Мертвый угол

Глава двадцать седьмая

«Он был великолепен, — подумал Климов о Петре, полном могучего здоровья и феноменальной силы. — Если он и дальше будет столь же четок, яростен и беспощаден, люди будут спасены. По крайней мере, первый пункт намеченного плана будет выполнен».

Он еще раз глянул в ту сторону, куда двинулся Петр, оглянулся на подстанцию — она была мертва, и быстро зашагал по гравийной дороге к шахтоуправлению. После того, как были намечены новые пути по предотвращению теракта и ликвидации главарей банды, Климова охватило странное чувство — и не бесшабашной удали, и не полной вседозволенности, а какое-то безудержно-рискованное чувство внутренней свободы. Так еще бывает, когда соскакиваешь на ходу с площадки мчащегося поезда. Главное, упасть спиной на ветер и не ловить землю ногами. Конечно, он знал, что в окружении «Медика» и неизвестного Зиновия, находятся те, кого ни в коем случае не назовешь шпаной или прохвостами. Это были убийцы, диверсанты, спецназовцы. Особенно много было последних. Сколько их переметнулось за последнее время к уголовникам и «паханам», не счесть! Судя по всему, Климов столкнулся с хорошо управляемой группой, почти что воинским подразделением. И если что не получалось сделать так, как сразу намечалось, оставалось утешаться старой присказкой, которую частенько вспоминала баба Фрося: «Все идет так, как надо, даже если все идет не так, как хочется».

Заметив вдали свет автомобильных фар, Климов резко свернул в сторону, решил дать крюк и выйти к шахтоуправлению от рудника, вернее, от «дробильни». Там его уже искать не будут.

Глаза его уже привыкли к темноте, и он уже стал различать дорогу, по которой шел. Чтоб не попасть в поле обзора едущих в машине, вынужден был спрятаться за бухту ржавой проволоки.

Он понимал, по давнему своему опыту знал, что сейчас террористы смертельно ненавидят друг друга, понимают, что их цели разные, как разной будет и расплата за содеянное, и от этого еще больше хорохорятся, звереют и упорствуют, доказывал свою преданность, единомыслие и решимость действовать по принятому плану. Кого первым заметут, тот покроет остальных: возьмет вину за фейерверк, устроенный в честь смерти, на себя. Иначе — амба. Век свободы не видать. Родимой воли. Уязвленную гордыню лечит ложь. Страх перед своим будущим облекается в форму лютой ненависти к тем, кто живет по совести, богобоязненно, кому не надо думать, как обмануть судьбу, объехать на кривой возмездие, кого не мучает исход разоблачения, суд, приговор, расстрельная статья.

Пропустив мимо себя машину, по виду черный «рафик», Климов перебежками направился к «дробильне». Мрачная железобетонная коробка нечетко прорисовывалась в темени. Дождь со снегом не переставал. Если бы не бронежилет и каска, Климов бы уже промок, а так лишь ощущал влажную ткань «камуфляжа».

Со стороны рудника раздались выстрелы. Короткие, глухие, похожие на пистолетные, затем воздух прорезали две длинные, почти без перерыва, очереди автомата. Грохнул и отдался в ушах эхом дальний взрыв. Затем до слуха донеслись все звуки боя.

«Молодец, Петр, — обеспокоенно подумал Климов. — Только б не утратил осторожность».

В оценке того или иного человека Климову всегда приходилось различать умение быстро соображать и нежелание долго думать. Сказал — сделал, хорошая черта характера, но и опасная. Удачливость рассеяна, а опыт не любит иллюзий. Он сосредоточен. Петр имел слабость: излишне увлекался действием. Даже, когда обстоятельства были против него, он легко плевал на обстоятельства. А чтобы мстить и побеждать, не нужно кипеть злостью. Нужно просто очень много думать.

