«Икарус» играли неплохо. Лажали периодически, но с душой, да и пела у них эта Оля достаточно хорошо, эстрадным вокалом. На сцене, правда, все они стояли, как приколоченные, но это скорее норма для здешних ВИА.
Люди в зале танцевали, общались, наслаждались субботним вечером под звуки популярных мелодий, в основном, советских, зарубежного звучало крайне мало, а если и звучало, то пели Дима и Оля с неистребимым рязанским акцентом, страшно коверкая слова. Иногда музыканты уходили на перекур, включая что-нибудь с магнитофона, примерно раз в полчаса играли медляк.
На первый же медляк я пригласил Варю. Заиграли «Белладонну» группы UFO, большинство парней тут же отошли к стеночке или вовсе пошли покурить, и зал остался полупустым, только немногие парочки прижимались друг к другу, качаясь в ритме медленного танца.
Она обняла меня за плечи, я обхватил её за талию. Расстояние не то чтоб пионерское, но и не чересчур интимное. Однако телу Саши Таранова хватило, чтобы подкинуть в кровь дозу гормонов, мешающих воспринимать действительность.
— Эта вечеринка отстой. Я ненавижу этих людей, — сказал я Варе на ухо.
Она засмеялась. Ещё одно подтверждение тому, что если ты девчонке нравишься, то можно нести любую чушь.
— Я тоже не люблю такое, — призналась она. — Слишком… Много людей.
— Можем уйти, если хочешь, — предложил я.
— Попозже, — сказала Варя.
Мелодия стихла, Оля объявила следующую песню, парочки начали расцеплять объятия. Мы тоже, улыбнувшись друг другу, разошлись в разные стороны.
— Сейчас вернусь, — сказал я.
Я почувствовал зов природы.
Возле туалетов, как всегда это бывает, толпились люди, девочки стайками, парни по одиночке. В здании ДК никто не курил, за этим следили строго, но помимо естественных надобностей, сюда ходили ещё и для того, чтобы пообщаться в относительной тишине. Звуки музыки доносились сюда приглушёнными, словно через ватное одеяло.
На выходе из туалета, в коридоре, я столкнулся с Гришаней. Наверное, с последним из всех, кого я желал бы повстречать на танцах.
— Опа! Таранька! Стоять! — воскликнул он.
Руки я ему не подал. Я их после туалета помыл, в отличие от многих, вытирать о штаны посчитал зазорным, а подавать мокрую посчитал невежливым.
Он, впрочем, тоже рук из карманов не доставал.
— Какой я тебе Таранька? — спросил я. — Ты, по-моему, перепутал.
— Да ладно тебе! Хорош обижаться! С обиженными знаешь что делают? — посмеиваясь, произнёс он.
Я поиграл желваками. Собеседником Гришаня был не самым приятным, но и ввязываться в конфликт я не имел ни малейшего желания.
— Ты в больничке недолечился или что? — спросил я.
— Да вот выписали, ты не переживай, — сказал Гришаня. — Я же так, от путяги закосить. Мне-то башку не пробивали.
— Чё хотел? — недружелюбно спросил я.
— Есть рубль? — пытливо заглядывая мне в лицо, спросил Гришаня.
Ага, знаю я этот заход. Рубль-то у меня был. Только не для Гришани.
— Ну, допустим, — сказал я.
Гришаня явно ожидал сходу услышать отказ, чтобы заставить меня попрыгать и всё в таком духе.
— Дай взаймы, по братски, — произнёс он после некоторой паузы.
На меня нахлынул целый шквал неприятных воспоминаний из девяностых, мне стоило огромных усилий удержать себя в руках. Я уже знал, чем этот разговор кончится, потому что рубль я ему всё равно не дам, но торопиться всё равно не стоило, поэтому я просто левой рукой начал тереть подбородок, чтобы в случае драки как можно быстрее принять бойцовскую стойку.
— А ты мне за прошлые разы разве отдал? По братски, — сказал я.
Гришаня рассмеялся.
— А я думал, ты забыл! — воскликнул он. — Пойдём, может, покурим, а?
— Да я не курю, — сказал я.
— Ну просто пойдём выйдем, — предложил Гришаня. — Воздухом подышать.
Внутри ДК периодически ходили дружинники. Они больше наблюдали за порядком в зале, но и до туалетов тоже прогуливались. Зов природы властвует над всеми.
— Да ты не ссы, просто побазарим постоим, — добавил Гришаня. — Как в старые добрые, а? Как за одной партой сидели с тобой, помнишь?
