Михаил Романов

ИЕРАРХИЯ ЧИНОВ

В иерархии московских чинов запечатлелась вся история высшего сословия России. Старомосковская нетитулованная знать руководила думой московских князей со времен Калиты. После подчинения Москвой княжеств Северо-Восточной Руси потомки местных династий — князья Суздальские, Ярославские, Ростовские и Стародубские — коренная суздальская аристократия собралась при московском дворе и стала управлять государством вместе со своей близкой родней — московской династией. Старомосковская знать оказалась основательно потеснена княжеской аристократией.

Наконец, в XV веке на московской службе появилась литовская знать. Иван III был первым великим князем, поставившим во главе своей думы князей Гедиминовичей Патрикеевых. От литовских великих князей вели род также князья Щенятевы, Голицыны и Куракины. Литовская знать заняла высшие ступени иерархии, оттеснив суздальскую аристократию.

К середине XVI века Государев двор сформировался окончательно. Знать литовского происхождения возглавляла список бояр и список служилых князей. Суздальская знать в виде особой привилегии проходила службу по княжеским спискам и занимала вторую ступень после служилых князей.

Опричнина высветила истинное значение суздальской знати, владевшей родовыми вотчинными богатствами на территории некогда принадлежавших им княжеств и тесно связанной с местным дворянством.

Когда царь Иван замыслил утвердить свою неограниченную власть, он казнил князя Александра Горбатого-Суздаль-ского и сослал на восточную окраину цвет суздальской знати. Вывод очевиден. Не литовская, а коренная суздальская знать ограничивала власть самодержца в первую очередь.

Опричнина не сокрушила могущества суздальской знати. Правитель Борис Годунов столкнулся с заговором князей Шуйских и едва избежал гибели. Он продолжил дело Грозного и уничтожил главную привилегию суздальской знати — службу по княжеским спискам. Эта мера имела важные последствия. Она ускорила процесс разобщения суздальской аристократии.

Шуйские правили Россией при малолетнем царе Иване. Сразу после смерти Грозного боярин Иван Петрович Шуйский стал фактически главным регентом при слабоумном царе Федоре. Когда началась Смута, царский трон занял «принц крови» Василий Шуйский. То был крупнейший успех суздальской знати. Свержение царя Василия Шуйского завершило целый этап в истории российской аристократии.

Иван Грозный получил послушную думу, поставив во главе ее литовскую знать — князей Ивана Бельского и Ивана Мстиславского. Иван IV часто повторял: «Мы трое — столпы Московского государства». Когда татары сожгли Москву, а Бельский погиб в пожаре, Грозный обвинил в измене Мстиславского. Тот признал вину и покаялся, после чего занял пост главы Боярской думы.

Правитель Борис Годунов отправил Ивана Мстиславского в монастырь, но пост главы думы передал его сыну Федору. Сын сохранил пост при царе Борисе, при Лжедмитрии I, при царе Василии и при Михаиле Романове.

Дед князя Федора выехал на Русь в 1526 году и получил от Василия III выморочное удельное княжество юхотских князей из Ярославского княжеского дома. Этим княжеством Мстиславские владели в трех поколениях. Царь Василий пожаловал Мстиславскому обширную Ярополческую волость, чтобы купить его верность. Князь Федор, без сомнения, был крупнейшим землевладельцем России. В его владениях было более 90 000 четвертей пашни в трех полях. Юхотское княжество по размерам превосходило некоторые из монархий Западной Европы.

Будучи главой Семибоярщины, Мстиславский отказал в поддержке и защите Филарету и другим великим послам. По возвращении в Россию Филарет мог заплатить ему той же монетой. Но он не стал мстить. Многолетний плен научил его осторожности. Романов знал, к каким катастрофическим последствиям может привести раздор с могущественной аристократией, и долгое время избегал решительных перемен. Прошло три года, прежде чем патриарх стал проводить в жизнь меры, клонившиеся к ограничению всевластия высшей аристократии.

