Металлист. Назад в СССР

Глава 24

— Ну и видок у тебя, Саша, — покачала головой Любочка. — И как тебя такого на сцену выпускать?

— Как и всегда, — хмуро произнёс я.

Пиджак мне, слава Азатоту, зашила сестра. Лиза весь вечер корпела с иголкой и нитками, чтобы потом вручить мне абсолютно целую вещь. Почти как новый. Я даже и не понял сначала, не сразу нашёл следы ремонта.

А вот помятую физиономию просто так не починишь. Под глазом у меня красовался здоровенный бланш, губа распухла, как покусанная дикими пчёлами. Настоящий красавец. Руки, к счастью, не повредил, хоть и бил кулаками от всей души. С выбитым пальцем играть на конкурсе я бы просто не смог.

Мы с Любочкой ждали, когда прибудут остальные участники ансамбля, чтобы представить наш репертуар Капитолине Григорьевне. Кобра нам не доверяла, и чтобы мы не подставили её перед конкурсом, строго потребовала, чтобы мы показали всё ей. Я на её месте поступил бы точно так же.

Требование это поступило внезапно и неожиданно, так что кружок авиамоделирования Толику придётся пропустить. Любочка на одной из перемен нашла каждого и персонально донесла весть о грядущем прослушивании.

Ещё и выступать мы должны были на сцене, в актовом зале, и ради двух песен я теперь корячился, перетаскивая оборудование в зал. С другой стороны, к сцене тоже надо привыкать, с её высоты всё видится совсем иначе.

— Здравствуйте, Любовь Георгиевна! — воскликнула Варя, забегая в каморку.

Варя снова скользнула по мне неодобрительным взглядом, молча принялась отцеплять провода от синтезатора. Она весь день выпытывала у меня, с кем я подрался, а я, как партизан, молчал и отнекивался. Обиделась. Даже при том, что я пообещал объяснить всё чуть позже.

Затем пришла Света. Она ничего не выспрашивала, просто покосилась на меня удивлённо, и всё. Толик, расстроенный тем, что вместо поклейки моделей он будет играть на басу перед Коброй, казалось, и вовсе ничего не заметил. Или не обратил внимания.

Катя пришла последней. Почти опоздала.

— Здорова, ребят… Ого! Саш, кто тебя так? — воскликнула она.

— Кто-то из твоих друзей, — сказал я. — Имени я так и не спросил, шапка у него олимпийская, с мишкой. Но ему тоже досталось.

— Артём… — пробормотала Катя. — Идиот, ну что за идиот? Саш, прости, пожалуйста!

Варя ревниво покосилась на меня, посмотрела уничижительно.

— Возле дома меня поджидал. Или выследил, не знаю, — сказал я. — Короче, ухажёру своему скажи…

— Никакой он мне не ухажёр! — перебила меня барабанщица. — Пошёл он в задницу! Я ему три раза сказала уже!

— Непонятливый, — вставила Света.

— Да достал уже! — выпалила Катя.

— Он-то думает, что ты его девушка, — сказал я. — И что мы с тобой встречаемся.

Варя едва не задохнулась от гнева. Любочка наблюдала за нами со снисходительностью взрослого, приглядывающего за детьми.

— И чё ты его, побил? — поинтересовался Толик.

— Ничья, пацаны растащили, — сказал я.

Мы принялись выносить оборудование на сцену, подключать всё, проверять звук. Когда всё было готово, Любочка побежала в учительскую, за Коброй. Мы ждали на сцене, я разминал пальцы, наигрывая этюды на выключенной гитаре.

Через десять минут томительного ожидания в актовый зал вошла завуч по воспитательной работе, следом за ней семенила Любочка.

— Здравствуйте, ребята, — холодно произнесла Кобра, усаживаясь на стул прямо напротив сцены.

Мы поздоровались в ответ с нашими единственными на сегодня зрителями.

— Саша! Что с лицом? — строго спросила Капитолина Григорьевна.

— Бандитская пуля, — пошутил я.

— Вы не можете выступать в таком виде! — заявила Кобра. — Вы позорите облик советского школьника, комсомольца!

Я почувствовал, как внутри всё сжалось в тугой тошнотворный комок, услышал, как сзади Катя прошипела что-то матерное.

— Как вы это себе представляете? Вы же собрались защищать честь школы! — продолжала Кобра.

— Заживёт, — сквозь зубы процедил я.