Услышав звуки боя, Климову нестерпимо захотелось быть у рудника, рядом с Петром, чтоб локоть к локтю, как в горах у «духов», подстраховать его, помочь, отвлечь противника, но сделать это было невозможно: Климов вынужден был выполнять свой план. Да, Петр столько раз спасал его в Афгане, выручал тогда, когда, казалось, смерть сидела на закорках, подгоняла к краю пропасти, арканила, душила и когтила стриженый затылок, но сейчас он выручит Петра немного по-другому: начнет штурм шахтоуправления, оттянет на себя все силы «Медика», его боевиков. Опасных, жестких профессионалов. Да и вообще, когда рассчитываешь только на себя, сложностей меньше. Как будто кто-то помогает одиночкам.

Не задерживаясь около «дробильни», он пробежал мимо сошедших с рельсов вагонеток, мимо кучи щебня, груды кирпичей, споткнулся о торчавшую из земли проволоку, чертыхнулся, спрятался за бочку возле свалки.

Перед ним были двор и мастерские шахтоуправления, забор и гаражи. Из ворот выскочил тяжелый вездеход и, набирая скорость, помчался к руднику. На звуки выстрелов. За ним рванул «Уаз».

«Ишь, заметались», — с удовлетворением подумал Климов и почувствовал, как ногу свела судорога. Все-таки ботинки жали.

Чтобы справиться с тянущей болью, задрал брючину и с силой потер икроножную мышцу. Сделал себе массаж. Вгляделся в темноту. Определил пути подхода к шахтоуправлению.

То, что он наметил для себя, наверное, не входило в планы МВД, но он сейчас об этом и не думал. Кто боится быть виноватым, тот не рискует. Своей жизнью. А он привык играть с огнем и не боялся. Ни того, что будет обвинен в мальчишестве, ни того, что его могут пристрелить. По крайней мере, постараются убрать. Не хотелось верить, что кто-то из руководства МВД заинтересован во взрыве газгольдеров, способен так цинично действовать ради какой- то тайной цели, но истинная правда всегда ошеломляюще проста, и Климов эту правду разгадал. Кем-то разыгрывался новый и кровавый фарс. Что-то навроде штурма Белого Дома. Он это понял по обрывкам фраз и анализу действий банды. Двадцать лет работы в уголовном розыске не могут пройти даром. Слишком спокойно и уверенно вел себя «Медик», несмотря на его вспышку ярости и несогласие в чем-то с Зиновием. Даже, когда Климова швырнули в подпол, бросили в клетку, на трупы заложников, перекрыли все ходы и выходы, мозг его был свободен, мысли неприрученными, а своими. А себе пока что Климов доверял. План был чудовищный, провокация — гнусная, но если удастся опередить Зиновия и руководство МВД и контрразведки во времени, спасти людей удастся. «Медику» и в голову не придет, что Климов, которого ловят, который чудом ускользнул от уготованной расправы, и который, по идее, должен сбежать в горы, где-нибудь забиться и сидеть, как замордованный фраер, на самом деле рискует сунуть голову в петлю: проникнет в шахтоуправление.

Намечая свой дальнейший путь, Климов рассчитывал еще и на то, что Петру удалось забраться в гараж шахтоуправления и слить кислоту из всех аккумуляторов. Теперь машины, находившиеся там, стояли на приколе. «Икарусы», «Лиазы», два тяжелых тягача… по ходу дела Петр выкрутил и свечи.

Схватка предстояла серьезная, опасность смертельная.

Сзади — мрачный силуэт камнедробильни, поваленные набок вагонетки, груда кирпичей, трава в рост человека; кругом — опасность, шорохи ненастной ночи, ветер, сырость, тьма, сплошная чернота угрюмых скал, горных отрогов; впереди — забор и мастерские шахтоуправления, за ними — двор и несколько подходов к зданию.

Надо было спешить, пока ему не помешали.

Климов включил рацию.

Ультракоротковолновые сигналы разносили по секретному диапазону позывные и отзывы, приказы и распоряжения, но о главном молчали: об итогах переговоров террористов с правительством.

— Черемуха, я «Медик». Что там в руднике?

— Пока спокойно.

— Возможно нападение двух психов. Стреляйте без предупреждения. Они мне не нужны.