— Не помню, — отрезал я. — Ты не обижайся. Мне как башку проломили, я буйный иногда становлюсь. На людей кидаюсь.
— Так тебя в дурдом тогда надо, на учёт ставить, — хмыкнул Гришаня. — Как дурачка. Да ты и был всегда дурачко…
Договорить он не успел. Я резко выбросил вперёд левую руку, сжатую в кулак. Прямого в бороду он не ожидал и сполз по стеночке там же, где стоял, только челюсть клацнула. Кажется, ещё и затылком об стену ударился. К счастью, коридор был пуст, все умотали в зал послушать новый хит про дельтаплан.
Крепостью телосложения Гришаня не отличался, только борзостью, так что я без труда подхватил его под мышки и повёл в туалет.
— Воздухом подышать, мля… — процедил я, подтаскивая Гришаню к раковине.
— Ты ч-чё, с-сука… — выдохнул он, очухиваясь от первоначального шока.
Дал ему локтем в солнышко, чисто выбить воздух из груди, ошеломить. Не уверен, что в нынешней своей форме выдержал бы честный поединок с Гришаней, но вот так вот, пользуясь фактором внезапности, вполне.
— Умойся, чучело, — сказал я. — Холодненькой.
Хоть и обошлось без крови, но умыться ему всё равно не помешает. Я открыл кран и толкнул его к воде.
— Конец тебе, Таранька… Я тя, с-сука, урою… — обеими руками держась за раковину, пробормотал Гришка. — Ходи оглядывайся…
Сотрясение? Возможно.
В туалет вдруг заглянул дружинник в расстёгнутом пиджаке и с красной повязкой на рукаве, глянул на нас, зашёл в кабинку. Спустя полминуты вышел. Руки тоже не помыл.
— Я тебе говорил, что буйным стал? Говорил, — сказал я, проводив дружинника долгим взглядом. — Ты, походу, сразу не понял.
— Коз-зёл… — процедил он.
Захотелось разбить его башку об раковину, вколотить её в коричневый кафель, чтобы юшка во все стороны брызнула. Но я сдержался.
— Если и сейчас не понял, могу объяснить подробно, — сказал я. — Забудь нахрен всё, что было до этого. В школе, на улице. Я тебе не Таранька. Не тот чмошник, которого ты на деньги ставил. Считай, другой человек теперь с тобой говорит. Уяснил?
— Пошёл ты… — прошипел Гришаня.
— Значит, не уяснил, — вздохнул я.
Пришлось аргументировать свои слова ещё парой ударов в голову, и если первый Гришаня ожидаемо пропустил, то от второго попытался уклониться, оторвался от раковины и попробовал сам достать меня размашистым ударом, но я юркнул в сторону и впечатал колено ему в открытый живот так, что он согнулся пополам и снова упал. Опасный удар, так можно и селезёнку прибить, но сейчас вроде обошлось.
— Понял? — в последний раз поинтересовался я.
— Понял… — выдохнул он.
Я помыл руки и вышел из туалета. На танцполе как раз затихла очередная песня, и Дима Жаринов объявил в микрофон белый танец. Дамы приглашают кавалеров. Заиграли, кажется, что-то из раннихScorpions, и я принялся отыскивать Варю взглядом.
— Потанцуем? — она нашла меня первой.
— С удовольствием, но не сейчас, — пробормотал я, мягко взяв её под руку. — Мы уходим, срочно.
Она нахмурилась, надула губы.
— Песня только началась, — сказала она. — Что-то случилось?
— Варь, потом всё, — пробормотал я. — Уходим.
Оставаться было опасно. Гришаня тут с компанией своих друзей-гопников, и они наверняка захотят с меня спросить за столь неподобающее поведение. А в уличной драке самый полезный спорт — это лёгкая атлетика, и против толпы птушников я выходить не буду. Я хоть и отбитый, но не настолько.
Ладно хоть Варя не стала спорить. Мы быстрым шагом покинули зал, прошли по коридору. Приходилось держать её за руку, чтобы не отставала. В фойе краем глаза заметил Гришаню, который стоял с компашкой друзей, что-то им втирая, но нам, вроде как, удалось проскользнуть на улицу незамеченными.
На крыльце по-прежнему несли дежурство доблестные милиционеры в синей форме. Мы быстренько сбежали по ступенькам вниз и быстрым шагом пошли в сторону дома.
