Манускрипт египетского мага

Глава 14

Наутро, проспав всего лишь около пяти часов, Ник проснулся с твердой мыслью обязательно заняться делами Куртэне и исподволь выяснить, нет ли у того каких-либо сведений о его двойнике. Поэтому Ник с утра отправил с Петрусом письмо Марии Яковлевне с обязательным поручением сразу же принести ответ. Ответ не замедлил себя ждать — Мария Яковлевна просила Ника приехать к ней к трем часам дня. Она обещала, что к этому времени у нее будет известный тифлисский врач Серебряков, большой друг ее мужа, с которым можно будет обсудить состояние больного. Но, с другой стороны, Ник понимал, что лихорадочное состояние Ивана Александровича заставляет его воспринимать и реальности как галлюцинации. Поэтому он решил прежде, чем Иван Александрович встретится с врачом, навестить его и постараться узнать что-нибудь существенное. И, кроме того, он хотел как-нибудь предупредить Куртэне, что о галлюцинациях не стоит расссказывать посторонним, ибо сам был твердо уверен, что эти галлюцинации были реальностью. Поэтому он без предупреждения отправился на Петра Великого в тот дом, где накануне развернулась трагедия.

Дойдя до угла Сололакской, Ник свернул направо и остановился, чтобы издали взглянуть на всю улицу. Тут же на углу стоял городовой, зорко оглядывающий прохожих. Сновали деловито чиновники, затянутые в мундиры, время от времени проезжали экипажи, няньки выгуливали детей — словом вполне мирная картина респектабельной улицы, на которой располагались государственные учреждения. И трудно было предположить, что еще ночью тут кипели такие страсти. Ник вздохнул и медленно пошел по Петра Великого к шестому номеру. На противоположной стороне он остановился еще раз, постоял, разглядывая странные барельефы, скульптуры и маскароны на фасаде дома и снова его охватило недоумение. Откуда, зачем? И тут Ник вспомнил, где он видел нечто подобное. Вернее, то что он видел здесь, в этом странном городе, было отзвуками того. Ник был ошеломлен, сделав для себя такое открытие. Это требовало осмысления. Мотнув головой, чтобы отогнать наваждение, Ник перешел на другую сторону и вошел в подъезд дома.

Ник медленно поднялся на третий этаж. На лестничной площадке второго этажа он немного замедлил шаг, неожиданно для самого себя тая где-то в глубине души надежду, что сейчас он может увидеть Лили. Но тут же отругал себя мысленно за слабость и уверенно поднявшись на третий этаж, позвонил в дверь. Дверь тотчас же открылась и пожилой слуга с пышными бакенбардами и такой же пышной и ухоженной бородой лопатой провел Ника в переднюю.

— Как прикажете доложить? — успел только спросить слуга, как из глубины комнаты раздался голос Ивана Александровича.

— Кто там, Данила?

— Это Кефед-Ганзен, — громко сказал Ник и увидел как стремительно открыв дверь навстречу к нему кинулся Иван Александрович.

— Я счастлив, безмерно счастлив, пройдемте в гостиную. — и Иван Александрович провел его в небольшую гостиную, обитую зеленым штофом, обставленную изящной мебелью, но плотно зашторенную так, что солнечный свет едва проникал в нее. В комнате царила полутьма и чувствовался слабый запах лекарств. Иван Александрович хлопотал вокруг протестующего Ника, усаживал его поудобнее, сам располагался так, чтобы было удобно разговаривать, звал Данилу, приказывал ему принести легкое вино, печенье и шоколад, словом был рачительным и гостеприимным хозяином.

Ник рассказал Ивану Александровичу очень осторожно, в общих чертах, о том, что произошло ночью в доме. Но тот отнесся к этому равнодушно.

— Да я никого не знаю из артистического мира, — сказал он. — Так сложилось, что с самого раннего детства я жил в Европе, вначале в пансионах, потом учился в Сорбонне. Мое увлечение с детства лингвистикой сделало меня отчасти нелюдимым. И так продолжалось, пока я не уехал в Индостан. Из затворника я превратился почти что в искателя приключений. В Тифлис я наезжал редко и это меня мучило. Матушка была все время одна после смерти моего отчима.

— Вашего отчима? — переспросил Ник.

