К 19 годам Майкл Джексон начал серьезно сомневаться в мудрости людей, ответственных за его карьеру. Берри Горди, хотя и был блестящим стратегом в шоу-бизнесе, разочаровал его, когда отказался предоставить группе финансовую и творческую независимость. Разуверился он и в отце, который оказался не слишком способным бизнес-менеджером.
Майкл часто оказывался в меньшинстве, когда речь шла о делах и будущем группы, в которой он считался самым важным участником. Это не могло не повлиять на отчуждение его и от своей семьи, процесс этот был длительным и завершился спустя много лет. Казалось, что и Джозеф, и братья отдавали себе отчет в том, что происходит.
Внешне Майкл оставался таким же мягким и нежным, но, по мнению окружающих, стал постепенно приобретать все больший вес. К нему прислушивались; когда был недоволен, семья проявляла явное беспокойство. Отец и братья старались предоставить ему больше свободы действия. Взрослея, он все больше сам хотел решать вопросы, касающиеся его будущей судьбы. То же самое происходило и с Дайаной Росс, которая начала освобождаться от влияния Берри Горди в 1977 году. Именно она рекомендовала Майкла на роль Страшилы в мюзикле, который собирался снимать знаменитый режиссер Сидней Люмет. Джозефу эта идея не очень понравилась, он вообще ревниво относился к кинокарьере Майкла, стараясь не поощрять индивидуальность своих сыновей и заботясь лишь о благополучии группы в целом.
Отец прекрасно понимал, что без голоса Майкла, без его харизмы «Джексоны» потеряют свой коммерческий успех. Только с ним они могли рассчитывать на контракты со звукозаписывающими фирмами и концерты, что было фактически главным залогом их благосостояния. Однако, если раньше сын не противился групповой психиатрии, то со временем она все больше становилась для него тормозом на творческом пути.
Сняться в фильме было его давнишней мечтой, которую никогда не разделяли его близкие. Но это решение далось ему нелегко. Нужно было не только противостоять отцу, но и постараться не испортить отношения с братьями. Кроме того, ему предстояло выступить в совсем не знакомом ему амплуа. Участия в телешоу было явно недостаточно, чтобы сниматься в художественном фильме. К тому же следует учесть, что Майкл привык все делать с полной отдачей. В конце концов он решил поступать так, как подсказывала ему интуиция, и объявил отцу, что будет сниматься в фильме, чего бы это ему ни стоило. Джозеф и братья, как и следовало ожидать, восприняли эту весть весьма скептически, мать, ЛаТойя и Джа-нет поддержали его.
Джозеф прямо заявил сыну, что считает принятое им решение «большой ошибкой», один из братьев выразился более откровенно: «Мы полагали, что он откусил больше, чем сможет проглотить, и то, что он сделал, плохо для него самого и для группы». Один из друзей семьи заметил, что такая реакция была вызвана, с одной стороны, ревностью, с другой — тем, что все они, кроме Майкла, были равнодушны к кино. К тому же они явно не хотели поощрять индивидуализм Майкла, полагая, что это может негативно сказаться на группе. И опасались, что в случае провала картины это рикошетом отзовется и на них.
Сам Майкл говорил Робу Коуэну из Motown Production, что должен сняться в этом фильме, чтобы доказать себе, что ему это по плечу. Вероятно, он хотел также немного отдохнуть от своей семьи, излишне опекавшей его. Когда в июле 1977 г. Майкл отправился в Нью-Йорк на предварительные съемки фильма, он пригласил ЛаТойю составить ему компанию. Они поселились в двух разных номерах роскошного манхэттенского отеля Sutton Place и впервые в жизни провели несколько месяцев вдали от семьи.
Как вспоминает Сузи Джексон, ЛаТойя нервничала вдапи от дома и успокаивала себя огромным количеством шоколада. Она настолько пристрастилась к нему, что прибавила 20 фунтов в весе. Зато Майкл наслаждался обретенной свободой. «Это был совершенно другой человек, — вспоминает Роб Коуэн. — Он переживал душевный подъем. По вечерам мы допоздна танцевали в дискотеках, Майкл, казалось, стал меньше бояться людей. Он был в восторге от свободы, но днем работал как зверь, в чем его можно сравнить, пожалуй, с Дайаной Росс.
Манхэттен был полон соблазнов для Майкла, — вспоминает Роб Коуэн. — Однажды вечером в Rainbow Grill он встретил Жаклин Онассис и был очарован ею. Он мог говорить о ней днями напролет, восхищался ее блеском и утонченностью, надеялся ближе познакомиться с ней. На теннисном турнире увиделся с детьми покойного президента Кеннеди Каролиной и Джоном. Это было доброе время для него, шаг к людям, что сказалось впоследствии».
