваться к гостям. «Не может быть, — думал он, — чтобы здесь не было запасного выхода». Вскоре он заметил, что то один, то другой гость ненадолго исчезают.
«Конечно, конечно, туалетные комнаты, уборные, хоть какая-то кухня. Все это должно иметь выход во двор». И он с милой и смущенной улыбкой пошел вслед за одним из гостей, облаченным в аксамитовый плащ с меховой опушкой, небрежно волочившийся по полу, который, по его наблюдениям, нуждался в срочном визите в укромный уголок.
Так оно и оказалось. Недалеко от входа была заветная дверь, за которой и исчез аксамитовый плащ. Подождав, пока он вынырнет оттуда, Ник устремился туда же и оказался в весьма прилично отделанном туалете с вешалками для костюмов, которые можно было здесь снять на время. Ник огляделся повнимательнее. В верхней части комнаты находилось окно. Ник придвинул табурет с бархатной обивкой, стоявший в углу, встал на него и уцепился за подоконник. Ему пришлось подтянуться на руках, чтобы выглянуть в окно. Во дворе, темном и неуютным в ночи, никого не было.
В этот момент удар страшной силы обрушился на него сзади и Ник упал, потеряв сознание.
Когда он пришел в себя, то первое, что он увидел, это было встревоженное личико Лили.
— Он пришел в себя, — закричала она кому-то и Ник услышал через пелену внезапной глухоты, что его спрашивают, слышит ли он.
Ник попробовал сесть. Это ему удалось. Он несколько раз встряхнул головой, как бы отмахиваясь от шума в голове и это ему тоже удалось. Почти придя в себя, он увидел что полулежит на тахте, на почтительном расстоянии толпится публика, вытягивая шеи, а вокруг него хлопочет несколько дам и первая среди них — Лили.
— Что произошло? — спросил он.
— Ничего никто не знает, — ответила Лили. — Вас нашли лежащим в туалете на полу, а складках вашего плаща на спине запутался кинжал. На вас была кольчуга, Мелик-Бегляров при его страсти к хорошим вещам надел на вас настоящую кольчугу, а не бутафорскую, и это, по-видимому, спасло вам жизнь.
Мелик-Бегляров, бывший тут же, и видимо, рассказавший о том, как он подбирал костюм Нику, быстро-быстро закивал головой.
— Я спас вам жизнь! — трагическим голосом сказал он. — Но кто это мог быть? Кто покушался на вас?
— Понятия не имею, — растерянно отвечал Ник. — Ничего не понимаю.
— Пойду, скажу графу, что опасность миновала, — сказала Лили и побежала в конец зала к ковровому кабинету.
И вдруг оттуда раздался пронзительный женский крик. Все на мгновение остолбенели, а потом мужчины, а за ними дамы, подобрав подолы длинных платьев, бросились бежать к ковровому кабинету.
Там, прижав кулачки к груди, пронзительно кричала Лили, в ужасе глядя на тахту, где среди подушек лежал лицом вниз Тулуз-Лотрек, а из спины у него торчала рукоятка кинжала.