Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

XV. Неожиданная встреча. В.Г. Чайлд

На грани 1940-х и 1950-х гг. я пришел заниматься в рабочий зал научных сотрудников Государственного исторического музея. В зале было лишь два человека, сидевших между стеллажами справа от входа и оживленно беседовавших по-английски. Один из них был известный специалист по неолиту наших северных областей Александр Яковлевич Брюсов. Увидя меня, он сказал собеседнику: «А вот новый наш сотрудник, тоже праисторик, но уже повоевать успел; он совсем немного, но понимает по-английски». Я представился. «Гордон Чайлд», — с улыбкой ответил собеседник Брюсова и без всякого перехода спросил, люблю ли я химию? Брюсов пояснил, что речь у них шла о первых сообщениях о сенсационном открытии профессора У.Ф. Либби метода радиоуглеродного анализа. Я не мог поверить своим глазам, что вижу живого Чайлда! Ответил же, что по химии в школе была у меня четверка... Выяснив (с помощью А.Я. Брюсова), что это означает, он добродушно рассмеялся. «На этот раз, — сказал он, — отметку не ставили. Ограничились Нобелевской премией!» И спросил А.Я. Брюсова: «А какая у вас самая высокая отметка?» Тот ответил. Чайлд опять рассмеялся: «Вот видите! Если бы не премия, Либби может быть даже пятерку бы получил!». После этого уже совершенно серьезно растолковал мне, в чем величие открытия У.Ф. Либби, объяснил настолько доходчиво, что пятерку я бы поставил ему.

Имя В.Г. Чайлда я узнал от А.В. Арциховского. Когда он возвратился из эвакуации в Ашхабад, я оказался его близким соседом в приарбатских переулках: он — в Кречетниковском, я — в Староконюшенном. Его живо интересовали все новости о кафедре, об истфаке, об университете в целом в его отсутствие и не только об университете, но и о новом в научной и культурной жизни Москвы. Сам же он щедро делился своими бескрайними знаниями и фактов, и событий, и проблем, и лиц. Касалось это не только истории: он безошибочно разъяснил мне значение деятельности Н.И. Вавилова и разворачивавшейся тогда «лысенковщины», открыл для меня поэзию русского Серебряного века, прокомментировал всю Третьяковскую галерею и античные залы Музея изящных искусств. Естественно, он постоянно возвращался к археологии, более всего касаясь и зарубежных ученых О. Монтелиуса, С. Мюллера, Ж. Дешле, Э. Миннза и В.Г. Чайлда. Творчество последнего ценил более всего, подчеркивая его многосторонность, последовательность историзма, широчайший размах во времени и пространстве с охватом основных общеисторических проблем. Сказал, что переписывается с ним и многое черпает из этой переписки, и обязал меня незамедлительно познакомиться с основными трудами замечательного английского исследователя.

Вир Гордон Чайлд (1892-1957)

Я начал, естественно, с «Зари европейской цивилизации»; в дальнейшем же многократно возвращался к мудрым исследованиям В.Г. Чайлда, находя в них путеводную нить для разработки самой различной проблематики: от типологического метода до «неолитической революции» и сложения цивилизаций, от каменного века до средневековья, от Подунавья до Центральной Азии, от южно-русских степей до Египта и Месопотамии, от возникновения письменности до классических языков и великих памятников древневосточной и античной литературы. По уровню охвата доисторических материалов, всестороннего их анализа и превращения в систему подлинных исторических источников В.Г. Чайлд остается непревзойденным поныне. Он впервые окончательно разрешил коренной вопрос о характере археологии как науки общественной и необходимости соответствующего осмысления ее феноменов.

Неоднозначным было отношение к Чайлду при его жизни. Его обвиняли в приверженности положениям исторического материализма и в недостаточной последовательности их воплощения, в переоценке роли диффузий в процессе экономического и культурного развития человечества и в их же недооценке, во введении якобы неправомерного термина «неолитическая революция» и в ошибочном его раскрытии, в порочности им же предложенного понятия «городской революции» и в чрезмерном внимании к вопросам социальных отношений древних обществ, даже в апологистике по отношению к советской археологии и к ее же гиперкритике.

