Михаил Романов

ЯРОСЛАВСКИЙ СОВЕТ

Под знамена Пожарского стекались служилые люди. На содержание их требовались средства. Ранее собранные деньги быстро разошлись. Найти средства в разоренной стране оказалось делом трудным, почти невозможным. Финансовая система давно находилась в полном расстройстве. Население, привыкшее к военному грабежу, спрятало имущество и затаилось, видя, что каждая новая власть приносит с собой лишь новые поборы. Жители городов разбредались по деревням. Торговля пришла в упадок.

Переворот в таборах смешал все планы Минина и Пожарского. Надежды на скорое освобождение Москвы рухнули. Пожарский не мог выступить к столице, пока там распоряжались сторонники самозванца. Государевым «изменникам», не желавшим признавать доброго «Дмитрия», грозил суд казацкого круга.

Ярославль стал подлинной Меккой для земских городов, отказавших в поддержке «вору». Замосковные, волжские и поморские посады посылали в Ярославль свои военные силы либо запрашивали к себе воевод с подкреплениями. Ратники Пожарского направились в разные стороны — в Тверь, Владимир, Ростов, Касимов. Они взяли под контроль дороги, связавшие Ярославль с Севером. Поморье стало базой снабжения нового земского ополчения.

Раскол земского освободительного движения привел к распаду территории земщины. Объединив вокруг себя многие города, ярославский Совет поневоле должен был взять на себя управление ими. Нижегородский мещанин Минин стал душой нового правительства. Его титул звучал необычно и внушительно — «выборный всею землею человек».

В течение короткого времени Минин заново организовал систему управления уездами, отказавшимися признать власть Лжедмитрия III. В Ярославле стали действовать свои приказы. В город стекались дворяне, стрельцы, пушкари. Воеводы производили смотр вновь прибывшим и определяли им жалованье. Поместный приказ приступил к раздаче земель оскудевшим дворянам.

Новая власть взыскивала налоги повсюду, где было возможно. В Ярославле был организован Монастырский приказ. Монастыри обладали крупными богатствами, и Минин охотно обращался к ним за займами. Большую помощь Второму ополчению оказали солепромышленники Строгановы, предоставившие заем в четыре тысячи рублей. Несколько московских купцов дали тысячу рублей.

Вместе с пожертвованиями Казенный приказ ополчения получил немало серебряных вещей. Кузьма мгновенно оценил ситуацию и устроил в городе Денежный двор. Мастера переплавляли вещи и били монету, которую казна тут же использовала на жалованье ратным людям.

Для решения наиболее важных дел Минин и Пожарский постоянно вызывали к себе выборных. В этих случаях города получали наказ «по всемирному своему совету присылать изо всяких чинов людей человека по два (и по три) и совет свой отписать за своими подписями».

Пожарский делал все, чтобы сплотить патриотические силы страны. В состав ярославского Земского собора входили престарелый боярин князь Андрей Петрович Куракин, бояре Василий Морозов, князь Владимир Долгорукий и окольничий Семен Головин. Родственники Куракина и Головина входили в Семибоярщину, а сам Долгорукий сидел в Кремле с «литвой» до марта 1611 года.

Членами Совета в Ярославле стали князь Никита Меньшой Одоевский, князь Петр Пронский, князь Иван Черкасский, князь Иван Троекуров, князь Дмитрий Черкасский, братья Шереметевы и другие.

Земское правительство возлагало большие надежды на поддержку со стороны казанцев. Но «Казанское государство» отказалось повиноваться ярославскому Совету земли и вернулось в Казань. Раздор едва не привел к кровопролитию.

Совет стремился ограничить размах военных действий, чтобы сохранить силы для московского похода. Когда стало известно о появлении запорожцев в Старой Руссе и Бежецке, против них был послан князь Дмитрий Черкасский. Запорожцы отступили, а воевода не стал их преследовать. Позднее он был послан против казаков Заруцкого, стоявших в Угличе, и разгромил их.

Минин и Пожарский помнили о судьбе Ляпунова и не помышляли о возрождении триумвирата. Под текстом соборной грамоты князь Дмитрий приложил руку десятым, признав тем самым местническое превосходство девяти других более знатных бояр и стольников. Впрочем, своим «чином» Пожарский мог поспорить с любым влиятельным лицом — «по избранию всей земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Пожарский».