В июле съемочная группа начала репетицию музыкальных номеров, которые проходили в St.George Hotel в Бруклине. На одной из репетиций произошла досадная перепалка между Майклом и Дайаной Росс, которые считались до этого закадычными друзьями. Он был прирожденным танцором, Дайане требовалось много раз повторять одно и то же, чтобы заучить нужные движения. Майкл схватывал все указания хореографа с полуслова, мгновенно повторяя их точно и элегантно. У нее, как всегда, ничего не получалось, она не могла даже повторить самые элементарные движения. Неожиданно она отвела Майкла в сторону и серьезно сказала ему: «Ты меня смущаешь». «Почему? — удивился он. — Ты слишком быстро все схватываешь».
Позже Майкл вспоминал об этом инциденте с улыбкой, но тогда ему было не до смеха. «Я и не думал смущать ее, — говорил он, — и чтобы она могла чувствовать себя спокойно, стал делать вид, что и у меня что-то не получается».
В сентябре 1977 года в Нью-Йорке состоялась пресс-конференция, посвященная работе над фильмом The Wiz. И хотя почти все артисты, включая Майкла, были готовы отвечать на вопросы, взгляды присутствующих были устремлены на одну звезду — Дайану Росс. Она была в полосатом костюме и чем-то напоминала бизнес-леди. Когда Дайана эффектно расстегнула пиджак, все обратили внимание на огромную ослепительную нитку жемчуга. После краткого вступительного слова ведущий открыл неформальную часть общения участников съемок с журналистами.
Медленно прохаживаясь взад-вперед, Росс отвечала на вопросы, в отличие от Майкла она казалась чопорной и недосягаемой. Общительный и разговорчивый, он успел расположить к себе репортеров еще в начале пресс-конференции и сейчас, хоть и не был главным героем фильма, быстро стал звездой пресс-конференции. Или, как сказал Тимоти Уайт из журнала Crawdaddy, «остроумие победило расчет». Говоря в своих воспоминаниях о Дайане Росс и фильме The Wiz, Майкл находит только самые теплые слова.
«Она приходила в мою гримерную каждый день и спрашивала, что может сделать еще, чтобы я чувствовал себя комфортнее, — писал он. — Она была для меня, как мать. Я очень люблю ее».
Дайана и в роли Дороти, главной героини фильма, была как мать для Майкла — Страшилы, особенно когда говорила ему: «Верь в себя, как я верю в тебя». То, что никто в семье не поддержал его, больно ранило Майкла, но он не позволил им помешать ему просто потому, что никто из них не разделял его взгляды на жизнь. Этот Джексон — прирожденный игрок, хотя немногие считали так в то время. Переполненный идеями и мечтами, он хотел испытать фортуну. Но в семье беспокоились, что каждый его шаг подвергнет опасности их жизнь и карьеру. И делали все возможное, чтобы лишить его веры в свои силы. После окончания работы над фильмом Майкл скажет: «Никто, ни отец, ни братья, не верил, что я справлюсь с ролью».
Первый раз Страшила появляется в фильме с песней You Can't Win. Подвешенный на столбе в нелепой позе в окружении каркающих ворон, Майкл пел о людях, говоривших ему, что все должно измениться, но все оставалось по-прежнему, что бы они ни обещали. Он понимал, насколько это близко к его собственной ситуации.
«Это такое чувство, — вспоминает он, — когда ты знаешь, что есть люди, не желающие в тебя поверить. Они не держат тебя, но и не подталкивают вперед. Таким образом, они угнетают тебя и заставляют еще больше сомневаться в себе, ты сам начинаешь сдерживать себя. У меня было много подобных примеров».
Когда Страшила пел: «Вини самого себя», Майкл мог воспринимать это как личное послание, призыв взять в свои руки ответственность за собственную жизнь, что он и начал делать, снимаясь в фильме. Он стал более четко видеть свои отношения с семьей: он был их «талоном на питание», и они боялись его независимости.
В фильме Железный Дровосек хотел найти сердце — у Майкла оно было. Лев искал смелость — качество, которое юноша продемонстрировал в отношении с Берри Горди. Страшила искал мудрость, а Майкл уже успел осознать недостаточность пролученного образования. Как-то во время репетиции ему надо было прочесть цитату из Сократа, и он безбожно переврал его имя, было неприятно, что все засмеялись.
«Сок-рат, — прошептал кто-то ему на ухо. — Произносится «Сок-рат».
Майкл обернулся и увидел Куинси Джонса, постановщика музыкальной части фильма. Старый человек протянул ему руку: «Куинси Джонс. Если понадобится помощь...» — сказал он, тепло улыбаясь Майклу. Он не забудет об этом.
Съемки фильма с бюджетом в 24 млн долларов — в то время одного из самых дорогих — продолжались с 3 октября по 30 декабря 1977 г. Это была тяжелая работа. Каждый день — при одном выходном в неделю — Майкл должен был просыпаться в 4 часа утра, чтобы в 5.30 ехать на студию. По указанию матери, ЛаТойя готовила брату ранний завтрак, обычно состоявший из апельсинового сока, ветчины, тостов с маслом и овсянки. Гримировался он 5 часов.