Ныне В.Г. Чайлду отведено место на археологическом Олимпе. Имя его известно каждому археологу, каждому специалисту по древнейшей истории всех континентов Старого Света, да и всей ойкумены в целом. Столетие со дня его рождения обострило интерес к его научному наследию, и вновь оценка последнего неоднозначна. Происходит смещение акцента с тривиального изучения и описания материальных свидетельств человеческой деятельности на изучение общества, восстанавливаемого на их основании (подобных акций). Соответственно, Чайлд рассматривал переход от первобытности к цивилизации как следствие двух основополагающих успешных революций. Первая — неолитическая революция — переход от присваивающего хозяйства к производящему, от присвоения даров природы к оптимизации процесса добычи пищи, к ее производству, земледелию и скотоводству, обусловившим коренные изменения в ряде важнейших жизненных параметров (начиная с оседлости, структуры сельских коллективов и пр.). Вторая — урбанистическая — революция закономерно возникла на базе первой и ознаменовалась появлением городов, государственных институтов, письменности и прочих элементов цивилизации (оба понятия были введены самим Чайлдом, причем первое из них получило более полное и решительное признание, чем второе, что вызывает удивление, поскольку оба явления явно взаимосвязаны и второе обусловлено первым).

При любых уточнениях эти заключения Чайлда сыграли решающую роль во всей дальнейшей направленности нашей науки и в историзации представлений о древнейших периодах человеческого развития. Филолог-классик по университетскому образованию, Чайлд почти 40 лет жизни отдал археологии, с равными увлеченностью и профессионализмом занимаясь самыми различными ее отраслями.

15 лет тому назад мне пришлось коснуться этого вопроса в связи с публикацией письма самого Чайлда российским археологам с серьезной и, в основном, справедливой критикой их деятельности. Тогда на Западе вновь появились резкие статьи с обвинением Чайлда в приверженности к положениям исторического материализма, я же пытался в двух специальных статьях рассмотреть обе тенденции (см.: Мерперт Н.Я. К публикации письма В.Г. Чайлда. Российская археология. 1992. № 4; Мерперт Н.Я. К оценке деятельности В.Г. Чайлда. «Вестник древней истории», 1993).

Прежде всего, хотел бы отметить следующее. Ни один ученый не сделал столько для историзации археологии и, главным образом, археологии бесписьменных периодов, где вещественные памятники являются единственным видом исторических источников. Блестящий синтез фактически всех известных в первой половине XX в. материалов по первобытной археологии Старого Света позволил В.Г. Чайлду создать глубоко обоснованную картину древнейшей истории Европы и значительной части Азии и Африки. При этом в отличие от своих предшественников в понятие «Древний Восток», наряду с классическими областями Египта, юга Месопотамии и Палестины, В.Г. Чайлд включил Сахару, Судан, север Месопотамии, Сирию, Иран, Белуджистан и Северную Индию. Таково же его понимание древнейшей истории Европы, археологические культуры которой рассмотрены для всей территории континента — от Шотландии и Скандинавии до Северного Средиземноморья и от Атлантики до Центральной России. Вообще, В.Г. Чайлду свойственно стремление максимально подчеркивать всеобщность процесса культурного развития, значения вклада в него самых многообразных и различных по характеру и историческим судьбам человеческих групп, поэтому его синтезирующие построения противостоят и расизму, и теориям «исторических» и «неисторических» народов, а также попыткам свести историю древнейшей культуры к воздействиям традиционно выделенных единичных ее очагов на всю ойкумену. Недаром одну из своих лучших книг «Прогресс и археология» В.Г. Чайлд начинает со слов об особом значении археологии в постоянном расширении территориальных и хронологических рамок древнейшей истории, в выводе на ее авансцену все новых, казавшихся ранее безликими, человеческих групп, в доказательстве активности и оригинальности их культуротворчества.

