Мертвый угол

Глава двадцать пятая

Ему примеривали маску смерти. Зло, напористо и деловито.

— Хэк! — чей-то короткий мощный выдохпридалсилы, а характерный хруст ломаемых костей помог вырвать клинок.

Тиски разжались, и бесчувственное тело чужака свалилось рядом. Тяжко, глухо, обезволенно.

— Лежи спокойно, — произнес знакомый голос, и до Климова дошло, что его спас Петр. Только он умел так четко ломать шеи.

Климов подал ему руку, и тот одним легким рывком поставил его на ноги.

Обнялись.

— Как ты? — озабоченно вгляделся в глаза Климова сочувственно-суровый Петр и, услыхав, что все «нормально»,круторазвернулся: — Ходу!

Выдернув из-под безжизненного тела автомат, Климов рванулся вслед за ним, держа боковым зрением центральный вход в «дробильню». Уже выскакивая в темень, поскользнувшись на разжиженной земле и еле удержавшись на ногах, услышал посвист пуль и эхо выстрелов.

— Бежим! — прикрикнул Петр и растворился в ночной хмари. Климов чудом поспевал за ним. — На выстрелы не отвечай, держись за мной.

— Я босиком.

— Сейчас обую.

Понять, когда Петр говорит серьезно, а когда смеется, было трудно.

Дождь с мокрым снегом, ветер, грязь, какие-то железки, трубы, доски — все это сбивало с ног, мешало бегу.

«Только бы на гвоздь не напороться, — старался не отстать от Петра Климов и по-кошачьи всматривался в темень, — или на стекло».

Чего боишься, то и происходит.

Торчавшее в земле стекло разрезало ступню. Климов аж вскрикнул: «О-о-о!» — и, разом захромав, замедлил бег.

— Что там?

— Стекло, — шепнул в потемки Климов и наскоро перевязал порез платком. /

— Не сильно? — из кромешных сумёрек возникла тень Петра, и Климов, сцепив зубы, побежал навстречу.

— Обойдется.

Только Петр определял сейчас, куда бежать, и только Петр не думал о погоне. Считал лишним.

Кто не думает, тот действует.

Урок Афгана.

Перебегая шоссе, Климов понял, что они направляются в город.

Нырнув в чью-то калитку, Петр подбежал к гаражу, мгновенно оценил запоры, нашел слабое место в стенке кирпича, примерился и проломил ударом кулака приличную дыру. В четыре руки они быстро расширили пролом, забрались внутрь. Следя за действиями Петра, Климов вспомнил его прозвище, полученное в Афганистане: дядя-мина. Взрывчатая сила его кулака могла убить любого. А кирпичи он расшибал играючи, словно сырые яйца.

За дверью гаража Петр нашел ломик, сбил им замки, завел двигатель «Волги» — она принадлежала бывшему директору «Продмага», усадил Климова на заднее сиденье, вырулил на улицу.

Не зажигая фар, промчался Мимо шахтоуправления, затормозил на перекрестке, шепнул Климову: «Пригнись» и вышел из машины.

Властно — жестом — поманил к себе патрульного, который начал приближаться с видимой опаской. Второй постовой стал за «Москвич» красного цвета. Климов узнал машину Петра.

— «Могильщик» сбежал, — сухо сказал Петр и, глядя на второго автоматчика, нарочно громко сказал первому: — «Чистый» сообщил об этом?

— Нет, — отозвался второй и вышел из-за «Москвича». Петр был без оружия и не вызывал подозрений.

— Рация забарахлила, — уточнил первый и отвел ствол автомата в сторону базарчика. — Наверное, батарейка села.

— Ну-ка, покажи, — прошел мимо него Петр, сразу уловив, у кого рация. — У меня есть запасная.

— С нас пузырь; — обрадованно сказал первым и двинулся вслед за Петром.

Климов передернул затвор «Калашникова», чуть приподнялся над сиденьем, приготовился стрелять. Благо, мишени были крупные, отчётливо просматривались в свете фонарей.

«Здоровые бугаи, — забеспокоился Климов, когда постовые оказались нс*с к носу с Петром, — таких петь не заставишь».

Взяв рацию, Петр потряс ее над ухом, выслушал необходимые советы, открыл блок питания, сунул правую руку в карман, чему-то удивился, передал рацию первому, ткнул в нее пальцем, упрекающе прикрикнул: «Вот, смотрите!» — и, когда оба наклонили свои головы, по-дружески столкнул их лбами.

— Выбирай, — сказал он Климову, когда тот оказался рядом, — амуницию и обувь. Только не спеши. Примерь получше.

Продавец в универмаге це бывает столь угодлив, как любезен был в эту минуту Петр.

— Секундочку, — попридержал он Климова, когда один из постовых зашевелился. Парню заплохело. — Он цепко прихватил его за плечи, беленым рывком поставил на ноги и, мощно развернув гигантский корпус, выстрелил пудовым кулаком. Климов аж вздрогнул. Постовой пролетел мимо и подрубленно свалился навзничь. На его нос как будто наступили. Блин-лепешка.

