Металлист. Назад в СССР

Глава 14

Дома меня с порога встретили скандалом. Так, что мне сразу же захотелось развернуться и уйти.

— Явился, не запылился! — вместо приветствия сказала мать. — Где шлялся опять? Дома воды нет, дров надо принести! Кто это будет делать? Девки? У них своих забот полон рот!

Я молча схватил флягу и выскочил из квартиры, даже не дослушав её тираду до конца. Меня удивляло, как вообще она живёт с таким тяжёлым характером. Ей не нравилось ничего, она умела выражать только негативные эмоции. Токсичный человек, как выразились бы в моём времени. Создающий токсичную атмосферу вокруг себя. Один только Максимушка был её отрадой, но я подозревал, что в какой-то миг и это пройдёт.

Даже воду из колонки я набирал нарочито медленно, неторопливо, понимая, что мне всё равно придётся возвращаться в этот барак, и максимально оттягивая момент возвращения. Мелькнула даже шальная мыслишка собраться и умотать обратно в школу, переночевать на стульях в каморке, но я её отбросил. Школа закрыта, туда не пробраться. Напрашиваться в гости к Варе… Тоже нет, пусть даже меня там напоят чаем и угостят вкусняшками, ночевать я у них не останусь.

Так что, скрипнув зубами, я всё же побрёл домой.

— Дневник давай, — потребовала мать, едва я водрузил тяжёлую флягу на её законное место.

Я чувствовал, как вспыхивает в груди ярость, гасить которую удавалось лишь чудовищным усилием воли. Разумом я понимал, что спорить нельзя. Передо мной энергетический вампир, который питается чужими эмоциями. И кормить его не стоит. Аппетит к этому вампиру приходит во время еды.

— Двойка⁈ По алгебре⁈ — выдохнула мать, пролистывая дневник. — Саша, ёб твою мать!

Спокойствие, только спокойствие. Я мысленно отгородился непроницаемой кирпичной стеной.

— Паразит такой! Скотина! Болван пустоголовый! Весь в отца, выродок! — кричала она, отшвырнув мой дневник куда-то в угол.

Моё каменное спокойствие бесило её ещё больше.

— У тебя всю жизнь одни пятёрки были, что случилось? А, скажи-ка⁈ Скажи на милость! Капитолина Григорьевна тебя только хвалила, а тут что? — допытывалась она.

Из дверей комнаты осторожно выглянули девочки, словно бы пытаясь вызнать, попадёт им сегодня за компанию, или нет. Максимка тоже стоял в дверях, засунув палец в рот. Отличную модель поведения детям демонстрируете, матушка.

— Это всё гитара твоя! Ишь, удумал! Музыкант выискался! Думаешь, девки за тобой табунами скакать начнут? — переключилась мать. — Никакой гитары теперь, понял⁈ Пока двойку эту не исправишь! А до конца недели не исправишь — разобью эту твою гитару к чёртовой бабушке, сам будешь с соседом рассчитываться!

— Гитару не трожь, — процедил я.

Сумела-таки зацепить.

— Чего-о-о⁈ Зубы он мне тут уставляет! Указывать он мне вздумал! Ишь какой выискался! — вскинулась мать. — Никакой гитары, я сказала! Хочешь, в ноги Капитолине Григорьевне кланяйся, но двойку чтоб исправил! Или мне опять на родительском собрании краснеть⁈

Нет, с одной стороны, и её можно понять. Как умеет, так и пытается донести до ребёнка важность образования. Но методы… Методы её никуда не годились.

— Значит, я пошёл уроки делать. Дай пройти, — буркнул я, признавая поражение.

Ботать интегралы. Да я их в жизни не видел, не то чтоб решать. Но придётся теперь освоить. Даже не столько ради отношений с матерью. Отношения с Капитолиной Григорьевной тоже портить не стоит, ведь она, кроме того, что учитель алгебры, так ещё и завуч по воспитательной работе, и вся школьная самодеятельность так или иначе проходит через неё.

— Ешь садись! Голодный небось, весь день где-то скачешь! — рыкнула мать.

Вот с этим я спорить не мог, брюхо урчало уже давно. Сел за стол, мрачно глядя, как мать открывает кастрюлю, завёрнутую в полотенце, чтобы держалось тепло, как наливает жиденький суп в глубокую тарелку с голубой каёмкой. Больше всего в супе плавало картошки и капусты.

