Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

Краткое заключение

Настоящие мемуары не могут претендовать ни на всеобъемлющий характер, ни на исчерпывающее отражение событий моей достаточно долгой жизни. Такая попытка была бы явным нарушением основополагающего завета знаменитого (хотя и никогда во плоти не существовавшего) предка Козьмы Пруткова: «Нельзя объять необъятного». Из многих составлявших мою жизнь сюжетов я пытался придерживаться лишь двух основных — моей профессии и людей, которых имел счастье встретить на своем пути. Многое здесь останется за пределами изложения. Но хотел бы заключить его несколькими общими словами. Если бы мне предложили ныне начать жизнь сначала, я бы счел это за счастье: со всеми ее повторениями — удачами и неудачами, радостями и горестями, свершениями и ошибками, достижениями и провалами. И ни в коей мере это не связано ни с фатализмом, ни с самодовольством, ни с ретроградством. Был совершенно иной период, очень нелегкий, во многом трагичный. Но, вопреки всему, были в нем светлые стороны, защита которых и противостояние трагизму давали глубокое духовное удовлетворение, а это фактор по-настоящему значительный. Для меня был он определяющий и в годы войны, в которой участвовал, начиная с первых ее дней, психологического слома, горечи поражений, ранений, длительного пребывания в госпитале, вплоть до восторженного восприятия победного завершения. Это были дни незабываемые, давшие подлинный жизненный заряд на многие годы, позволивший преодолеть достаточно серьезные испытания первых послевоенных десятилетий. И испытания эти компенсировались атмосферой единения, взаимопомощи, постоянной дружественной поддержки, царившей в университете и преодолевавшей зачастую и бомбардировки, и — позже — знаменитые «кампании» («лысенковщину», «космополитизм», «стадиальные теории» и пр.). Нам было с кого брать пример перед лицом этих испытаний: хорошо помню позицию большинства профессоров, не только блестяще прививавших нам подлинные знания, но и воспитывавших в нас чувства ответственности и собственного достоинства, презрения к трусам и приспособленцам. До конца дней своих не забуду имена и образы В.Н. Дьякова, Н.П. Грацианского, В.Е. Сыроечковского, С.Д. Сказкина, Б.Н. Заходера, С.И. Бахрушина, Д.Г. Редера, А.А. Губера, Е.А. Косминского. И всей кафедры археологии — В.А. Городцова, С.В. Киселева, А.В. Арциховского, В.Д. Блаватского, Б.Н. Гракова, Б.А. Рыбакова, М.В. Воеводского. Фактически в работе кафедры активное участие принимал и наш крупнейший антрополог Г.Ф. Дебец. Передо мной не стоял вопрос выбора специализации: как было показано в первых главах, археологией я увлекался, начиная с пятого класса Медведниковской гимназии, т.е. с 1935 года. Всех членов кафедры я, так или иначе, упоминал выше и всех их, а также крупнейшего специалиста по раннему железному веку Алексея Петровича Смирнова — впоследствии ближайшего моего друга — позволю себе считать своими учителями. Скорблю о том, что никого из них уже нет в живых и ни один не достиг нынешнего моего возраста.

США, Бостон. Пибоди Музеум. Советско-американский симпозиум. Группа участников

Париж, 19 сентября 1976 г. У собора Парижской Богоматери Слева: Н.Я. Мерперт, Р.М. Мунчаев, О. Джапаридзе, О. Лордкипанидзе

США, Вашингтон. Участники советско-американского симпозиума

Сейчас же хотел бы остановиться на том, что меня в археологию привело. И сразу же напомню строки великого нашего поэта Николая Степановича Гумилева:

Память — фактическое продолжение жизни, ее возрождение, преодоление, может быть, самого страшного фактора исторического процесса — забвения (я бы назвал его прислужником и «закрепляющим, последним актом смерти»). Ему-то и противостоит память.