«Не хватает слов, чтобы объяснить, как я люблю это, — рассказывает Майкл после окончания работы над картиной. — Я становился Страшилой, как только накладывали грим, и оставался им, пока грим не снимали — момент, который я ненавидел».
Иногда он так и уезжал ночью домой в гриме.
Грим помогал ему забыть и о множестве прыщей, усыпавших его лицо. Как только накладывали грим, приделывали ему дурацкий нос и облачали его в дерюгу, Майкл мог убежать в Страну Оз — место, куда не могли добраться его отец и братья, сказочный мир, в котором люди своей верой друг в друга помогали каждому достичь цели. Неудивительно, что он не хотел покидать его.
Без костюма своего киногероя он оставался все тем же Майклом. Когда несколько девочек из съемочной группы попросили его спеть им, несмотря на то что он прекрасно чувствовал себя перед многочисленной аудиторией, он ответил: «Хорошо, я спою вам. Но только, если вы закроете глаза».
Когда съемки закончились, началась прежняя жизнь и работа в группе «Джексонов». Но теперь Майкл стал по-другому воспринимать свою семью и относиться к своей карьере. Получив удовлетворение от работы и одобрение людей, которых уважал, он испытал новое для него чувство уверенности в себе как артисте. Он хотел как можно скорее приступать к работе над сольным альбомом, обещанным ему фирмой Epic. Семья хотела заниматься только третьим альбомом «Джексонов». Опять она взяла над ним верх.
Группа отправилась на студию записывать альбом Destiny — первый, который сочинили и над которым работали сами Джексоны. Но хотя они действительно написали все, кроме одной песни, и были сфотографированы для обложки в гордых позах около пульта звукозаписи, исполнительный продюсер Бобби Коломби и Майк Аткинсон сделали почти всю работу по выпуску альбома. Когда возникли разногласия по поводу того, кто будет значиться исполнительным продюсером в выходных данных, Майкл единственный из всех братьев считал, что это должны быть Коломби и Аткинсон. В конце концов им пришлось доказывать свой вклад в реализацию проекта в качестве исполнительных продюсеров, чтобы получить заработанный ими гонорар.
Destiny оказался самым впечатляющим альбомом группы к тому времени, в нем были включены также сделанные в Motown. Впервые группа выпустила альбом с четкой внутренней структурой, он состоял из 8 песен, каждая из которых была достойна стать синглом. Во времена Motown и в первых двух альбомах, выпущенных Epic, всегда было несколько выпадающих из контекстов вещей, которые никогда не выпустили бы в качестве синглов.
Майкл никогда еще не добивался лучшего звучания, чем на этом альбоме. Очевидно, что оно четко выверено и воспроизведено с ювелирной точностью. Он точно знал, как настроиться на суть сюжета песни, чтобы создать правильное настроение.
В результате многих лет, проведенных им в студии и перед публикой, а также благодаря любви к пению он стал блестящим интуитивным стилистом.
Самой впечатляющей была песня Shake Your Body Down to The Ground, написанная Майклом и Рэнди. Выпущенная синглом в феврале 1979 г., она стала главным хитом альбома, заняв в чартах популярности 7-е место. Было продано около 2 млн экземпляров. Пластинка, которая до сих пор считается великолепной танцевальной темой и одним из высших достижений Джексонов.
Братья дали множество интервью, каждый раз подчеркивая, что хотя сочиняются песни много лет, впервые выпускают альбом, в котором доминируют их собственные композиции. Их нельзя было обвинить в неумении сочинять песни — они доказали это альбомом Destiny. Однако бросалось в глаза, насколько они были неинтересными как объекты интервью, не могли поддержать разговор о собственной музыке с минимальной глубиной и компетентностью. Их слова грешили неопределенностью и изобиловали банальностями о том, как прекрасно было сочинять и выпускать альбом, как надеются в будущем продолжить заниматься этим, «всегда и вечно», как выразился Марлон. Воспитанные с детских лет говорить с прессой по подсказке, теперь, получив возможность свободно выражать свои мысли, они не знали, что сказать.
Я был одним из журналистов, с которыми говорили Джексоны, рекламируя альбом Destiny, но я решил воздержаться от каких-либо музыкальных дискуссий, зная по прошлому опыту, что получу от них мало содержательных комментариев. Интервью происходило 2 августа 1978 г., и воспоминание об этом эксцентричном летнем дне в Энсино навсегда останется в памяти.
Когда мыс фотографом Джоном Уайманом подъехали к кованым железным воротам поместья Джексонов, они были открыты. Но Джон все равно нажал на кнопку звонка — мы были наслышаны о злобных псах, охранявших территорию, и не хотели испытывать судьбу. Электронная камера, установленная на высоченном столбе, повернулась к нам. Наше изображение проецировалось, как мы позже узнали, на телеэкран на кухне хозяев.