— Ешь, — буркнула мать. — Первое тоже кушать надо! А то небось всухомятку всё целый день!

Я молча взялся за ложку. Ел абсолютно без удовольствия, чисто механически, не чувствуя вкуса. Думы мои были о другом. Мрачные и тягостные.

Баланс между учёбой и творчеством однозначно сместился в сторону творчества, это однозначно важнее, чем интегралы, но совсем класть болт на учёбу не получится. Выпускной класс, экзамены, и всё такое. Не поймут-с. Даже если я вообще не собираюсь дальше получать образование.

Покончив с тарелкой щей, я отправился делать уроки, несмотря на то, что было уже поздно. Жёлтая лампочка в абажуре портила зрение, но я всё равно сел за стол и раскрыл учебник. Сёстры поглядывали на меня с сожалением. Им, видимо, тоже влетало за двойки.

Содержимое учебника казалось для меня китайской грамотой, смотрю в книгу — вижу фигу, понимал я только отдельные слова и предлоги. О том, чтобы вникнуть в примеры, даже и речи не шло. А ведь это ещё и советская школьная программа, гораздо сложнее тех, что пришли потом ей на смену.

Учебник я захлопнул и бросил в сумку, понимая, что просто трачу время впустую. Тоскливо поглядел на гитару, лежащую на шкафу. Полчаса занятий с Максимкой перед сном уже вошли в наш обычный распорядок дня, а без них теперь я даже не знал, чем себя занять.

Следующим утром я наспех собрался, сделал зарядку, закинул в себя бутерброд с маслом и сахаром, хлебнул чаю и побежал в школу чуть раньше. Сегодняшний маршрут несколько отличался от обычного. Пришлось сделать небольшой крюк до Вариного дома, и я успел как раз вовремя, аккурат в тот момент, когда она вышла из ворот.

— О, привет! — воскликнула она, уже без лишних слов и возражений сгружая мне тяжёлую сумку.

— Варя, у нас проблема, — произнёс я.

— У нас? — Варя нахмурилась.

— У меня, — исправился я. — Ты с алгеброй как, дружишь?

Варя задумчиво почесала кончик носа.

— Обычно у тебя списывала, — сказала она. — Забыл?

— Забыл, — сказал я. — Вообще всё из головы вылетело, ноль без дырочки.

— М-да, — протянула она.

— И мне теперь надо до конца недели врубиться в интегралы, — сказал я. — Иначе пиз…

— Саша, у нас же концерт! — перебила она меня.

— Знаю! — огрызнулся я. — Я и говорю, у нас проблема!

— О-ох… — вздохнула она.

— За концерт не переживай, я эту траву у дома отыграю, хоть ночью пьяного меня разбуди, — сказал я. — А вот с алгеброй сложнее.

— Ты-то отыграешь, а репетировать как без тебя? — всплеснула она руками.

— Мне надо хотя бы на тройку вытянуть, — сказал я. — Даже пусть с минусом. А репетиции я пропускать не собирался. Репетировать вообще, по-хорошему, надо только Кате и Свете. Мы с тобой и так сыграем.

— Может, с Коброй поговорить… — пробормотала Варя.

— Капитолина Григорьевна, поставьте тройку, я память потерял? — сварливо произнёс я.

— Ну… Да, — сказала Варя.

— Не думаю, что сработает, — покачал головой я.

Мы подошли к школьному двору, продемонстрировали сменку дежурной пятиклашке.

— Ну а что делать тогда? — спросила Варя, пока мы шли к коридору.

— Не знаю, — сказал я. — Может, кто согласится меня подтянуть по этим интегралам сра…

— Давай попробую, — вздохнула Варя, перебивая меня. — Я не то чтоб хорошо их знаю, но на тройку вытяну.

— Варя, ты просто чудо! — воскликнул я. — Только когда? На репетиции?

— Там Катька будет в барабаны стучать, мешать будет, — покачала головой Варя.

От простого комплимента её щёки покрылись румянцем, она засмущалась.

— У меня дома негде, сёстры покоя не дадут, у них своей домашки выше крыши, — сказал я.

— Тогда ко мне, — пожала плечами Варя. — Бабушка, думаю, не будет против.

— Договорились! — произнёс я.

Это здорово упрощало задачу. Сам я алгебру ни за что не осилю, просить помощи или поблажек у Кобры — себе дороже. Искать математика среди других одноклассников — раскрыть инкогнито, которое и так под угрозой.

