Михаил Романов

ЦАРСКИЙ ПОЕЗД

Известие о наречении государя было получено в Москве 24 марта. Сторонники Михаила ждали его скорого возвращения в столицу. Но он надолго задержался в Ярославле. Недавняя столица Пожарского казалась более надежным прибежищем, нежели Москва, все еще находившаяся под властью казаков Трубецкого.

Пасху в 1613 году праздновали 4 апреля. При благоприятных обстоятельствах царь, избранный 21 февраля, мог поспеть в столицу к великому празднику. Но этого не произошло. В Ярославле Романовы пробыли с 21 марта по 16 апреля.

Всем памятно было, что претендента на трон Лжедмитрия I встречало в Серпухове все руководство Боярской думы, а Василий Шуйский, не встречавший государя, едва не лишился головы. В Кострому не приехал ни один из старших бояр, а посольство к Михаилу возглавили бояре, занимавшие последнее место в думе.

Соперничество между земскими воеводами и бывшей Семибоярщиной не стихло, и никто из вождей не хотел покидать столицу. Старшие бояре не пожелали ехать для встречи царя в Ярославль, который совсем недавно был для них местом ссылки.

Глава посольства к царю Федор Шереметев адресовал свои первые грамоты в Москву Мстиславскому, что отвечало придворному этикету, но не соответствовало реальному положению дел. Когда Михаил Федорович запросил московские власти, как обстоят дела с запасами для содержания царской семьи, Земский собор отвечал, что бояре Трубецкой и Пожарский тотчас сделали распоряжения о сборе кормов по городам.

Федор Шереметев был одним из умнейших и опытнейших государственных деятелей России, и, надо полагать, он представил родне достоверные сведения о ходе выборов.

Казаки пожелали иметь царя, от которого можно было потребовать заслуженные деньги. Михаил и его мать привыкли видеть в казаках извечных мятежников и заводчиков крови. Два года, проведенных в осажденном Кремле, не прошли даром. В голове молодого Романова глубоко укоренился страх перед бунтующим народом.

Земский собор отправил к царю представителей казацкого круга. В Костроме царю били челом «от атаманов и казаков, ото всего войска» Иван Толстой и Иван Ус с пятью казаками. Еще раньше в ставку прибыли казаки, входившие в состав посольства Шереметева.

Романов не участвовал в избирательной кампании и не обещал казакам великих милостей. Тем не менее казаки настаивали на выплате им денег.

В грамоте собору Михаил жаловался на то, что атаманы и казаки «беспрестани нам бьют челом и докучают о денежном жалованье и о своих и о конских кормах, а нам их пожаловать нечем и кормов давать нечего».

В распоряжении Романова не было ни денег, ни припасов, и ему нельзя было показаться в столице, где казацкое войско потребовало бы у него то, чего требовали послы.

Пока царский поезд медленно продвигался к Москве, в окружении Марфы Романовой начал формироваться новый правительственный круг. Ранее других в него вошли Борис и Михаил Михайловичи Салтыковы, родня матери Михаила Романова. По семейной близости они жили все вместе в Ипатьевском монастыре. Марфу всего более беспокоило отсутствие в разоренной Москве запасов для царской семьи и двора. В царской ставке был образован Приказ Большого дворца, во главе которого стал стольник Борис Салтыков, названный в Разрядах без чина дворецкого. Его брат Михаил Салтыков стал кравчим.

Государь распорядился прислать ему два посоха. Издавна посох в руках воевод был атрибутом власти.

Сановники, окружившие еще некоронованного государя, проявили редкое нетерпение. После наречения царя боярин Шереметев отправил Мстиславскому царский указ немедленно прислать «государеву печать и боярской список», так как, разъясняли авторы царской грамоты, «у нас, господа, за государевою печатью многие государевы грамоты стали». Боярская дума не выполнила указ. В грамоте, писанной после 17 марта, Шереметев пенял боярам, что уже «многажды» требовал присылки печати, но ответа не получил.

Когда печать была наконец прислана, Михаил и его окружение начали рассылать грамоты, скрепленные печатью. Земельные дела относились к числу неотложных.