— Квадрат, я «Чистый». Выслал подкрепление.

— Отлично.

— Двенадцать человек будет достаточно.

— Вполне.

— «Могильщика» — живьем. Не добивайте.

— Понял.

— Я ему зенки высморкаю, падле. А потом, — в динамике раздался хохот «Чистого», — устрою «живой факел», маленький такой аттракцион, на два часа.

Климов усмехнулся. Жажда власти и алчность всегда идут бок о бок, но чаще к жажде власти примазывается садизм.

«По идее, в здании сейчас — человек восемь, — определил для себя Климов и тут же подумал, что идеи идеями, но лишняя голова ему не помешала бы. Нисколько. — Самое большое: десять, вместе с Медиком».

Слакогуза он причислил к уголовникам.

Держась настороже, Климов подкрался к зданию шахтоуправления со стороны гаражей, зашел с тыла и, памятуя о том, что забор на то и забор, чтобы в нем была дырка, вскоре обнаружил нужный лаз.

Перекинув автомат за спину и держа пистолет у пояса, бесшумно двинулся вдоль цокольного этажа. Вдоль стеклянной стены к каменной. Миновал один выход, один выступ, один каменный простенок, обогнул вторую дверь, второй простенок… резко присел, метнул взгляд в сторону, назад… послушал… Никого… двинулся дальше… Дверь… не поддается… Проскользнул мимо… следую…

Краем глаза уловил тень на стекле, мгновенно отскочил, перевернулся через правое плечо и в перекате нанес яростный удар ногами в пах — сбил нападавшего. Выпучив глаза, тот бездыханно рухнул рядом. Заскреб пальцами, и Климов сильно саданул его ботинком по виску. Коротко и беспощадно. Быстро обыскал, нашел фонарик, пристегивающийся карабином к поясу. Обрадовался нужному трофею. Глянул вверх, увидел поручни пожарной лестницы. Подпрыгнул, ухватился и рывком подтянул тело.

На уровне третьего этажа дотянулся ногой до карниза, переступил на узкий выступ, припал к стене. Медленно, на выдохе, шагнул вперед, чуть дальше, еще дальше… Каска мешала, чиркала по штукатурке, заставляла держать голову подальше от стены, и автомат казался лишним — тянул вниз.

Равновесие Климов удерживал с трудом.

Отвык лазить по стенам.

Добравшись до балкона, перевалился через поручни, присел. Если за балконной дверью кто-то был, его заметили. Сейчас начнут стрелять. Но нет, все тихо. Климов облегченно выдохнул, взял пистолет на изготовку и включил фонарик. Узкий луч высветил стены, стол, диван, простые стулья, ткнулся по углам, нащупал дверь… вернулся по ковру назад, определил, где сейф, где кадка с пальмой…

В кабинете было пусто.

Абсолютно.

Климов выключил фонарь, сунул его в карман и начал выставлять стекло из рамы. «Медика» он просчитал неплохо. Узнав, что Климов вырвался на волю, что подстанцию никто, даже за сутки, не наладит, а в районе рудника предпринят штурм, он сразу ушел в бункер. Незачем испытывать судьбу, тем паче раньше срока. Инстинкт сильнее логики борьбы. Его не зря считают разумом природы.

Вынув стекла, Климов снял каску, повесил ее на ствол автомата, медленно продвинул в кабинет, пошевелил, просунул дальше, цокнул языком, рывком отбросил ее в сторону, увидел, как она упала на ковер и покатилась.

Стрелять не собирались.

Если ждали, то не каску, а его.

Пришлось представиться.

Передернув затвор, Климов кубарем влетел в темную комнату, вскочил, сделал кульбит, взлетел на стол, вспрыгнул на сейф, повел из угла в угол автоматом, убедился, что засады нет, спокойно приземлился па пол. Осторожно, крадучись дошел до незатворенной двери, прислушался. Понюхал воздух. Пахло табаком, солдатской обувью, духами… Высунулся, вышел, осмотрелся. Приоткрыл дверь в коридор. В соседний кабинет. Хотя глаза привыкли к темноте, отчетливо он ничего не видел. Всюду пусто.

