Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

VIII. Аспирантура

К весне 1945 года вся кафедра, наконец, объединилась. Вернулись с фронта аспиранты Д.А. Авдусин, А.Ф. Медведев, Б.А. Колчин, Н.И. Сокольский, вернулись ветераны и из старшего поколения: ведущий археолог-антиковед В.Д. Блаватский, антиковед П.Н. Шульц, замечательный специалист по древнерусской культуре и особенно по владимиро-суздальской архитектуре, герой войны Н.Н. Воронин. По-разному сложились их военные судьбы, но все они с честью прошли страшные испытания и без промедления встали в основной свой строй — археологический[4].

Считаю необходимым отметить, что при всей специфике положения Москвы (особенно в 1941-1943 гг.) археологическая жизнь в ней не затухала. Это показано на примерах и воссоздания университета, и регулярных курсов С.В. Киселева и В.А. Городцова. Но, пусть и в очень скромном масштабе, продолжались также и полевые работы. Летом 1942 года по инициативе С.В. Киселева были произведены обследования известных уже памятников в черте города и ближайших районах Подмосковья, к которым вплотную продвинулись передовые германские части. В середине июля возглавляемая Киселевым группа, в которую входили студенты I курса Ефимова и автор этих строк, осмотрела несколько небольших групп средневековых (вятичских) курганов на Воробьевых горах, на месте нынешнего высотного здания Московского университета. Зафиксировав удовлетворительное состояние и отсутствие намеренных повреждений (в самом начале настоящего повествования я упоминал, что впервые именно здесь видел курганы, возможно, эти самые, когда семья моя снимала «дачу» в деревне Воробьевке за 17 лет до описываемых событий). Оттуда мы продвинулись в Черемушки, где осмотрели с тем же результатом другие курганные группы, возможно, те, в раскопках которых мы с Кропоткиным участвовали как добровольцы со студентами кафедры археологии МГУ в 1939 году под руководством А.В. Арциховского.

Далее, не помню уже, с помощью какого вида транспорта, оказались мы на Дьяковом городище, где с увлечением собирали керамику из промоин и слушали яркие объяснения Сергея Владимировича Киселева. Естественно, осмотрели мы и уникальную церковь Рождества в Коломенском, а лекция нашего замечательного руководителя приняла универсальный характер. Хорошо помню, что, для того чтобы дать ему хоть кратковременный отдых, прочитал я там (достаточно громко) «Песню о купце Калашникове», хотя она и не очень вязалась с июлем.

И опять в путь — уже на нескольких трамваях — до вокзала и в Царицыно. Подробный осмотр и новое испытание поразительной эрудиции С.В. Киселева: от него мы впервые услышали великие имена Василия Баженова и Матвея Казакова, чтобы запомнить их на всю жизнь. Узнали и перипетии, связанные со строительством дворца и всего комплекса, к которому приложили руку два первых уникальных мастера отечественной архитектуры.

Такова была однодневная археологическая разведка в составе трех человек в июле 1942 года. Немецкие войска стояли тогда в 130 км от Москвы. Остается добавить, что в ходе осмотра Царицыно мы зафиксировали еще несколько курганных групп, наметив тем самым перспективу дальнейших, уже экспедиционных работ и подлинных раскопок.

К началу следующего учебного года число студентов, специализирующихся по археологии, возросло за счет отдельных фронтовиков и «репатриантов» из Ашхабада с короткой пересадкой в Екатеринбурге, а к весне возвратились фактически и все преподаватели. Сразу же приступили к работе семинары А.В. Арциховского, Б.Н. Гракова, Б.А. Рыбакова, М.В. Воеводского, Г.Ф. Дебеца, помещений кафедры на втором этаже традиционного истфака явно не хватало. С.В. Киселев, как и ранее, часто вел занятия у себя дома или в Историческом музее, В.Д. Блаватский — в Музее изящных искусств или даже в Институте театрального искусства. Продолжались и лекции В.А. Городцова у него дома, среди его слушателей были теперь Т.Б. Попова, М.А. Итина. Сектор археологии был создан в Институте этнографии — здесь был свой актив, готовившийся к возобновлению начатых перед войной феноменальных исследований в Хорезмском оазисе. Конечно, с нетерпением ждали весны и подготовки полевого сезона. Но он-то в 1943 году не состоялся. Студенты МГУ на весь срок каникул были отправлены на хозяйственные работы — в основном, на дровозаготовку. Естественно, это вызвало разочарование и своего рода блокаду ректората. Но потом смирились в надежде на следующий сезон. На сей раз ожидания наши оправдались. После резко расширившихся лекционных и семинарских занятий 1943-1944 учебного года с началом лета начался и подлинный полевой сезон. Дождались своего часа царицынские курганы, масштабные раскопки которых дали значительное число неграбленых вятичских погребений с достаточно выразительным инвентарем. Заметно возросла методическая подготовка участников раскопок. Она стала более многообразной и совершенной, поскольку руководили ими, сменяя друг друга, все перечисленные выше специалисты: каждый вносил свое, совершенствуя процесс раскопок, обучая специфическим приемам и расчистки, и фиксации, и консервации. Да и само общение студентов со специалистами различного профиля (а приезжали к нам и почвоведы, и палеоботаники, и пр.) существенно расширяло их представления об источниковом спектре вскрытия курганов. Поэтому полагаю, что масштабные раскопки пусть давно уже известных скромных вятичских курганов и в научном, и в учебном аспектах полностью себя оправдали. И не только для непосредственных их участников: интерес к археологии резко возрос на факультете в целом.