Дворцовые кладовые были пусты и не могли обеспечить кормами не только казаков, но и царскую семью. Это было связано как с войной, так и с состоянием дворцовых владений. В грамоте Земскому собору от 8 апреля царь писал об этом с полной определенностью: «наши дворцовые села и черные волости розданы были в поместья и запустошены, а иные и ныне в роздаче. И на наш обиход запасов и служилым людем на жалованье денег и хлеба сбирати не с кого».

Московские власти прислали царю Земляной боярский список 7121 года. Документ удостоверил факт неслыханного расхищения дворцовых земель. Нимало не считаясь с интересами Большого дворца, земские власти по случаю победы над поляками и Семибоярщиной щедро раздавали дворцовые волости отличившимся воеводам и дворянам.

Раздача земли «по боярскому приговору» не считалась окончательной. Пожалования земли были прерогативой царя. По-видимому, земские власти рассчитывали на то, что государь утвердит составленный ими боярский Земляной список 7121 года и не внесет в него больших перемен. Но они ошиблись. В Земляном списке нет данных о его утверждении в целом, но в нем находим 36 помет типа «при государе», «пожаловал государь». Часть помет подтверждала пожалования «при боярех», другие обозначали новые дачи.

Боярин Федор Шереметев сидел в Кремле с поляками и не мог претендовать на награду. Но он возглавил посольство от Земского собора к вновь избранному государю и был щедро за это вознагражден, добился возврата родовых вотчин, некогда отобранных у его родни. Как значилось в Земляном списке, «вотчин за ним старых и с тем, что ныне его государь пожаловал старою вотчиною дядей его 9214 чети». Федор Шереметев стал одним из богатейших людей своего времени.

У некоторых воевод, сыгравших выдающуюся роль в освободительном движении, новые власти конфисковали владения, записанные за ними в земском Земляном списке.

Так, за бывшим тушинским боярином Матвеем Колодкой-Плещеевым числился посад Нерехта. Колодка был понижен из бояр в стольники, а Нерехта отписана на государя.

Бывший тушинский боярин Михаил Бутурлин владел городком Сапожок с 8000 четвертей пашни. Он также лишился боярства, а городок был «отписан на государя».

Крупные владения — 1200 четвертей, без обычной пометы «при боярех», получил чашник Афанасий Лобанов-Ростовский. Князь Афанасий служил в двух земских ополчениях и побывал в плену у поляков. Но сколько-нибудь заметной роли в земском движении не играл.

Без ссылки на земских бояр царь Михаил пожаловал землей кравчего Михаила Михайловича Салтыкова и его брата Бориса.

Членом посольства от Земского собора к царю был боярин Владимир Бахтеяров-Ростовский. Князь получил «но-вне дачи, что ему дано при боярех» — более тысячи четвертей пашни. Сверх того «ныне пожаловал государь (ему) из роздачи» старую вотчину, прежде отобранную у Бахтеяровых и пущенную в раздачу.

Земские власти, почти два года распоряжавшиеся земельными пожалованиями, по-видимому, не собирались отказываться от этой практики. За решением возникших тяжб дворяне обращались к новому царю.

Стольник Владимир Татищев бил челом государю, что был послан Шереметевым в Кострому, а в его отсутствие бояре отняли у него поместье «без сыску» и передали Григорию Измайлову. Аналогичные жалобы поступали и от других лиц.

Царь сделал выговор думе и строго воспретил боярам и собору отбирать земли без сыска у всех дворян, в особенности же у служилых людей, находившихся с ним в московском походе. «Многие дворяне и дети боярские, — писал Романов Земскому собору, — бьют нам челом о поместьях, что вы у них поместья отнимаете и отдаете в раздачу без сыску; и вам бы те докуки от нас отвести»; «во всяких делех росправливать (чинить расправу) по сыску в правду, чтоб нам о том не били челом»; «а которые ныне у нас и к нам приехали с властми и мы у тех (дворян) поместий и вотчин до нашего указу отымать не велели».