— Действуй, — сказал Петр и опечаленно похлопал по капоту «Москвича». — Ктo его так?

Климов сделал вид, что занят переодеванием. И что можно ответить, когда лобовое стекло разбито вдребезги, а кузов, словно кто гвоздем поковырял. Большим таким гвоздищем.

— Пацаны, наверное.

Петр оценил шутку, оглядел переобмундированного Климова, спросил, как чувствует себя нога; сказал, что хорошо, залить бы ее йодом, согласился с Климовым, что в поликлинике они найдут все нужное, и, затолкав безвольных постовых в багажник «Волги», точнее, одного, раздетого, в багажник, а другого, окровавленного, бросив на сиденье сзади, сел за руль.

В поликлинику Климов проник один, нашел в потемках процедурный кабинет, спокойно обработал рану, залил ее йодом и перебинтовал. Затем прошел по коридору, нашел в регистратуре связку ключей, подобрал один из них к замку стоматологического кабинета. Пошарил в тумбочке и сунул в карман «мицуету» — портативный бор. В ящике стола нашел тончайшие титановые сверла. Тоже пригодятся. Взял с собою. Постоял, поразмышлял и выбрался из здания.

Затем, усевшись около Петра, который напряженно всматривался в ночь, сказал, что нужно «доскочить до школы».

— Зачем? — не понял Петр.

— Термит забрать и взрыв пакеты.

— Откуда они там? — Петр вырулил на улице, прибавил газу и посмотрел назад: погони не было.

Климов вкратце рассказал про заваруху, про попытку отравить главаря банды, про ультиматум террористов.

Петр молчал. Сосредоточенно кивал. На площади притормозил и крикнул постовым:

— «Чистого» не было?

— Не проезжал, — ответил старший.

— Странно, — громко сказал Петр и посоветовал ему быть начеку. — «Могильщик» отвязался.

— Знаем.

— Тагды ой, — дурашливо промолвил Петр и, выставив локоть в окно, покатил дальше.

Изъяв свои запасы «фейерверка», Климов почувствовал себя готовым к бою. Не хватало рации, но он ее добудет. Для штурма шахтоуправления и рудника необходимо было обесточить городскую сеть, набросить покрывало ночи на объекты. Попасть в слепящий свет прожекторов, в их перекрестье — это значит быть убитому на месте.

Надо было начинать с электросети, с городской подстанции, с ее распределительных щитов и главных кабелей. А это все находится недалеко от рудника, в той подзапретной зоне.

Чтобы обсудить дальнейший план теперь уже совместных действий, Климов попросил Петра заехать во двор школы, оставить машину и уже пешком дойти до площади.

— К чему эти маневры?

Климов объяснил. Петр согласился. «Ориент», который Климов снял с бесчувственного постового, отдыхавшего в багажнике, показывал без четверти одиннадцать.

Время бежало.

Зайдя к зданию администрации, бывшему горкому партии, со стороны леса, именуемого в черте города «центральным парком», Климов прошел вдоль окон цокольного этажа, никого внутри не обнаружил, подозвал Петра.

Вдвоем они открыли узкое окно горкомовского туалета, помогли друг другу спрятаться от любопытных глаз. Дальше положишь, поближе возьмешь.

— Где ты был? — шепотом спросил Климов, выглядывая в коридор и снова закрывая дверь. Навряд ли кто воспользуется ночью туалетом. — Як тебе пришел после тревоги.

— После какой? — не понял Петр.

Климов рассказал ему о том, что было утром.

— Ясно, — посидев, подумав, сказал Петр. — А я поехал утречком, по темени еще, к знакомому водиле, на автобусе работает, механик, кстати, — во! — Петр ободряюще выставил палец, — проверить «ходовую» и почистить карбюратор, чтоб затем тебя без приключений отвезти на поезд, барахлит уже мой «рогомет» — сил не хватает, вот, а тут меня какие-то козлы в десантной форме тормозят, почти на выезде, и грубо так «выматывайся» предлагают. Я, было: что? куда? кто вы такие? а они, бакланы, давят понт, рвут из машины. Ну, я вышел. — Петр пожал плечами. — Образумил кой-кого. Поставил на уши.

— Сколько их было? — спросил Климов.

— Пятеро, — ответил Петр, потом добавил: — Было.

Климов понимающе кивнул.

— Гнали, как зверя?

— До Змеиного ущелья.

— А потом?

— Потом я их оставил там, переоделся, добыл рацию, послушал, чувствую — тебя зажали мертво, ну, я и подался к шахтоуправлению, но там прожектора, мать бы их так, — как на ладони! — Петр усмехнулся, горько, сожалеюще, — никак не подойти. Чуть не сорвался. Увидел, как тебя тащут к «Уазу», больно стало. Потом уже дотумкал, что тебя в «дробильню» повезли, по рации сболтнули, я и подхватился, вроде, подоспел.

Петр виновато посмотрел на Климова.

— Такие, брат, коврижки.

— Как в Афгане, — сказал Климов, — помнишь, тот кишлак, где мы вдвоем остались? Под Мукуром?

— Как не помнить, — вздохнул Петр. — Позор останется позором.