«Вы можете войти», — произнес мужской голос.
Мы въехали на круговую подъездную дорогу, заставленную «Кадиллаками», «Роллс-Ройсами», «Мерседесами» и лимузинами прочих марок. Три сторожевых пса рвались с привязи, бегая на цепи вдоль забора в конце дороги. Их разъяренный лай контрастировал с хриплыми криками трех больших павлинов — один из них был полностью белый, — сидящих в клетках. Эти звуки напоминали то ли детский плач, то ли кошачье мяуканье. Мы решили подождать в машине.
Оглянувшись, я увидел самодельный указательный знак с надписью «Бульвар «Пятерки Джексонов», прибитый к стволу дерева. Слева от него была баскетбольная площадка. Из четырех окон двухэтажного дома на нас равнодушно уставились четыре лица — Майкл, ЛаТойя, Рэнди и их мать Кэтрин прильнули к оконным стеклам, напоминая группу заключенных.
Пути назад не было, нужно было действовать; мы вышли из машины и направились к парадной двери. Я позвонил. Дверь открыла 22-летняя ЛаТойя в белом теннисном костюме. Когда через несколько секунд показался Майкл, она извинилась, вышла на дорогу, прыгнула в красный спортивный «Мерседес» с откидным верхом и умчалась.
«Рад, что вы все-таки добрались», — сказал Майкл и пожал мне руку.
На нем была желтая футболка с надписью «Челюсти», черные джинсы и шляпа для сафари, из-под которой во все стороны торчала копна жестких кудрявых волос. Он был бос и, как мне показалось, выглядел болезненно худым. Он говорил своим необычным фальцетом, шепотком, который, по-моему, звучат еще тише, чем во время нашей последней беседы. Ровно через неделю ему исполнилось 20 лет.
Майкл провел нас в гостиную. Огромный желто-зеленый попугай восседал на насесте за стеклом и щелкал земляные орехи. Из-за другого стекла на нас с опаской взирал красно-сине-желтый какаду. Когда мы сели, он издал пронзительный крик. Я вдруг почувствовал себя в зоопарке. «Почему ты не угощаешь гостей лимонадом?» — спросила сына Кэтрин, войдя в комнату. Я заметил, что при ходьбе она немного хромала из-за перенесенного в детстве полиомиелита. Иногда это было заметно чуть сильнее.
«О, простите», — пробормотал Майкл. Он побежал на кухню, дав мне возможность поговорить один на один с его 49-летней матерью, пока фотограф устанавливал оборудование.
Дом, в котором они жили с 1971 года, был выкрашен в бледно-желтый, светло-зеленый и белый тона, отражавшие добрую натуру Кэтрин. Казалось, общительная, дружелюбная, она излучает свет вокруг себя. Сказала, что сама занималась отделкой дома, — женщина дала понять, что относится к людям, которые сами обустраивают свое жилье. Она упомянула, что любимые блюда Майкла — горячий яблочный пирог и пирожки со сладким картофелем.
«Вот только сейчас я никак не могу заставить его съесть хоть что-нибудь, бесполезно, сколько ни пытайся, — пожала она плечами. — Я все еще надеюсь, что он ест хотя бы, когда проголодается, но, кажется, ему вообще не свойственно чувство голода. Видели, какой он худой? Это меня очень беспокоит».
Я оглядел дорогую мебель. «Последние годы у вас все налаживается, не так ли? — спросил я Кэтрин. — Это, наверное, лучшие годы в вашей жизни?» — «Да нет, — ответила она задумчиво. — Лучшие годы были, когда Майклу исполнилось три и мы с ним пели народные песни. Видите ли, я всегда мечтала быть звездой кантри, но разве можно было представить себе такого чернокожего исполнителя в те годы? Все те же расовые предрассудки. В общем, у мальчиков была одна спальня с трехъярусной кроватью.
И перед сном мы все вместе пели. В то время мы были так счастливы. Я бы всю жизнь отдала за то, чтобы вернуться в Гэри хоть на один день; тогда все было намного проще. Когда мы только переехали в Калифорнию, я каждый день говорила себе: «Как бы я хотела, чтобы все было по-прежнему, как в Гэри». Но прошлого не вернуть», — добавила она с грустью.
Майкл вернулся в комнату с двумя стаканами лимонада. Он протянул один мне, другой — фотографу, а сам уселся в кресло, скрестив ноги. Кэтрин попрощалась с нами и ушла.
На протяжении всего интервью, которое длилось 2 часа, Майкл высказывал свое мнение по разным вопросам.
— Я не слишком разбираюсь в политике, — признался он. — Не знаю почти ничего. Кто-то мне недавно сказал, что Джеральд Форд был президентом.
Он рассмеялся своим звонким серебристым смехом; в тот день у него было хорошее настроение, тогда он еще не был той застенчивой суперзвездой, отшельником, каким станет впоследствии. Я рассмеялся вместе с ним, думая, что он шутит. Но он не шутил.