Земское правительство теряло одну позицию за другой. Оно назначало воевод для действий против неприятеля и для управления и сбора кормов в городах, пока не выяснилось, что в ряде городов уже сидят воеводы, присланные из походной ставки царя. Властям пришлось обратиться к государю с вопросом: «мы, холопи твои, в городы учали были воевод и (людей) для сбору кормов отпускать, и воеводы приходят к нам…а сказывают, что де во все городы воевод…отпускают от тебя, государя; и мы, холопи твои, в городы воевод и для казачьих кормов сборщиков посылать без твоего государева указу не смеем».

Оставлять войско без «казачьих кормов» было опасно. Михаил милостиво разрешил собору впредь посылать воевод в города «по приговору», раз известно станет, что в тех городах «без воевод быть немочно». В царской грамоте сообщалось, куда именно разосланы городовые и полковые воеводы. В Казань государь назначил князя Юрия Ушатого, в Свияжск — князя Василия Щербатого, под Псков — князя Семена Прозоровского, в Бежецкий Верх — Федора Плещеева. На воеводстве в Казани сидели обычно думные чины. Но таковых «в походе» при особе царя почти и не было.

При избрании Борис Годунов преодолел сопротивление думы, созвав в Серпухове все дворянское ополчение. На выборах Романова ситуация была иной. Выборные люди из Нижнего Новгорода после 21 февраля просили у Земского собора разрешения всем ехать без промедления к царю Михаилу. Но собор отказал им. Среди дворян прочих «город» такого единодушия не наблюдалось. К царю отправилось сравнительно немного дворян. Романов обратил на это внимание бояр, и собор вынужден был оправдываться: «дворян, государь, и детей боярских без твоего государева указу с Москвы мы никуды не отпускали, опричь тех, которые отпущены к тебе, государю, в челобитчиках».

Следуя советам опытных лиц, Михаил решил явиться в Москву не ранее, чем соберет достаточно многочисленное дворянское войско. Он отдал прямое распоряжение членам Государева двора — стольникам, стряпчим и жильцам быть на службе с ним «в походе к Москве». Наконец власти известили Романова, что больше «на Москве стольников и дворян больших и стряпчих нет никого»; «да и городовые, государь, дворяне многие поехали к тебе, государю». В самом деле, Михаилу удалось вызвать в ставку уездных детей боярских из близлежащих городов — Костромы, Ярославля, Ростова, Переяславля Залесского, Пошехонья и Романова. «Списки ести и неты» (явившихся на смотр и нетчиков) были 25 апреля отправлены в столицу.

Годунов устроил генеральный смотр дворянам в Серпухове, Романов — в селе Любилове 25 апреля 1613 года. Казалось бы, руководить проведением смотра должны были бояре, находившиеся при особе государя. Но дело было поручено двум доверенным лицам, не имевшим думных чинов, — князю Афанасию Лобанову и Борису Салтыкову.

Царь Михаил на смотре не присутствовал. В тот день он находился в селе Сватково.

Смотр был проведен с соблюдением всех правил, после чего Михаил отправил смотренные Списки боярскому руководству: «дворяне и стольники и стряпчие с нами все; а что с нами дворян больших и стольников и стряпчих и дворян выборных из городов, и мы к вам послали имянной список».

Тех, кто не выполнил царский указ и не явился в стан к государю, ждала суровая кара. Михаил приказал отписать у них в казну поместья и вотчины, людей их выслать вон из имений, «и крестьяном тех помещиков слушать ни в чем не велеть». К царской грамоте приложен был список нетчиков, среди которых были Бутурлин, Колычев, Головин, Гагарин и пр.

Смотр 25 апреля имел не менее важное значение, чем выборы 21 февраля. Собранные в царском лагере дворяне страны продемонстрировали полную поддержку вновь избранной династии. Те, кто выступил против Михаила Романова, не считали его избрание на трон делом окончательно решенным. Посылка смотренных списков в столицу должна была убедить всех, что избрание Михаила является фактом и пересмотру не подлежит.

Опора на дворян помогла Романовым преодолеть сопротивление аристократической думы. Навязанное казаками решение приобрело законную силу после того, как его поддержало столичное и провинциальное дворянство.

