Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

XXI. Болгария

Весной 1954 года начал приподниматься железный занавес. На сессию отделения исторических наук и пленум нашего института, посвященные итогам археологических исследований 1953 года, после многолетнего перерыва приехала большая группа археологов из социалистического лагеря, в том числе ряд крупных специалистов. Они с большим интересом обсуждали результаты полевых исследований в нашей стране, и сами выступили с серией докладов значительного тематического спектра. Возобновились научные дискуссии, столь плодотворные во времена В.А. Городцова и А.М. Тальгрен, и оперативное обсуждение новейших материалов ряда регионов, собранных с участием крупнейших зарубежных ученых. Не буду, естественно, приводить их полный список, но назову такие имена, как И. Неуступный, И. Поулик, Ян Айснер (Чехословакия), Р. Раду-Вульпе (Румыния), П. Гримм (ГДР), К.И. Миятев (Болгария), Ф. Фюлепп (Венгрия), Пэн Венчжин (Китайская Народная Республика), Ст. Пигготти и Г. Даниэл (Англия), М. Гимбутас и Р. Эрих (США).

В помощь зарубежным коллегам были выделены от Института этнографии С.И. Брук, от нашего института — А.А. Формозов и автор этих строк. Я больше всего стремился к контакту с академиком К.И. Миятевым, в то время директором археологического института Болгарской академии наук. Он поразил меня глубокими и разносторонними знаниями ключевых проблем, разрабатывавшихся тогда болгарскими учеными, в области как древней, так и средневековой истории, глубокой интеллигентностью и мудростью. От него первого я получил информацию о замечательных исследованиях академика Владимира Георгиева в области изучения прагреческих языков Балкан (предвосхитивших гениальные работы Вентриса) и в то же время — о роли севера Балкан в распространении в Европе древнейшего земледелия, а далее и о сложном процессе болгарского этногенеза. Кристо Иванович говорил о ряде разнохарактерных путей связей севера Балкан с ближневосточными центрами древнейшего земледелия и степными — древнейшего животноводства. Говорил очень осторожно, не абсолютизируя ни один из источников внешнего воздействия, но признавая роль их взаимодействия наряду с поразительными природными богатствами самого балкано-дунайского региона, начиная с определения здесь еще великим Вавиловым одного из центров происхождения диких злаков. В то же время, переходя к раннему средневековью, составлявшему тогда второй круг моих интересов (и прежде всего, в связи с проблемой праболгар и их связи с азово-причерноморскими степями и лесостепью), К.И. Миятев предупреждал о необходимости избегать здесь однозначного решения и призывал учитывать взаимодействия различных компонентов.

Беседы с этим мудрым человеком произвели на меня глубокое впечатление. По многим пунктам наши представления были близки, и мой интерес к Болгарии, начало которому было положено работой с салтовскими материалами, значительно расширялся, охватив и более ранние эпохи. Особенно заинтересовало меня изначальное — начавшееся еще в раннем неолите — сочетание на севере Балкан ближневосточных и центрально-европейских воздействий с постепенным усилением последних и даже определенным культурным переоформлением вплоть до обратных воздействий.

Профессор Г. Георгиев

K.И. Миятев

Мне представилось возможным это, еще сугубо предварительное, наблюдение связи с нижними слоями Гиссарлыка (болгарское название Хисарлъка. — Ред.), более чем на тысячелетие подстилавшими слой 7-а, принадлежавший гомеровской Трое. К.И. Миятев одобрил такое направление исследования, что очень меня воодушевило, и обещал в дальнейшем пригласить меня в Болгарию для участия в разработке этой проблемы. При этом он даже отметил некоторые материалы из собственных раскопов. «И, прежде всего, следует обратить внимание на Ранний бронзовый век, — предупреждал Кристо Иванович, — слои которого меньше и менее выразительны более ранних, но, безусловно, содержат анатолийские элементы, с одной стороны, и центрально-европейские (подобные баденским) — с другой. Не исключена возможность, — продолжал мой собеседник, — наличия здесь явления активного синкретизма, резкой культурной смены, охватившей как балкано-дунайский регион, так и саму западную Анатолию, европейские связи которой именно с началом раннего бронзового века заметно активизируются».

