Мед

Глава 11

Моя ванная комната исчезла, и вместо неё появилось другое… хм, помещение. Просторная гостиная с камином. Бревенчатые стены, на них развешаны чучела птиц и оленьи рога, а мебель тут исключительно деревянная… Я скольжу взглядом — изучаю интерьер. Очень даже со вкусом всё сделано. Только одна деталь выбивается из строя — настенный календарь с полуголой девицей. Какой, простите год? Девяносто восьмой! Хозяевам не помешает освежить плакатик. Такое сейчас не в тренде, мягко говоря.

Я вздрагиваю, напоровшись взглядом на сидящего в кресле мужика. Мужик задумчив и он мне кого-то напоминает. Щурюсь, вглядываясь в черты лица незнакомца.

Ну ни фига себе!

Очень даже знакомец — это Михаил Иванович. Только значительно моложе. Сейчас ему пятьдесят с хвостом, а тут от силы лет тридцать.

— З-здрасте, — бормочу тихо. Михал Иваныч не реагирует. — Здравствуйте! — прибавляю громкости.

Реакции у него ровно ноль. Будто я пустое место. Иду к Иванычу, а он смотрит вперёд перед собой — вникуда. Я останавливаюсь в шаге от объёмного кресла, жду, когда заметит. Не замечает. Рассекаю воздух ладонью перед его лицом — ни фига. Набравшись смелости, тормошу за плечо — и ничего.

В полном офигении я судорожно ищу глазами — что бы такое разбить, чтобы было громко, но в комнату влетает мальчишка. Крушить я передумываю практически мгновенно. Ребёнок притягивает к себе внимание. Ему лет пять, может, немного меньше — волосы растрёпаны, взгляд полыхает огнём. Мальчишка сжимает в руках толстенную книгу в красно-серой обложке. Он тоже мне кого-то сильно напоминает. Не могу понять кого…

Крутится рядом со мной и с восторгом демонстрирует книгу Михаилу:

— Дядь, можно я поиграю? — смотрит на него с надеждой.

— Поиграй, — однобоко улыбается Иваныч. — Падай у камина.

Пацан садится на пол у огня и с интересом листает книгу — разглядывает картинки. Это «Большая советская энциклопедия», какой-то там том. У нас дома есть полное собрание — несколько полок в шкафу занимает.

— Мих, там к тебе баба какая-то ломится, — в гостиную заглядывает мужчина бандитской наружности, а ствол в его руке дополняет имидж.

— Я догадываюсь, что за баба… — задумчиво цедит Иваныч, сжимая кулак. — Пусти её.

Приглашение гостье не требуется — она врывается в комнату ураганом. Молодая, красивая, стройная. Одета в простое ситцевое платье, почему-то босая, с русой косой через плечо. Во взгляде у неё столько ярости, что у меня холодок по спине ползёт. Женщина, тяжело дыша, смотрит на Иваныча, а потом стремительным шагом направляется к камину.

— Я говорила, чтобы с людьми в лесу не разговаривал?! — подхватывает мальчишку на руки. — Говорила?!

— Говорила, мам… — с тоской соглашается пацан.

— Всё, уходим! — заявляет и топает к двери.

Браток со стволом встаёт в дверном проёме, полностью перекрывая его собой.

— Побазарим, Марта? — ледяным тоном спрашивает Михал Иваныч.

Женщина замирает спиной к нему, а я вижу её лицо. Щёки её вспыхивают румянцем, в глазах намечается слёзный блеск.

— Нет! — рычит, крепко прижимая к себе ребёнка. — Не о чем.

— Мальца отпусти и иди сюда, — приказывает Михаил.

Мальчишка сам спрыгивает с рук матери, бегом несётся к камину и цапает с пола энциклопедию.

— Я ещё немножко поиграю? — держит книгу в руках и смотрит на мать с надеждой на понимание.

— Не… — она открывает рот.

— Поиграй, — Михаил вклинивается в их диалог. — Дядя Паша тебе дом покажет, — кивает «бычку».

