Коротвитен — маленькая птичка, черная, с белыми перышками на плечах. Некогда она была человеком древнего народа. Она летала, но также ходила, как человек.
Как-то, когда Цагн охотился, он заметил коротвитена, который неподвижно парил в воздухе. Цагн стоял и смотрел на него, а коротвитен упал вниз и исчез в норке в термитнике. Цагн все смотрел на то место, куда вошел коротвитен, и вдруг коротвитен вытащил каросс из другой норки в термитнике. Да, да, он вытащил каросс, полный личинок термитов, совсем из другого места.
Цагн повернулся лицом к коротвитену и подошел к нему, а тот сидел и крепко завязывал каросс, полный личинок термитов.
Цагн сказал:
— Будь добр, намажь мне лицо потом своих подмышек, чтобы я тоже мог стать таким, как ты[42], и тоже мог делать так. Ведь мне приходится выкапывать личинки палкой. И мои руки болят от этого.
Затем заговорил коротвитен:
— Подойди к какому-нибудь из этих термитников и смотри, что я делаю, — сказал он.
А Цагн сказал:
— Покажи мне.
Тогда коротвитен поднялся и полетел и стал парить в воздухе, потом он нырнул в норку в термитнике, а Цагн стоял и смотрел. И вот коротвитен вытащил полный каросс личинок из другой норки в термитнике.
И Цагн сказал:
— Мы можем делать так же. Я больше не буду выкапывать личинки палкой.
Обычно женщины выкапывают личинки, мужчины же выкапывают личинки, когда не охотятся на газелей.
Цагн переломил об ногу свой лук, разломал стрелу, разорвал колчан, расколол камень, надетый на палку-копалку, а затем разломал и саму палку-копалку, которой он выкапывал личинки. Он чувствовал, что стал подобен коротвитену, и он тоже войдет в норку в термитнике, набросив каросс, в который сгребет личинки.
Он взлетел в воздух, парил-парил, а потом нырнул в норку в термитнике, и вот он действительно вытащил каросс, полный личинок, через другую дыру. Он пошел и сел, крепко держа свой каросс, наполненный личинками.
Он сказал:
— Ну, скажите, почему же мы всегда считали, что должны копать? У нас болели руки из-за того, что мы копали, а ведь мы могли бы делать вот так.
Он поднялся и опять стал парить в воздухе, он снова нырнул в норку в термитнике, а потом выскочил с кароссом из другой дырки в термитнике. Он завязал каросс и понес личинки к воде.
Когда он добрался до водоема, коротвитен уже ел там. И Цагн тоже пришел туда, чтобы поесть.
И коротвитен сказал:
— Будь завтра вон у того термитника и помни, что ты должен отдать мне часть личинок, которые соберешь. Ты должен поделиться со мной.
Тогда Цагн сказал:
— Почему же мой брат ничего не сказал мне об этом раньше? Ведь я считал, что я собираю личинки для сына моей сестры, Квамманга, а на самом деле собирал для него!
А коротвитен ответил:
— Ты должен отдать мне часть — ведь это я показал тебе, как добывать личинки. Вспомни, как ты жаловался, какие неудобства ты терпишь, оттого что должен копать землю!
Тогда Цагн сказал:
— Я всегда так делал. Мы входили в норку в термитнике.
Так сказал Цагн, он сказал, что всегда умел это.
Коротвитен помолчал, а потом сказал:
— Я собираюсь домой, да и тебе пора домой.
А Цагн сказал:
— Я сделаю так же, как и ты.
Цагн поднял мешок с личинками и повесил его через плечо.
Коротвитен сказал:
— Приходи сюда завтра за личинками, и мы поговорим, когда спустимся к воде.
И Цагн пошел обратно, он добрался до дома.
Кауру, его жена, сказала:
— Ох! Где это Цагн оставил свои вещи, которые он взял с собой? Ведь у него были колчан и палка-копалка!
А Цагн сказал:
— Я там встретил одного человека, он входит в норку в термитнике, а потом вытаскивает полный каросс личинок — из другого места.
Тут молодой Ихневмон спросил:
— О Цагн! Где ты оставил свои вещи?
Тогда Цагн объяснил молодому Ихневмону, что разломал все вещи.
Тут вступил в разговор Квамманга, он сказал молодому Ихневмону:
— Дитя, скажи моему отцу, что это был коротвитен. Когда мы с ним встречаемся, мы остаемся спокойны, мы не ломаем и не выбрасываем свои вещи. А коротвитен всегда поступает так, когда мы на него смотрим.
А Цагн сказал:
— Почему сын моей сестры, Квамманга, говорит так? Он бы должен знать, что это очень хороший человек. Он просил меня прийти к нему завтра, и я снова смогу парить и нырять в это прекрасное, ни с чем не сравнимое место!