— Капитолина Григорьевна! Мы его загримируем! Да и Саша же будет на сцене, далеко! Ничего не будет видно! — попыталась спасти меня Любочка.

— Кому надо — те увидят, — холодно процедила завуч. — Люба, не несите ерунды. Это никакой грим не исправит. Он же… Он же выглядит как карикатурный хулиган! С этим фингалом!

— Капитолина Григорьевна, ну какой из меня хулиган⁈ — воскликнул я. — Тоналкой замажу синяк, да и всё!

— Какой ещё тоналкой, Саша! Никакого грима! — категорически заявила Кобра.

— Может, хотя бы послушаете, как мы играем? — вздохнул я.

— Вообще-то у артистов у всех грим! — заявила Варя. — И там выступать будут тоже с гримом!

— Ладно, давайте, показывайте вашу самодеятельность, — проворчала завуч, выразительно поглядев на часы. — Может, к Новому Году выступите.

Девочки заметно приуныли.

— Капитолина Григорьевна, а может, маску сделать? Типа карнавальную, венецианскую! — предложил Толик. — Или вообще всем сделать! Яркие, пёстрые!

Кобра задумалась, сложила руки на груди, взглянула на меня ещё раз.

— Здорово же! И плащи сделать! Тёмные! Всем! — добавила Света.

Ей, кажется, идея с масками понравилась больше всех.

— Ладно, костюмы можно… Если успеете… — произнесла Кобра. — Хорошо… Репертуар показывайте.

Мы приободрились. Я обернулся к остальным, скомандовал играть «Одного в темноте», Катя дала отсчёт.

Со сцены, даже перед пустым залом, всё ощущается иначе. Совсем иначе. Любочка завороженно качала головой под медленный ритм баллады, Кобра спокойно смотрела на меня, играющего на гитаре. Наша музыка ей, очевидно, не слишком-то нравилась, но эту песню она хотя бы терпела.

Текст… Держался в рамках приличия, несколько эпитетов пришлось заменить на чуть более безобидные, так что Капитолина Григорьевна без проблем дослушала всё до самого конца. Даже в ладоши похлопала, хоть и без энтузиазма.

— Уверены, что эту песню на конкурс хотите? — спросила она. — Музыка красивая, но смысловое наполнение… Какое-то не слишком подходящее.

— А мы можем только одну на конкурсе сыграть? — спросил я.

— Если две успеете, можете и две сыграть, — сказала завуч. — Оцениваться будет выступление в общем. Если одну сыграете хорошо, а вторую плохо… Ну, сами себе всё испортите.

— «Мирный атом» играем? — громким шёпотом спросила Варя.

— Да… — ответил я и проговорил в микрофон. — Следующая песня… «Мирный атом». Слова Александра Таранова, музыка Александра Таранова, исполняет ансамбль «Высокое напряжение».

Кобра приготовилась слушать. А мы начали рубить по-настоящему тяжёлый металл, аналогов которому ещё не было даже в калифорнийских гаражах. Катя молотила по барабанам изо всех сил, я тряс несуществующим пока хаером, играя сложный пассаж, Света высекала квинты из своего красного «Урала». Стену звука мы обеспечили такую, что Кобра даже засунула пальцы в уши. Не только лишь все могут воспринимать подобную музыку с первого раза. Иногда требуется время, чтобы привыкнуть.

Но всё-таки она не стала нас прерывать, хотя изначально я думал, что она потребует всё выключить и покинуть сцену. Я сыграл гитарное соло, Варя сыграла соло на клавишах, мелодии причудливо переплетались, перетекая одна в другую. Вышли на последний припев, на концовку, закончили.

Кобре понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя. Поначалу она молча играла желваками и пристально глядела на меня.

— Это… Немного шумно, — наконец сказала она. — Ни слова не разобрала. Есть красивые моменты, но в целом… Просто шум.

— В этом заключается вся суть песни… — начал я, но завуч меня перебила.

— На конкурсе такую какофонию никто слушать не станет, — заявила Кобра. — Даже с красивыми мелодиями посередине.

Сама ты какофония.

На этот раз Любочка молчала и выступать в нашу защиту не торопилась. Она тоже впервые услышала эту песню и была немного ошеломлена.

— Это вы играть не будете, — безапелляционно заявила Капитолина Григорьевна. — Ограничитесь первой песней. Не шедевр, но сойдёт.

— Капитолина Григорьевна! — воскликнула Варя.

— И это я ещё не читала текст этой вашей… Песни, — добавила Кобра. — Вот уверена, там тоже какая-нибудь чушь написана.