Рубежом стала кончина главы Семибоярщины князя Федора Мстиславского, умершего в 1622 году. Прежде всего власти перестали созывать Земские соборы. Совпадение отнюдь не было случайностью.

С первых дней своего существования Семибоярщина многократно использовала соборную практику в своих целях. Владислав, кандидат Семибоярщины, был избран на царский трон собором. С согласия Земского собора Мстиславский впустил в Кремль польские войска.

Смерть Мстиславского и прекращение деятельности соборов знаменовали крушение режима, сформировавшегося в России к началу XVII века.

Мстиславский умер бездетным. Его удельное княжество было ликвидировано. На его обширное подворье в Кремле мог претендовать преемник князя на посту главы думы. Но царь Михаил и Филарет повелели передать двор в распоряжение Пушкарского приказа. Там был устроен склад орудий.

Лучшим воеводой Семибоярщины был князь Иван Семенович Куракин. Этот князь Гедиминович был отослан в Сибирь еще в 1615 году. Филарет не вспомнил о нем и не вернул на службу. Более того, имя князя не упоминалось в документах после 1618–1619 годов. Умер Куракин в 1632 году.

Вторым лицом в Семибоярщине был Иван Голицын, также Гедиминович по крови. Будучи приглашен на царскую свадьбу в 1624 году, боярин не подчинился указу Михаила «быть без мест» и объявил, что ему меньше боярина князя Ивана Шуйского «быть невместно». Государь пытался урезонить строптивого сановника. Согласно Разрядам, сам Филарет сделал внушение боярину. Но Иван Голицын был непреклонен. О причине непослушания можно догадаться. Речь шла о том, кто наследует пост руководителя думы — Гедиминович Голицын или Иван Шуйский. Ивану Голицыну припомнили, что он пытался заполучить трон в 1612–1613 годах.

Великий государь с отцом указали: князя Ивана Голицына «за его непослушанье и измену поместья и вотчины отписать на себя, государя, и поместья в роздачу роздать, а вотчины ведать во Дворце; а за ним оставить в Арзамасе из вотчины его одно село, которое поменши, а его и с женою сослать с приставом в Пермь». В ссылке Голицын умер. Его поместья разделили боярин В. П. Морозов, князь И. Ф. Лыков и другие лица.

На царской свадьбе Иван Голицын местничал, кроме Ивана Шуйского, еще и с Дмитрием Трубецким. Тяжба точно указывала на круг лиц, претендовавших на пост главы думы.

Виднейший из Гедиминовичей князь Дмитрий Трубецкой в январе 1625 года был отправлен царем Михаилом и Филаретом на воеводство в Тобольск. По существу, такое назначение было равнозначно опале и ссылке. Трубецкой пробыл в Сибири недолго. Он умер, прожив в Тобольске «один месяц несполна». На его место в Тобольск был отправлен его двоюродный брат воевода Алексей Никитич Трубецкой, остававшийся в Сибири до 1630 года. Член Семибоярщины боярин князь Андрей Васильевич Трубецкой в последний раз упомянут в документах в сентябре 1618 года. Дата его смерти неизвестна.

Филарет Романов неохотно пускал в думу княжескую знать, издавна носившую высшие думные чины. Видное место среди знати, перешедшей на службу в Москву из Литвы, были князья Воротынские. Их род был одним из самых аристократических родов России. Его представители, как отметили современники, «бывают в боярах, а в окольничих не бывают». Князь А. И. Воротынский и царь Михаил были женаты на родных сестрах. Но он долго оставался стольником. По знатности Воротынские уступали лишь Мстиславскому.