— Да, князь Аргутинский, усыновивший меня после гибели отца, а это произошло когда мне не было и пяти лет, скончался рано. Детей у него не было. Я единственный наследник.

— Но вы носите другую фамилию, — осторожно заметил Ник.

— Да, это имя моего настоящего отца, которого я не знал. Матушка и отчим считали, что в Европе мне будет так удобнее. Так и осталось. Но в Тифлисе меня знают по имени отчима. Здесь я князь Аргутинский.

— А при каких обстоятельствах погиб ваш батюшка, — продолжал спрашивать Ник, — простите меня, если мой вопрос причиняет вам боль.

— Это было так давно и я был так мал. Дома я мало бывал, разговоров об этом не велось. Я не знаю подробностей, но известно, что произошла катастрофа в Швейцарских Альпах, дорожный экипаж сорвался в пропасть. Отцу приходилось много ездить, он выполнял какую-то дипломатическую миссию. Вместе с отцом погиб и мой старший брат, — добавил он. — Он был всего лишь на год старше меня. Для матушки, видимо, это была ужасная трагедия. И только участие друга моего отца, впоследствие моего отчима, дало ей силы жить. Но в доме не сохранилось никаких дагерротипов, фотографий, хотя известно, что отец очень увлекался этими новшествами. Видимо, маме было тяжело смотреть на них.

С этими словами Иван Александрович начал разливать в высокие бокалы баккара розовое вино. Ему явно не хотелось продолжать эту печальную и тяготившую его тему и он перевел разговор на впечатления Ника об Индостане. Тут он сразу оживился, повеселел. Ник заметил, что со вчерашнего дня здоровье Ивана Александровича явно пошло на поправку. В рассказе Ивана Александровича он заметил только один момент, настороживший его. Обычно люди стараются хранить все, что касается ушедших из жизни близких людей, да еще так трагически. Но, возможно, это был способ дать забыться несчастной женщине, трагически потерявшей мужа и сына. Больше он решил не касаться этой темы в разговоре с Иваном Александровичем, чтобы его настойчивость не насторожила того.

Беседа об Индостане явно доставляла обоим собеседникам большое удовольствие. Иван Александрович, по его словам, провел много времени во владениях Раджи Багхотского, чьим гостеприимством пользовался и Ник. Оба они, но только в разное время, побывали и в ашрамах Мадраса. Посчастливилось им обоим побывать и в священном Золотом храме сикхов. Иван Александрович объяснил Нику, что название города Амритсар, где находится Золотой храм, происходит от санскритских слов: А — частица отрицания, мрит — смерть и сар — источник, в целом «источник бессмертия». Имя это дано сначала не городу, а талао, или озеру, посреди хрустальных вод которого, как бы вечно любуясь собственным отражением, возвышается Золотой Храм, выстроенный Рам-Дассом, четвертым гуру или царем-учителем сикхов в 1581 году. Начиная от Нанака, основателя сикхизма, таких царей-гуру (Раджа-гуру) у них было десять. Секта, основанная учителем при помощи полудюжины учеников-апостолов в XVI столетии, окрепла и разрослась. В XIX — ом веке она явилась англичанам разбросанною от Делльи до Пешавера и от песчаных пустынь Синда до Каракорумских гор.

Ник все это знал, но он хотел дать собеседнику выговориться, чтобы понять, тот ли это человек, за которого он себя выдает. Пока он не мог придраться ни к чему, знание тонкостей жизни Индостана, санскрит, все соответствовало образу ученого. Но, с другой стороны, и Ник выдавая себя за ученого, занимался совсем другими делами. Раздумья Ника были прерваны словами Ивана Александровича.

— Вы знаете, Николай Александрович, сегодня наступил перелом в моем самочувствии. Мне гораздо лучше, я возвращаюсь к жизни.

— А галлюцинации? Они оставили вас? — спросил Ник, не уточняя о чем идет речь.

— Абсолютно, — услышал он уверенный ответ. — Явно, мне полегчало.

— Я, собственно, зашел к вам, чтобы сказать, что к 3 часам Мария Яковлевна ждет нас у себя. Она договорилась с доктором Серебряковым, что он вас осмотрит, — сказал Ник, внимательно следя за Иваном Александровичем.