Повторю, что мне глубоко импонировало такое направление исследования, при котором была заметно конкретизирована проблема евразийских контактов на грани энеолита и раннего бронзового века, и определен один из важнейших путей этих активных и двусторонних контактов, заметно воздействующих на исторические судьбы обоих континентов. Естественно, болгарская первобытная тематика очень увлекала меня, знакомство с ней открывало все более значительные перспективы. И конечно, я с нетерпением ждал участия в непосредственной ее разработке. В 1957 году я впервые получил от К.И. Миятева приглашение в Болгарию. Отправились мы вдвоем. Спутницей моей была М.М. Кобылина — видный специалист по античной археологи и опытный полевой работник. В этой поездке Мария Михайловна получила возможность непосредственно ознакомиться с античными памятниками Западного Причерноморья, а я — с одним из древнейших очагов европейской цивилизации. Первые же километры Болгарии поразили нас красотой, многообразием и исторической насыщенностью. Сменяли друг друга зеленые долины, живописные всхолмления, причудливые скальные выходы и горные массивы. Проехали знаменитую Плевну (Плевен), помянули доблесть и блестящее воинское искусство русских солдат и полководцев М.В. Скобелева, И.В. Гурко, Ф.Ф. Радецкого, А.Н. Куропаткина и других, далее миновали многочисленные туннели и выехали в пределы Софийского поля. На вокзале встречала нас Мария Чичикова — известный специалист по фракийской археологии, супруга академика Дмитрия (Димитра. — Н.М.) Димитрова, ведущего антиковеда и фраколога, за год до того посетившего Москву. Сразу же были установлены самые дружеские контакты. На следующий день нас повели по Софии — оригинальной и поразительно красивой болгарской столице. Превосходны и предельно многообразны памятники церковной архитектуры, начиная со Святой Софии — строгого ранневизантийского стиля, одного из древнейших христианских храмов Восточной Европы, до утопленных в землю (по турецким фирманам) церквей, возбуждающих воспоминания о катакомбных церквях и погребениях Древнего Рима, и торжественных соборах победного православия — Патриаршего собора и огромного собора Святого Александра Невского, как бы возрождающего византийскую традицию.

Остановились мы в отеле «Болгария», а столовались в особо популярном среди софийской интеллигенции Русском клубе на улице Добруджа, где все было русским — и организация, и кухня, и штат, вплоть до гардеробщиц. В годы войны здесь концентрировались силы антинемецкой русской эмиграции и болгарских патриотов, представители которых были отмечены позднее советскими боевыми наградами. На следующий день Мария Чичикова отвела нас в археологический музей, где мы познакомились и с его коллективом, и с замечательными коллекциями, дающими представление о поразительном богатстве Болгарии памятниками фактически всех эпох — от палеолита до средневековья, где именно в середине XX века сделаны открытия, принципиально важные для разработки проблемы болгарского этногенеза, его корней и соотношения с данными нашей страны, с Приазовьем и Подопьем, прежде всего, с Болгарией (Булгарией) Волжской. Особой удачей явилось открытие в том же 1957 году моей экспедицией на Среднем Поволжье древнейшего памятника Волжской Болгарии (Кайбельский могильник), в значительной мере идентичного найденному в том же году в Дунайской Болгарии выдающимся болгарским археологом Станчо Станчевым некрополю Нови Пазар.