Проявления жизни бесконечно многообразны, и они сохраняются вместе с человеком: пока они есть, существует и он. Здесь глубочайше мудрым, обогнавшим все научные поиски, мудрствования и заключения представляется понятие «КА» древнеегипетской религии и мироощущения — глубочайшей кладези человеческого и сверхчеловеческого проникновения в тайны мироздания. «КА» наполняет все формы, все действия и их выражения, и, прежде всего, самого человека, и все его окружение, одушевленное и неодушевленное. Существует «КА» — существует и человек; физическое его бытие лишь одна из форм сложной системы, включающей все творения как Господни, так и человечьи. Связь с ним человека нерасторжима. Их сохранность есть сохранность элементов человеческого существования, всего его окружения, пусть в копиях, миниатюрах, имитациях, росписи, скульптуре. Их уничтожение равносильно концу всей жизненной системы, их восстановление — прежде всего, возрождение памяти, а значит, и самого человека.

Так вот она — миссия археологии: бескрайняя по своему охвату, возрождающая память и ведущая жизнь, как под уздцы коня. И скольких же людей всех времен возрождает она через дела их и духовную их жизнь, никак не уступающую по информативности материальной. Тем более что интерпретация целого ряда открытых археологией значительных и сложных материальных феноменов немыслима без раскрытия духовного их содержания, и наоборот, многие сооружения, их комплексы и самые разнохарактерные изделия — от оружия до мельчайших украшений — требуют самого тщательного определения их связи с культовой практикой, свершением и требованиями определенных ритуалов. Именно поэтому мне представляется неправомерным наименование «Институт истории материальной культуры», которое долгие годы носил наш институт. Надо помнить, что исследование каждого сколько-нибудь сложного объекта должно рассматривать обе стороны его назначения — материальную и духовную. А в приведенном выше случае непонятно, кому передать определение духовной функции вскрытого объекта? Еще одному институту?

Этими вопросами мне довелось заниматься специально последние десять лет, поскольку я читал курс библейской археологии в двух богословских институтах — Православном им. Св. Андрея и Католическом им. Св. Фомы Аквинского. Читал с удовольствием: в этих учебных заведениях очень благодарная аудитория. И самому полезно.

Теперь опять о людях, с которыми меня сводила судьба за ряд прошедших десятилетий. Многим из них уже посвящены как краткие, так и пространные пассажи моей книги. Назвать всех невозможно, разве только прямых моих учителей. Но далее я хочу возвратиться к неоднократно уже упоминавшемуся моему другу, и, я бы сказал, «спутнику жизни» на протяжении последних шестидесяти лет — Рауфу Магомедовичу Мунчаеву. Сотрудничество наше началось с самого момента появления этого высокоодаренного человека в нашем институте в конце 1949 года. В своем родном Дагестане он получил уже определенный опыт — и жизненный, и административный, и научный. Блестяще сдав экзамены в аспирантуру, он — что меня поразило — выслушал на истфаке МГУ все археологические курсы и в срок представил диссертационное сочинение на очень ответственную тему по древнейшей истории Дагестана. Одновременно он превосходно работал совместно со мной на Волге, затем вновь в Дагестане и вновь на Волге. Так возникло наше сотрудничество и далее распространилось фактически на все области жизни. Работали над смежными темами в одних подразделениях института, советовались по наиболее «острым» проблемам и науки, и окружающей жизни. Неизменно помогали друг другу: Рауф Магомедович способствовал моему участию в раскопках замечательных памятников Северного Кавказа, я — включению в его исследования степных и центрально-европейских сюжетов. Были случаи, когда он продолжал исследования, начатые мной на Волге, я — начатые им на Тереке. И далее, обсуждая результаты, приходили к единым выводам. Оба почти одновременно защитили докторские диссертации: я — по энеолиту степи и лесостепи, он — по энеолиту Северного Кавказа. Оба участвовали в организационной деятельности института: он — как заместитель директора, я — как ученый секретарь. В науке же оба пришли к выводу, что для разработки ряда коренных евразийских проблем необходимы наши собственные систематические исследования в классических областях Переднего Востока, исходных и для перехода от присваивающего к производящему хозяйству, и для формирования первых цивилизаций.