Перед отъездом из Речи Посполитой Филарет посылал людей к польскому пленнику Ивану Шуйскому с предложением вместе ехать в Россию. Однако князь Иван помнил о казни братьев и отвечал митрополиту Ростовскому, что он присягнул Владиславу и будет верен присяге. Невзирая на это, власти возвратили князю Ивану боярский титул, когда тот вернулся в Москву. Последний в своем роду Шуйский занял высший пост в думе. Исторический спор между аристократией литовского происхождения и суздальской знатью завершился в пользу Шуйских.

Возвышение Ивана Шуйского Романовы использовали для того, чтобы завершить разгром пропольской партии в думе, приведшей страну к национальной катастрофе. Иван Пуговка Шуйский был личностью столь же бесцветной, как Мстиславский, и покорно следовал воле Романовых. Именно ему Михаил поручил провести суд над героем смоленской обороны Шеиным, что тот и исполнил. В конце 1637 года Шуйский постригся в монахи, а в 1638 году умер. Наследника у него не было, и род Шуйских пресекся.

И Филарет, и его сын питали недоверие к высшей княжеской аристократии. Архиепископ Астраханский так характеризовал взаимоотношения патриарха и высшей аристократии: «а владетелен таков был, яко и самому царю боятися его, боляр же и всякаго чина царского синклита зело томляше заточенми необратными, и инеми наказанми».

Местническая система, регулировавшая взаимоотношения внутри правящего боярства, существовала в России более столетия и отличалась исключительной прочностью. Высшие посты в государстве занимали лица, чьи предки отличались знатностью, состояли в родстве с династией Калиты, добились наибольших успехов по службе и владели родовыми вотчинами.

Восшествие на трон Романовых неизбежно должно было привести к преобразованию старой иерархии. Первостепенное значение приобрело родство с новой династией. На первый план выдвинулись Шереметевы, Морозовы, Салтыковы. Самыми богатыми светскими землевладельцами России стали Иван Романов (3379 дворов крестьянских и бобыльских) и Федор Шереметев (2083 двора).

Перестройка местничества была ускорена смертью Мстиславского. Новая династия представляла нетитулованную старомосковскую знать, прежде уступавшую первенство княжеским родам. Примирить старую иерархию с новой действительностью не представлялось возможным, и Романовы упразднили местничество в конце XVII века.

При царе Михаиле суздальская знать лишилась главного преимущества — близкого родства с царствующей династией. И Грозный, и суздальская знать имели одного предка — Всеволода Большое Гнездо. Романовы были всего лишь слугами владимирских князей.

Смута расшатала царскую власть, что неизбежно усилило значение Боярской думы. Царь Михаил вынужден был жаловать думные чины, чтобы найти опору среди знати. После возвращения Филарета все переменилось. В его правление численный состав думы, представительного органа аристократии, сократился, а компетенция подверглась ограничению. Указные книги Поместного, Разбойного, Земского и Ямского приказов рисуют такую картину. В 1620–1632 годах чаще всего употреблялась формула «царь и патриарх указали», несколько реже — «царь указал», много реже — «царь указал, а бояре приговорили», единичные случаи — «по боярскому приговору» и «патриарх указал».

В 1625 году Михаил Федорович выдал патриарху жалованную самосудную грамоту. Таким путем пастырь пожелал узаконить неподсудность патриарших владений светским чинам. Впрочем, попытка разграничить сферы деятельности с царем не имела особых последствий.

Патриарх Филарет усвоил необычный в русской истории титул — Великий государь и Святейший патриарх. Он соединил в своих руках церковную и светскую власть. Патриаршие ризы сидели на Филарете так же хорошо, как боярские одежды. Но по натуре и привычкам Романов был не столько духовным пастырем, сколько честолюбивым и опытным государственным мужем. Будучи в царствующем граде, он тщательно вникал в дела управления государством и выносил решения. Во время длительных поездок на богомолье патриарх наказывал сыну сообщать ему обо всех важных политических новостях: «да и о сем, государь, вели мне возвещать коротким писанием, любо отписки придут из Новгорода, или изо Пскова, или из порубежных городов, или отинды откуду, чтоб мне, отцу твоему и богомольцу, о том ведомо было». Не церковные, а военные новости интересовали Филарета в первую очередь.