В дни ярославского стояния земские люди учредили новый герб. Начиная с Отрепьева самозванцы неизменно выступали под знаменами с двуглавым орлом. Ополчение избрало другую эмблему — льва. Большая земская печать несла изображение «двух львов стоячих», меньшая дворцовая печать — «льва одинокого».

Земский совет, функционировавший в Ярославле, непрестанно повторял в грамотах к городам, что «земля» должна без промедления избрать себе законного царя. «Сами, господа, все ведаете, — писали руководители собора, — как нам ныне без государя против общих врагов — польских, и литовских, и немецких людей, и русских воров стояти? И как нам без государя о великих о земских делах со окрестными государи ссылатися и как государству нашему впредь стояти крепко и неподвижно!» Надо спешить, говорили земские люди, чтобы от свалившихся бед Московское государство без государя до конца не разорилось.

Ярославские власти приступили к практической подготовке дела царского избрания. Они предложили городам выработать специальные решения — «приговоры» и прислать их со своими представителями, «чтобы нам (собору) с совету всего государства выбрали, общим советом государя».

Ляпунов обличал Семибоярщину в предательстве и предлагал отбирать у них великие вотчины и поместья. Ярославский Совет возлагал всю вину на изменника Михаила Салтыкова и ни словом не упоминал об ответственности главных бояр. «Ляпунов, — писали члены Совета, — литовских людей в Москве осадил и тесноту им великую учинил». Члены боярского правительства словно бы и не сидели в осаде с «литвой» и не сражались против земских людей. В отличие от Ляпунова второе земское правительство считало, что великих бояр нельзя отстранить от дела царского избрания.

Минин и Пожарский удалили из соборных постановлений об избрании царя все, что могло компрометировать московскую думу.

В поисках кандидата, который мог бы устроить всех, члены Совета обратили взоры в сторону шведского принца.

Митрополит и бояре, сдавшие шведам Новгородский кремль, шли по стопам московской Семибоярщины. Новгородская трагедия повторила московскую. Послы Новгорода Великого выехали в Швецию, чтобы привезти оттуда шведского принца и посадить его на «Новгородское государство». Но их задержали в Стокгольме на полгода. В Швеции на трон взошел Густав II Адольф. Делагарди клялся, что шведское правительство во исполнение договора немедленно пришлет в Новгород принца Карла Филиппа. Но Густав Адольф, подобно своему двоюродному брату Сигизмунду III, желал сам занять русский трон. В начале марта 1612 года он обескуражил новгородцев сообщением о том, что вскоре лично прибудет в Новгород и постарается найти средства к умиротворению Русского государства. Густав ни словом не упомянул об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа. Власти Новгорода были встревожены перспективой превращения их «государства» в шведскую провинцию, оккупированную коронными войсками. Вмешательство Густава Адольфа испортило игру, которую вел Де-лагарди. Ему потребовалось немало времени, чтобы успокоить встревоженных новгородцев.

Военачальники Густава Адольфа действовали в Новгороде совершенно так же, как полковники Сигизмунда III в Москве. Они щедро жаловали боярам земли за измену собственному народу. Главный воевода князь Иван Одоевский получил от Делагарди огромный погост с 4500 четвертями пашни неподалеку от самого Новгорода.

Новгородские верхи вскоре оказались в полной зависимости от шведских военных властей. Бояре и митрополит слезно упрашивали Делагарди не отлучаться из Новгорода. В противном случае, говорили они, неизбежно возникнет раздор между войском и народом, некому будет подавлять «смуты», и народ отпадет от Швеции.

Бояре помогли шведам утвердить свое господство на всей обширной территории Новгородской земли. Где не действовали уговоры, шведы пускали в ход оружие. В разных концах «Новгородского государства» гремели выстрелы и лилась кровь. Брошенные на произвол судьбы, пограничные замки не могли выстоять в одиночку. Пали Орешек и Ладога. Угроза шведского завоевания нависла над русским Поморьем.

Угроза со стороны шведов носила реальный характер, и земскому правительству пришлось взяться за укрепление обороны северного края.

Война со Швецией могла разразиться со дня на день. Швеция и Речь Посполитая на время отложили свои споры из-за Ливонии. Покидая Ливонию, Ходкевич заключил перемирие со шведами. Недавние смертельные враги спешили использовать бедственное положение России, чтобы завершить раздел пограничных русских территорий.

Ляпунов вел переговоры об избрании шведского принца, чтобы заручиться военной помощью Швеции. Пожарский ставил более скромную цель. Он понимал, какую опасность для земского освободительного движения таит в себе перспектива одновременной борьбы с Речью Посполитой и Швецией.