Точно, тексты же я так и не предоставил. Забыл.

— У нас ещё «Каскадёры» отрепетированы, — тихо произнесла Света.

— «Земляне»? Играйте, — сказала Кобра.

Начали «Каскадёров», но без особого рвения. Все были подавлены запретом завуча по воспитательной работе, так что каскадёры откровенно лажали, падали мимо матов, не успевали выпрыгнуть из горящей машины, ломались и убивались. Мы даже не старались, это было слышно во всём.

— Ну вот, другое дело! Это я понимаю, песня как песня! — воскликнула Кобра, когда мы доиграли последние аккорды. — С этим можно даже и на конкурсе победить!

Мы все горько усмехнулись. Кто-то совершенно не разбирается в музыке. Победить с этой песней мы сможем, только если все остальные сыграют ещё хуже.

— Значит, так! Так и быть, играете первую, а потом «Каскадёров»! — приказала Кобра. — Всё же это конкурс творческой самодеятельности, а не чужих перепевок. Вторую вашу… Как-нибудь в другой раз. Не здесь.

Ладно, я ожидал, что всё будет гораздо хуже.

— Всё, а теперь готовьтесь! Чтобы в субботу всё от зубов отскакивало! — погрозила она пальцем. — И маски эти ваши не забудьте! В таком виде Таранов на сцену не выйдет!

Мы нехотя принялись убирать инструменты, Кобра встала и быстрым шагом вышла из актового зала. Любочка осталась с нами.

— Ну… Не так уж всё и плохо, правда? — пробормотала наш худрук, когда Кобра окончательно скрылась за горизонтом.

— Ожидал худшего, — честно признался я.

— Я тоже, — усмехнулась Катя.

— Вот только теперь маски придётся делать, — сказал я. — На всех.

— Из картона вырезать? Цветного, — предложила Света.

— Некрасиво будет, — сказала Варя. — Дёшево выглядит.

— Папье-маше, — сказал Толик. — И в чёрный покрасить. И блёсток налепить. Девчонкам. Нам можно без блёсток.

— А успеет всё высохнуть до субботы? — с сомнением сказал я.

— Не знаю, как получится, — сказал Толик. — Я просто идею предложил.

— Идея хорошая, — сказала Любочка. — Молодец, Толя.

Пионер почему-то цветом лица сравнялся со своим галстуком.

— Блёстки я найду, — сказала Катя. — Не проблема.

— Значит, делаем так, как Толик предложил, — постановил я. — Кто умеет?

Мы начали переглядываться друг с дружкой. Кажется, никто с папье-маше дела не имел.

— Хорошо, кто в теории знает, как это делается? — хмыкнул я.

Варя робко подняла руку.

— Клей ПВА надо и бумагу, — сказала она. — Бумагу нарвать мелко, и в клею замешивать.

— Отлично. Ты и займёшься, — распорядился я. — Я в тебя верю, ты справишься. Теперь… Плащи.

С костюмами на сцене всегда лучше, чем без них. Сразу видно, что группа готовилась специально для выступления.

— Я могу пошить, — сказала Света.

— На всех? — спросил я.

— Если короткие, то на всех, — сказала она.

— Вот досюда, — я показал длину до пояса.

— Да, хватит. Ткань у мамы есть, я попрошу, — сказала она.

— Отлично. Толик! Учи партии. Я слышал, ты сбивался, — продолжил я.

— Да я буквально вчера инструмент взял! — выдохнул он.

— Вот и учи, — сказал я.

— А вы с Катей что? Бездельничать будете? — спросила Варя.

Я почувствовал, что хожу по лезвию бритвы. Опасность, тревога, жирный восклицательный знак. Код красный.

— Кате тоже заниматься на барабанах надо, да, Катя? Вместе с Толиком, кстати, можете порепать, вам синхронизироваться надо, ритм-секция важнее всего, — сказал я. — Ну а я тебе с папье-маше помогу.

— Ла-адно… — протянула Варя.

Угроза исчезла. Но не до конца. Притаилась, как хищник в тени деревьев, как тигр в джунглях.

Мы убрали всё обратно в каморку, перетащили и колонки, и барабаны, вернули всё на свои места, занесли инструменты, развесили скрученные кольцами провода на вбитые в стены гвоздики. Порядок. Можно уходить.

— В пятницу генеральная репетиция. Всем быть обязательно, — сказал я, напоследок окидывая «Высокое напряжение» пристальным взглядом.