— Сколько я доставил всем хлопот, — сокрушенно сказал Иван Александрович. — Мне, право, так неудобно. Мария Яковлевна такая милая дама. Благодарю вас от всей души. Я, правда, не слышал о докторе Серебрякове, но полагаю, что Мария Яковлевна сделала наилучший выбор.

Собеседники снова перешли к воспоминаниям об Индостане. Ник, глаза которого постепенно привыкли к полутьме, начал украдкой разглядывать гостиную. Стены гостиной украшали старинные портреты. В великолепных рамах, и видимо, кисти хороших мастеров. Судя по тому, что в полутьме их невозможно было разглядеть, настолько они потемнели от времени, это были очень старые картины. Иван Александрович перехватил взгляд Ника и торопливо сказал:

— Простите, Николай Александрович, у меня от лихорадки болят глаза, поэтому я велел не открывать штор. Но если вы хотите посмотреть портреты, я велю Даниле принести свечи.

— Не беспокойтесь, ради бога, — замахал руками Ник. — И простите меня за любопытство. Я просто неравнодушен к старинной живописи.

— Да, это память об отце. Тут портреты начиная с пятнадцатого века. Два-три настоящие сокровища, остальные тоже кисти превосходных живописцев. Отец любил старинные портреты и по мере возможности собирал фламандских мастеров. Но ими давно никто не занимался, они требуют ухода и реставрации, — как-то нервно сказал Иван Александрович, видимо желая уйти от темы разговора. Ник удивился этому. Разговор в общем-то был ни к чему не обязывающий. И приписал это немного странное поведение нездоровью хозяина.

Разговор перешел на другие темы и, наконец, подошло время визита к Марии Яковлевне.

Ник и Иван Александрович вышли из дома. Ника удивило, что на сей раз Иван Александрович надел темные очки, но тут же вспомнил о его светобоязни. Вообще Иван Александрович оделся явно не по тифлисской погоде — в темных очках, просторном плаще и низко надвинутой шляпе он выглядел несколько забавно.

Они медленно пошли по Петра Великого и перейдя на другую сторону вышли сразу на Паскевича, которая начиналась тут же. И тут из-за угла, чуть не сбив их с ног, стремительно вылетела Лили. Увидев Ника, она на мгновение остановилась и нежным голоском сказала:

— Здравствуйте, Николай Александрович!

— Здравствуйте, мадемуазель Лили! — ответил Ник, почувствовав, к своей досаде, как сильнее забилось сердце от этой неожиданной встречи. И вдруг, буквально на ходу, Лили, смотря прямо в глаза Нику сказала:

— А журавли уже кружатся над нами. Они уже прилетели.

Ник недоуменно поклонился, ничего не поняв, его спутник выжидательно стоял, никак не прореагировав на странные слова Лили. А Лили кивнула головой и понеслась дальше.

Через десять минут неспешного хода Ник и Иван Александрович уже дошли до дома под номером 12, где жила Мария Яковлевна.

Пройдя под аркой, они миновали мощенный булыжником двор, прошли по выложенной глазурованной плиткой дорожке мимо великолепно ухоженного сада с благоухающими цветущими кустами и вековыми деревьями, и вошли в парадный подъезд, упрятанный в глубине портика, снаружи сплошь увитого плющом и глицинией. Дверь открыла востроносая служанка, уже знакомая Нику и провела по лестнице мимо стенных шкафов, за стеклами которых зазывно мерцали тисненные золотом кожаные корешки книг, на второй этаж.

В гостиной, куда служанка препроводила гостей, их ждали Мария Яковлевна и доктор Серебряков. После взаимных представлений, Мария Яковлевна с любезным видом предоставила кабинет своего мужа для осмотра больного, а сама осталась с Ником в гостиной.

— Вы меня извините, Николай Александрович, — вполголоса сказала она, — но у нашего подопечного очень странный вид.

— Да, мне тоже так кажется, — задумчиво сказал Ник, — но это неудивительно. Рос вдали от дома, потом непрерывные странствия, жизнь в Индостане. Надо признать, что там европейцу нелегко. На что англичане железный народ, да еще и в доспехах долга и патриотизма, но и тем там весьма трудно.