— Может, объяснишь уже, что случилось? — потребовала Варя, когда ДК скрылся из виду.
Вырвала руку, резко остановилась.
— Птушники, — кратко и ёмко объяснил я.
— А-а… — протянула она. — Понятно.
Почти стемнело, начало быстро холодать. Я скинул пиджак, набросил Варе на плечи.
— Замёрзнешь, — сказал я.
В середине сентября её летнее платьице можно было носить только в помещении, да и то не во всяком, и она, благодарно кивнув, закуталась в пиджачок. Я остался в одной рубашке, зябко поёжился.
— Идём, — сказал я.
Два раза объяснять и уговаривать не пришлось. Варя тоже девочка неглупая, понимала, что к чему.
На всякий случай пошли не прямой дорогой через КПД, а немного в обход. С Гришани станется начать облаву, в конце концов, накинуться толпой на одного меня он точно будет не прочь. Как это, судя по всему, уже бывало.
— Ты там подрался, что ли? — спросила Варя, снова хватая меня за руку. — У тебя казынки красные.
— С Гришаней… Пообщался малость, — сказал я. — Случайно вышло.
— Саша! Разве так можно? — протянула она.
— Какие же танцы без драки, — хмыкнул я.
Мы быстро шагали в жёлтом свете фонарей. Холодный ветер шевелил облетающую листву, полная луна глядела сверху бледным жёлтым глазом. Субботний вечер сперва обещал быть интересным и весёлым, а получилась какая-то сумбурная ерунда. Совсем не таким я видел его окончание.
Дошли до края частного сектора, до улицы Блюхера, моей родной.
— Проводишь меня? — смущённо спросила Варя.
Ей надо было пройти ещё немного дальше.
— Конечно, — сказал я.
Я не мог позволить, чтобы она шла по тёмным улицам в одиночестве. И пусть разгул преступности тут начнётся лет этак через десять, я всё равно по привычке предпочитал проводить девушку до дома. Даже если не по пути.
— А ты конкурса не боишься? — спросила Варя. — Я вот побаиваюсь.
— А чего бояться? — не понял я.
— Ну там… Другие ансамбли, жюри… Оценивать строже будут, — сказала она.
— Бояться вообще не надо, — сказал я.
— Можно подумать, ты перед сценой не нервничаешь! — фыркнула Варя. — Портвейн-то заранее купил!
— Это другое, — сказал я. — Это не страх.
— А что? — хмыкнула она.
— Просто… Волнение… Предвкушение. Я люблю сцену, — сказал я.
— Можно подумать, ты её за одно выступление полюбить успел, — хмыкнула она.
Опять ляпнул немного лишнего. Не подумал, забылся.
— Может и успел, — сказал я.
— А мне всякий раз страшно… Хоть и на конкурсах выступала, и на концертах, — призналась Варя.
— А потом выходишь и всё тут же проходит? — спросил я.
— Да, — улыбнулась она.
— Ну вот, главное заставить себя выйти, — посмеялся я.
Мы вновь не заметили, как очутились возле её дома. В окне горел приглушённый свет.
— Как мы быстро дошли, — произнёс я.
— Ты замёрз, наверное? — спросила Варя. — Зайдёшь? Чаем отогреешься.
Предложение более чем заманчивое. На улице уже дышалось, а я так и шёл в одной рубашке.
— Не откажусь, — сказал я.
Тем более, возвращаться домой мне не хотелось. Лучше я ещё немного побуду в компании нашей прекрасной клавишницы. Пусть даже в присутствии её бабушки.
Она открыла калитку, я вошёл следом за ней в ограду, поднялся на крылечко, зашёл вслед за ней в тёмные сени. Варя распахнула дверь в хату и крикнула:
— Бабуль! Мы с Сашей, чаю попьём! Недолго!
Елизавета Константиновна вышла нас встретить, оглядела нас критическим взором.
— Варвара! Вот говорила же тебе, кофту надень! — укоризненно произнесла бабушка, глядя на продрогшего меня.
— Здрасьте, Елизавета Константиновна, — сказал я.
Она благосклонно кивнула, поставила чайник на плиту.
— Ишь, кавалер… — тихо пробормотала она, уходя в комнату и оставляя нас с Варей наедине.
Я прильнул к печке, отогревая замёрзшие ладони. Варя принялась выставлять на стол всё необходимое, заварник, сахарницу, плошку с конфетами. Я глянул на часы, висевшие над столом. Половина девятого. Надо же, есть шанс даже успеть домой без скандала.
