Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

XXVIII. Российские археологические исследования в Сирии

В связи с описанными выше исследованиями в Ираке, мы с Рауфом Магомедовичем Мунчаевым сочли необходимым ознакомиться с археологическими памятниками смежных территорий и их соотношением с памятниками Ирака. Среди соответствующих территорий наибольший интерес представляла для нас Сирия, являвшаяся прямым продолжением Месопотамии как к югу с путями к Египту, Палестине, Иордании, так и к Восточной Анатолии, Кавказу, Причерноморью.

Обстановка благоприятствовала нашей затее: в 1983 г. было получено приглашение Министерства культуры Сирийской Арабской Республики российским археологам посетить Сирию для обсуждения с руководством управления древностей и музеев Сирии вопросов советско-сирийского сотрудничества в области археологии. В апреле того же года состоялся первый официальный визит в эту страну, являвшуюся неизменным партнером Месопотамии во всех аспектах развития человечества: начиная с самого формирования физического типа человека, и далее — до его совершенствования, «неолитической и урбанистической революций» и сложения древнейшей в мире цивилизации. Чрезвычайно интересные пути гомогенного развития сочетались в Сирии с воздействиями, в том числе принципиальными и решающими, со стороны Месопотамии, Египта, Финикии, Хеттской державы, Ахеменидского Ирана, позднее возникли здесь очаги эллинистической и римской культуры. Хорошо известна позитивная роль Сирии в становлении арабской государственности и развитии всех отраслей арабской цивилизации.

И многие культурные феномены, исследованные нами в Ираке, т.е. в «классической» Месопотамии, в ходе своего развития охватывают Сирию, используя как очень ценные ресурсы, так и производственный и культурный опыт ее населения. В других случаях, достижения собственно месопотамских групп ( как в производственной, так и в культурной сферах) именно в Сирии с ее извечными морскими связями получали наивысшее развитие, что способствовало широкому их распространению и интенсивному воздействию на общий уровень развития как близких, так и достаточно далеких территорий.

Для нас же наиболее значительным был вопрос об общей роли Сирии в формировании древнейшего ближневосточного культурного очага, уступала ли она общепризнанной роли Месопотамии и светила лишь отраженным светом последней или была ее естественным продолжением и равнозначным участником отмеченного процесса.

Надо сказать, что сирийская сторона сделала все необходимое для нашего ознакомления со страной и археологической ситуацией в ней, большей частью наиболее значительных ее памятников и музейных комплекций, организации работ и научных связей. Естественно, в предложенную нам программу были включены памятники самых разных эпох: от стоянок нижнего палеолита до только что отрытого государства Эбла — подлинной археологической сенсации нашего времени (III-II тыс. до Р.Х.); от мечети Омейядов в Дамаске до монастыря, где у несторианского монаха учился пророк Мухаммед; от огромного римского театра в Бусре до знаменитой Пальмиры; от Алеппо (Халеба) до Угарита (Рас-Шамры), от ранневизантийского комплекса монастыря Сан-Симон (V в.) до одного из наиболее известных замков крестоносцев — «Крак де Шевалье» и остатков грандиозных финикийских сооружений вблизи Латакии, ныне полузатопленных у побережья этого города. Бесчисленное множество столь же поразительных памятников по сути дела всех эпох развития и средневековой истории сирийского региона Ближнего Востока! Наша крайне насыщенная поездка не коснулась тогда лишь северо-востока страны — за Пальмирой, полупустынными участками, простирающимися за ней вплоть до Евфрата у города Дейр-эс-Зор и далее — до города Хассака на Хабуре, главном притоке Евфрата, протекающем здесь по землям Сирии и Турции и давшим имя всему региону — «Хабурский треугольник». Последний стал легендарным по насыщенности археологическими памятниками, в том числе такими известными, как Телль-Халаф, Шагар-Базар, Телль-Брак, с востока к нему подходит Синджар с Ярым-Тепе, южнее — Джезира с Умм-Дабагией.