— Помню, он был вице-президентом, — продолжал задумчиво Майкл. — Но вот президентом... — Он беспомощно пожал плечами: — Не знал.
Через несколько лет Майкл станет активно читать газеты и делиться своими мыслями о политике с Джейн Фондой. Но в то время он имел весьма туманное представление о происходящем. Пораженный тем, что в двадцать лет можно быть настолько отрезанным от внешнего мира, я предпринял еще одну попытку:
— Как ты узнаешь о событиях? Читаешь газеты, смотришь новости?
— Я смотрю мультики, — сказал он. — Я обожаю мульти-ки — Его глаза загорелись. — Я так люблю Диснея. Волшебное Королевство. Диснейленд. Это волшебное место. Уолт Дисней был таким же мечтателем, как и я. И он воплотил свои мечты, как я. Я надеюсь.
— А как насчет происходящего в мире? Майкл рассеянно взглянул на меня:
— Происходящего в мире?
— Ты читаешь газеты? — повторил я. Он отрицательно покачал головой
— Понимаешь, меня интересует шоу-бизнес. Я все время слушаю музыку. Смотрю старые фильмы. Фильмы с Фредом Астером, например. С Джином Келли — очень нравится. И с Сэмми Дэвисом. Я смотрю их целыми днями, 24 часа в сутки. Вот что я люблю больше всего. Шоу-бизнес и все такое.
Мы немного поговорили о старых фильмах и о его участии в фильме The Wiz, в котором он только что снялся в роли Страшилы. Я спросил его, чего он хотел бы достичь в профессиональном плане.
— Того, что ждет от меня Джозеф.
— Джозеф? А кто это? — поинтересовался я.
— Мой отец.
— Ты зовешь отца по имени? Майкл хмыкнул.
— И оправдать ожидания твоего отца — это и есть все твои профессиональные стремления?
Майкл немного подумал:
— Ну да.
— А чего бы ты лично хотел достигнуть?
— Мои личные и профессиональные стремления — одно и то же, — выдавил он. — Я хочу выступать на сцене. Понимаешь, когда я был во втором классе, учитель спросил меня, чего бы я хотел в жизни. Я сказал, что хочу отдельный дом — свой уголок, где можно уединиться, и возможность выступать. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Есть ли у тебя друзья, которым ты мог бы довериться? Майкл заерзал:
— Нет, пожалуй, нет. Я одинок.
— А как же Татум О'Нил? Он пожал плечами:
— Неплохая девочка. Была очень рада за меня, когда я снялся в The Wiz. Она и Райан поддерживали меня, помогали в работе над текстом роли, я им многим обязан. Думаю, что Татум меня понимает. Она обещала научить меня водить машину. Знакомит меня с известными людьми. Но девушки, которые действительно меня любят, — по ту сторону ограды. Когда у меня есть возможность, я выхожу и раздаю автографы. Им это нравится. Я стою по одну сторону ограды, они — по другую.
— Ты всегда держишь ворота запертыми? — спросил я.
— Нуда, конечно.
— А еще у тебя есть друзья?
— Да, у меня есть один друг, -- сказал он. — Очень близкий друг, которому я могу доверить все свои самые страшные тайны, потому что знаю, она никому о них не расскажет, ни одной живой душе. Ее зовут... — Он сделал многозначительную паузу, — миссис Дайана Росс.
— У тебя есть страшные тайны, Майкл? Он рассмеялся:
— Они есть у всех.
В этот момент к нему присоединились его братья Джек-ки, Тито, Марлон и Рэнди.
Майкл рассказывал об успехе группы с компанией Motown и о последовавшей за ним «финансовой истерии», которую компания окрестила «Джексоманией».
— Однажды у музыкального магазина в Сан-Франциско столпилось более тысячи подростков, — тихо сказал он. — Толпа подалась вперед и разбила витрину. Большой кусок стекла упал на голову одной девочке. И рассек... — он замолчал, чтобы насладиться эффектом, — ей горло.
Майкл резко провел указательным пальцем по шее.
— Майкл, заткнись. Это мерзко, — сказал его младший брат Рэнди.
Пропустив его слова мимо ушей, он продолжал:
— В общем, у нее было перерезано горло, но никто не обращал на нее внимания. Почему? Потому что там был Я, и все они хотели подержаться за меня и получить мой автограф. Майкл вздохнул: «Интересно, что потом стало с этой девочкой.
— Наверное, умерла, — пробормотал Тито. Джекки попытался сдержать смешок.
Фаны — это радость и горе.
— У нас есть три сторожевые собаки. Одну зовут Хэви, вторую — Чернушка, а у третьей нет имени, — сказал Майкл. — Мы вынуждены держать их. Однажды женщина перелезла через ограду, проникла в дом и спряталась в кладовке. Мы пришли домой, она посмотрела на нас и знаете что сказала? — Майкл повернулся за помощью к Марлону. — Что сказала эта тетка?