Второе земское ополчение не могло начать поход на Москву, пока существовала непосредственная угроза захвата шведами русского Севера. Утрата Севера лишала ополчение главной базы снабжения.

Чтобы нейтрализовать угрозу с тыла и избежать столкновения со Швецией, Пожарский прибегнул к сложной дипломатической игре. Ярославский Совет снарядил в Новгород посла Степана Татищева, а с ним 15 членов Земского собора — представителей главнейших русских уездов.

Русское государство стояло на грани распада и гибели. Земским дипломатам приходилось пускаться во все тяжкие, чтобы добиться союза или хотя бы перемирия с соседями. Очевидная слабость их позиций отнимала надежду на успех. Единственным козырем в их игре оставался вопрос о замещении царского трона. Не слишком опытные дипломаты пускали в ход этот козырь неоднократно.

Памятуя о фатальной неудаче Ляпунова, Пожарский избегал прямых переговоров со Швецией, зато использовал посредничество новгородцев. В Новгороде посол Татищев постарался уверить руководителей «государства», будто избрание на трон крещеного шведского принца является для ярославского Совета вопросом почти что решенным. Земские вожди писали, что, как только они узнают о содержании новгородского договора, о его соблюдении, о решении перекрестить принца, тогда они, обсудив дело с новгородскими представителями, пошлют к королю послов от всей земли бить челом о «государе королевиче» и примут необходимые постановления «о государственных и о всяких земских делах».

Как бы мимоходом Татищев потребовал, чтобы новгородцы не предлагали более северным и поморским городам присоединиться к своему «государству» без ведома ярославского Совета.

Татищев удачно завершил трудные переговоры и 1 июня 1612 года вернулся в Ярославль. Он без обиняков заявил, что от Новгорода нечего ждать добра. Если бы Совет предал гласности достоверную информацию о шведском вторжении и захватах, дальнейшие дипломатические переговоры с Новгородом стали бы невозможны. Земское руководство понимало это и обнародовало ложный отчет о посольстве. «Степан Татищев, — объявил Совет, — в расспросе сказал, что в Великом Новгороде от шведов православной вере никакой порухи, а христианам никакого разорения нету: все живут безо всякой скорби; принц же Карло по прошению Новгородского государства будет в Новгороде вскоре, а дается на всей воле Новгородского государства людей».

10 июня Пожарский известил города о начале переговоров с Новгородом и просил незамедлительно прислать в Ярославль «для общего земского совета изо всяких чинов человека по два и по три» с наказом об избрании царя «всею землею, кого Бог даст». Новгородские власти прислали в Ярославль полномочных представителей во главе с князем Федором Оболенским и дядей первого самозванца Смирным-Отрепьевым.

Во время переговоров с новгородскими послами князь Дмитрий Пожарский категорически отверг мысль о снаряжении Земским собором послов в Стокгольм и прямых переговорах со шведским королем. Москва, заявил он, уже посылала послов за польским королевичем, но все они томятся на чужбине в литовском плену. Когда шведский принц прибудет в Новгород и переменит веру, тогда ополчение готово начать переговоры «о соединенье» с «Новгородским государством», а иноверного принца земля Русская не примет.

На этот раз Пожарский четко и недвусмысленно выразил свое отношение к новгородско-шведскому договору. Сигизмунд, заявил Пожарский, хотел дать на царский престол сына своего, манил с год и не дал; а теперь вы (новгородцы) знаете, что делают ляхи с Московским государством. «Шведский Карлус король, — закончил свою речь князь, — также на Новгородское государство хотел сына своего отпустити вскоре, да по ся места, уже скоро год королевич в Новгороде не бывал».

Князь Дмитрий письменно предупредил новгородцев, что Земский собор согласен ждать лишь до исхода лета. Если шведский королевич не прибудет в Новгород к концу лета, тогда люди во всех русских городах придут в сомнение, потому что «великому государству без государя долгое время стоять нельзя».

Поскольку шведская королевская семья не помышляла ни об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа, ни о его крещении в православие, переговоры между Ярославлем и Новгородом носили беспредметный характер. Речь шла о том, какая сторона извлечет больше выгод из дипломатической дуэли.

26 июля 1612 года новгородские послы были отпущены из Ярославля с поручением заключить формальное перемирие с «Новгородским государством».

Едва угроза шведского вторжения была устранена, Пожарский немедленно выступил с главными силами к Москве.