Вполне закономерно, что после прекращения исследований в Ираке и решения о перебазировке в Сирию, вновь под руководством Р.М. Мунчаева, в 1987 г. была произведена углубленная разведка специально в северо-восточной части страны, и прежде всего — в «Хабурском треугольнике», в районе города Хассака. Автор этих строк в разведке не участвовал: она была осуществлена Р.М. Мунчаевым, Н.О. Бадером, О.Г. Большаковым и показала, что по насыщенности памятниками праистории и древнейшей истории, идентичными и больше повторяющими основную колонну культур Северной Месопотамии, долина Хабура, особенно в районе Хассаки и к северу от него, не уступает району Мосула и долине Синджара. При дальнейшем обследовании этого региона (в котором я уже участвовал) особое наше внимание привлекла группа крупных теллей вблизи деревень Хазна и Алави, расположенных в 25 км к северо-востоку от Хассаки, в нижней части аллювиального бассейна водостока Вади Ханзир — притока Джаг-Джага, впадающего в Хабур. У Хазны же на протяжении 1 км зафиксированы три телля, высота которых превышала 10 м, а у крупнейшего и крайнего с севера из них достигала 16 м. Он получил наименование Телль-Хазны I и стал основным объектом плодотворных исследований экспедиции, длящихся уже более 20-ти лет. Уже в первые годы обильный подъемный материал вместе с материалами ряда разрезов доказал и функционирование этого памятника с конца IV до первой трети III тысячелетия до Р.Х., т.е. в I — начале II раннединастические периоды. Из-за возникшей в начале 1990-х годов острого положения нам пришлось сделать в раскопках Хазны I двухлетний перерыв и занять его значительно менее масштабными зондажными раскопками другого, несколько меньшего телля той же группы в 1 км к югу от первого. Он был маркирован как Телль-Хазна II, избрание же его было обусловлено не только значительно большей дешевизной десятиметрового ступенчатого зондажа, но и наличием замеченного мною у края его основания очень большого черного сосуда, абсолютно тождественного наиболее архаичным сосудам Телль-Сотто и Умм-Дабагии, а далее — и самой Хассуны. Внутри сосуда было скорченное на боку детское погребение, аналогичное погребению в толосовидном сооружении изначального, нижнего (XII) горизонта поселения ЯТ-I в Ираке. В обоих случаях найдены ожерелья из каменных бус (бирюза, мрамор, сердолик, алебастр, халцедон, лазурит и др.), половина мраморного сосуда. Подчеркну, что столь поразительное сходство и в обряде захоронения, и в инвентаре достаточно удаленных друг от друга захоронений документирует единство ритуала не только в указанных пунктах, но и всем районе Хабурского треугольника.

С Рауфом Магомедовичем Мунчаевым

И еще важнее, что эти в целом свидетельства хассунских, а точнее прото- и архаическо-хассунских комплексов в обоих случаях занимают базовое положение в хронологических колонках, а далее равнозначные места в их стратиграфически установленных позициях. Так «прахассунские» и «раннехассунские» слои превышают здесь три метра, документируя достаточно длительное и стабильное существование, тогда как вторая половина периода — «стандартная» хассуна — с ее расписной керамикой не представлена вообще, что Р.М. Мунчаев, очевидно, справедливо связывает с временными природными пертурбациями. Однако далее ситуация вновь улучшается, что обусловило перекрытие слоя архаической Хассуны разрозненными, но достаточно выразительными скоплениями высококачественной расписной халафской керамики, хотя речь здесь может идти скорее о кратковременной сезонной стоянке, чем о стабильном поселении. Но здесь важна последовательность праисторических культур Месопотамии, в Северной Сирии их стратиграфическая колонка представлена в полной мере и тождественна эталонным месопотамским памятникам. В Телль-Хазне II перекрывший Хассуну небольшой халафский слой в свою очередь перекрыт убейдским, за которым следует своеобразный некрополь убейдского периода. Одно из его погребений представляет определенный интерес: костяк лежал на тростниковых носилках, сооруженных из длинных шестов, соединенных перемычками. Он сопровождался тремя сосудами, по форме своей и по орнаментации характерных для позднего Урука и имеющих в то же время близкие кавказские аналогии. Выше шел трехметровый слой раннединастической эпохи I, уже синхронный созданию нашего основного объекта — Телль-Хазне I, обретшему таким образом свое место в общей системе культур древнего Востока на грани праисторической и исторической (другими словами, дописьменной и письменной) эпох. Ему и будет посвящена основная часть настоящего раздела. Я проработал на этом объекте 15 лет, до 2003 г., последнюю длительную кампанию в моей начатой в 1936 году экспедиционной жизни.