— Она сказала:
— Я здесь, потому что господь меня послал, — ответил Марлон.
— Ага, господь послал, — повторил Майкл. Джекки снова засмеялся:
— Нуда, бог послал ее сидеть в кладовке «Пятерки Джексонов» и ждать, пока они придут, дадут ей автограф, а потом сфотографируются с ней. У нее божественная миссия. Прикол!
— А потом умудрилась пробраться целая семейка, они лазили по всему дому, — продолжал Майкл. — Перерыли все вещи. Хотели найти самые личные вещи. Джанет затаилась. Мы были напуганы. А иногда фаны задают странные вопросы. Они не верят, что мы настоящие. Как-то раз одна из них спросила меня перед всеми: «А ты моешься в ванной?» Мне было так неудобно.
Ближе к середине интервью радостное возбуждение братьев сменилось откровенным весельем, когда кто-то затронул
тему прозвищ.
— У Майкла есть кликуха, — заметил Джекки. — Довольно прикольная.
Улыбающееся лицо Майкла помрачнело. «Не стоит, Джекки», — пригрозил он и отвернулся.
— Мы зовем его...
— Ну ребята, я же просил! — взмолился Майкл.
— Большой Нос, — сказал Джекки, не обращая внимания на смущение брата.
Все засмеялись, Майкл покраснел.
— Ну да, Большой Нос, - повторил Марлон, ухмыляясь. — Мы зовем его Большой Нос». Марлон шутливо толкнул брата: «Как дела, Большой Нос?
Но Майклу было не до смеха. Он будто свернулся внутрь себя.
Другие не обращали на это внимания и продолжали до тех пор, пока Майкл чуть не расплакался. В тот день он больше почти ничего не сказал.
— Ребята, это не смешно, — заметил Тито.
После интервью мы вышли на улицу, чтобы сделать снимок на фоне теплого калифорнийского заката. Их отец, Джозеф Джексон, здоровяк ростом в шесть футов с родинкой на лице, тонкой полоской усиков и кольцом с розоватым бриллиантом размером с мраморный шарик, с важным видом прошел во
двор.
— Ребята не фотографируются, — сказал он Уайману.
— Но корреспондент из Epic велел нам переодеться для съемки, — возразил Марлон.
— Может, сделать парочку снимков, пока они в этих костюмах? — попытался схитрить Уайман.
Джозеф подумал. Он набрал полную грудь воздуха и тяжело вздохнул:
— Давайте сделаем несколько снимков, мальчики.
После съемки фотограф с Майклом направился в сторону близлежащих вольеров с множеством больших пестрых птиц. Ко мне подошел Джозеф.
— Видите ли. у меня свой взгляд на воспитание детей, — сказал он вдруг, хотя я его и не спрашивал об этом. — У меня был очень строгий отец. Он был школьным учителем и обращался со мной как с одним из своих учеников, а не как с собственным сыном. Он не применял ко мне никаких особенных методов воспитания. И я ему за это благодарен. В детстве меня строго воспитывали, и благодаря этому я сумел в жизни многого добиться. Мои дети тоже получили строгое воспитание, и посмотрите, чего достигли они. Я думаю, что детям следует больше бояться своих родителей. Им это только на пользу, да и их родителям тоже. Я же сделал для своих детей все, что от меня зависело.
«Были ли вы хоть раз ими разочарованы? — спросил я его.
Джозеф задумайся.
— Много раз, — сказал он. — Ну, взять, к примеру, Джермсна. Он все время ошивается в Motown с Горди, вместо того чтобы быть с нами. Предпочел Берри — мне. Знаете, что я из-за этого чувствую? Мне очень больно. Вот здесь, — он постучал сжатым кулаком по левой стороне груди. — Кроме этого, у меня было много других поводов для расстройства. Но мне кажется, я ни разу не подвел своих ребят. Если бы я это сделал, им было бы не очень здорово. Воспитывая детей, ты делаешь для них все, что можешь. Помогало то, что им всегда было к чему стремиться, — отметил Джозеф. — Мои дети всегда находили чем развлечься, а я всегда был готов им в этом помочь. Они занимались теми видами спорта, которые укрепляют силу воли, такими как футбол или бейсбол. — сказал он с гордостью. — Они не рассказывали вам об этом? Джекки мог бы стать профессиональным бейсболистом, если бы захотел. В Высшей бейсбольной лиге. В «Чикаго Уайт Соке», например. Они все добивались хороших результатов в спорте. Кроме Майкла. Он ни разу не держал биту за всю свою жизнь. — Джо улыбнулся. — Даже не знал, что с ней делать. Мы пытались его поддразнивать, но его это просто не интересует. Он слишком чувствительный.