Михаил старательно исполнял приказ батюшки, а также пересылал ему нераспечатанными письма, полученные на имя иерарха в столице. Имеются сведения, что воеводы вели из лагеря под Смоленском отдельную переписку с патриархом. Филарет получал тайные грамоты из Псковского Печорского монастыря.

В 1627 году патриарх сам вел секретные переговоры с турецким послом Кантакузином о заключении союзного договора против Речи Посполитой. Получив из рук посла «письмо» — проект договора, Филарет после рассмотрения передал его главе Посольского приказа. Предложение турок было отклонено. В 1631 году шведский посол Руссель по прибытии в Москву говорил наедине с патриархом, а затем с членом Ближней думы князем Иваном Черкасским. Посольский приказ, а значит, и Боярская дума не были осведомлены о «тайном деле», с которым приезжал посол.

Ранее, в 1620 году, московские послы прислали из Персии две отписки. Одну царь Михаил и Филарет велели «честь» всей Боярской думе, а другую «мы слушели и ближним бояром чести велели, а всем бояром чести не велели».

В конце жизни патриарх нередко принимал решения по важнейшим внешнеполитическим и военным вопросам единолично, отстранив Боярскую думу.

При Иване III Россия имела трех великих князей, при Михаиле — двух царей. Конфликты между царями не возникали, так как сын никогда не перечил родителю.

Отец царя поначалу мирился с тем, что в Кремле распоряжались старица Марфа и ее любимцы. В 1623 году он приступил к перестановкам в Ближней думе. Прологом послужил розыск о злоупотреблениях братьев Салтыковых.

Извещая народ об опале на Салтыковых, власти писали: «забыв государево крестное целование и государскую великую милость, а государская милость была к вам (Борису и Михаилу Салтыковым) и к матери вашей (сестре старицы Марфы) не по вашей мере; пожалованы вы были честью и приближеньем больше всех братьи своей», «только и делали, что себя богатили, домы свои и племя свое полнили, земли крали и во всяких делах делали неправду, промышляли тем, чтоб вам при государской милости, кроме себя, никого не видеть, а доброхотства и службы к государю не показали».

Русские известия находят подтверждение в иностранных донесениях. Описав злоупотребления московских властей, Исаак Масса в своих письмах 1616–1618 годов подчеркивал, что такое правление, «если останется в теперешнем положении, долго продолжаться не может»; чиновники корыстолюбивы и лицеприятны; Михаил попустительствует им и возлагает надежды единственно на возвращение из польского плена своего отца Филарета, который один «в состоянии поддержать достоинство великокняжеской власти». «Лобанов с Салтыковым, — писали из Москвы шведские эмиссары, — были первыми во власти, тиранили с таким насилием, что могли бы все перевернуть, если бы не заступился отец» царя Михаила.

Филарет отправил Салтыковых и Лобанова в ссылку, лишив их думных титулов. В 1626 году ссыльные служили в захолустных крепостях на восточной окраине: Борис Салтыков — в Самаре, Михаил — в Чебоксарах, князь Лобанов — в Свияжске. Был издан указ, воспрещавший именовать их с прежними думными титулами. «А к Борису боярином писать не велено, а Михаилу — окольничим; а все они посланы из деревень, государевых очей не видали», — значилось в Разрядах. Филарет не желал допускать племянников в столицу.

Костромские вотчины братьев Салтыковых были конфискованы и ранее 1626 года пущены в поместную раздачу.

Шведские дипломатические донесения позволяют заключить, что ближний круг сына состоял из одних лиц, а Филарета — из других. «Чего хочешь достигнуть от матери великого князя, — утверждали шведские послы, — должно быть сделано Сицким, Черкасским, Лыковым и тестем великого князя Долгоруким. Чего хочешь добиться у патриарха, должно быть сделано Шереметевым, Шеиным, Иваном Никитичем и Лыковым».