Но чтобы закончить с Телль-Хазной II, мы должны быть удовлетворены достаточно ценными материалами ее скромных раскопок и, главное, сведениями, существенно уточняющими место в общей системе сирийских памятников нашего основного объекта — Телль-Хазна I. Сам же Телль-Хазна II, начиная с III тыс. до Р.Х., превратился в небольшой, ничем не примечательный поселок. Ныне значительная часть перекрывшего его телля занята кладбищем.

Теперь вернемся к основному объекту наших исследований — Телль-Хазне I. Я умышленно не поставил перед названием слово «поселение», как и ни одного из его синонимов, поскольку ни этот термин, ни его синонимы не передают адекватно содержания и специфику этого уникального феномена, созданного населением северо-восточной Сирии в конце IV — первой трети III тыс. до Р.Х. Мунчаев совершенно справедливо отметил, что «Телль-Хазна I, как историко-археологический объект, отличается не только от соседнего поселения Телль-Хазны II, но и от почти всех исследованных до сего времени памятников долины Хабура III тыс. до н. э.».

Увидев телль впервые еще издали, был поражен его величием. Самый большой из окрестных теллей стоял на левом берегу Вади Ханзир и входил в состав ряда примерно равновеликих теллей, идущих с юга на север, охватывая при этом оба берега Хабура и ряда его притоков на протяжении нескольких десятков километров. Телль-Хазна I расположен в конце южной трети этого ряда, начинающегося с Телль Асвада, в 12 км к югу, и уходящего за Телль Чагар Базар, в 14 км к северу. Всего только в пределах этого ряда (26 км) зафиксировано 17 крупных теллей. Таким образом, Телль-Хазна I находился в центре густо заселенного района.

Телль-Хазна I имеет конусовидную форму с крутыми в северной и восточной сторонах и пологими с южной и западной сторон склонами. В высоту он достигает 17,2 м, средний его диаметр 150 м. На задернованной поверхности отмечены значительные скопления разновременных керамических фрагментов, среди которых преобладают раннединастические образцы при отдельных находках более ранних — урукских и убейдских фрагментов и единичных — более поздних. Последние носят случайный характер и никаких оснований предполагать наличие здесь более поздних слоев не дают. Прежде чем перейти к рассмотрению основных параметров конкретных районов и сооружений памятника, вернусь к уже приведенной выше общей его оценке.

Телль-Хазна I полифункционален и многообразен, как в материальном (архитектурно-строительное совершенство, вертикальное и горизонтальное членение, функциональное многообразие, расположение на последовательных платформах — террасах, ряд общих и локальных фортификационных систем, гигантские зернохранилища и складские сооружения), так и в духовном, сакральном аспектах — от алтарей и жертвенников до огромной культовой башни древнейшего в регионе, а возможно, и во всей Месопотамии — «протозиккурата». При создании подобных сооружений для укрепления стен применялись пилястры, пилоны, несшие также и эстетические функции, крепящие скосы, каменный бордюр, каменные вымостки и выкладки, особенно для сообщения между сооружениями разных террас. Сочетание глины (сырца) и камня, крайне редкие в предшествующих — урукских и тем более убейдских горизонтах, становятся нормой, также как и простейшие сооружения интерьера, такие как столы для жертвоприношений и простейшие алтари. И еще одно доказательство сакрального аспекта центральных сооружений Телль-Хазны I: наличие в них и между ними погребений, причем двух различных категорий: либо детских — на отдельных участках, четвертой террасы, возможно, наиболее поздних, либо экстраординарных, в основном мужских, с богатым металлическим инвентарем (кинжалы, пилы, плоские топоры, шилья, ножи, долота, тесловидные орудия) — набор, характерный как для Месопотамии, так и для всей циркумпонтийской металлургической (и металлообрабатывающей) провинции раннего бронзового века. В отдельных случаях такие наборы представлены не в погребениях, а в виде кладов, что, как я полагаю, также носит сакральный характер, который таким образом засвидетельствован целой серией индикаторов.