— У меня в пятницу театралка… — пробормотал Толик.

Он, кажется, посещал абсолютно все кружки и секции, до которых только мог дотянуться, и я пока не мог понять, делает он это по собственному желанию или по чьей-то указке.

— Ничего, пропустишь. Это же генеральная! — сказала ему Катя.

— Придётся, — вздохнул наш новый басист.

До выступления оставалось ещё четыре дня, и это, с одной стороны, целая вечность, а с другой, пролетят эти дни так, что даже и не заметишь. Оставалось только дождаться субботы и разорвать этот ДК своим выступлением.

В успехе я нисколько не сомневался, иначе и быть не может, по сравнению с другими городскими ВИА вроде тех же «Икарусов» мы звучали действительно свежо, по-новому.

После того, как все разошлись, мы с Варей отправились в универсам, искать клей для папье-маше. Откладывать это дело не стоило, не то мы можем просто не успеть изготовить эти самые маски, и придётся реально вырезать их из картона. А это будет смотреться максимально дёшево и убого. Представляю, как будут потешаться Дима Жаринов со своей командой, завидев нас в этих самодельных масках. А без них Кобра просто не выпустит меня на сцену.

ПВА отыскать не удалось. Только канцелярский прозрачный клей, и мы оба не были уверены, можно ли сделать папье-маше с его помощью, но на всякий случай купили две банки канцелярского. Потом отправились к ней домой. Запасы бумаги, как она сказала, должны быть дома, макулатуру она раньше сдавала исправно и по привычке хранила все газеты, журналы и прочее.

Елизаветы Константиновны дома не оказалось. Записка на столе лаконично гласила, что она ушла по делам и вернётся нескоро, и мы с Варей остались наедине. Она, как обычно, поставила чайник, усадила меня за стол, выставила угощение, а потом упорхнула в сени, искать бумагу для папье-маше и тару, в которой мы всё будем замешивать.

Чайник закипел, я поднялся и выключил газ. Варя так и не вернулась. Я решил сходить и проверить, не случилось ли чего.

Вышел в сени. Тут было темно, сени тянулись вдоль всего дома небольшим пристроем, выполняя роль ещё и кладовки, и за шторкой, закрывающей собственно кладовку от прохода в дом, я заметил мельтешение тусклого фонарика.

Тихонько заглянул за шторку. Варя копалась в каком-то деревянном ящике, перегнувшись через край и низко наклонившись. Даже встала на цыпочки, чтобы залезть поглубже, короткая школьная юбка задралась, демонстрируя мне колготки и то, что было под ними. В тусклых отсветах фонарика разглядеть особо не получалось, но воображение дорисовывало всё само, так, что юношеские гормоны снова ударили в голову буйным фонтаном.

— Да где же эти газеты, блин… — бормотала Варя себе под нос.

Я подошёл неслышно, ткнул пальцем в ягодицу, застав Варю врасплох. Не удержался. Она взвизгнула, подскочила, развернулась, сходу влепила мне пощёчину.

— Ты идиот⁈ — воскликнула она. — Ты чего делаешь⁈

— Я думал, ты тут потерялась. В царстве старых вещей и забытого хлама. Пришёл к тебе на помощь, — сказал я. — Не могу же я бросить тебя в беде.

— Дурак! — фыркнула она.

Руку с фонариком она опустила вниз, и мы стояли в интимном полумраке прямо друг напротив друга. Её грудь вздымалась, Варя не могла отойти от испуга, сердце бешено колотилось.

— Руки не распускай, понял⁈ — сказала она. — И вообще, подальше держись!

— Руки? Не буду, — сказал я, делая ещё полшага вперёд.

Теперь мы стояли почти вплотную, ближе, чем во время медленного танца. Варя попыталась отойти назад, но упёрлась в тот самый ящик. Мне вспомнился вдруг жар поцелуя и вкус малинового варенья на её губах, и я подался вперёд, надеясь на ещё один поцелуй.

— Ты вообще из-за Катьки подрался! — вдруг выпалила она, отталкивая меня обеими руками.

Я сделал шаг назад. Момент испорчен.

— А за тебя — вообще убил бы, — хмыкнул я.

— Дурак! — фыркнула она снова, оттолкнула меня, протиснулась мимо по узкому проходу.

Я вздохнул, поднял глаза наверх, оставаясь в одиночестве и темноте. Заметил стопку старых газет на полке. Что ж, бывает.