Совершенно закономерно особое внимание, уделяемое в музее фракийской проблеме: здесь были сосредоточены и богатейшие материалы по ней, и крупнейшие специалисты во главе с академиком Димитром Димитровым и профессором Иваном Венедиктовым. Здесь наш приезд был крайне своевременен: если прежде музей обладал огромной коллекцией фракийских материалов из погребальных памятников, то ныне она принципиально обогащена важнейшими находками из города Севтополиса, оказавшегося в зоне затопления и на огромной площади вскрытого раскопками Д. Димитрова. У меня последние ассоциируются с классическими раскопками скифского Каменского городища на Днепре Б.Н. Граковым.

Особый интерес представили данные раскопок многослойных поселений («селищных могил» — теллей), хронологически охватывающих огромный временной интервал от неолита до раннего бронзового века. Они дали уникальный материал, позволяющий поставить Болгарию в один ряд со знаменитыми раннеземледельческими центрами Ближнего Востока — Ирака, Сирии, Палестины, Анатолии. В Болгарии они встречаются от моря до границы с Югославией и Фессалией. Их не менее 600. Основными исследователями «селищных могил» были Г. Попов, В. Миков, П. Детев, Г. Георгиев.

После нескольких дней работы в музее и осмотра памятников Софии, прежде всего, Боянской церкви с ее поразительными фресками, Софийского университета, национального парка на горе Витоша, памятника царю-освободителю Александру II и героям освободительной войны, а также многих других достопримечательностей Софии, мы начали объезд прочих культурных центров и археологических памятников страны.

Начали мы с Пловдива на р. Марице — второго города Болгарии, целые кварталы которого сохранили примеры блестящей архитектуры эпохи Болгарского Возрождения (XIX в.). Этот город построен на месте древнеримского города Тримонциума, и сохранил много античных построек. Достаточно сказать, что несколькими годами позже на склоне одного из трех больших пловдивских холмов был обнаружен перекрытый позднейший застройкой римский театр, основные сооружения которого настолько сохранились, что театр используют для оперных спектаклей и в наши дни.

Следующими за Пловдивом были города Стара Загора и Нова Загора, знаменовавшие как бы центр «страны селищных могил». Здесь, в 12 км к западу от Новой Загоры, находится и наиболее известная из них — знаменитое Караново, впервые раскопанное В. Миковым в 30-х гг. прошлого века. Культурный слой его достигал 13,5 м и содержал по классификации Г.И. Георгиева семь больших последовательных слоев, документирующих гомогенное развитие без существенных разрывов на протяжении не менее четырех тысячелетий. Классификация и периодизация памятников (Г.И. Георгиевым) стали эталонными и были распространены на «селищные могилы» Болгарии в целом, что явилось важнейшей акцией для систематизации и исторической интерпретации праисторических материалов обширной территории и огромной, насыщенной важнейшими событиями эпохи.

Я бы, пусть в шутку, признал Караново достойным признания Афинским акрополем праисторической Европы. Даже визуальное знакомство с ним производит колоссальное впечатление, которое я и испытал в полной мере при первом посещении его в октябре 1957 года.

Р. Катинчаров и М. Кънчев в Караново. 1976-1977 гг.

М. Кънчев. Караново. 1985 г.

Преемственность развития, достаточно выразительная здесь для неолитического и энеолитического (I-VI) слоев, явно не распространяется на слой раннего бронзового века (VII), уступающий предшествующим и по мощности, и по сохранности материала, и, главное, по характеру последнего. Мне это показалось достаточно существенным и заслуживающим специального исследования с привлечением новых материалов и определением их соотношения с предшествующим развитием по всем доступным показателям.

Представлялось рациональным обратить на эту проблему внимание болгарских коллег. Заранее отмечу, что в Софии это вызвало определенную поддержку, и был намечен предварительный план сотрудничества, разработка и осуществление которого, конечно, требовали длительной подготовки.

В Новой Загоре нас познакомили с материалами, крайне заинтересовавшими меня, поскольку они повторяли ситуацию Каранова, хотя здесь верхний слой был много мощнее и выразительнее, что определено на значительной площади еще довоенными раскопками В. Микова и Н. Койчева, но на этом эпизоде я подробно остановлюсь несколько позже.