Для кафедры же этими раскопками сезон не кончился. Предстояли еще работы общегосударственной важности, непосредственно связанные и со страшными потерями продолжающейся войны, с безусловно приближающейся победой и правом, более того, необходимостью спросить с противника за все злодеяния на временно захваченных территориях, за все формы ущерба, нанесенного нашей стране. Ущерб этот глубоко специфичен в различных областях жизни страны, в прямых потерях ее населения, экономики, науки, культуры. Самым непосредственным образом касалось это и археологии, бесценные памятники которой часто оказывались в зоне военных действий, подвергаясь опасности повреждения и даже уничтожения, в ряде случаев умышленного. Возмещение этого ущерба требовало точных подсчетов и прочного обоснования, обусловливающих счет для предъявления захватчику. Для этого был создан ряд учреждений, объединяемых Всесоюзной чрезвычайной комиссией по расследованию преступлений фашистов. Мандаты этой комиссии были предоставлены и археологам. Один из них был вручен Борису Николаевичу Гракову — крупнейшему ученому, сочетавшему всестороннюю археологическую подготовку с блестящим знанием классических языков и эпиграфики, особенно в аспекте связей античного мира с Северным Причерноморьем и населявшими его группами различного характера, — прежде всего, скифского этнического. Одним из центральных регионов самих скифов, средоточия их поселений и гигантских курганов с т. н. «царскими» погребениями, уникальные находки которых давно уже получили мировую известность, было среднее Поднепровье, области Днепропетровска, Запорожья и Никополя; в районе последнего до войны плодотворные исследования на высочайшем методическом уровне проводил и сам Борис Николаевич. Им была поставлена и разработана принципиально важная проблема скифских городищ. И, естественно, о лучшем эксперте по определению состояния скифских памятников и ущерба, нанесенного им фашистскими захватчиками, и мечтать было нечего. И более — само общение с этим замечательным человеком по-настоящему обогащало и профессионально, и во многих аспектах общей культуры. Мы были счастливы, узнав, что Борис Николаевич создал для выполнения своей миссии экспедицию, включив в нее четырех участников своего семинара на четвертом курсе истфака МГУ: А.И. Мелюкову, И.В. Яценко, Н.О. Онайко и автора этих строк. И вскоре после царицынских курганов, в августе 1944 года мы отправились в Запорожье, а из него — в Никополь.

С самого начала в этом небольшом, ранее столь тихом и уютном украинском городе бросались в глаза варварские разрушения: отдельные дома и даже улицы были стерты с лица земли. К счастью, далеко не все. Чудом уцелел музей и многие его коллекции, в чем, по свидетельствам уцелевших сотрудниц, основная заслуга принадлежит остававшемуся в городе директору музея Николаю Карловичу Цегеру — немцу по национальности, настоящему русскому патриоту и порядочнейшему человеку. Мы имели счастье видеться с ним и пользоваться его помощью.

В период же оккупации именно Н.К. Цегер сумел скрыть в глубоких подвалах музея целые серии вещей, в том числе из довоенных раскопок Б.Н. Гракова, прежде всего, на Никопольском курганном могильнике. Мои спутницы тщательно фиксировали и рисовали эти находки, что позволило в дальнейшем ввести их в научный оборот.

Очень скоро начались и наши маршруты, в ряде случаев охватывавшие десятки километров. В ближайших селах крестьяне узнавали Бориса Николаевича и встречали очень тепло: в домах некоторых из них он со своими сотрудниками жил в годы довоенных исследований. От них мы узнали ряд подробностей оккупации и ее позорного конца. Весной 1944 года сильная распутица вызвала значительную концентрацию немецких войск близ Никополя и фактически заперла их здесь. Особенно это касалось военной техники, застрявшей в плавнях, как бы сросшейся с ними и оказавшейся абсолютно беспомощной. И проходя через плавни, мы видели совершено фантастические, неправдоподобные картины: густая, непроходимая растительность и причудливо выступающие из нее стволы самоходных орудий, борта танков, шестивольтных минометов, напоминавших гигантских рептилий. Всесокрушающий удар войск маршала И.С. Конева и впрямь выбросил эти чудовища из современности, да пожалуй, и из реальности, в потусторонний мир, немецких же солдат вверг в паническое бегство.