Это не противоречит приверженности В.Г. Чайлда концепции «диффузионизма», согласно которой распространение основных культурных достижений шло из первоначальных единых центров и обусловливалось системой последовательных заимствований, отдельных миграций и, главное, диффузий идей, конкретных культурных элементов и даже культур в целом. В.Г. Чайлд никогда не занимал здесь экстремистских позиций. Глубокий анализ огромного числа археологических материалов, изучение конкретных явлений как европейской, так и ближневосточной и центральноазиатской праистории, а также учет опыта и критических замечаний его коллег, в том числе и русских ученых, побудили его смягчить категоричность ряда положений диффузионистской концепции. В значительной мере это явилось результатом глубокого интереса В.Г. Чайлда к философии истории, в том числе и к концепции исторического материализма, основные положения которого он принимал и использовал. Ряд положений исторического материализма открывал здесь значительные исследовательские перспективы. Именно использование этих положений русскими археологами привлекло внимание В.Г. Чайлда, и прежде всего, в аспекте разработки вопросов внутреннего развития общества: исследования такого направления представляются ему «...более историческими, чем перечень вторжений, и солидно обоснованными». Вместе с тем он предупреждал об опасности «псевдомарксистского материализма», приводящего к примитивизации исторического процесса и «стадиальному схематизму». Последний он считал определенным извращением, отнюдь не отражающим сути рассматриваемого явления. Должное же внимание он закономерно уделял положениям, касающимся роли развития производительных сил в прогрессе общества, в распространении производящего хозяйства и росте прибавочного продукта, зарождении ремесел и активизации обмена, а далее и торговли, усложнении общественных структур, возникновении имущественного неравенства, частной собственности, городской жизни, государственности, цивилизации. В этом аспекте использование археологического материала для конкретных исторических реконструкций оказалось очень плодотворным и еще раз подтвердило перспективность отмеченных методологических положений.

Весьма показательно, что близкий подход к изучению и интерпретации культурных феноменов мы находим у В.П. Алексеева. «Те или иные культурные особенности или характеризующие их признаки, — пишет он, — могут иметь длительную историю своего развития на протяжении многих поколений, могут быть внедрены со стороны в результате действий многих исторических причин — прямого культурного взаимодействия и ассимиляции, завоевания и насильственной ассимиляции или даже аккультурации, постепенно идущей аккультурации, диффузии, наконец, чисто случайных процессов встречи или столкновения представителей разных культур».

В этой связи еще раз подчеркну, что в исследованиях В.Г. Чайлда пристальное внимание к внутреннему развитию конкретных обществ органично сочетается с основными положениями диффузионизма и признанием определенной роли миграций.

Можно было бы еще очень многое сказать о целом ряде значительных направлений археологических теорий и практики, принципиальные сдвиги, в разработке которых связаны с именем В.Г. Чайлда. Здесь же ограничусь кратким рассмотрением лишь вопроса о введенном В.Г. Чайлдом понятии «неолитическая революция», вызывающем достаточно резкую критику у его оппонентов. Последние обвиняют автора в тенденциозности, определенной политизации исследования, пристрастии к революционной терминологии и самому феномену революции.

Несколько слов о содержании понятия. Оно было сформулировано в 1925 году для обозначения сложнейшего процесса перехода от господствовавшей многие сотни тысяч лет присваивающей экономики к ее производящим формам. Его противники считают неправомерным применение здесь термина «революция», поскольку последний связывается обычно с явлением социального характера и спонтанного претворения. Полагают, что этот процесс, длившийся даже в первичных своих очагах много сотен лет, а в масштабах ойкумены значительно дольше, полностью укладывается в эволюционную схему. Однако в этой связи следует напомнить, что по своим последствиям переход от экономики присваивающей к производящей сравним лишь с самим феноменом антропогенеза — выделения человека из прочего органического мира. Он вызвал коренные изменения во всех аспектах человеческого существования — от производственной деятельности до мировосприятия и духовного мира. «Эти изменения в большей мере, чем любые другие преобразили культурные условия и трансформировали не только окружающую человека среду и его биологию, но и в какой-то степени и всю нашу планету». Они обусловили весь дальнейший ход человеческого развития со всеми его достижениями и ошибками. Можно соглашаться или не соглашаться здесь с термином «революция», но революционный характер изменений едва ли может быть оспорен, правомерность же применения подобного термина отнюдь не ограничивается социальной сферой, достаточное подтверждение тому — термины «промышленная революция» и «научно-техническая революция», которые являются общепринятыми и принципиальных возражений не вызывающими. Что же касается сроков, то в применении к древнейшей истории понятия о них весьма относительны, особенно, когда речь идет о событиях такого масштаба. Добавлю к этому, что и названные только что революции, относящиеся уже к новому и новейшему времени, отнюдь не могут быть признаны спонтанными. Темпы же явлений неизмеримо большего масштаба, происходивших за девять-десять тысячелетий до нашего времени, с темпами этих революций не сопоставимы.