Марта бьёт по Иванычу взглядом-хлыстом, поджимает губы и молчит — отпускает радостного сына с хмурым бандитом. Михаил с гостьей остаются наедине. Ещё есть я, но меня упорно не замечают. Начинаю привыкать — чувствую себя, как в кинотеатре.

— Говори, что хотел, и мы уходим, — женщина складывает руки на груди.

Иваныч хмыкает, достаёт из кармана сигарету и крутит её в пальцах:

— Это ты расскажи — откуда у тебя ребёнок взялся? — закуривает.

— Не маленький вроде, — язвительно заявляет Марта. — Должен знать, откуда дети берутся.

— Мой?

— Не твой.

— Не ври! — Иваныч резко подрывается с кресла, хватает её за плечи. — Мальцу пять есть точно! А мы с тобой пять лет назад… — трясёт бедную женщину, как щенка.

— Руки убери! Марк мой, и точка!

— С-с-су-ка… — Михал Иваныч и идёт к камину. — Ты чо творишь, а?.. — хрипит, стоя спиной к гостье.

— Тебя в этом лесу пять лет не было, — с упрёком выдаёт гостья.

— Тебе ведь сообщили, где я. Могла на свидание приехать или пару строк черкануть — мол, так и так…

— Я медведица, — обрубает. — Мне не нужен самец, чтобы воспитать ребёнка. Это у вас, у людей, женщина настолько слаба, что стремится провести жизнь, обслуживая мужчину ради крох, которые он может ей дать. Мне свободу ничто не заменит. Марк — мой сын. Забудь о нём.

Иваныч затягивается половиной сигареты разом, выбрасывает бычок в камин и, выдохнув дым, поворачивается к матери своего ребёнка:

— А не охренела ли ты часом? — спрашивает негромко, но в голосе скрежет металла. — С чего я должен про сына забыть?!

— Он медвежонок. Чему ты можешь его научить?

Эм-м… Это она сейчас так ласково сына назвала или что?..

— Читать, — Иваныч гнёт бровь, с недобрым прищуром смотрит на Марту.

— Марку нужно уметь добывать еду, знать лес как свои пять пальцев и защищать себя. Он медведь.

Похоже, это не прозвище…

— Малец наполовину человек. Я хочу, чтобы у него было будущее.

— У Марка есть будущее, — приподняв подбородок, заявляет Марта. — Он хозяин этого леса.

— Заладила, мать твою! Лес-лес… Сука, лес ему дорогу в жизнь не даст! Сама неграмотная и сына таким же оставишь.

— А ты — зек!

У Марты трясётся подбородок. Прикрыв рот ладошкой, она плачет — смотреть больно. Так держалась, а эти слова Иваныча, видимо, под дых её ударили. Не выдержала.

— Мам, там эта! Ну, эта! — Марк вбегает в гостиную, несётся к Марте. — Я забыл, как её…

— Кровать, — помогает мальчику Павел, опираясь плечом на дверной косяк.

— Да! Настоящая большая кровать! Можно мне сегодня остаться здесь?.. — мальчишка осекается под грозным взглядом матери, но глазёнки сияют счастьем.

Он не замечает её слёз. Он, похоже, вообще ничего не замечает, кроме простых вещей, которые для него почему-то в новинку.

Стоп!

Медовая радужка с прожилками, напоминающими соты… Такая же, как у раненого медведя и у Мёда. От догадки в груди с болью сжимается сердце. Неужели?..

— Ты останешься здесь, — Иваныч подходит к мальчику, кладёт ему руку на плечо. — Это твой дом, — он говорит, а у Марка глаза, как блюдца. — Твоя мать тоже может жить тут. Если захочет.

— Оставь нас в покое, — Марта глотает слёзы. — Я по-хорошему тебя прошу. Пока по-хорошему…

— Пугать меня не надо, — тон Михал Иваныча мгновенно холодеет. — Ты знаешь, на что я способен.

Он подталкивает сына в спину, чтобы тот топал к камину, берёт его мать под локоть и отводит в сторону.

— Ты нам не нужен, — она стоит на своём.