Учет всех этих показаний позволил определить центральную группу тесно примыкавших друг к другу конструкций Телль-Хазны I, формирующих часть комплекса округлого в плане, вписанного в овал «теменоса», возведенного на глубине от 9 до 8 м от репера, т.е. на уровне третьей платформы, возвышающейся над низлежащей «террасой» примерно на 12 м.

Здания этого комплекса были сооружены одновременно с массивными сооружениями внешнего овала «теменоса» в конце IV тыс. до Р.Х.

Прослеженные в этой части памятника мощеные галечником поверхности свидетельствуют о том, что уровень построек времени строительства храмового комплекса, расположенных в самом центре памятника, находится выше дневной поверхности третьей террасы. И именно благодаря прослеженному расположению культовых сооружений Телль-Хазны I на разных уровнях, комплекс может быть отнесен к числу т.н. «высоких храмов» Месопотамии, расположенных на платформах. Первые из них появились еще в позднеубейдское время и сформировались как особый тип культовой постройки, иногда поднятый на несколько последовательных террас к рубежу урукской и раннединастической эпох. Ряд ученых, в том числе знаменитый Гайнрих Ленцен, связывают этот процесс с выработкой идеи и формы зиккуратов. И данные Телль-Хазны I являются прямым доказательством предвидения одного из корифеев месопотамской археологии.

Телль-Хазна I, вид на Телль до начала раскопок, весна 1988 г.

Начало раскопок Телль-Хазна I, 1989 г.

Телль-Хазна I. Вид на раскопанную площадь, осень 2000 г.

Памятник полифункционален. На нем жили люди, но это не основное его назначение: жили для его же обслуживания. В нем были ремесленные районы, прежде всего обжигательные керамические печи, но это была отнюдь не единственная его функция. В нем были огромные зернохранилища, но и они были лишь одной из основных его функций, рассчитанных на целый ряд человеческих коллективов внутри густо населенной области. И значительную часть его составляли культовые сооружения: как небольшие — «семейные» — алтари и жертвенники, так и монументальные — храмы, культовая башня («протозиккурат»), священный район («теменос»), внутри которого эти «общественные» сооружения и концентрировались. Были и погребения, но, очевидно, экстраординарные: либо отмеченные особым богатством, в частности, металлическими изделиями, либо по значению своему близкими к сакральным приношениям. Последние единичны.

В целом сочетание «светских» и сакральных компонентов позволяет видеть в Телль-Хазне I уникальный культово-административный центр крупного и густо заселенного района Северной Месопотамии (Сирии по нынешнему административному делению).

Я специально остановился на вопросах функционального характера Телль-Хазны I, поскольку считаю их основными и вызвавшими наибольшую дискуссию на многочисленных конференциях в целом ряде стран, где результаты исследований российской экспедиции на Ближнем Востоке вызвали самый живой интерес, прежде всего в США, Франции, Англии, Германии, Италии.

Сейчас же очень коротко отмечу главные археологические параметры памятника. Мы вправе судить о них, хотя широкомасштабные раскопки памятника успешно продолжаются. За 14 минувших сезонов размеры вскрытой площади превысили 4100 кв.м, ключевые моменты создания памятника, его судьба, его эволюции подъема и упадка, соотношения с прочими памятниками, роли в формировании древнейших в мире городов и в «урбанистической революции» (по В.Г. Чайлду) в целом убедительно разрешены. Определена специфика общей структуры памятника: террасно-платформенный принцип, подчиненный первоначальному замыслу и осуществлявшийся одновременно, но на разных уровнях. Вскрыта не только значительная площадь памятника, но на четырех участках достигнут уровень материка и определены три основных периода его существования.

Раскопки Телль-Хазны

Общий вид гончарного горна из Телль-Хазны I

Наиболее ранний из них представлен слоем, не достигающим метровой толщины под южным склоном холма. По характеру керамики он отнесен к позднеубейдскому или переходному раннеурукскому времени. На глубине 16,06 от 0 здесь найдено погребение младенца в убейдском сосуде, фрагменты подобных же сосудов с характерной зеленовато-коричневой росписью составляют около четверти немногочисленного керамического контекста этого начального слоя. И в нем же на уровне 14,75-15,30 м найдены остатки уходящей к северу сырцовой стены: свидетельство первого кирпичного сооружения памятника.