На большой перемене я наконец отдал Любочке ключ от каморки, копия которого теперь лежала у меня во внутреннем кармане пиджака. Эту копию я собирался вручить Кате, которую обнаружил за школой в компании курящих сверстниц, которые тут же начали кидать в меня заинтересованные взгляды.

— Девочки, подождите, я сейчас! — воскликнула Катя, выкидывая окурок и направляясь ко мне.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — улыбнулась она, тряхнув чёрным каре. — Искал меня?

— Ага, — сказал я, торжественно вручая ей ключ от каморки. — Сегодня репетируете со Светой вдвоём.

Катя удивлённо вскинула брови.

— А вы куда? Почему вдвоём? А подключать как? — вопросы посыпались один за другим.

— Проблемы с учёбой, — мрачно сказал я. — Кобра…

— А, понимаю! — усмехнулась Катя.

Её подружки перешёптывались и хихикали, искоса поглядывая на нас. Видимо, приняли меня за очередного Катиного ухажёра.

— Ключ нелегальный, смекаешь? — спросил я.

— Конечно! — сказала она. — Только я и Света, никого больше не будет.

— Отлично. Пойдём, покажу, как там всё включается, — предложил я.

Она махнула подружкам рукой, и мы вдвоём отправились к актовому залу. За спиной начали шептаться и хихикать в два раза интенсивнее.

Каморку она открыла сама, без моих подсказок, прошла внутрь, включила свет.

— Ну, показывай, что куда совать… — двусмысленно хихикнула Катя.

— Только если ты готова… — промурлыкал я.

Катины щёки вспыхнули, я рассмеялся. Неспортивно, конечно, флиртовать со школьницами, имея фору в сорок лет опыта, но Катя сама напросилась. Дальше этого, само собой, заходить я не собирался, и тут же принялся разъяснять барабанщице принципы коммутации оборудования.

Она тут же поняла, что к чему. Соображала Катя очень быстро, с первого раза ухватив суть, так что управились до конца перемены.

— Вари тоже не будет сегодня? — прикусив губу, спросила Катя перед тем, как уйти.

— Не будет, — сказал я.

Катя расплылась в ехидной улыбке, но ничего не сказала. Прозвенел звонок на урок, мы распрощались и разошлись в разные стороны. Почему-то мне казалось, что репетиция у них и без нас получится продуктивной и полезной.

А на сегодняшней алгебре я спросил у Капитолины Григорьевны, как мне можно будет исправить оценку.

— Что, всё-таки надумали учиться, Таранов? — фыркнула она. — Взялись за ум… Ну-ну…

Заданиями она меня нагрузила так, что голова затрещала от одного только перечисления.

— На следующем уроке прорешаете у доски, Таранов! — потребовала она. — И не думайте, что сможете схитрить!

И в мыслях не было.

Все уроки я отсидел от звонка до звонка, и мы вместе с Варей вышли в холл. Я вновь ощущал затылком чужие взгляды и слышал шепотки, затихающие, как только обратишь на них внимание. Одноклассники и одноклассницы, покидая школу крепко сбитыми компашками, поглядывали на нас с Варей искоса.

— И чего они пялятся… — пробормотала Варя, тоже заметившая взгляды.

— Не обращай внимания, — посоветовал я, хотя мне и самому это не нравилось.

Школу мы покинули вместе.

— Название так и не выбрали, — вспомнила вдруг Варя.

— Завтра, — сказал я. — А что, есть какие-нибудь варианты?

— Завтра и узнаешь, — игриво сказала она.

Мы дошли до частного сектора, повернули на улицу Зои Космодемьянской. В этот раз, к счастью, Варя не просила меня остановиться в конце улицы. Подошли к палисаднику, я по-джентльменски пропустил её вперёд.

— Бабушка! — громко крикнула Варя прямо из сеней. — Я пришла! С Сашей! Нам алгебру поделать надо!

Само собой, надо ведь предупредить.

Елизавета Константиновна вышла нас встретить, как всегда, с ровной спиной и строгим взглядом.

— Здравствуйте, Саша, — кивнула она, что я расценил как жест наивысшей благосклонности. — Чаю?

— Здравствуйте, Елизавета Константиновна, — учтиво произнёс я. — Наверное, нет, мы лучше сразу за уроки. Может быть, попозже.

— Помогаете Варваре с алгеброй? Похвально, — улыбнулась она.