Среди лиц, выдвинувшихся при Михаиле и его матери, первенствовали бояре князь Алексей Сицкий и князь Иван Черкасский. Оба получили боярство по родству с Романовыми. За год до смерти старицы Марфы тесть царя боярин Владимир Долгорукий-Оболенский оказался в Сибири, может быть, по милости Филарета.

Единственным лицом, пользовавшимся влиянием при обоих великих государях, был князь Борис Лыков-Оболенский, женатый на сестре Филарета Ирине Никитичне. Одно время Лыков возглавлял Сыскной и Ямской приказы.

Ближними людьми Филарета были его брат Иван Никитич и бояре старшего поколения Михаил Шеин и Федор Шереметев.

Что касается князя Черкасского, он первенствовал при дворе Марфы и Михаила, но подлинный успех пришел к нему при Филарете.

Иван Борисович Черкасский был внуком горского князька Камбулата, члена княжеской династии, правившей в Кабарде. Династия была связана родством с Грозным. Высокое происхождение ограждало его от местнических нападок московской знати. Мать князя Ивана доводилась родной сестрой Филарету.

Князь Черкасский доказал свою преданность Романовым. Он пользовался их полным доверием и обладал характером, что позволяло ему неукоснительно проводить в жизнь все распоряжения «великих государей царя и патриарха».

В январе 1622 года был создан Приказ Большой казны — главное финансовое управление. Приказ ведал торговлей. В ведении нового приказа находился Денежный двор. Г. Котошихин отметил, что «в том Приказе ведомы гости и гостиная и суконная сотня, и серебряного дела мастеры, и многих городов торговые люди»; «а ведает тот Приказ боярин тот же, что и Стрелецкий приказ ведает».

Романовы вверили Приказ Большой казны и Стрелецкий приказ Ивану Черкасскому. Два этих учреждения были ключевыми в системе государственного управления. Кроме того, он некоторое время возглавлял Сыскной приказ.

В годы Смуты стрелецкий гарнизон Москвы играл особую роль. Стрелецкие караулы несли стражу в Кремле и внешних крепостях города. Как глава Стрелецкого приказа боярин Черкасский командовал стрелецкими гарнизонами во всех городах, а также руководил сбором одного из главных налогов — «стрелецких денег» и еще хлеба на жалованье казакам и другим служилым людям по прибору.

В 1624–1642 годах Черкасский возглавлял Иноземный приказ, в котором ведомы «иноземцы, всяких чинов служилые люди». Он руководил набором за рубежом иностранных наемных командиров и солдат. В годы Смуты русское правительство вполне оценило преимущества иноземной наемной пехоты и приступило к организации полков иноземного строя.

Надо заметить, что князь Иван не мог ведать всеми названными приказами одновременно. Круг дел, которыми он распоряжался, постоянно менялся.

Романовы поручили Черкасскому заботу о безопасности и здоровье членов династии. При Грозном такими полномочиями был наделен один Богдан Бельский, племянник Малюты.

В Аптекарском приказе, по словам Григория Котошихина, «сидит боярин тот же, что и в Стрелецком приказе». В приказ назначали лиц, которым ведомы «аптека и докторы и лекари». Царь принимал лекарства, изготовленные иноземными докторами, исключительно из рук Черкасского.

В официальных документах князь Иван Черкасский именовался ближним боярином царя Михаила. Фактически он возглавлял Ближнюю думу царя. Шведские послы, посетившие Россию в 20-х годах, так определяли роль Черкасского в делах Московского царства: «глава всего военного совета, управляющий аптекой великого князя и казначей; вообще думают, что он получил все управление государством и был первым на месте (вместо) Мстиславского». Шведы характеризовали князя как «человека большого ума и крепкой памяти».

