Михаил Романов

ДУМА

Дьяк Григорий Котошихин красочно описал думу первых Романовых. Будучи приглашены на заседание, думные люди «садятся по чинам, от царя поодаль, на лавках: бояре под боярами, кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину. думные дворяне потому ж, по породе своей, а не по службе».

Распределение мест в думе, сохраненное Романовыми, всецело определялось вековой местнической практикой. Но аристократия после всех потрясений опричнины и Смуты начала утрачивать былое могущество, а вместе с тем и свое влияние в думе.

Когда царь предлагает думе «мыслити», как поступить, «и кто ис тех бояр поболши и разумнее, или кто и из менших, и они мысль свою к способу объявливают». Меньшие думные люди, сидевшие поодаль от государя, имели возможность высказать мнение независимо от занимаемого места.

Некоторые из великородных бояр, как заметил очевидец, молчат на заседании думы: «а иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвещают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованые». Боярская дума сохраняла характер представительного органа аристократии. Тем не менее бояре великой породы все чаще довольствовались сугубо почетной ролью, уступая реальную власть тем, кто преуспел по службе, — служилой знати. Кроме великородных лиц, уставивших брады, подчеркивает Котошихин, «сыщется и окроме их кому быти на ответы разумному из больших и из меньших статей бояр».

Слова очевидца клонились скорее к похвале думе, чем к ее поношению. Невзирая на местнические препоны, дела в думе, по утверждению современника, решали более образованные («студерованые») и опытные люди.

Знаток московских порядков Котошихин отметил, что царь Михаил, «хотя «самодержцем» писался, однако без боярского совету не мог делати ничего».

Как и прежде, рядом с Боярской думой существовала Ближняя дума, которая образовала свою иерархию власти. В Ближнюю думу входили в первую очередь ближайшие родственники юного государя. Действиями молодого царя, как отметили современники, твердо руководила его мать, которая «поддерживала царство со своим родом». Полагают, что Марфа «правила только дворцом и поддерживала не царство, а свой род» (С. Ф. Платонов). Это не совсем точно. На Руси боярыни редко вмешивались в государственные дела. Но мать царя была исключением.

Осведомленный современник Исаак Масса утверждал, что Ксения Шестова играла выдающуюся роль в сугубо политическом заговоре против Годунова. Мера ее наказания подтверждает это известие. Ксения-Марфа была единственной из опальных боярынь, которая разделила участь мужа и была насильственно пострижена в монахини.

Властная Марфа шла по стопам Ирины Годуновой, которая после пострижения некоторое время правила царством из Новодевичьего монастыря. Марфе Романовой незачем было бежать из Кремля. Она осталась в кремлевском девичьем Вознесенском монастыре и приняла сан игуменьи обители. Из Кремля ей легче было управлять поведением сына.

Конечно, Ирина Годунова была женой царя, а Марфа покинула мир, будучи женой боярина. По этой причине Романова не могла наподобие Елены Глинской или Ирины Годуновой писать указы, решать местнические тяжбы. И все же влияние старицы на дела управления, особенно на первых порах, было значительным.

Летом 1614 года в плен к шведам попали дворяне Чепчугов, Пушкин и Дуров. Они дали важные показания о положении дел в России. Власть в Москве, отметили они, фактически сосредоточена в руках Бориса Салтыкова «не по его званию, но потому что он родственник старой монахини, матери теперешнего великого князя, и она ему предоставляет это». Боярская дума постоянно заседает в Кремле, но бояре ничего не обсуждают и не решают без согласия Салтыкова.

Показания Чепчугова дают основание заключить, что вплоть до лета 1614 года властная инокиня-царица Марфа сохраняла известное влияние на дела государства. Удалившись в девичий Вознесенский монастырь в Кремле, она заняла хоромы, отстроенные Лжедмитрием I для своей мнимой матери старицы Марфы Нагой. Романова обставила свое жилище с царской роскошью и великолепием. Она жила в обители так же, как до нее жила вдова Грозного, что подчеркивало ее особое положение в государстве.

В распоряжение Марфы поступили сокровища прежних московских цариц, уцелевшие после «великого разорения». Она одаривала подарками большой ценности своих любимцев, и в особенности духовенство.

Помимо монашек, в штат Романовой входила многочисленная светская прислуга.

Марфа искала опору прежде всего среди собственных родственников. Ее наибольшим доверием пользовались племянники Борис и Михаил Салтыковы. Король Сигизмунд в свое время хвалил их за верную службу и жаловал поместьями. Борис Салтыков позже других примкнул к освободительному движению, но ко времени коронации его сомнительное прошлое было предано забвению.

По родству к ближайшему окружению царской семьи принадлежал боярин Иван Романов. Он мог претендовать на высший боярский чин конюшего. Борис назначил конюшим своего благодетеля дядю Дмитрия Годунова, Лжедмитрий I — Нагого, Василий Шуйский — брата Дмитрия. Будучи лояльным членом Семибоярщины, Иван Романов возражал против избрания Михаила. При таких условиях передавать ему функции местоблюстителя престола было рискованно. Из осторожности Романов оставил эту высшую в думе должность незанятой.

Дворцовые разряды сохранили данные о распределении приказных постов в 1613 году Борис Салтыков был назначен в Приказ Большого дворца; стольник князь Афанасий Лобанов — в Стрелецкий приказ.

В конце 1613 года Борис Салтыков был произведен в бояре. Однако преувеличивать его роль не следует. Исаак Масса писал из России, что царя Михаила окружают неопытные юноши. Видимо, двоюродные братья Романова были его сверстниками. Сведения об их всевластии были, по всей видимости, преувеличенными. Худородная династия добилась послушания от аристократической Боярской думы не сразу.

Князь Афанасий Лобанов-Ростовский получил от царя Михаила обширное поместье «из дворцовых сел 1200 четьи», и ему доверили Стрелецкий приказ. Значение этого приказа в Смуту было огромным. В 1615 году Лобанов был пожалован в бояре.

Один из Михалковых был женат на Марии Григорьевне Шестовой. По свойству с Марфой Константин Михалков получил чин постельничего. Со времен Грозного этот пост был одним из ключевых в иерархии дворцовых чинов.

Не позднее апреля 1613 года, то есть до возвращения государя в столицу, был образован Казачий приказ, во главе которого стали дворянин Иван Колтовский и дьяк Матвей Сомов. Колтовскому предстояло решить сложную задачу — положить конец казачьему своеволию.

Новая власть прилагала все усилия, чтобы преодолеть хаос и добиться умиротворения страны. Земский собор снаряжал посольства и посылал грамоты к казакам и прочим людям, продолжавшим «воровать», то есть нарушать порядок, бесчинствовать, грабить население и оказывать неповиновение властям.

Казна была пуста, и царь Михаил по случаю воцарения не мог раздать повышенное жалованье дворянам, стрельцам и казакам и предоставить льготы податному населению, что соответствовало бы традиции. Но на обещания новый государь не скупился. «Воров» он призывал прекратить злые дела и послужить государю и земле. Тем, кто «придет в чувство» и отстанет от «воровства», власти обещали полное прощение, зачисление на царскую службу и выдачу жалованья.

Обращения правительства дали результаты далеко не сразу. Чтобы покончить с хаосом в стране, потребовалось несколько лет.