Можайский — 1: начало

35

Прихожая, в которой, выйдя из поднявшего их на третий этаж лифта, оказались «Брут» и Вадим Арнольдович, была невелика, но столь же роскошна, как и все другие помещения дома. «Брут», за время службы у Молжанинова привыкший к этой невероятной, можно даже сказать чудовищной роскоши, и глазом, что называется, не моргнул. Но Вадим Арнольдович, еще не отошедший от впечатления, произведенного на него холлом первого этажа, оглядывался с изумлением. Как оказалось, фантастическое богатство особняка обладало, помимо способности просто подавлять, еще одним свойством: свойством дарить забвение. Подобно Лете[153], оно отшибало память у соприкоснувшихся с ним. Вот и Вадим Арнольдович, одержимый, казалось бы, мощной идеей действовать без промедления, остановился, выйдя из лифта, и замер. Только его голова поворачивалась из стороны в сторону, и его взгляд, наполненный растерянным изумлением, казались живыми.

— Боже мой! — подал, наконец, голос Вадим Арнольдович, повернувшись к «Бруту». — Боже мой!

— Ты бы снял шинель что ли… — «Брут» показал пальцем на ручной работы ковер: несмотря на то, что большая часть влаги стекла с шинели еще в холле — на плиточный, а потому легко прибираемый пол, — остатки снега (на улице вновь разбушевалась метель: кратко, но как раз на время пробежки Вадима Арнольдовича от «Анькиного» до особняка Молжанинова) продолжали таять, падая грязными каплями на этот шедевр, tapis a point noue[154] родом, возможно, из Бухары. — Хотя…

«Брут» посмотрел на ботинки Вадима Арнольдовича и пожал плечами. Вадим Арнольдович, тоже посмотревший на свои ботинки и невольно сравнивший их с начищенными до блеска «домашними» штиблетами «Брута», неожиданно для самого себя покраснел: ему стало откровенно неловко. «Да что это со мной? — с неприязнью к самому себе подумал он и тряхнул головой, как будто бы стараясь вышвырнуть из нее завладевшее ею наваждение. — Совсем ополоумел!»

— Пошли! — Вадим Арнольдович, шинели так и не сняв, двинулся к двери из прихожей. — Сюда?

«Брут» кивнул и, быстро Вадима Арнольдовича опередив, оказался у двери раньше него.

— Минутку…

Открыв (и тут же прикрыв ее за собой), он проскользнул через дверь в гостиную, оставив было Вадима Арнольдовича в прихожей. Но тот, уже окончательно придя в себя и от потрясений роскошеством помещений, и от неожиданной встречи с «Брутом», решительно дверь распахнул и двинулся следом.

В гостиной — большой, в целую вереницу окон — никого уже не было: Вадим Арнольдович только и успел заметить, как «Брут», явно перешедший на бег, скрылся за другой дверью. Ринувшись за ним, он тоже подбежал к двери и рванул ее на себя. Дверь — массивная даже на взгляд — поддалась неожиданно легко и едва не сшибла Вадима Арнольдовича с ног.

— Осторожней!

Вадим Арнольдович, неловко и едва удержавшись на ногах, ввалился в комнату, оказавшуюся, если судить по обстановке, кабинетом.

— Осторожнее, милостивый государь: этак вы рискуете расшибиться!

Вадим Арнольдович остановился. Его взгляд встретился с взглядом сидевшего за столом мужчины: крупного, барского вида, с курчавыми и деланно небрежно уложенными волосами, с немного старомодными бакенбардами и пышными, лихими усами. Одет был мужчина парадно: возможно, в смокинг, но, возможно, даже во фрак, что было довольно странно, так как ни тот, ни другой костюмы решительно не подходили ни к занятиям в кабинете, ни ко времени. С шеи мужчины на его манишку свешивался орден святого Владимира III степени[155].

— Вадим Арнольдович?

— Старший помощник участкового пристава, коллежский асессор Гесс. — Вадим Арнольдович, пристально глядя на мужчину, отчеканил свое звание и сам спросил: «Господин Молжанинов?»

— К вашим услугам. — Мужчина привстал с кресла и тут же снова в него опустился. — Чему обязан?

Вадим Арнольдович перевел взгляд на стоявшего подле кресла «Брута»:

— Дело строго конфиденциальное.

Молжанинов тоже взглянул на «Брута» и покачал головой:

— Никаких секретов от Аркадия Васильевича у меня нет. Как мой управляющий, он обязан быть в курсе абсолютно всего, что происходит как в этом доме, так и со мной вообще. Прошу вас, господин коллежский асессор, не стесняться его присутствием и говорить свободно.

Вадим Арнольдович нахмурился, но был вынужден подчиниться: никакой реальной возможности удалить «Брута» из кабинета у него не было.

— Хорошо. В таком случае…

— Да вы присаживайтесь, милостивый государь, — Молжанинов указал на кресло, стоявшее по другую сторону стола, — а то ведь и неудобно как-то.