Возвращаясь в кабинет, разбросал по коридору взрыв-пакеты, несколько оставил перед дверью.

Если опыт жизни включает в себя пережитый не однажды страх, всегда есть смысл подстраховаться.

Заперев за собой дверь, Климов быстро прошел к сейфу, осторожно повалил его на кадку, потом на пол, определил, что дверца тоньше стенок, достал из кармана заготовленный в школе термит. Порошок алюминия, окись железа и перекись бария.

Стараясь не просыпать ни крупинки, развернул пакет и аккуратно уложил его над прорезью замка. Затем задернул шторы, плотные, двойные, из тяжелого сукна; закрыл под дверью щель складкой ковра, включил фонарь, еще раз осмотрел углы и чиркнул спичкой.

Она вспыхнула и сразу же погасла.

«Начинается, — подумал Климов. — Что-нибудь, да обязательно не так».

Вытащил из кармана еще один пакетик с серым веществом, раскрыл его и высыпал мельчайший порошок на горку окиси железа. Сверху вмял в образовавшуюся кучку шарик перекиси бария и снова зажег спичку. На этот раз она и вспыхнула и разгорелась. Ее пламя Климов перенес к шарику бария. Он начал тлеть. Едва заметно, как бы нехотя, но разгораясь ярче с каждою секундой. Вскоре он начал испускать вишнево-красное свечение, отчетливо переходящее в рубиновое. Через какое-то мгновение ослепительно- яркий, белый свет вспыхнул на вершине химической горки — термит разгорелся. Сразу повеяло окалиной и мощным жаром.

Климов отпрянул в угол комнаты, закрыл локтем глаза. Свет был слепящим, как при сварке. Даже смотреть было нельзя. Даже плотно зажатые веки пропускали огненно- слепящее свечение. Климов уткнулся лицом в стену, достал из кармана мотоциклетные очки, оставшуюся у него свечку и закоптил стекла. Теперь, в таких очках, он был похож на газосварщика, который преспокойно смотрит на расплавленный металл и дугу сварки. Разбрызгиваемые золотые искры прожигали ворс ковра, стекали каплями по стенкам сейфа. Ковер загорелся мгновенно, сразу выгорел довольно большой круг, и Климову пришлось затаптывать огонь ногами, оттаскивать ковер подальше.

Не успел справиться с ковром, как задымился и прогорел паркет. Комната заполнилась угарным дымом. Климов закашлялся. Отступил в угол и в этот момент… книжный шкаф сдвинулся с места и… в кабинет с «Магнумом» в левой руке ворвался «Чистый».

Не знал Климов, не знал, не мог предвидеть, что в кабинете директора шахтоуправления была еще одна комната, так называемая «гостевая», где приезжавшее начальство, да и сам директор, баловались «клубничкой», отдыхали после трудов праведных. В той комнате было светло, как может быть светло от фонаря — «летучей мыши». В проеме потайной двери возник сначала «Чистый», после Слакогуз, за ним — кто-то еще…

Ворвавшись в комнату, «Чистый» инстинктивно закрылся от слепящего огня рукой, и Климов сзади рубанул его по шее рукоятью своего«Макарова». Подхватывая тело, развернул его, прикрылся им от Слакогуза, вышиб «Магнум», отшвырнул подальше пистолет, метнулся к Слакогузу, ошарашенному такой встречей, сделал два обманных выпада и врезал так, что Слакогуз свалился навзничь. Застонал и смолк. Зато в проем тайной двери ворвались двое. Хорошо, что не разом — один за одним. Первого Климов срубил мощной подсечкой, мгновенно поднырнув змеей под его ногу. Срубил и закружил по кабинету. На бешеной скорости, без остановок, все время изменяя стойки, выпады и нанося удары. Тело крутилось и вращалось. Климов «запутывал клубок», затягивал противника в свой «лабиринт», в котором выход был один — использовать силу противника против него. Стать воздухом и ветром. Уподобиться удушливому дыму, который застилал глаза и першил в горле. Огромный «десантник» хватал, рубил, атаковал не Климова, а тень, оставленные им пустоты. Он поражал зрительный образ, а не тело. Образ, зафиксированный для удара.