— Матушку его я знавала через Елизавету Дмитриевну, — продолжала Мария Яковлевна. — Очень милая дама, но со странностями. Первый ее супруг погиб, кажется, в Швейцарских Альпах. Вместе с ребенком. Попали под снежную лавину и потом даже следов их не нашли. Елена Ивановна ездила туда и на месте их гибели поставила каменный крест чудесной работы армянских мастеров.

Ник внимательно слушал.

— Вскоре после гибели мужа она вышла замуж за своего дальнего родственника, князя Аргутинского, — продолжала Мария Яковлевна. — Он был обеспеченным человеком, принимал большое участие в ее судьбе. А она оставалась с маленьким ребенком и очень незащищенная. Была большая домоседка, почти не выходила из дома, отношения поддерживала только с Елизаветой Дмитриевной, с которой была дружна еще с пансиона. Князь Аргутинский умер рано, оставив ее во второй раз вдовой. Но он позаботился обо всем, оставил ей неплохое состояние, обеспечив до конца дней. Мальчика, в котором принимал очень большое участие и считал сыном, отправил получать образование в Европу. Но его летом обязательно привозили в Тифлис, он отдыхал в Коджори, где у них хорошая дача, рядом с дачей Таировых. Князь заботился о нем, как о собственном ребенке. Кстати, у князя своих детей не было. Иван Александрович после смерти матушки должен получить изрядное состояние, — заметила она вскользь.

В это время из кабинета вышли доктор и его пациент. Серебряков был хмур, он торопливо поцеловал ручку Марии Яковлевны со словами:

— Простите Мария Яковлевна, тороплюсь, ждет пациент, — и с этими словами быстро ушел.

Иван Александрович, казалось, был очень доволен. Он сказал что доктор нашел, что ему стало лучше. Только немного легкие не в порядке, но поездка на какой-нибудь курорт в горы поправит его здоровье.

— Вот не знаю, что делать, — озабоченно сказал он. — Не хочется уезжать из Тифлиса надолго куда-нибудь в Швейцарию, пока все дела не приведены в порядок.

— А зачем в Швейцарию, — пожала плечами Мария Яковлевна. — Первоклассный курорт здесь, в Грузии, в Абастумани. Слава богу, наследник здесь живет из-за своих легких который год. И никакие Швейцарии ему не помогали, а в Абастумани стало лучше. Да и воды там превосходные. Весь Тифлис туда ездит, да и не только Тифлис. Летом там можно сказать весь Петербург собирается. Да и из Европы наезжают. Там собирается блестящее общество. Вы можете снять дачу или нумер в гостинице «Решель» через агента в Тифлисе.

— А Боржом? — спросил жалобным голосом Иван Александрович, — там не лучше? Да и к Тифлису поближе.

— Так там только воды, а Абастумани для легких. Нет, конечно, Абастумани.

Иван Александрович благодарил Марию Яковлевну, Ник молча ждал. Откланявшись, они вышли из дома и там разошлись. Иван Александрович отправился на Петра Великого, а Ник сослался на дела и спустился по Бебутовской вниз к себе.

Петрус встретил его обильным обедом, после которого, когда Ник перешел в свой кабинет, передал ему пакет, присланный Кикодзе.

Ник грозно поднял брови:

— Петрус, что, пакет только что принесли?

— Принесли перед вашим приходом, но, видимо неспешный, потому что ответа ждать не стали. А вам надо было поесть, вот пакет и подождал полчаса, ничего ему не сделалось. А ведь ваша матушка…

— Ладно, ладно, — замахал рукой Ник. — Ты всегда прав. Я просмотрю пакет и немного подремлю. Если что будет срочное, немедленно буди.

Петрус пожал плечами:

— Небось не впервой. Я что, срочное от несрочного отличить не могу! Обижаете, шеф.

Тут Ник уже бессловесно замотал головой, потянувшись к костяному разрезальному ножу на письменном столе, чтобы вскрыть конверт.

Петрус с гордо поднятой головой удалился.

Ник, уютно сидя в кресле, начал читать присланные Кикодзе сведения. Вот что сообщал тот:

Ник откинулся на спинку кресла. Сведения были, безусловно, ценными, но не содержали ключа к разгадке тифлисских событий. Кое-что о Куртэне Ник уже знал со слов Марии Яковлевны.

