Металлист. Назад в СССР

Глава 23

На следующий день я сидел на уроке истории и думал, где нам отыскать басиста. Историк нудно зачитывал абзац за абзацем из учебника, зачем-то требуя, чтобы мы записывали. Я себя такой ерундой не утруждал. Как оказалось, зря.

— Таранов! Вы витаете в облаках! Встаньте, когда учитель к вам обращается! — заявил историк, Лев Юлианович, пожилой сухонький мужчина в сером пиджаке. — Может, расскажете нам, о чём ваши думы?

— Виноват, Лев Юлианович, задумался, — сказал я.

— Надеюсь, о внешней политике Советского Союза накануне Великой Отечественной Войны? — прищурился историк.

В классе раздались приглушённые смешки.

— Нет, думаю о том, как мы будем защищать честь школы на конкурсе, — признался я.

— Котором? — спросил учитель.

— На конкурсе самодеятельности, на следующей неделе, — сказал я. — У нас не хватает одного человека в группе.

— Дело это важное, но лучше бы вам сосредоточиться на уроке, — проворчал Лев Юлианович. — На переменке успеете подумать. А к следующему уроку подготовите доклад на тему… «Комсомольское движение во время ВОВ».

Доклад так доклад. Я сел на место, полистал учебник. Проблем не будет, тема несложная, главное, идеологически верно всё показать.

А ещё историк навёл меня на мысль, и достаточно неплохую. В конце концов, в нашем классе учится комсорг школы.

К ней я и подошёл на следующей переменке.

— Лера, привет! Дело есть, на миллион! — сказал я.

Она подняла взгляд. Заинтересованный, но это было любопытство естествоиспытателя, препарирующего лягушек и отрывающего ноги муравьям. Туго стянутый хвост на затылке и орлиный нос придавали ей сходство с какой-то хищной птицей.

— Выкладывай, — сказала Лера, сразу же раскрывая записную книжку, испещрённую сотнями записей. — Только быстро. Или ты решил наконец-то комсомольские взносы сдать?

Занятой человек, сразу видно. Далеко пойдёт.

— Сколько там у меня накопилось? — нахмурился я.

— Настя! — она позвала комсорга нашего класса. — Реши вопросик. Саша наконец-то взносы отдать решил.

— Я отдам, у меня вопрос другой! — поспешил вставить я. — Нам басист нужен.

— Так, — хмыкнула Лера.

— Вы же всю школу знаете. Может, объявите комсомольский призыв, или что-то вроде того? — спросил я. — На конкурсе выступать скоро, а басиста нет, а без него нам не выиграть.

— Подумаем, что можно сделать, — сказала Лера.

— Комсомольский билет гони, — сказала Настя Пономарёва, комсорг десятого класса.

Я порылся в сумке, протянул ей чуть помятую красную книжицу с профилем Ильича на обложке.

— Десять копеек с тебя. Ты с мая не оплачивал! — воскликнула Настя. — Лер, дай ручку.

Пришлось порыться по карманам и сдать им горсть мелочи. Две копейки в месяц, казалось бы, ерунда совсем. Но с миру по нитке, с каждого школьника и студента, с каждого рабочего и колхозника, и сумма уже набегает более чем внушительная.

— Только басиста помогите найти. Нам честь школы защищать. Любовь Георгиевна втык получит, если плохо выступим, а без него так и будет, — сказал я.

Любочку в школе уважали и любили.

— К вам же Данила вроде приходил, — произнесла Настя, возвращая мне комсомольский билет.

— Как пришёл, так и ушёл, — сказал я, не желая раскрывать подробности.

— Понятно. Вы там вон как вкалываете, каждый день в актовом зале музыка гремит, — улыбнулась Лера. — Он-то, наверное, работать не хотел?

— Вроде того, — туманно ответил я.

— Вы же после шестого урока собираетесь? Отправлю к вам кого-нибудь, если найду, — сказала Лера.

— Спасибо, Лер, — сказал я.

— Обращайся, — натянуто улыбнулась она.

После шестого урока я поделился радостной новостью с девочками. Мы, само собой, не ждали, что кто-то внезапно появится, но после того, как мы отыграли две песни, в дверь постучали и к нам заявился вихрастый белобрысый пионер, с любопытством оглядывая убранство нашей берлоги.

— Здрасьте! А тут в ансамбль берут, да? — спросил он.

Девочки посмотрели на него снисходительно, свысока. К нам, похоже, отправили первого попавшегося добровольца, назначенного в таковые властным жестом Леры Якуповой.