Возвращаясь же к реальности, мы с глубокой благодарностью слушали разъяснения Бориса Николаевича, касающиеся определения, казалось бы, полностью исчезнувших курганов со смытыми природными водами или нивелированными человеческой распашкой насыпями. Что же касается военного ущерба курганным полям, то было выяснено, что он ограничивался в основном крупными насыпями, пригодными для установки больших орудий или сооружений. Рядовых могильников военные действия коснулись неизмеримо меньше.

Весьма плодотворным был осмотр Каменского городища с его обилием самых разнообразных находок и конструктивных элементов, начиная с возможной цитадели до следов существования на городище металлургического производства, выработанной техники домостроительства, производства как круговой, так и лепной посуды и общей ремесленной активности.

Небольшие разведывательные раскопки позволили нам уточнить хронологические соотношения конкретных участков Каменского городища. Известную роль сыграли они в определении характера дальнейших работ как на самом городище, так и на Никопольщине в целом.

Специальный маршрут был предпринят для осмотра знаменитого кургана Солоха, поразившего своей грандиозностью, информативностью стратиграфии, значение которой было подчеркнуто Б.Н. Граковым, особо указывавшим на необходимость полного исследования курганной насыпи с точной фиксацией расположения составляющих ее слоев.

Из курганов, к тому времени еще не исследованных, осмотру подверглись два самых крупных — Нечаева и Орлова могилы, расположенные в 65 км к северо-западу от Никополя. Оба оказались заметно нарушенными различными сооружениями военного времени, существенно исказившими целостность структуры грандиозных памятников и приведшими к частичному уничтожению находившихся в насыпи археологических комплексов, связанных с различными элементами погребального ритуала, достаточно вероятного как для основного, так и для впускных погребений.

Я никогда не слыл скифологом, но считаю, что эту ярчайшую страницу истории огромных просторов черноморско-каспийских степей, лесостепи и черноморско-азовского побережья, их соотношения с греко-римским, фракийским, иранским миром необходимо знать каждому историку нашей страны. Она сыграла колоссальную роль во всех дальнейших судьбах России, во всех формах социального, экономического, этнического и особенно культурного развития ее народов. Проблематика ее неисчерпаема, и я счастлив, что мне пришлось на заре своего исторического образования соприкоснуться и — пусть очень коротко — сотрудничать с одним из крупнейших и талантливейших ее исследователей, уроки которого, от полевой практики и понимания основных параметров памятника до основных вопросов документируемой эпохи, незабываемы. Поразительные скромность и простота сочетались в нем с подлинным ярким талантом, умением сразу же войти в суть дела, увидеть главное в исследуемой проблеме и решительно отсечь все наносное, случайное и особенно тенденциозное. В последнем он мог быть предельно резок, но всегда оставался неизменно справедлив. И недаром с чувством глубокой симпатии и доверия относились к нему самые разные соприкасавшиеся с ним люди: от его учеников до русских и украинских крестьян, у которых он жил и с которыми работал.

Я подчеркиваю это, поскольку уверен, что его труд во многом недооценен.

Завершая этот небольшой раздел, хочу вспомнить один, казалось бы, посторонний, но очень дорогой мне эпизод. Уезжали мы из Никополя поздно вечером: должен был подоспеть рабочий поезд до Запорожья, где была пересадка на Москву. Поезд этот пришел лишь на рассвете. Была дивная южная ночь: мириады звезд и ни единого облачка. Борис Николаевич был в прекрасном настроении и всю ночь читал мне наизусть по-гречески Святое Евангелие от Иоанна.

Что же касается задания Чрезвычайной комиссии по расследованию преступления фашистов на временно оккупированных территориях нашей страны, обусловившего работу нашей экспедиции, то оно было полностью выполнено. По каждому из тщательно обследованных объектов — от Каменского городища до гигантских «Царских курганов», а также почти нивелированных рядовых курганных полей — были представлены необходимые документы: описания, схемы, планы, чертежи нарушавших археологические памятники объектов — от отдельных вклинений, площадок для установки боевой техники, блиндажей и оборонительных шурфов до ходов сообщения, разрушений объектов, сооружения подземных складов боеприпасов, укрытий для артиллерии, минометов, транспортных средств и т. и. Вся эта документация была выполнена с «археологической тщательностью». Так что и это задание было экспедицией выполнено в должном объеме и необходимой форме.