В 1969 году Р.М. Мунчаев возглавил первую российскую экспедицию в Месопотамию, где мы проработали совместно вплоть до 2004 года, вначале в Ираке, затем, с 1988 года, в Сирии. О результатах этих беспримерных по масштабам и научной значимости работ читатель может судить по специальным разделам этой книги.

Экспедиция и поныне продолжается. Рауф Магомедович продолжает руководить ей, хотя 11 лет он совмещал эту сложнейшую должность с постом директора нашего института, превратив эти годы в период его расцвета. Наше с ним сотрудничество укрепилось еще более, хотя экспедицию я оставил в 2003 году в силу предельного превышения возраста, допустимого для этих широт. Можно уверенно сказать, что исследования на Ближнем Востоке явились этапными для российской археологии и для оценки ее западной наукой, хотя и начавшей раскопки в Месопотамии на полтораста лет раньше. В Ираке наша экспедиция приступила к исследованиям праисторических памятников двух последовательных раннеземледельческих культур в 1969 году, далее к ним были добавлены как последующий, так и предшествующие слои, причем везде вскрытие шло только широкими площадями при фиксации стратиграфических показателей по всем сторонам очень ограниченных квадратов. Результаты были соответствующие. И уже в 1974 году Кембриджский университет организовал британско-российский симпозиум, в ходе которого обсуждались как эти материалы, так и ключевые проблемы праистории Месопотамии в целом. В нем участвовали такие корифеи британской науки, как Грэхэм Грим, Сетон Ллойд, Джеймс Мелларт, Стюарт Пигготт, Глен Даниэл, Дэвид и Джоан Отс, Макс Маллован, Дайана Киркбрайд и др. И их оценка российских исследований была абсолютно однозначной. Вскоре я был включен в редколлегию журнала «Antiquity».

В последующие годы второй высококомпетентный британский журнал «Iraq» опубликовал наши пространные отчеты о раскопках в Ираке. А вслед за тем Джоан Отс, ныне крупнейший британский специалист по праистории Месопотамии, написала, что доминанта английской археологии в Северном Ираке была сменена с началом работ там российской экспедиции. В 1976 году наш совместный с Р.М. Мунчаевым доклад был поставлен на сессии Международного союза пра- и протоисторических дисциплин во Франции, в 1979 году на конференции в Орхусском университете в Дании. Там же была достигнута договоренность с директором музея Гарвардского университета США профессором К. Ламберг-Карловским о создании совместного русско-американского семинара по исследованию древнейшего Ближнего Востока. Ряд заседаний этого семинара был проведен в обеих странах с участием таких крупных американских ученых, как Р. Мак-Адамс, Г. Джонсон, Ф. Хоул, К. Флэннери, сам К. Ламберг-Карловский и др., а в 1993 году Аризонским университетом (США) были полностью изданы итоговые монографии Н.О. Бадера, Р.М. Мунчаева и автора этих строк по совместным исследованиям в Ираке на английском языке. Не буду перечислять прочие наши доклады и публикации как по Ираку, так и по Сирии, куда экспедиция была передислоцирована в 1987 г. и где исследования продолжаются столь же плодотворно, но объектом был уже сложнейший культово-административный центр конца IV — начала III тыс. до Р.Х....

...На этом я завершу и без того затянувшиеся мемуары. Повторю лишь, что безумно благодарен судьбе за столь насыщенную и многообразную жизнь в археологии, за преданных ей одухотворенных людей, с которыми я имел счастье общаться.

Татьяна Гавриловна Ковалева, жена автора (1922—2006)

Р.М. Мунчаев с дочкой и внучкой автора

Николай, внук автора