— Ну, привет, — сказал я. — На чём играть умеешь?

— Э-э-э… На балалайке… — признался пионер. — Я в музыкалку три года отходил!

Я быстро глянул на Варю, та кивнула, мол, видела его там.

— Не повезло тебе, на басу ровно на одну струну больше, смотри, не запутайся, — пошутил я, но пионер шутки не понял. — Как зовут?

— Толик! — представился он.

Мы тоже по очереди представились, я пожал его хлипкую ладошку.

— Бери басуху, Толик, будем жарить рок, — ухмыльнулся я.

Толик широко улыбнулся, достал новенький бас из чехла, разглядывая его, как какое-то инопланетное оружие. Глаза горели, и это главное, а играть наши басовые партии сумела бы и обезьяна.

— Втыкайся, — приказал я.

Он не сразу меня понял, но со Светиной помощью всё же сумел подключиться, включил звук, подёргал струны. Из колонок характерно забубнил «Урал-510», звук которого нельзя спутать ни с одним другим басом.

— Ноты знаешь, Толик? — спросил я.

— Конечно знаю! — он, кажется, даже чуть-чуть оскорбился.

— Самая толстая это ми, а остальные тебе пока не пригодятся, — сказал я.

— Ну как вторая и третья на балалайке, — сказал Толик.

— Значит, не запутаешься, — сказал я.

С огромным басом через плечо тщедушный Толик смотрелся несколько комично, но когда взял медиатор и сыграл быстрым переменным штрихом какую-то незнакомую народную композицию, я понял, что у нас отныне есть басист.

— Да, это не балалаечка, конечно, — протянул он.

— Это круче, — засмеялся я.

Девочки тоже сменили первоначальный скепсис на милость.

— Ты же из седьмого «а», да? — робко спросила Света.

— Ага, — запустив пятерню в вихры, ответил Толик.

— А музыкалку чего бросил? — спросила Варя.

— Да ну её в баню, скукотища, — ответил Толик.

— Давайте уже играть! — нетерпеливо воскликнула Катя.

— Толик! Можешь подглядывать, что Света играет, и за ней повторять, понял? — сказал я.

— Понял! — откликнулся пионер.

Заиграли «Одного в темноте». Толик сначала немного тупил, но потом освоил основные риффы и больше по нотам не промахивался. Ритмический рисунок там и вовсе был элементарный, а темп медленный, так что ритм-секция особо и не напрягалась. Упор я в этой песне делал на пение и мелодичные соло-партии.

Когда в миксе наконец зазвучал бас, вся песня начала восприниматься совершенно иначе. Более полной, целостной, яркой. Живой. В этом весь секрет баса, в миксе он почти незаметен, но без него никак.

— Огонь! — воскликнул я, когда мы доиграли.

— А прикольно, — хмыкнул Толик. — Я думал, вы тут так, фигню всякую играете.

— Сам ты фигня, — обиделась Катя.

— На концерте-то не был? — спросила Варя.

— Не, я болел, — сказал Толик. — Так-то я на балалайке выступать должен был тоже.

— Понятно. Сейчас-то не болеешь? — спросил я.

Толик шмыгнул носом.

— Нет, сейчас уже нет, — сказал он.

— Смотри, перед конкурсом не вздумай заболеть, — пригрозила Катя.

— Да я чё, спецом что ли… — буркнул он.

Да, неловко получится.

— Давайте вторую попробуем, — предложил я. — Толик, тут показывать надо, смотри…

Я продемонстрировал ему басовую партию, сыграв её на гитаре. Толик тут же её повторил, не без ошибок, но суть выхватил быстро.

Катя дала счёт, немного быстрее обычного, и мы почесали вперёд, источая подлинную злобу из колонок. Мне нравилось думать, что это первая в Союзе трэш-металлическая песня, по-настоящему тяжёлая, и с бас-гитарой она зазвучала ещё тяжелее. Жаль, нет ещё одной педали перегруза или овердрайва, перегруженный бас был бы очень кстати. И спаять не выйдет, только если очень долго искать комплектующие. До конкурса не успеть.

— Ха-ха! Мирный атом в каждый дом! Ну вы даёте! — расхохотался Толик, едва мы доиграли.

— Да вроде песня как песня… — пробормотала Варя.

— Не, всё круто! — махнул рукой пионер. — А ещё есть такое?

— Мы ещё «Каскадёров» разучиваем. Я, кстати, текст принесла, Саш, держи, — Света протянула мне сложенный вчетверо тетрадный листочек.