— Нам… — Иваныч хрипит ей на ухо. — Ты здесь не при чём, Марта. Кончилась у нас с тобой любовь, а сын остался. Посмотри, как он на книгу накинулся, — дёргает её за руку. — Посмотри! — кричит шёпотом. — Марк останется жить в этом доме. Не обсуждается. Я буду привозить к нему учителя и няню найму, если ты такая гордячка.

— Я сына родила не для того, чтобы отдать какой-то няньке, — Марта шипит змеёй.

— Значит, ты тоже останешься и будешь присматривать за ним. А вздумаешь отобрать у меня мальца — сожгу к чертям этот лес. Пойдёшь жить на чужую территорию. Одна.

Марта бледнеет. И я, кажется, тоже.

Михаил не шутит. Он вообще с юмором не дружит. От масштабов намерений Иваныча становится сильно не по себе. Я даже рада, что меня никто не замечает, иначе и мне бы досталось…

Становится душно — мне не хватает воздуха, а левую ладонь жжёт так, словно к ней раскалённый утюг приложили. Комната плывёт перед глазами, я уже не слышу, что говорят Михал Иваныч и Марта. В грудь изнутри что-то бьёт — снова это отвратительное ощущение выхода души из тела.

Темнота.

Разлепляю веки, вижу белый потолок и краешек раковины. Я у себя дома, в ванной.

Из крана хлещет вода, а я лежу на полу и пытаюсь дышать. Это сложно — у меня на груди будто танк припарковался. И ладонь жжёт невыносимо! Я разжимаю пальцы — на пол падает кулон изумрудного цвета.

— Вот чёрт… — шепчу, разглядывая собственную ладошку.

На ней красняк, как от ожога. Хорошо бы волдыря не случилось. Я встаю, врубаю только холодную воду и подставляю руку под струйку.

Странное украшение, мягко говоря. Я не знаю, существуют ли камни, способные нагреться сами по себе, да ещё и до такой температуры. Надо погуглить.

А ещё надо собрать себя в кучу.

Так разволновалась, что упала в обморок. Галлюциногенный. Привидится же такое! Я дую щёки, вспоминая сцену в гостиной. Иваныч, Марта какая-то, мальчик с глазами медового цвета. Бр-р… Я говорила, что Мёд мне во всём и во всех видится? Вот — пожалуйста!

— У тебя всё нормально? — мой гость волнуется за дверью.

— Да-да! — отвечаю торопливо. — Я сейчас выйду.

— Пять минут, потом дверь вынесу, — заявляет и, кажется, уходит.

Зашибись! Привела себя в порядок, называется.

Не думаю, что Мёд шутил. Он говорил серьёзно, как Иваныч из моей галлюцинации. Даже манера угрожать у них похожа. Э-э, Дина, куда тебя понесло?! Всё, что я увидела, лёжа в отключке — это плод моего воображения. Мне бы сценарии к сериалам писать.

А что? У меня бы получилось.

Он — простой бандит из девяностых. Она — оборотница-медведица. Между ними вспыхивает страсть, а через девять месяцев на свет появляется плод этой страсти. Только отец не в курсе. Он пять лет греет нары за что-то там противозаконное, а молодая мать верна звериным традициям — она не собирается ждать бывшего любовника из тюрьмы. Не на ту напал Иваныч, ага. Дальше, драма встречи отца с сыном и его матерью. Любовь прошла, а ребёнок остался, как сказал Михаил. Очень жизненно, кстати.

В кухне что-то с грохотом падает, а я вздрагиваю. Пять минут! Быстро собираю с пола все, что достала из рюкзака, сую кулончик в коробку с заколками и выдыхаю, глядя на себя в зеркало.

Всё плохо. Сексуальной я себя не чувствую. Сейчас у меня даже немножечко такой быть не получается. Наверное, моя мама не зря боится, что дочь не наладит личную жизнь.

Протяжно выдыхаю, сжимаю кулаки и встаю перед дверью.

Сейчас пойду и сделаю это с мужиком, которого хочу. Не буду я ничего бояться, стесняться и думать «ах, что же потом?». Будь, что будет. Хочу — и не волнует!