Следующий пласт наслоился на первоначальный непосредственно. Никакого разрыва между ними нет, развитие здесь абсолютно гомогенно. Несколько сокращается число фрагментов расписной убейдской керамики. Сам же слой заметно возрастает вплоть до толщины трех метров, причем у края южной полы отмечен резкий спад этого слоя: скорее всего, свидетельство наличия здесь оборонительного рва глубиной свыше 3 м, к северу же от рва, начиная с уровня 12 м от 0, на протяжении около 30 м прослежен кольцевой вал из слоев и комков глины, глиной же и обмазанный. И ширина, и высота его достигают 4 м с рядом нарушений, хотя на отдельных участках (между нарушениями) высота возрастает до 6 м. Основание же обводной стены на уровне 12 м от 0, знаменующим подошву третьего слоя и первой террасы. Обмазка оборонительного вала желтой глиной толщиной 1,5-2 см хорошо прослеживается при зачистке его основания, тогда как соответствующие разрезы документируют безусловную конструктивную связь между рвом и валом: это два взаимосвязанных элемента оборонительной системы с внешней южной стороны, наиболее опасной в случае вражеского нападения. Это засвидетельствовано системой уже внутренних толстостенных сооружений (бастионов), фланкирующих проход к «теменосу» и, прежде всего, к его главному культовому сооружению — «протозиккурату», названный характер которого абсолютно безусловен. Приведу тому основные доводы: сооружение представляет собой прямоугольную в плане башню, сохранившуюся на полную высоту (около 8 м). К обоим южным его углам подходила вторая обводная оборонительная стена №69. Фундамент башни был углублен на 1,5 м в слой первой террасы и вплоть до ее поверхности подстилался слоем чистой глины, толщиной до 0,9 м, ниже которого была обнаружена закладная «строительная» жертва, где положенных на левом боку и на спине двух газелей и ягненка обнаружили на специально устланной керамическими фрагментами «микроплатформе», сооруженной для расположения «жертвы», знаменовавшей начало строительства башни.

Но связанные с башней культовые действия этим не заканчивались. Была совершена и вторая жертва, знаменовавшая завершение строительства. Она, естественно, была благодарственной и совершена в верхней части южной стены культовой башни, на 1,4-1,7 ниже верхнего кирпичного ряда сооружения. Здесь в стене были открыты три щелевидных окна в виде сужающихся кверху овалов или трапеций, высотой 0,35-0,47 м и шириной у основания 0,12-0,16 м. Такие окна встречены не впервые. Вопрос об их назначении дискуссионен. В большинстве случаев они были сквозными и, вероятно, служили световыми отверстиями или водоотводами. В большинстве случаев, но не в нашем. В «протозиккурате» же Телль-Хазны I все три окна были перекрыты с внутренней стороны дополнительными крепящими кирпичными стенками, закрывавшими все три окна. Толщина же стены — 0,65 м, вполне достаточна для образования внутри нее своего рода камеры, а точнее — замурованного сейфа, что и было сделано с помощью дополнительных, установленных внутрь камеры кирпичей, разделивших внутреннее пространство на микрокамеры, вместившей жертвенный заклад. Состав же его не менее символичен, нежели у нижнего. Но там он связан с животноводством. Здесь же — с земледелием. Его образовали 17 кремневых вкладышей для составных серпов, из них два небольших, длиной 2-2,5 м, 14 же сравнительно крупных — 4-7,3 см. И как бы удостоверяющая их ценность печать из белого камня с великолепно выполненным изображением льва, терзающего лежащее на спине копытное с длинными рогами. Таким образом, оба заклада подчеркивают значение двух основных направлений «неолитической революции» — скотоводческого и земледельческого.