— Вроде тоже песня неплохая… — пробормотал Толик.

Я вчитывался в пляшущие рукописные строчки. Незамысловатый текст, но довольно неплохо запоминающийся.

— Спасибо, Светик. Где взяла? — спросил я.

— По радио передавали. Я и записала быстренько, — улыбнулась она.

— Молодчина, Света, — похвалила её Варя. — Может, и их сыграем?

— Показывайте, — с готовностью отозвался Толик.

Мы заражали друг друга энтузиазмом, работая над песнями по несколько часов кряду, оттачивая своё мастерство и занимаясь тем, что каждый из нас искренне любил, музыкой. Все проблемы и невзгоды сразу отступали на второй план, всё плохое забывалось. За это я и любил наши репетиции.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Прогнали все песни ещё по одному разу, и Катя, как обычно, взмокшая после игры на барабанах, запросилась домой.

— Ребят, мне домой бежать пора, — сказала она.

— Значит, закругляемся. Без барабанов особо не поиграешь, — сказал я. — Толик, ты как? Готов с нами играть?

— Всегда готов! — шутливо воскликнул пионер, убирая бас обратно в клетчатый чехол. — Мне нравится. Не балалайка, конечно, но тоже круто!

— Отлично, — сказал я. — Завтра после шестого урока приходи опять.

— Завтра у меня кружок авиамоделирования, не могу, — сказал Толик.

— Ладно, завтра без тебя… Послезавтра? — протянул я.

— Послезавтра в художку, — сказал он.

— В четверг? — спросил я.

— В четверг можно, — закивал Толик. — Виктор Борисыч всё равно болеет пока.

— Кто? — не понял я.

— Тренер. По плаванию, — сказал Толик.

— Ясно… В четверг, значит, приходи, будем отрабатывать материал, — сказал я.

— Договорились! — улыбнулся он, махнул всем рукой на прощание и вышел.

С девочками мы, как обычно, вышли все вместе. Прошлись по двору школы, остановились у калитки. С тополей, росших вдоль сетчатого железного забора, уже почти облетела листва, голые ветви качались на ветру. Старшеклассники гоняли мячик, играя в одно касание, неподалёку от них высилась груда портфелей. Я почувствовал чей-то пристальный взгляд и внимательно посмотрел на них, но не заметил ничего стоящего внимания.

— … а у Любочки туфли видела какие? Чешские! — донёсся до меня обрывок девичьего трёпа, который я обычно пропускал мимо ушей.

— Не-а, чё-т не обратила внимания…

— Классные такие!

Я вновь погрузился в собственные мысли, полностью выпадая из разговора. Меня немного тревожило грядущее прослушивание у Кобры. Без него нас до конкурса не допустят, а с ним, возможно, зарубят весь репертуар к чертям собачьим. Я подумывал схитрить, сыграть Кобре одно, а на конкурсе сыграть другое, но это тоже чревато большими проблемами в будущём. Как минимум, путь на официальные мероприятия для нас будет закрыт. Как максимум, наш вокально-инструментальный ансамбль будет распущен.

— Ну, ребят, я побежала! — воскликнула Катя.

— Пока, Кать! — машинально отозвался я.

Варя издала сдавленный смешок. Ну да, конечно.

Пошли домой втроём, Света спустя какое-то время тоже убежала домой, провожать её до КПД мы не стали. А Варя на середине пути вдруг остановилась и хлопнула себя по лбу ладошкой.

— Блин! Мне же бабушку надо с почты встретить! — воскликнула она.

— Помочь, может? — предложил я машинально. — Там чего, сумки тащить? Посылки?

— Не! Саш, до завтра! — воскликнула Варя.

Ладно, навязываться не буду. Пошёл домой один, задумчиво пиная камешек по дороге. Ощущение чужого взгляда никуда не исчезло, наоборот, только усилилось. Я пару раз обернулся, но никого так и не увидел.

Дошёл до конца улицы Блюхера, остановился у колонки, попил воды.

— Эй, паря! — окликнули меня сзади.

Я выпрямился, утёр лицо тыльной стороной ладони, повернулся на зов. Ко мне быстрым шагом приближался какой-то нервный парень в спортивной куртке. Руки он держал в карманах, на голове у него возвышалась шапка-петушок с олимпийским мишкой. Глаза бегали, ноздри гневно раздувались, хотя я видел его абсолютно впервые.

— Это ты Таранов? — спросил он.