В народе правитель приобрел такую же репутацию справедливого судьи, какую при Грозном заслужил Алексей Адашев. Как писали современники, в то время когда Черкасскому поручили сидеть в Поместном приказе, и «у него были многие приказные люди и в то время у него в приказех делалось доброе и волокиты в приказех никаких не было».

При участии Черкасского проходили секретные дипломатические переговоры, к которым не допущены были даже руководители Посольского приказа. Так, в мае 1631 года в Москву с тайным поручением приезжал шведский посол Якоб Руссель. О его визите посольские дьяки сделали такую запись: «И с каким делом тот свейский посол приезжал и с чем с Москвы отпущен, и тому всему записка и ведомо у боярина у князя Ивана Борисовича Черкасского, а в Посольском приказе не о чем не ведомо, потому что Яков Руссель приезжал с великим тайным делом».

Наряду с Черкасским документы именуют «государевым ближним боярином» еще и Ивана Никитича Романова. Он имел право на высшие титулы. Шведские послы именовали его конюшим боярином. В действительности Романов не получил титул местоблюстителя ни от племянника Михаила, ни от родного брата Филарета. Понятно, что функции местоблюстителя в случае бездетной смерти Михаила взял бы на себя патриарх.

Формально Иван Романов занимал в Ближней думе самый высокий пост. Но его реальное влияние на дела было, по-видимому, невелико. С. Ф. Платонов не без основания назвал Ивана Романова «не способным к правильной деятельности паралитиком».

Филарету понадобилось несколько лет, чтобы окончательно овладеть положением и утвердить свою власть. Перемены получили отражение в реформе печати. В 1625–1626 годах царь Михаил оповестил воевод по городам: «По нашему указу сделана наша печать новая, больше прежней, для того, что на прежней печати наше государское титло описано было не сполна, а ныне прибавлено на печати в подписи: самодержец; а что у прежней нашей печати были промеж глав Орловых слова, и ныне у новой печати слов нет, а над главами у орла корона».

Царство имело двух «великих государей» — Михаила и Филарета. Реформа большой царской печати формально закрепила положение Михаила как самодержца, старшего из двух государей. Сменив состав Ближней думы, патриарх сосредоточил власть в своих руках.

При Михаиле сошли со сцены самые родовитые семьи — князья Мстиславские и Шуйские. По мере дробления вотчин отступила на задний план та знать, которая первенствовала при Грозном. Княжеское землевладение все больше приходило в упадок. Самыми богатыми вотчинниками в XVII веке были Никита Иванович Романов, Морозовы, Шереметевы, князья Черкасские, Одоевские и Львовы, Салтыковы и Стрешневы. То был круг семей, близких семье Михаила.

Упадок старой аристократии дополнялся разрастанием роли и влияния приказной бюрократии. Давно замечено, что среди приказных чинов большую роль играли дьяки, сделавшие карьеру в Тушино. Как это объяснить?

Заодно с поляками выступали не одни члены Семибоярщины, но и высшие приказные чиновники, возглавлявшие приказы при думе в Кремле. После сдачи боярами Кремля дьяки поспешили покинуть столицу, боясь мести казаков и из-за трудностей с продовольствием в столице. При таких обстоятельствах освободившиеся места в приказах заняли дельцы из Тушино, служившие в земском ополчении и пользовавшиеся поддержкой казаков. Казакам достало сил усадить на трон Романова и водворить ставленников в приказах.

Боярской думе пришлось смириться с тем, что ее собственные канцелярии — приказы возглавили бывшие тушинцы. Первое место среди них занимал Петр Третьяков, получивший чин думного дьяка от «вора». В земских ополчениях он числился дьяком. Но при царе Михаиле Третьяков вновь вошел в думу и получил в управление Посольский приказ.

Иностранцы именовали Петра Третьякова великим канцлером. Исаак Масса считал его самым влиятельным из приказных людей и сравнивал с «большой страусовой птицей». К Третьякову, видимо, относятся слова того же современника о волках.