По телу разливалась приятная истома, я несколько раз поёжился, вздрогнул, прогоняя холод, забравшийся под кожу. Наконец засвистел чайник, Варя позвала меня за стол, но я помотал головой, не желая отлипать от печки. Сейчас бы под одеялко, и была бы вообще красота.
— Тебе сколько… А, точно, без сахара, — сказала Варя, разливая чай по кружкам.
Сначала из заварничка, а потом долить кипятка до нужной крепости, чтобы цвет из тёмно-коричневого стал янтарным. Запах натурального чая пощекотал мои ноздри, всё-таки заставляя переместиться за стол.
— Запомнила? — хохотнул я.
— Ты из моих знакомых один такой, — сказала она.
— Это же чай! Его китайцы знаешь как пьют? — спросил я.
— Как? — спросила Варя.
— Из вот таких вот пиалочек, — показал я двумя пальцами. — Меньше, чем наши стопки.
— Да ты шутишь, — не поверила она.
— Нисколько! Я в… В журнале читал, с картинками, «Вокруг света», — соврал я. — Там столько тонкостей у них. Воду дважды кипятить нельзя. Первую заварку вообще сливают. Целая церемония.
— Ничего себе, — прихлёбывая обычный советский чай, сказала Варя.
— Вот. И у них главное это прочувствовать вкус, — добавил я. — То есть, самого чая, без всяких добавок. Ни сахара, ни молока, ни варенья, ни лимона.
— Ой, точно, у нас же варенье ещё есть открытое, будешь? — спохватилась Варя.
— Не, спасибо, — сказал я.
— Малиновое, я сама варила! — сказала она.
Малиновое кому попало не предлагают.
— Ну если сама, то давай, — согласился я.
Она выскочила из-за стола, начала рыться по шкафчикам, через какое-то время выставила на стол початую баночку с этикеткой «Повидло яблочное», прикрытую мятой жестяной крышкой.
— В самый раз, чтобы не заболеть, — сказал я, загребая варенье ложечкой. — Для профилактики.
Варя смущённо улыбнулась.
— Тогда и мне не повредит, — сказала она.
— Сейчас как раз сезон начинается. Грипп, ковид, — сказал я.
— Ковид? — не поняла Варя.
— Корь, я хотел сказать, — поправился я, снова понимая, что спорол чушь.
— Корь вроде не сезонная, — сказала она.
— Да неважно, простуда всякая ходит же, — сказал я. — Ну, слушай, я теперь понимаю Карлсона. Ради такого варенья можно и пропеллер себе в ж…
— Саша! — одёрнула меня Варя.
Из комнаты раздался приглушённый хриплый смех. Варя покраснела до ушей, надулась, глядя на меня, как на злодея. Я кое-как сдерживался, чтобы не засмеяться.
Я поглядел на часы снова. Стрелки приближались к девяти. Я, конечно, не сказать, что засиделся в гостях, но пора и честь знать. Варя заметила мой взгляд.
— Пора? — с нотками лёгкой грусти в голосе спросила она.
— Да, пожалуй, — в тон ей ответил я. — Обещал пораньше вернуться.
Такой вечер нравился мне гораздо больше, нежели танцы под хиты восьмидесятых. Да и сидим хорошо, душевно. Пусть даже каждое слово слышит из соседней комнаты Елизавета Константиновна.
Я быстренько допил чай, съел ещё пару ложек малинового варенья, натянул пиджак, похлопал себя по карманам, проверяя, ничего ли я не забыл. Варя начала убирать со стола, загремела посудой.
— Варя, я уберу! — крикнула из комнаты бабушка. — Иди лучше, кавалера проводи, заблудится.
— До свидания, Елизавета Константиновна! — крикнул я.
— До свидания, Саша, — ответила она.
Варя тоже накинула курточку, подождала, пока я обуюсь, вышла вслед за мной в сени.
— Приходи ещё… В гости, — тихо сказала она, придержав меня за рукав пиджака. — И просто так приходи.
— Примчусь, как только позовёшь, — улыбнулся я. — И если не позовёшь, тоже примчусь.
Она хихикнула. Мы почему-то остановились в тёмных сенях, в кромешной мгле. Постояли молча друг напротив друга, в тишине. Слышно было только Варино дыхание, которое я ощущал на своей шее.
А потом она встала на цыпочки и жарко поцеловала меня в губы. Поцелуй оказался со вкусом малинового варенья.