Избирательная кампания уже с первых дней обнаружила, что на стороне Романовых выступает меньшинство как в думе, так и на соборе. После 21 февраля романовская родня и сторонники отправились в ставку Михаила. Партия Романовых окончательно ослабила свои позиции. Поначалу немногие из власть имущих, оставшихся в столице, верили в успех казачьего кандидата. Федору Шереметеву понадобился незаурядный талант политика и дипломата, чтобы усадить Михаила на трон.

Земский собор уверял Романова, что в Москве все готово для его приема. Но известия, поступавшие из столицы, говорили совсем о другом. Царь бранил подданных за ложь: «Вы де нам били челом и говорили ложно всего Московского государства ото всех чинов людей, что всякие люди перестали ото всякого дурна и учинились в соединенье, и междоусобная кровь крестьянская перестала литься».

В самом деле, казаки продолжали волноваться, требовали платы и в любой момент могли учинить новый мятеж. В столице было неспокойно из-за недостатка продовольствия, постоянных грабежей и разбоя. В грамотах к боярам царь приказывал положить конец беспорядкам, «чтоб на Москве и по городам и по дорогам никому ни от кого грабежей и убивства не было».

Сложилась ситуация, при которой бояре не могли ничего потребовать от государя, тогда как царь предъявил думе и собору жесткие требования. Не располагая рычагами власти, окружение Михаила должно было идти привычным путем: возложить на Боярскую думу и собор исполнение самой насущной и трудноисполнимой задачи — немедленного восстановления безопасности и порядка в столице и по всей стране. Разрешить эту задачу в короткий срок было попросту невозможно.

Движение царского кортежа в Москву затрудняла весенняя распутица и еще больше — новые неблагоприятные вести. 23 апреля в царский лагерь в село Сватково под Троице-Сергиевым монастырем явились дворяне, везшие грамоту царю из столицы. В Подмосковье они были ограблены казаками донага и изранены саблями. Несколько дней спустя «воровские» казаки ворвались на посад в Дмитров и учинили там грабеж. Было установлено, что ранее они служили в станице Степана Неустроева из полка Дмитрия Пожарского. Подняв бунт, казаки бежали из Москвы и выбрали себе нового атамана.

Строгие предписания на имя Мстиславского с товарищами о наведении порядка не давали желаемых результатов, и окружение Михаила искало поддержки тех сил, которые фактически располагали властью в столице. Будучи в Троице-Сергиевом монастыре, царь созвал собор с участием церковных властей, членов думы, дворян Государева двора и городовых, голов и сотников стрелецких, атаманов и казаков. Царь выступил перед ними «с великим гневом и со слезами», жалуясь на злодеяния людей, которые чинят убийства и грабежи в столице, по городам и на дорогах. Говорилось, конечно же, о казаках. Но Михаил обличал «воров великих», не уточняя, о ком идет речь. Под конец государь грозил, что не поедет из Троицы к Москве до тех пор, пока в стране не будет наведен порядок и прекращен разбой на дорогах.

В надежде на награду в царский стан продолжали стекаться казаки. Им выдавали по 6 денег на атамана и 5 денег на казака в день и фураж на лошадей. Такое жалованье никак не могло устроить служилых казаков. Они прекрасно уразумели, против кого направлены были решения собора в Троице и заволновались. На другой день после собора многие из казаков побежали из царского стана к Москве, а «дорогой едучи, многих людей грабили». Михаил тотчас известил Мстиславского, что атаманы при нем «ныне все, а казаки в Троице остались немногие». Наибольшая опасность заключалась в том, что неповиновение царю оказали казаки, еще недавно ратовавшие за его избрание.

На троицком соборе решено было срочно отправить в Москву посольство во главе со стольниками Петром Ивановичем Шереметевым, князем Алексеем Львовым и архимандритом Чудова монастыря Авраамием. В состав посольства вошли представители всех соборных чинов. Посольство должно было предъявить Земскому собору в Москве требование немедленно унять разбой на дорогах и очистить путь государю в столицу. Соборные чины напоминали Земскому собору в Москве, что его члены по своей воле «обрали» царем Михаила и принесли ему присягу.

Михаил отправил с послами приказ арестовать мятежников-казаков, бежавших из-под Троицы, и бросить их в тюрьму. Послы привезли именной список «воров».