Далее в письме Кикодзе сообщалось, что португалец физически чувствует себя удовлетворительно, но разум его несколько помутился. Пока подробно расспрашивать его невозможно, даже на невинные вопросы, но связанные с его деятельностью, он не отвечает, а только мычит и трясет головой. Но на бытовые вопросы отвечает, обсуждает с удовольствием меню обеда, хвалит какие-то блюда, так что говорить о полном безумии не следует. Есть надежда, что в скором времени он сам сможет что-нибудь рассказать.

Его компаньон, дон Педро, сидит в гостинице тихо, как мышка в норке. Ему приносят готовые обеды из ресторана в нумер. По вечерам, в одно и тоже время он совершает променад по Головинскому, под пристальным внимание Гаспаронэ и его команды. Ни в чем предосудительном не замечен.

Ник думал, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Со стороны могло казаться, что он спит. Но такова была его манера обдумывать события, когда он как бы медитировал, позволяя мозгу работать помимо своей воли. И вот тут-то и наступал момент озарения. Из хаоса событий и разнообразных сведений начинала вырисовываться главная линия, краеугольный камень, от которого затем тянулись нити к другим событиям.

Вот и сейчас мысли Ника уплыли куда-то далеко, ему казалось, что он парит в воздухе, бездумно и бесплотно. Какие-то лица лениво проплывали перед его мысленным взором и вдруг как вспышка молнии во время ночной грозы — он увидел маленькую смуглую женскую или детскую ручку со светлорозовой ладонью, на которой лежала жемчужина необычайных размеров, цвета и формы. Она была похожа на громадную розовую каплю и как бы светилась изнутри. Потом он увидел другие ладони, на которых лежала эта же жемчужина и понял, что она переходит из рук в руки. Ее удивительный нежный цвет тускнел, она становилась просто драгоценностью, за которую, по-видимому, платили немалые деньги. И вот нечто странное — жемчужина в золотой сеточке украшает замысловатый головной убор, какой-то тюрбан из тонкого белого муслина. Поверх тюрбана уложены две толстые косы, сплетенные из седых волос и связанные вместе на макушке тюрбана. Взгляд Ника скользит дальше и видит усы, бороду. Нависающие над темными глазами густые седые брови. Кто это — непонятно. Потом лицо расплывается и исчезает. Наплывают какие-то тени. И из этих теней начинает проступать лицо женщины необычайной красоты. Точеный нос, широкий ровный лоб, черные брови над блестящими темными глазами, волосы, свободно ниспадающие тугими кольцами и локонами по обе стороны лица — но лицо усталое, утомленное, испуганное. Вдруг вся картинка — женщина мечется по комнате что-то сжимая в руке, видимо ищет куда это спрятать. Потом кидается к колыбельке, где спит ребенок, осыпает ребенка поцелуями, торопливо обвязывает то, что она держит в руке в старую тряпицу, срывает с шеи цепочку, привязывает к ней то, что она сжимала в руке и одевает на шейку спящего ребенка. Потом переставляет колыбельку в дальний угол комнаты и бросает туда же ворох одежды. Сама становится у дверей и ждет. Распахивается дверь и вооруженные люди врываются в комнату. Один из них, свирепого вида, угрожающе идет к ней и протягивает руку. Она держится рукой за шею, отрицательно качает головой и пятится к окну. Насильник что-то говорит и и продолжает тянуть к ней руку. Женщина как-будто колеблется, на лице у насильника мелькает удовлетворенное выражение и в этот миг она поворачивается, вскакивает на подоконник и бросается вниз. Оцепеневшие на мгновение преследователи толкаясь, выбегают из комнаты.

И снова все обволакивается каким-то туманом, еще секунду назад четкие изображения становятся зыбкими, и таят, как утренний туман под лучами солнца.

И тихий голос, похожий на шелест шелка или шорох осенней листвы шепчет: «Жемчужина, жемчужина».

Звук, вначале похожий на шелест, усилился. Ник вышел из оцепенения. Такого видения у него еще не было. Такой реальности и остроты восприятия. Это было что-то весьма странное. В этот миг он услышал, что кто-то тихо скребется в дверь и приглушенные голоса за ней.