Да, следует знать о Майкле еще кое-что: с четырехлетнего возраста он хотел выступать на сцене. И всегда хотел быть первым. Именно поэтому он никогда не любил спорт — братья могут превзойти его в спорте; там он не может быть первым. Но что касается музыки, Майкл знает, что там ему нет равных. Никого, — сказал Джозеф, покачав головой. — Это именно то, чего Майкл добивался: быть первым.
Кстати, о Майкле. Марлон рассказал мне о том, что произошло. Вы собираетесь написать об этой истории с прозвищем, не так ли? — спросил он.
Я ответил, что еще не знаю.
— Майклу не нравится прозвище, которое они ему дали: Жирные Губы.
— Жирные Губы? Они назвали его Большой Нос.
— А, ну да, — отозвался отец. — Он так переживает из-за своего носа. Разве у него с носом что-нибудь не так? Как вы считаете?
— Нет, все в порядке.
— Мне тоже так кажется. Но только и говорит о своем чертовом носе. Грозится, что исправит его. А что он с ним может сделать? — Джо выглядел озадаченным: — Я сказал, что разобью ему лицо, если он когда-нибудь рискнет исправить свой нос. Нельзя ничего исправить, если оно не сломано, — он засмеялся. — У него прекрасный нос. Прямо как у меня.
Спустя некоторое время Майкл вернулся в гостиную, чтобы поделиться еще кое-какими мыслями о своей жизни и карьере. Не обращая внимания на меня и фотографа, закинул ногу на ногу и стал рассеянно грызть ногти.
«Когда я не на сцене, я совсем другой человек, — признался он. — Мне кажется, сцена для меня — это что-то вроде наркотика. Когда я долго не могу выступать, у меня начинается депрессия, я начинаю сходить с ума. Я часто плачу или веду себя очень странно. Я не шучу, так и есть. Тогда я танцую дома». Он словно торопился высказаться: «Как будто что-то во мне утеряно, и я пытаюсь это вернуть, иначе я не буду чувствовать себя единым целым. И для этого мне нужно петь и танцевать, понимаешь? Меня это притягивает, ничего не могу с собой поделать. Сцена — единственное место, где я чувствую себя в своей тарелке.
Мне совсем неуютно в окружении, — он прервался, пытаясь найти нужное слово нормальных людей. — Но когда я на сцене, раскрываюсь и становлюсь самим собой. Что бы ни происходило в моей жизни, там это уже не имеет значения. На сцене я словно сбрасываю оковы и говорю себе: «Вот я и дома. Вот мое место, ибо так захотел Господь». На сцене я безграничен. Я — номер один. Но когда я вне сцены, — он пожал плечами, — я думаю, я, — он снова замолчал в поисках подходящего слова, — совсем несчастлив».
В тот же день, несколькими часами ранее, я брал интервью у Сиднея Люмета, режиссера-постановщика фильма The VViz. «Майкл Джексон — самый талантливый исполнитель со времен Джеймса Дина, — сказал мне Люмет. — Он блестящий актер и танцор, может, даже один из самых уникальных артистов, с которыми я когда-либо работал. У него огромный талант».
Я передал Майклу слова Люмета. Он был смущен: «А кто такой Джеймс Дин?»
Затем завел разговор о своей роли Страшилы в фильме. «Чем мне близок мой персонаж? — сказал он. — Тем, что он, если можно так выразиться, в постоянном смятении. Он знает об этой своей... э-э... проблеме, можно так сказать. Но он абсолютно не знает, что с ней поделать. Он также понимает, что смотрит на вещи совсем по-другому, чем все остальные, но не может дать точный ответ, почему. Он не такой, как другие. Никто его не понимает. Так он и идет по жизни с этим своим... э-э... — он замялся, — смятением».
На мгновение Майкл перестал заниматься своими ногтями. «Все думают, что Страшила особенный, странный, — сказал он задумчиво. — На самом деле он просто грустный. Очень, очень грустный. Понимаешь? — спросил он тоном, не терпящим возражений. — Ты понимаешь, отчего он грустный?»
Как раз в то время Джозеф уволил юриста Ричарда Арон-са, бывшего неофициальным сопродюсером группы. На его место он решил поставить Рона Уайснера и Фредди ДеМанна в качестве официальных сопродюсеров. Сыновья согласились с этим. Оба не первый год работали в шоу-бизнесе: Уайнер — управляющим делами, а ДеМанн занимался раскруткой исполнителей. Позже Джозеф утверждал, что ему была нужна помощь этих двух белых людей, чтобы получить гарантии Си-би-эс, что они будут раскручивать Джексонов так же, как белых исполнителей. Он понимал, что компания все равно смотрит на них исключительно как на черных и потому занимается продвижением группы не в полную силу.