В Москве власти употребляли все средства, чтобы овладеть положением. Прежде всего они старались удалить из столицы казачьи сотни. 19 марта 1613 года на литовскую границу было отправлено 2323 казака из состава ополчения. Несколько сотен отправились в Псков.

Переписка двух соборов — троицкого и московского — показывала, что окружение Романова искало опору в столичном Земском соборе. Без собора коронация Михаила была невозможна.

Крайнюю тревогу в царском стане вызвали казанские вести. Утрата Новгорода и Смоленска подняла значение Казани как крупнейшего города после Москвы. Весной 1613 года казанцы собрали рать и послали ее по приказу земских властей в столицу. Весть о царском избрании застигла казанских воевод в Арзамасе. Посланцы Земского собора хотели, чтобы ратники немедленно принесли присягу Михаилу, но их предводитель дьяк Шульгин воспротивился присяге. Дьяк управлял Казанью с того времени, как народ по его указке убил Богдана Бельского, а Морозов ушел под Москву. Шульгин заявил: «Без казанского совета креста целовали, не хочу». С ближайшими «советчиками» дьяк решил спешно вернуться в Казань.

Выступление Казанского государства грозило поколебать позиции Романова. Поэтому власти постарались перехватить Шульгина в пути. Они снарядили погоню и арестовали дьяка в Свияжске. Позже его уморили в сибирской ссылке.

Михаил принял под свою высокую руку распадающееся царство. «Новгородское государство» перешло под власть шведов. России грозила война со Швецией и «Новгородским государством».

Государева свита росла по мере приближения царского поезда к столице. Михаил предписал думе прислать ему десять шатров. Для кого они предназначались? Для дворян из его окружения или для членов думы, когда те наконец выедут навстречу великому государю?

Приказным удалось отыскать парадный шатер суконный, «четвероугольный». Кроме того, Мстиславский подарил царю два своих шатра полотняных, «двоеверх». Глава думы был много богаче Михаила Романова и мог позволить себе такие подарки.

Нашлись еще шатер кизилбашский (персидский) «белой, круглой», «палатка вишнева» и несколько других шатров.

Первоначально Михаил адресовал свои грамоты московскому собору, обозначая по имени только высшего иерарха церкви. После 7 апреля в ответах собора царю вместо безымянного перечня чинов (боярам и прочим) начинает фигурировать глава думы «холоп твои Федорец Мстиславский». В его грамотах исчезает ссылка на митрополита.

После 13 апреля Романов пишет грамоты в Москву, адресованные Мстиславскому с товарищами.

Составляя очередную грамоту, писец Земского собора по привычке написал было: «…мы, холопи твои, Дмитрий Трубецкой да Дмитрий Пожарский», но тут же спохватился и вычеркнул имена земских вождей.

В переменах такого рода усматривают доказательство того, что Семибоярщина вскоре же вернула себе власть в царствующем городе. Но это едва ли так. Обращение царя к Мстиславскому подкрепило претензии боярского руководства, но сам царь еще не был коронован, а Мстиславский, помогавший полякам жечь Москву и проливший кровь земских ратников и москвичей, утратил всякий авторитет в народе. Пока Мстиславский добился лишь соблюдения этикета, а подлинная власть была у тех, кто мог опереться на войско.

Примечательно, что в апреле Михаил получил из Москвы два запроса, когда и где его встречать. Один запрос был сделан Федорцем Мстиславским, а другой отдельно Митькой Трубецким и Митькой Пожарским.

Окружение Михаила хорошо рассчитало свои действия. Если бы после наречения Михаил без промедления явился в столицу, он неизбежно стал бы игрушкой в руках земских вождей и казаков, на стороне которых была сила.

С большим запозданием 30 апреля Земский собор постановил выслать навстречу царю боярина князя Ивана Воротынского. Князь занимал в думе особое положение. Мстиславский с товарищами по требованию Гонсевского изгнали его из Семибоярщины. Но и в земский лагерь он не перешел.

Воротынского сопровождали боярин Василий Петрович Морозов, окольничий князь Данила Мезецкий, девятнадцать дворян и тридцать семь атаманов и казаков, а также десять конных стрельцов. Состав посольства давал некоторое представление о составе столичного гарнизона.