В силу выше изложенного термин «неолитическая революция» представляется достаточно правомерным. Суть заключена не в термине, а в самой проблеме, впервые сформулированной В.Г. Чайлдом и фактически превратившейся в особую отрасль праистории. Последняя плодотворно разрабатывается ныне на материалах Старого и Нового света. С ней связана уже значительная серия ценнейших исследований и острых дискуссий, создан целый ряд оригинальных концепций, касающихся причин, условий, механики и результатов перехода к производящему хозяйству, специфики этого процесса в различных регионах и конкретных центрах, вопросов первичных и вторичных очагов новой экономики, путей ее распространения и т. п. Эти концепции, опирающиеся на системный подход к проблеме перехода и на тезис о его безусловном полицентризме, уже заметно отличны от первоначальной моноцентристской концепции самого В.Г. Чайлда, что ни в коей мере не умаляет его роли создателя направления в целом.

Коротко хотелось бы рассказать о «горьком» письме В.Г. Чайлда к советским археологам с критикой их деятельности. Письмо переведено и издано мной в 1992 году в сопровождении специальной статьи с его разбором и ответом на него (см.: Советская археология. 1992. № 4).

На протяжении всей своей деятельности Чайлд с неизменным интересом относился к археологии нашей страны. Он с радостью пропагандировал ее достижения и тем более остро видел ее недостатки. Критичность, в ряде случаев достаточно резкая, характерна для многих его работ. Изучение ряда конкретных явлений как европейской, так и ближневосточной и центральноазиатской праистории, а также учет опыта советских исследователей побудили Чайлда смягчить категоричность ряда положений этой концепции, признав, что, наряду с внешними воздействиями, изменения культуры и связанная с ними «обширная область археологических фактов» могут быть объяснены внутренним социальным и техническим развитием.

Пристальное внимание к различным методологическим принципам, объективное сопоставление, а в ряде случаев, и совмещение их в значительной мере обусловили научную прочность и подлинно концептуальный характер синтетических построений ученого. Вместе с тем, придя к признанию материалистических принципов при интерпретации археологических данных и, более того, при объяснении самого исторического процесса, В.Г. Чайлд последовательно их отстаивал вопреки резкому противодействию его коллег и в самой Англии, и в других западных странах. Принципиальность, прямота и научная (и человеческая) стойкость сильно усложняли его жизнь и заметно воздействовали на всю его судьбу, но они же обусловили и величие его научного наследия.

Мне хотелось бы отметить еще одну значительную проблему, разрабатывавшуюся В.Г. Чайлдом и, возможно, обусловившую его особый интерес к археологическим памятникам нашей страны. Я имею в виду извечно дискуссионную индоевропейскую проблему, которая увлекла В.Г. Чайлда еще в самом начале его научной деятельности.

В ходе работы над этой проблемой В.Г. Чайлд, естественно, столкнулся с материалами русской и украинской территорий и соответствующей научной литературой. Это заметно расширило круг его научных интересов. В результате в последующих изданиях его книги «The Down of European Civilization» рассмотрены верхнепалеолитические и мезолитические памятники Крыма, трипольская культура, Мариупольский и Нальчикский могильники, памятники майкопского и новосвободненского типа, курганы всех последовательных ступеней развития степного бронзового века, фатьяновская культура и пр.

Выше отмечался особый интерес В.Г. Чайлда к методологическому и методическому аспектам деятельности наших археологов. Уже в 1930-е и 1940-е годы он подчеркивал их особое внимание к внутреннему развитию общества, обусловившее исследования, которые представляются ему «более историческими, чем перечень вторжений, и солидно обоснованными». Отмечал он и пагубный характер «псевдомарксистского материализма», приводящего к примитивизации исторического процесса и «стадиальному схематизму». Последнее представляется совершенно справедливым и характеризует одну из негативных тенденций в теоретическом аспекте нашей археологии после известных дискуссий конца 1920-х — начала 1930-х годов.