— В каком смысле?

— Да в таком: не надо было нам туда соваться!

— В тот кишлак? — не понял Климов.

— Нет, в Афган! — ответил Петр. — Зашли, чтоб выйти, получив по морде. Идиоты.

— Надо было оставаться?

— Да! — Петр еле сдерживал свой шепот. — Войну надо выигрывать, иначе незачем ее и начинать. Уйдя с позором, мы на своих плечах внесли войну в свой дом. Поэтому и прячемся теперь, как крысы, по сортирам. — Он хотел еще что-то добавить, но смолчал, махнул рукой, задумался, спросил: — Есть хочешь?

— Нет, — ответил Климов. — А вот несколько минут вздремнул бы перед боем.

— Покемарь, — разрешил Петр. — Я разбужу.

Климов прислонился к стене, вытянул ноги, смежил веки.

Ощущая тяжесть автомата на бедре, подумал о словах Петра. Наверно, он и прав. По крайней мере, ничего нет недосказанного между ними. Будучи человеком долга, Климов верил, что стремящийся к правде прав и в заблуждении, было бы стремление это выстраданным, как у Петра. Оставляя за Петром полную свободу убеждений, принимая во внимание все то, что казалось тому разумным, он не пытался наскоро перечеркнуть те положения, в которых сомневался. Он как бы оставлял их до того времени, когда, возможно, взгляд его на многие конфликты и проблемы несколько изменится. Что правильно, что ложно в разнородном проявлении людских характеров и умонастроений, трудно знать. Остается надеяться, что хладнокровный и уравновешенный приходит к истине гораздо раньше, чем человек, спешащий порицать несоглашающихся с ним. Больше всего Климов не любил тихонь и соглашателей, безмолвных исполнителей. «Да, так точно. Да, все верно. Да, устроим». Все, что ни прикажешь, сделают. И никакого встречного вопроса или выдвинутой напрямую инициативы. А человек не может ощущать себя лишь винтиком, когда он гражданин. Чаще всего неправ оказывается тот, кто издает указы. А тихий исполнитель норовит не путаться ни у начальства, ни у века под ногами, как будто совесть — это дырка в бублике. Как будто справедливость — это не забота сердца, а некое привычное для слуха слово. Без чувства выбора нет чувства цели, долга.

«Ведь это же уму непостижимо, — думал Климов, чувствуя, что Петр пошевелился, сменил позу, — дать террористам взорвать город, взорвать газ. Пусть даже требования у них невыполнимые… Задача государства, всякой власти над людьми — обеспечение спокойной мирной жизни и, если надо, сохранение ее любой ценой. Сейчас задача МВД и контрразведки сводится к простому: надо удовлетворить все требования террористов, а затем уж расправляться с ними, как придется. Иначе все попахивает жуткой провокацией и фарсом. Пусть даже в операции будут участвовать и «Альфа», и спецназ, и президентская «девятка». Все это будет ложь, рассчитанная на того, кто видит мир в экране телевизора. Преступное противоборство власти с террористами толкнет их на последний шаг. Газгольдеры взлетят, и люди задохнутся. Их уже расстреливают каждый час».

Следя за своими размышлениями, он снова и снова приходил к убеждению, что к власти рвутся люди мелкие, завистливые, льстивые, в то время как решать за всех и правильно решать — удел не многих. Истинная власть обременительна. Но, к сожалению, многие примеривают власть к своей персоне, как одежку, и, не разведя рук, кричат: «Как раз!» Не дай-то Бог отнимут, отберут, оставят без обновки.

Климову внезапно стало душно: а может быть, и он такой же, как они, кто наверху, кто в руководстве, кто у власти? Или пытается быть не таким, да власть заставит?

Может быть, и он подталкивает «Медика» к теракту? Приближает страшную развязку? Льет воду на мельницу, как говорили в старину.

Климов приоткрыл один глаз, увидел бодрствующего Петра и успокоился.

«Провокация, — подумал он о своих страхах. — Уловки подлого инстинкта самосохранения. Другими словами, если заботы дня утомили тебя, если твоя сосредоточившаяся на чем-то мысль рассеяна, оглушена сверхнапряжением или никчемной суетой, а опыт жизни требует подстраховаться, нет ничего банальнее, чем усыпить свой разум, свою волю. Попасть под явное влияние чужих идей и мироощущений. И злачные места работать начинают к ночи, — обрадовался он пришедшему на ум подтверждению своей оценки пустых страхов. — Провокация».

Это слово стало для него импульсом к действию.

— Подъем, — сказал он вслух и резко встал. Петр поднялся тоже.

Климов приложил палец к губам. Они прислушались. Дождь с новой силой барабанил по карнизу, ветер вкривь и вкось раскачивал деревья, те царапали друг друга, распинающе выпятив ветви, и цеплялись за сырость и мрак. Вечерняя улица и фонари, с их сотрясаемой тяжелым ветром светотенью, заражали воздух старческим бессилием. Неисполнимо трудным делом показался Климову продуманный и обговоренный в деталях новый план. Но он был не один. Их было двое.