В северной и южной стенах башни №37 открыты ведущие внутрь нее дверные проемы. Важно отметить, что оба они расположены на единой оси и на чрезвычайно близких уровнях. Проем в северной стене находился в ее центре, на уровнях 9,70-10,75 м. Он имеет форму трапеции с длиной основания 0,9 м, длиной верхней грани 0,38 м, высотой 1,05 м. Внизу проем отмечен порогом высотой 0,2 м. Проем выходит на площадку уровня 10,95-11 м (поверхность несколько понижается к югу), вымощенную камнем. Вымостка эта широкой полосой спускается с уровня следующей, третьей, террасы, где она подстилает основание башни №24, являющейся архитектурным центром «верхнего храма». Обе башни, стоящие на резко различных уровнях, но почти на единой долготной оси, соединяются вымосткой, что свидетельствует о подчинении как их самих, так и храмовых комплексов последовательных террас единому плану.

В южной стене дверной проем располагался на уровне 10,30-11,40 м. Длина его основания 1,20 м, высота проема 1,20 м, глубина 1,10м. Такова на этом участке толщина стены башни №37. Порог выражен гораздо менее четко, чем в северном проеме. Но каменная вымостка, проникшая в башню через северный проем, пересекает ее и выходит через южный проем, покрывая значительную часть большой и весьма сложной по оформлению площадки перед ним. Проемы, безусловно, одновременны. И оба относятся к раннему периоду существования башни, связанному с поверхностью второй террасы на уровне 11,00. При дальнейших значительных перестройках оба были перекрыты: южный проем был забутован строительными остатками, скрепленными спрессованной глиной, северный же не только забутован, но и перекрыт дополнительной стеной, примкнутой к соответствующему фасу башни. Всего выделяются четыре нивелировочных дневных поверхности — платформ времени функционирования храмового комплекса Телль-Хазны I. Первой мы уже касались, средняя глубина ее от репера 12 м, основной показатель — обводный вал №17 (и, возможно, ров).

Вторая платформа перекрывает первую на глубине около 10 м от 0. На ней основаны вторая обводная, уже сырцовая, стена, прослеженная почти по всей южной половине телля на протяжении более 90 м. Ширина ее — 2 м, высота 6 м, за стеной расположены основные фундаментальные сооружения теменоса, включая и «протозиккурат» №37. К последнему с запада и с востока подходят системы монументальных сооружений, примыкающих друг к другу и носящих как храмовый, так и фортификационный характер, составляя дополнительную названной стене линию обороны. С севера к ним примыкают на той же поверхности (10 м ниже 0) еще два ряда храмовых построек, в одном из которых открыт стол для жертвоприношений у западной стены, под нижней частью консоли перекрытия. Западная часть основного ряда сооружений второй террасы (10 м от 0) завершается большим помещением 5×4 м (№2) глубиной около 3 м, скорее всего, складского характера, свидетельствующего о продолжении овала к северо-западу. Сооружения этого участка сильно разрушены.

Центральная же часть построек второй террасы — к северу от «протозиггурата» №37 вплоть до третьей террасы — условно названа нижним храмом. На ней стояли 5 смежных прямоугольных камер, высотой 4,5-5,0 м, общая южная стена которых была украшена четырьмя пилястрами, третья в этом ряду постройка №24 подстилалась вымощенной камнем полосой, спускавшейся к северному дверному проему «протозиккурата №37» и пересекала его внутреннее помещение вплоть до южного проема, через который выходила во внутренний прямоугольный двор башни.

Постройки теменоса. Третий строительный уровень. Финальный период. Изометрическая проекция. Рисунок П.Ю. Черносвитова

Отмечу, что полоса построек третьей террасы сохраняет плановые принципы двух нижних, что доказывает гомогенность как архитектурного, так культового развития памятника. Вместе с тем, в сериях взаимосвязанных сооружений и второй, и третьей террас заметное место занимают большие, даже огромные помещения для хранения продовольственных запасов, прежде всего зернохранилища. В одних случаях они углублены в землю, как уже упоминавшаяся кубическая камера со стороной 2 м, углубленная в землю на уровне второй платформы в ряду наземных сооружений, примыкающем с запада к западному же фасу башни №37. К восточному же ее фасу примыкает безусловно культовая постройка 69а-в. Это, скорее всего, первый горизонт кирпичного строительства раннединастической эпохи на Телль-Хазне I, перекрывший урукский слой. Я уже указывал, что раскопки Телль-Хазны I успешно продолжаются и невозможно предвидеть, что может еще преподнести нам этот воистину уникальный памятник. Но ряд важных заключений может быть уверенно обоснован уже сейчас. Сам я, к сожалению, покинул экспедицию в 2004 г., проработав в ней 16 лет и нарушив все возрастные нормы, но основная ее часть, во главе с Р.М. Мунчаевым, год от года преумножает ее открытия. Ряды экспедиции пополнили новые прекрасные силы, воспринявшие и совершенствующие, скажем без ложной скромности, российскую традицию ближневосточных археологических исследований.