Жизнь — игра, значит, и схватка, рукопашный бой — игра. А чтобы выигрывать, нужно играть. Играть со смертью.

Климов почувствовал, что тело стало легким, почти невесомым. Почувствовала завершил тройной удар ногами с разворотом смертельным хуком слева.

«Десантник» рухнул, опрокинулся на «Чистого», подмял его, и Климов рубящим ударом — сверху вниз — лишил его сознания. Упал. Перекатился. Пропустил над головой летевший в него нож. Вцепился в горло «Чистого», на удивленье быстро поднимавшегося с пола. Покатился. Оттолкнулся. Вскочил на ноги. И заблокировал удар того, кого срубил подсечкой. Ходить вокруг да около им было некогда и оба — разом — ринулись, в атаку. Это был достойный, сильный враг. Климов зацепил ему по горлу, а тот едва не перешиб Климову нос. С резвостью бешеной кошки взлетевший на стол, он ринулся оттуда вниз, и Климов еле увернулся от разящего удара. В нырке перехватил ногу у себя над головой, крутнул ее, и тело мощного врага грохнулось наземь. Подломило стул, ударилось о сейф, свалилось рядом. Дым прогоревшего паркета забивал Климову горло, туманил голову. На свет нельзя было смотреть: металл кипел, летели брызги, искры… Увидев, как прыжком с колен на ступни вновь взметнулся «Чистый», Климов спружинил и молниеносно двинул его плечом в живот, отбросил к шкафу и на сильном выдохе ударил в ухо.

Тот обмяк. На краткую секунду, на мгновенье, и Климов выбил ему воздух из груди вторым ударом. Третьим. Дернул «Чистого» за шиворот и смаху саданул его башкой о сейф, впечатал харю в варево металла, в клокочущий огонь горящего термита.

Придержал.

Звериный вой и запах жженой кости, забившееся в руках тело, тошнотворный дым паленой кожи, мяса и волос лишили Климова контроля над собой.

Он озверел.

Одетый в панцирь мстительного чувства, он словно приобрел клыки и когти.

— Ий-я-аа!

Влетевший в дверь третий охранник рухнул замертво. Четвертый распластался рядом. Пятый получил такой удар по горлу, что мгновенно сблевал кровью.

«Чистый засучил ногами, вытянулся, как бревно, и его пятки смертно застучали по паркету. Выдали чечетку и затихли. Сразу запахло мочой.

«Один готов», — подумал Климов и почувствовал, что падает: очнувшийся первый десантник дернул его за ноги. Уже в падении Климов заметил, что в дверях зашевелилась тень. Стонал и поднимался Слакогуз. А пистолет из руки Климова —

после подсечки и удара в локоть — скользил к его ногам.

«Десантник» сжал Климову горло, крикнул: «Бей! Глуши мента! Я придержу!» и вновь усилил хватку.

Слакогуз повернулся к Климову и его широкое межбровье, прорезавшееся морщиной, и набрякшие орбиты крупных глазных яблок выдали отвратную привычку смотреть в упор, по-рыбьи, не моргая.

— В этой жизни все зависит от людей, а в этом городишке — от меня, — сказал он несколько самолюбиво и нахально. — Так-то, милый.

Пуля обожгла Климову щеку, задела мочку уха и ослабила душившие стальные пальцы. Климов дернулся — вторая пуля тюкнула в бронежилет, ушибла область сердца, сбила его ритм, и Климов стал хватать ртом воздух. Сваливаясь набок, удивился, что «десантник» не отшатнулся от него и рухнул навзничь, что в руках у Слакогуза до сих пор гремит «Макаров», а все пули где-то вязнут, даже не свистят, не обжигают, не калечат… Выстрелы слышны, а боли нет.

«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».

Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и вздувшееся сразу тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.

Сзади него, сжимая в руках «Магнум», сотрясалась от рыданий Юля.