Довольно часто — и вполне оправданно — многие черные артисты, подписавшие контракт со звукозаписывающими компаниями вроде Си-би-эс, жалуются, что белые продюсеры относятся к ним с предубеждением. Многие менеджеры черных исполнителей, в том числе и Джозеф, считают, что белые продюсеры не представляют себе, как вывести черного музыканта «по ту сторону», сделать его популярным не только у черной, но и у белой аудитории. Он не хотел, чтобы Destiny или какой другой альбом Джексонов крутился только на «черных» радиостанциях. Возможно, именно поэтому он нанял Уайснера и ДеМанна. Однако, поскольку Ароне тоже был продюсером, могло сложиться впечатление, что для этого были и другие причины.
Как бы то ни было, стратегия Джозефа сработала. Количество проданных экземпляров Destiny превысило миллион, альбом занял 11-е место в чарте «Биллборд» — совсем неплохо для группы, которая несколько лет не выпускала альбомов.
Но Майкла это совсем не радовало. Несмотря на то что говорили его братья, он знал, что своему успеху альбом был обязан вовсе не Джексонам. В Epic все только и говорили о том, какие Джексоны прекрасные продюсеры. Майкл не мог смириться с этим враньем. Группа собиралась поехать в гастрольный тур в поддержку альбома, он боялся даже думать об этом. У него больше не было ничего общего с братьями, Майкл чувствовал, что никто из них его не понимает. Кроме того, он знал, что если что-нибудь случится в дороге, никто не спросит его мнения о том, как решить эту проблему. И в довершение всего он отказывается говорить с отцом или вообще быть рядом с ним.
Многие связывали успех Destiny с тем, что Джозеф, по их мнению, становился блестящим продюсером, но Майкл позже признался, что не был в их числе. Он утверждал, что отец действовал по «принципу дробовика». «Если выпустить достаточное количество дроби, одна попадает точно», — объяснял он. Эта тактика иногда срабатывала, как, например, в случае с Джексонами. «Но можно израсходовать кучу боеприпасов и попасть не в ту цель, — сказал Майкл одному из продюсеров Си-би-эс. — Обратите внимание, как Джозеф сторонится Берри и всех остальных из Motown. Другие же на его месте наметят мишень, хорошенько прицелятся и попадут с первого раза. Именно так и нужно действовать», — заявил Майкл. Он и в самом деле неплохо учился на чужих ошибках.
The Wiz, вышедший в октябре 1978 года, разочаровал и потерпел полный кассовый крах. Авторы большинства критических, если не сказать — восторженных, статей очень уважительно отзывались о фильме, особенно об игре Майкла. Но предрешили неудачу не критические статьи, а сплетни вокруг него. Прошел слух, что фильм не удался, в результате чего кассовые сборы падали день ото дня. Картина была настолько незначительным событием, что даже люди, занятые в ее съемках, вскоре забыли о ее существовании. Даже сингл Easy On Down The Road, который Майкл спел в дуэте с Дайа-ной Росс, и обещавший в таком составе быть хитом номер один, не вошел в хит-парад сорока лучших композиций. Берри Горди, не имеющий никакого отношения к фильму, до сих пор не желает его обсуждать.
«Это разбитая мечта. Великолепная идея, из которой ничего не вышло, — говорит продюсер фильма Роб Коэн. — Мне становится плохо от одной мысли о том, что два года моей жизни, 23 миллиона долларов компании Universal, тысячи часов работы и вся любовь, надежды и мечты тех, кто участвовал в съемках, были вложены в этот фильм, и он себя не оправдал».
Майкл ничем не показал своего разочарования, не делает он этого и по сей день, во всеуслышание отзываясь о The Wiz только хорошо. «Я думаю, что это прекрасное, восхитительное кино, — официально заявил он. — Идеи, заложенные в нашем варианте сказки, значительно глубже, чем в оригинале. Я не думаю, что можно придумать что-нибудь лучше».
С одной стороны, он действительно в это верил. Роль Страшилы стала для него личным достижением. Сопоставляя себя с этим персонажем, он получил возможность заглянуть внутрь себя, найти силу и уверенность в себе. «Благодаря работе в этой картине я понял, что нужно для того, чтобы стать властителем мира, откуда берутся люди огромной силы духа, — сказал он. — Теперь я верю в себя, как никогда».
Он расширил круг своих профессиональных возможностей и заслужил уважение коллег по фильму и критиков. И все же не мог смириться с тем, что лента потерпела кассовый провал. Это приводило его в отчаяние. Никогда впредь он больше не переживал подобного.
— Я допустил какую-то ошибку? — спросил он Роба Коэна. — Может быть, мне не стоило сниматься в фильме? И следовало прислушаться к мнению моей семьи? Как это повлияет на мою дальнейшую карьеру?
— Ты следовал своему внутреннему голосу, — сказал ему Коэн. — Как и все мы. Не изводи себя напрасными мыслями.
Нам нечего стыдиться. Мы сделали лучшее, на что были способны.
-Но...
— Никаких но, — сказал ему Роб. — Твоя жизнь продолжается. Будь звездой. Ведь это только начало.