Разубеждать её и говорить, что всё происходит с точностью до наоборот, мы не стали.

— Проходите лучше в комнату. Варя, поухаживай за гостем, — сказала бабушка. — Я в сад.

Мы прошли за занавеску из бисера, оказываясь в единственной комнате. Единственной, но просторной и уютной. На подоконнике цвела герань, на стенах висели чёрно-белые фотопортреты в рамках, некоторые с траурными лентами, в углу стояло старое пианино. На дверце лакированного шифоньера висел женский пиджак, увешанный медалями и орденами. Не юбилейными, боевыми.

— Это бабушкин, — проследив за направлением моего взгляда, сказала Варя. — Майор медслужбы.

— Уважаемо… — пробормотал я.

Варя принесла с кухни ещё один стул и мы уселись за её рабочий стол, толкаясь локтями, раскрыли учебник. Вдвоём за одним столом было тесновато, но мы не жаловались.

— Мы с тобой как Шурик и Лидочка, — пошутил я, вспоминая новеллу Гайдая.

Варя тихонько хихикнула.

— Может, всё-таки чаю? — спросила она, тоскливо глядя на страницы учебника, сплошь заполненные формулами и примерами.

— Ладно, умеешь ты уговаривать, — сказал я.

Она упорхнула на кухню, а я остался за столом, разглядывать комнату в ожидании чая. Жили они с бабушкой вдвоём, это было видно по интерьеру, мужских вещей тут не было и в помине. Одна из фотографий на стене была свадебной, счастливая невеста, до одури похожая на Варю, держала за локоть высокого статного красавца. Уголок фотографии обрамляла чёрная лента.

Засвистел чайник, Варя вскоре вернулась с двумя чашками, затем принесла тарелку с домашними плюшками.

— Сахар? — спросила она.

— Не, спасибо, — сказал я.

— Точно, забыла, — улыбнулась она. — Ты без сахара пьёшь.

Чёрный чай изумительно пах настоящим чаем, а не грузинским веником, которым подметали полы цеха, и добавлять в него сахар или молоко — только портить. А вот закусить плюшкой я был совсем не прочь.

— Хоть убей, не понимаю я эти закорючки, — сказал я, задумчиво глядя в учебник.

— Сейчас разберёмся, я покажу, — сказала Варя.

Не слишком уверенно, впрочем. Перерыв на чай оказался весьма кстати, но как время не тяни, а интегралы сами себя решат.

— Вот, смотри, функция… — начала объяснять Варя, склонившись над учебником.

Я придвинулся поближе. Наши лица оказались так близко друг к другу, что я почувствовал, как прядь её волос касается моей щеки. Она вдруг замолкла.

— Производная функции… — хрипло прошептала она.

Её горячее дыхание приятно щекотало кожу. Мы впервые находились на таком расстоянии, гораздо ближе, чем пионерское. Я покосился на неё. Варя опустила ресницы, красные, будто искусанные, губы оказались чуть приоткрыты, словно для поцелуя. Я чуть повернулся, осторожно, чтобы не спугнуть, коснулся лбом её лба, Варя немного подалась вперёд.

— Варвара! Будь добра, подойди на минутку! — раздался зычный крик со двора, и вся магия момента вмиг улетучилась.

Варя подскочила, будто ужаленная, почему-то одёргивая юбку, красная, как спелый помидор.

— Я сейчас, бабушка зовёт! — торопливо пробормотала она, пулей выбегая из комнаты.

А то я сам не понял. Вот же… Елизавета Константиновна. Как невовремя вам помощь понадобилась.

Я откинулся на спинку стула, похрустел суставами, вздохнул, отхлебнул чаю. Интегралы-интегралы. Поднялся, подошёл к пианино. «Шредер», дореволюционное, раритетное. Антиквариат. Осторожно откинул крышку, сыграл четыре знаменитых ноты грустного тромбона, символизирующие провал.

Масштаб провала, конечно, не эпический, но настроение попортилось изрядно. Ладно, значит, в учёбе повезёт. Я вернулся на место, к учебнику.

Варя вернулась в комнату, почему-то со следами опилок на рукавах, неловко улыбнулась, словно извиняясь за случившееся, села за стол, на этот раз неестественно прямо держа спину и сложив руки на коленях. Как будто швабру проглотила.

— Интегралы, — сказала она.

— Интегралы… — вздохнул я.