1 мая 1613 года послы прибыли в село Братошино и били челом старице Марфе и ее сыну, чтобы царь соизволил идти в столицу.

Внутри московского гарнизона соотношение сил стало постепенно меняться. Это позволило властям приступить к разработке жестких мер. 30 апреля митрополит и бояре получили царскую грамоту о пресечении воровства. На основании грамоты власти «заказ учинили крепкой, а атаманы и казаки меж себя говорили, что у одного атамана чрез день его станицы казаков смотреть дву атаманом, и которое воровство сыщут, и его, не потояв, тотчас про него скажут, и за воров в челобитчиках быти не хотят».

Царскую грамоту и боярский приговор огласили в Успенском соборе Кремля в присутствии казаков.

Ляпунов пытался бороться с непорядками и грабежом и погиб под казацкими саблями. В расправе с ним участвовало все войско — круг. То же самое войско находилось теперь в Кремле.

Михаил помнил о судьбе думного дворянина и действовал осторожно. Дума довела приговор о воровстве до сведения круга («атаманы и казаки меж себя говорили») и добилась его одобрения. Круг согласился с тем, чтобы к каждому атаману в станицу являлись через день два атамана из соседних станиц и устраивали смотр — проверку наличия станичников. Сыскав воров, сами же казаки должны были выдать их на расправу боярам.

Глашатаи объявили «в казачьих таборех», чтобы воровства и корчем «не было нигде». Объявление было подкреплено практическими мерами. Разрядный приказ расписал по улицам столицы «объезжих голов» — вооруженные патрули, которые должны были обеспечивать безопасность населения.

Почти два года казацкое войско осаждало столицу, добывая еду реквизициями, иначе говоря, грабежом. Надеяться на то, что борьбу с грабежами можно поручить самим же казакам, было опрометчиво. Покончить с грабежами можно было только силой, а сил у бояр было немного.

Московские власти поспешили донести государю, что его указ выполнен: голова Горихвостов с сотней стрельцов послан по коломенской дороге, а голова Протопопов — по троицкой. Оба донесли, что воров не видели. Посланцы предпочитали действовать неподалеку от столицы и столичных укреплений и, видимо, не искали столкновений с воровскими казаками. Власти откровенно оправдывали их: «которые воры, государь, и отъезжая от Москвы верст за тридцать и за сорок и за пятьдесят и болши, воруют и грабят и побивают, и на тех, государь, воров нам, холопем твоим, посылати посылок некого: дворян и детей боярских с нами…на Москве мало».

А между тем казацкие грабежи усиливались. В 1614 году Яков Делагарди доносил из Новгорода: «казаков слишком много в стране, и они самовольно разъезжают повсюду и стоят порознь тут и там, держа сторону то великого князя Московского, то Заруцкого, то сохраняя нейтралитет; всюду они грабят, жгут, убивают и творят такие жестокости с боярами, горожанами и крестьянами, женщинами и детьми, о каких никогда не слыхано и от язычников».

Дворяне, самое малочисленное сословие, понесли в годы гражданской войны чудовищные потери. Они гибли и нищали вместе с прочим народом. Опора трона становилась все более зыбкой. Казачество в годы Смуты разрослось и претерпело перерождение. Вольные казаки покидали таборы и возвращались в свои зимовья. Но все большее их число оставалось на царской службе, сохраняя привычки вольницы. Превращение казачества в служилое сословие произошло, однако, не в Смуту, а много позже.

В Москве было неспокойно. Власти старались все предусмотреть. Сохранился черновик грамоты с вопросами бояр, обращенными к царю: «кому из нас, бояр, навстречу к нему, государю, быти», когда и в котором месте «бояром встречати и полком; дворяном и детем боярским с бояры быть ли, и пешим атаманам, казаком и стрельцом», выйти ли «встречати государя за город и оружие с собою им имать ли?»

Дворяне должны были встретить царя «полком», то есть в конном строю, атаманы и казаки — в пешем. Вопрос об оружии выдавал страх бояр перед возможными беспорядками.