Тогда Квамманга сказал:
— Оставь деда. Кажется, дед не поделился с коротвитеном, а мы всегда это делаем. Если он хорошо обращается с нами, мы всегда даем ему еду.
Тогда Цагн сказал:
— Он говорил мне об этом, но я думаю, что у него достаточно личинок.
А Квамманга сказал:
— Дитя, скажи деду, что мы всегда оставляем еду для коротвитена, тогда земля становится для нас мягкой. Но если мы не поделимся с коротвитеном, тогда земля станет твердой — коротвитен рассердится, и земля станет для нас твердой.
Рано утром Цагн снова отправился, чтобы встретиться с коротвитеном и достать личинки. Он еще шел, а коротвитен был уже в небе, он парил там. Потом он ринулся вниз, исчез в норке в термитнике и вытащил каросс из другой норки.
Тогда Цагн подошел к термитнику, который он увидел. Он стал парить над ним, потом нырнул в одну норку, а из другой норки вытащил каросс. Он отнес каросс к кусту и положил там. Он сел, хорошенько завязал его и пошел дальше. Он подошел к другому термитнику и стал парить над ним, потом нырнул в норку в термитнике и вытащил каросс из другой норки. Он пошел, положил каросс. Он сел и завязал его хорошенько.
Затем Цагн пересыпал личинки в мешок.
После этого он спустился к воде. Коротвитен увидел, что он спустился, и сам пошел туда. Коротвитен подошел к тому месту, где лежал его мешок, и сказал:
— Ну а теперь, я думаю, ты должен сделать это, ты должен положить передо мной еду.
— Вы только послушайте моего брата! Почему мой брат говорит так?! Ведь у него полно личинок, а он говорит так! — воскликнул Цагн.
А Коротвитен сказал:
— О человек! Ты должен поделиться со мной. Ведь это ты просил меня объяснить тебе все хорошенько, когда ты чувствовал себя несчастным оттого, что, как ты говорил, тебе неприятно копать землю.
Тогда Цагн сказал:
— Этот человек говорит так, будто он опьянен ядом. Ну а мне надо пойти и положить личинки сушиться.
А коротвитен сказал:
— Что же, делай как знаешь. Но ты увидишь завтра, как ты здесь ушибешься. Тебе следовало бы вести себя с нами по-другому — ведь мы одарили тебя.
Цагн пошел обратно, он вернулся в дом родственников.
А молодой Ихневмон сказал:
— О! О! Мешок моего деда Цагна полон!
Тут заговорил Квамманга, он сказал:
— Перестань! Спроси лучше своего деда, сделал ли он то, о чем я ему говорил? Поделился ли дед с коротвитеном?
И Цагн сказал, что он не сделал этого, так как полагал, что мешок коротвитена полон.
А Квамманга сказал:
— Дитя, поговори с дедом и объясни ему, что мы должны делиться с коротвитеном. Даже если мешок коротвитена полон, мы все равно делимся с ним. Иначе он рассердится и земля не откроется.
Тогда Цагн сказал:
— Нет, это место не такое, чтобы там можно было погибнуть.
Он ведь нырял там в норку в термитнике.
Квамманга замолчал. Он понял, что Цагн снова собирается поступить по-своему.
А Цагн встал рано. Он отправился на поиски термитника и нашел его. Он пошел к нему и стал парить над ним. Он парил-парил, а потом ринулся вниз и попытался нырнуть в термитник, но погрузился только до лба. Он ушибся и закричал от боли. Цагн решил, что нырнул мимо норки. Он поднялся снова и опять стал парить в воздухе, а потом ринулся вниз и снова разбил лоб, так что полилась кровь. Он встал и пополз домой.
А молодой Ихневмон воскликнул:
— О! О! Кто это разбил лоб моему деду Цагну? И Цагн рассказал ему, что это он нырнул в землю лицом, когда хотел попасть в норку в термитнике.
Тогда заговорил Квамманга, он сказал молодому Ихневмону:
— Дитя, скажи деду, что я хотел, чтобы он поделился с коротвитеном. Он, видно, не поверил, что земля станет твердой для нас, если коротвитен рассердится, потому что мы не поделились с ним.
И молодой Ихневмон заговорил с Цагном, он сказал:
— Отец просит передать тебе, что он говорил, чтобы ты поделился с коротвитеном, потому что земля станет твердой для нас, если коротвитен рассердится.
Квамманга чувствовал, что он должен был сказать это молодому Ихневмону, а молодой Ихневмон передал его слова Цагну. Цагн же молчал. Он не станет говорить второпях. Он поговорил с молодым Ихневмоном и замолчал, он совсем замолчал.