Хотел бы рассказать о некоторых, безусловно обоснованных заключениях, опирающихся на данные более чем двадцати лет масштабных исследований.

Прежде всего, функциональное определение памятника. Это действительно крупнейший культовый местный центр, что решительно способствовало как духовной, так и социальной консолидации населения и взаимодействия ряда его слоев. Этот факт привел к осознанию необходимости создания определенной организационной системы, соответствующей достигнутым духовным началам. И специфика памятника с должной полнотой раскрывается понятием культово-административный центр, охватывающим две безусловные функции сооружения.

Еще раз упомяну о подлинной уникальности Телль-Хазны I, начиная с ее необычной платформно-террасной общей схемы. Следует отметить, что и в Южной, и в Северной Месопотамии постройки с подобной же общей схемой или отдельными ее элементами известны уже с двадцатых годов XX века. Таковы храм Нинхурсаг в Телль-Убейде, Телль-Укейр вблизи Дамаска и Ходейда на Диале. Наиболее близок центральному комплексу Верхнего храма Телль-Хазны I овальный храм Ходейды (Тутуба).

Уже сейчас Телль-Хазна I может полноправно считаться самым широко исследованным памятником конца IV — первой четверти III тысячелетия до Р.Х. В значительной мере исследования определят пути дальнейшего изучения этого важнейшего периода, в равной мере — и протогородского, и протописьменного, в полной мере — «урбанистической революции» как в Сирии, так и во всей Месопотамии, и ряде обширных смежных (да и далеких) территорий. Вместе с тем, исследования в Сирии значительно расширили хронологические и проблемные рамки разработки российской экспедицией кардинальных проблем сложения древнейшей в мире месопотамской цивилизации.

Теперь о поставленном в начале настоящего раздела вопросе соотношения и взаимозависимости процессов экономического и культурного развития Сирии и того, что мы называем «собственно Месопотамией». Здесь исследования экспедиции дали конкретный материал и для праистории (дописьменная и догородская эпоха), и для древнейшей истории (протописьменная и раннегородская эпоха).

Исследования этого материала безусловно доказывают абсолютную единовременность, единый темп, единство характера, единство и даже форму последствий указанных процессов в обоих регионах. Ни малейших признаков какого-либо отставания одного от другого указать невозможно.

Если на памятнике Телль-Хазна II мы установили наличие и последовательность всех раннеземледельческих культур, известных в Ираке, причем, всех в едином последовательном контексте, что редкость, то Телль-Хазна I — памятник сложнейшей и специфической архитектуры и целого комплекса производств, тождественных на последовательных ступенях соответствующего развития раннегородской культуре «классической» Месопотамии от Телль-Убейда на юго-востоке до Хафаджи на Диале — не уступает последним ни хронологически, ни по одному из параметров, что позволяет с уверенностью включать Сирию в рамки исконной территории сложения месопотамской цивилизации, начиная с истоков этого процесса и далее на всех основных его этапах вплоть до сложения городов и государственной системы.

Заканчивая свое повествование, не могу еще раз не сказать о колоссальной помощи экспедиции со стороны официальных органов Сирии, прежде всего, Департамента Древностей, генерального инспектора раскопок страны — покойного профессора Бунни, директора Департамента Древностей провинции Хассаки — Абдельмасиха Багду, фактического участника и друга экспедиции, успешно защитившего диссертацию в Институте археологии РАН, выдающегося сирийского археолога, выпускника МГУ — Антуана Сулеймана, неизменного помощника и консультанта экспедиции.

Российские археологи с сирийскими коллегами