Канцлер Третьяков покровительствовал английским купцам. Боярин Иван Романов оказывал протекцию голландским торговым людям. Его агентом был голландский купец Исаак Масса, с которым боярин сносился «через надежного и тайного приятеля». Масса не мог скрыть своего раздражения против московской администрации. В 1614 году он так характеризовал правительство царя Михаила: «все приближенные царя — несведующие юноши; ловкие же и деловые приказные — алчные волки; все без различия грабят и разоряют народ, никто не доводит правды до царя; к царю доступу нет без больших издержек». Немилость царя и злоупотребления дьяков возмущали Исаака Массу и давали почву для мрачных прогнозов: «прошение подать нельзя без огромных денег, и тогда еще не известно, чем кончится дело»; «если все так останется, то и года не пройдет».

Когда главный враг голландца Петр Третьяков умер, Исаак Масса записал: «Полагают, что он был отравлен».

К той же формации дельцов, что и канцлер Третьяков, принадлежали дьяки Федор Шушерин, Иван Грамотин, Семой Заборовский, Нехороший Лопухин, Федор Апраксин, бывшие слуги Лжедмитрия II.

Семой Заборовский выслужил чин дьяка у самозванца в Тушино. О его влиянии свидетельствует тот факт, что 1 июня 1613 года он получил ввозную грамоту на его старое поместье и вотчину, «что ему дано в Тушине». В других случаях «воровские» земельные дачи отбирались в казну.

Царя Ивана IV упрекали за то, что он приближает дьяков, а те половиной поборов его кормят, а половину себе «емлют». При Михаиле казнокрадство приобрело еще больший размах. Власть не внушала страха. 14 августа 1618 года дьяк Иван Грамотен доложил государю, что он произвел проверку в приказе Новгородской четверти и обнаружил, что «у подьячего Савина Нефедова перед приходом в расходе нет налицо денег 800 рублев». Поражает сама цифра: столько стоила целая вотчина. У дьяков аппетиты были еще большими, чем у подчиненных им подьячих.

Великородный Курбский винил Грозного за безмерное возвышение дьяков, служивших послушным орудием в его руках. При Михаиле бюрократия претендовала на сходную роль. Она стала непременной принадлежностью самодержавного режима.

Дворяне роптали, наблюдая за безмерным обогащением дьяков. В 1642 году уездные дети боярские в челобитной царю так отозвались о приказной администрации: «твои государевы дьяки и подьячие (писали они) пожалованы твоим государским денежным жалованьем и поместьями и вотчинами и, будучи безпрестанно у твоих государевых дел и обогатев многим богатеством, неправедным своим мздоимством, и покупили многие вотчины и домы свои сстроили многие, палаты каменные такия, что неудоб сказаемыя: блаженныя памяти при прежних государех и у великородных людей таких домов не бывало, кому было достойно в таких домах жити».

Восстановление самодержавной власти было главным делом Филарета и его сына.

Новые «сильные люди» не очень церемонились с бывшими противниками из Семибоярщины, уповая на покровительство Филарета. Отправляясь на войну с поляками, боярин Михаил Шеин-Морозов на отпуске у царя в присутствии думы с гордостью перечислил свои многие прежние службы «к нему государю, перед всею твоею (Шеина) братьею боярами, в то время как ты (Шеин) служил, многие за печью сидели, и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью перед государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстников не поставил». Царь Михаил, по обыкновению, промолчал. Но промолчали и старшие бояре думы, которым адресованы были «многие грубые и поносные слова». Конечно же, Шеин ставил себе в заслугу героическую оборону Смоленска, а старших бояр обвинял в предательстве. Они не просто сидели за печью, но слали гонца за гонцом с повелением сдать Смоленск полякам. Прием во дворце состоялся, когда царь направил Шеина отвоевывать у поляков Смоленск.