С этим связан, как я полагаю, ряд основных положений упомянутого выше письма. Оно не требует ни оправданий, ни тем более, опровержений. Еще раз повторю: письмо написано ученым, высоко компетентным во всех поднятых там вопросах, искренне симпатизировавшим нашей науке и с большой горечью констатировавшим ее значительные недостатки: прежде всего, несоответствие между широкими заявлениями о выработке принципиально новой методологии, о создании подлинно марксистской истории материальной культуры и соответствующей ее задачам методики, с одной стороны, и подлинной исследовательской практики — с другой. По сути, к этому несоответствию и сводятся основные положения письма. Ни одно из них не может быть сочтено ни безосновательным, ни предвзятым, но чтобы судить о них, необходимо, прежде всего, учитывать специфику того конкретного периода в истории нашей науки, к которому относятся отмеченные положения и само письмо, т.е. времени первого послевоенного десятилетия.

Так, если методика раскопок поселений большими площадями и курганов на снос была выработана советскими археологами еще до войны, то широкое внедрение она получила уже в 1950-е годы, а отражение в публикациях техники раскопок и соответствующих их показателей долгое время было явно неудовлетворительным. По отношению к нашим археологическим публикациям указанного периода замечания В.Г. Чайлда о значительных недостатках графической документации, отсутствии детальных разрезов и планов раскопанных объектов, а также данных аэрофотосъемки, позволяющих обнаружить древние поля, загоны для скота, дороги и пр., абсолютно правомерны. То же следует сказать и о замечаниях, касающихся ряда хронологических схем советских археологов, шаткости обоснования датировок определенных стадий (Триполье) и конкретных комплексов (Бородинский клад), неполного и недостаточно корректного использования ближневосточных и эгейских хронологических индикаторов, несовершенства опубликованных в нашей стране пыльцевых диаграмм. Здесь, безусловно, сказалась оторванность от западной науки, отсутствие взаимодействия с ней и регулярного обмена информацией. Наконец, вопрос о понятии археологической культуры и принципах ее выделения. В. Г. Чайлд пишет о фактическом отсутствии таких установок по отношению к указанному понятию и соответствующей его расплывчатости в советской археологии. Это совершенно закономерно: данное понятие в период засилия «стадиального схематизма» и борьбы с «буржуазной идеологией» оказалось в глухой опале. Специальных позитивных разработок, посвященных ему, долгие годы не было, отсюда и расплывчатость.

«Реабилитация» этого понятия и значительное повышение интереса к теоретическому его осмыслению связаны с огромным накоплением новых материалов в результате резкой активизации полевых исследований начиная с 1950-х годов. Тогда же были пересмотрены и в значительной мере отринуты установки «стадиального схематизма». Должное место заняли изучение конкретных общностей, систематизация и анализ их материалов, опиравшиеся на традиционные и вновь вырабатываемые археологические методы. С этим связано и возрождение разработки теоретических проблем нашей науки. В 1960-е годы началось активное обсуждение вопросов археологических дефиниций и, прежде всего, понятия археологической культуры. Последнему вопросу был посвящен ряд специальных дискуссий и значительная серия публикаций, многие из которых представляют безусловный интерес. Теоретическая наука 1930-40-х годов начала постепенно заполняться, и ныне положение в этой области заметно отличается от середины 1950-х годов, когда было написано обсуждаемое письмо, но, все же, вопрос об археологической культуре и по сей день не утратил своей дискуссионности, а критическое предупреждение В.Г. Чайлда — актуальности. Здесь предстоит еще большая и достаточно сложная работа.

Это в полной мере касается и других аспектов отечественной археологии, состояние которых в середине 1950-х годов вызвало критические замечания В.Г. Чайлда. За истекший период со времени появления этого письма произошли весьма значительные прогрессивные изменения. Резкое повышение методического и технического уровня как раскопок, так и всех видов аналитической обработки материалов, выработка целого ряда новых методов, технических приемов, фиксационных систем и пр. делают несравнимыми уровень современной нашей науки и ее состояние на 1956 год. Ряд содержащихся в письме замечаний давно реализован, но все же, и в нашей раскопочной и публикационной практике, и во внедрении новой методики, и в системах обоснования датировок, и в определении степени близости и общего соотношения различных археологических феноменов еще достаточно много существенных недостатков. Многое нуждается в постоянном внимании и совершенствовании. В этом плане давнее (и по понятным причинам до 1992 года не публиковавшееся) письмо одного из крупнейших археологов нашего века не потеряло ни актуальности, ни значимости.