— Ну, допустим, — сказал я.

— Ты чё за Катькой таскаешься? — с наездом спросил он. — Зубы лишние выросли?

Я кое-как сдержал рвущийся наружу смешок.

— А ты ей кто? — спросил я.

— Катька — девушка моя, понял? — выпалил он. — Ещё раз тебя рядом с ней увижу — убью!

— А она-то хоть в курсе, чья она девушка? — хмыкнул я. — Это тебя, что ли, батя её с лестницы спустил?

— Ну всё, хана тебе, козлина! — зашипел парень.

Буйный какой-то. Не удивлюсь, если он сам таскался за Катериной, возомнил себе невесть что, а потом не смог пережить её отказ достойно, и теперь ищет причины.

Он бросился на меня с кулаками, но я именно этого и ожидал. Шаг в сторону, и его кулак пролетает мимо, как и он сам, зато я придаю ему немного ускорения, толкая агрессора в спину и подсекая ногой.

Буйный споткнулся, попытался удержать равновесие, коснулся пальцами стылой и сырой октябрьской земли, проревел матом что-то неразборчивое.

— Зёма, остынь, — посоветовал я.

Жаль, что в облике Сашки Таранова эти слова звучали уже не так внушительно. Одно дело, когда тебе советует остыть забитая татуировками горилла, и совсем другое, когда это же самое говорит тощий десятиклассник.

— Да я тебя урою, сука! — заорал он.

Буйный резко развернулся, снова кинулся на меня. Увернуться в этот раз не получилось, и он вцепился в мой пиджак, пытаясь уронить меня наземь. В самый партер не рвался, борцовских навыков не демонстрировал, просто схватился за одежду и пытался повалить грубой силой. Силы в нём было побольше, чем в Таранове.

Пиджачок мой затрещал по швам, и я понял, что пытаться хватать его за руки бессмысленно. Вместо этого я просто хлопнул его ладонями по ушам. Буйный тряхнул головой, явно оглушённый, но хватки своей не разжал. Пришлось дать ему локтем в рыло. Шапочка-петушок слетела на землю, куда-то в прелую осеннюю листву, взъерошенный герой-любовник полетел следом, отрывая мне рукав. К счастью, не до конца.

Мы оба тяжело дышали, короткая, но интенсивная схватка напомнила мне стометровку, когда ты выкладываешься на полную, чтобы выбежать из тринадцати секунд.

Пыл его, однако, ничуть не угас. Он встал, окинул поле нашей битвы бешеным взглядом. Ноздри хищно раздувались, словно у разъярённого быка на арене, планирующего насадить тореадора на рога прежде, чем быть убитым самому. Эй, тореро, жизнь как миг.

— Катька… Моя… — просипел он. — Никому…

Ну что за драма, шекспировские страсти.

— Да как скажешь, братишка, — чуть отдышавшись, произнёс я.

Зря. Он посчитал это за насмешку и снова ринулся в бой, размахивая кулаками, как лопастями вентилятора. Я отступал и закрывался руками, принимая удары на жёсткий блок, но несколько всё же пропустил. Один пропущенный в голову выбил у меня искры из глаз, второй заставил пошатнуться.

— Эй! Там наших бьют! — послышалось мне.

Осталось выяснить, кто такие наши. Я тоже принялся отмахиваться изо всех сил, не разбирая, куда и как бью. Я не боксёр и не каратист, но опыт уличных драк говорил мне, что главное — это лишить противника желания продолжать драку.

Нас вдруг принялись растаскивать в разные стороны, я увидел краем глаза знакомых пацанов — Альберта, Каната, Лёху. Чуть не втащил Канату с локтя в неразберихе, но вовремя остановился, моего противника тоже скрутили и оттащили. Тот словно бы в один миг позабыл о драке, успокоился, стряхнул чужие руки, утёр лицо.

— Мы не закончили, понял? — произнёс он, утёр окровавленную морду, подобрал шапку-петушок и спешно ретировался, понимая, что находится в чужом районе.

Я сплюнул наземь густую тягучую слюну. Красная. Один зуб шатался, кажется, я беспрестанно трогал его языком, из носа тоже что-то текло.

— Санёк, вы чего зацепились-то? — спросил меня кто-то.

— Алик, накачай воды, Сане умыться надо, — попросил Канат.

Заскрипела колонка, меня отвели к ней, я набрал пригоршню ледяной воды, от которой немели пальцы. Не знаю, что это такое было, но я этому уроду всё-таки тоже неплохо врезал.