Вадим Арнольдович с некоторым сомнением посмотрел на предложенное ему кресло. Было оно глубоким и очень, по-видимому, комфортным, но обладало одним — на взгляд полицейского — существенным недостатком: случись что, мгновенно вскочить с него было бы затруднительно.

— Нет: я останусь стоять и вас попрошу тоже подняться.

Брови Молжанинова выгнулись на лоб, а сам он даже поперхнулся:

— Что, простите?

— Вставайте, Молжанинов: мы едем в участок!

Требование Вадима Арнольдовича произвело поразительный эффект: на мгновение и «Брут», и сам Молжанинов буквально опешили, впившись в Вадима Арнольдовича изумленными взглядами. Но почти тут же оба — не стесняясь, в полную грудь — расхохотались.

Смеялись они долго, до слёз. «Брут» оперся руками о столешницу и заливался соловьем. Молжанинов временами всхлипывал и утирался платком. И все это время Вадим Арнольдович — бледный, похолодевший от переполнившей его ярости — стоял неподвижно и, глядя на обоих, не знал, на что решиться. Наконец, он топнул ногой:

— Ну, хватит! Ты, Аркаша, отойди в сторону. А вы, Молжанинов, поднимайтесь и следуйте за мной: я задерживаю вас для допроса.

Молжанинов перестал смеяться. «Брут» тоже затих. В кабинете стало тихо и очень неуютно.

Текли секунды. Вадим Арнольдович, немного напрягшись, смотрел в глаза Молжанинову. Тот, не отводя ставшего абсолютно серьезным взгляда, посуровел. Между его бровями залегла глубокая морщина. Крест святого Владимира приподнимался и опускался в такт медленному, тяжелому дыханию.

— Ну вот что, милостивый государь! — Молжанинов кивком головы, не отворачиваясь от Вадима Арнольдовича, указал на телефон. — Убирайтесь. Немедленно. Или вас уберут отсюда.

— И кому же вы собираетесь звонить? — Вадим Арнольдович презрительно усмехнулся, хотя, положив руку на сердце, под ложечкой у него засосало.

Молжанинов, по-прежнему не отрывая взгляда от взгляда Гесса, обратился к «Бруту»:

— Соедините меня с Сергеем Эрастовичем[156].

Вадим Арнольдович внутренне вздрогнул, но внешне своей обеспокоенности ничем не выдал. «Брут» снял с рычага аппарата трубку и, попросив телефонистку соединить его с первым участком Литейной части, в здании которого, на Фонтанке, располагался Департамент полиции, потребовал затем самого Зволянского.

— Молжанинов беспокоит по срочному делу.

Вероятно, названная «Брутом» фамилия произвела должное впечатление, потому что «Брут», кивнув Молжанинову, этим знаком показал, что соединение сейчас будет. Молжанинов принял трубку.

— Сергей Эрастович? Доброе утро. Странные дела творятся в моем доме. Ни много, ни мало, явились меня арестовать!.. Кто? Да вот: некий Гесс Вадим Арнольдович, коллежский асессор, старший помощник участкового пристава, князя Можайского… Ах, знаете такого? И что же: он — сумасшедший?

Вадим Арнольдович закусил губу.

— Нет, Сергей Эрастович, ни в чем меня обвиняют, ни кто, этот господин не сказал. «Вставайте, Молжанинов, — только и потребовал он, — и следуйте за мной: я вас задерживаю!»… Да какие уж тут шутки, помилуйте! Вот он: стоит прямо сейчас надо мной и едва только руку к вороту не тянет!.. Передать ему трубку? Одно мгновение, Сергей Эрастович, передаю!

Молжанинов — без улыбки, без какого-либо другого признака торжества: почти любезно — протянул трубку Вадиму Арнольдовичу. Вадим Арнольдович подошел вплотную к столу и трубку взял:

— Гесс у аппарата, ваше превосходительство!

Первые несколько секунд Вадиму Арнольдовичу пришлось выслушивать что-то, что было, по-видимому, не очень-то для него приятным. Однако, улучив мгновение, он решительно вклинился в монолог Зволянского и твердо, хотя и вежливо, заговорил:

— Разумеется, ваше превосходительство, я знаю, что чины наружной полиции не имеют власти производить задержания, если только речь не идет о преступнике, схваченном на месте. Разумеется, ваше превосходительство, я никогда не осмелился бы поступить вопреки моему долгу, предписываемому мне положением о полицейской службе. И разумеется, ваше превосходительство, я действую не собственной прихотью или из иных, не соответствующих службе, побуждений. Задержание Молжанинова вызвано необходимостью проведения следственных мероприятий…

Вадим Арнольдович был вынужден замолчать, перебитый Зволянским, но, выслушав первые его слова, уже сам перебил директора Департамента:

— Я знаю, ваше превосходительство, что и следственные мероприятия не входят в компетенцию наружной полиции. Но в условиях чрезвычайных нас могут привлекать, и ныне сложилась именно такая ситуация. Михаил Фролович… да, ваше превосходительство: Чулицкий… Михаил Фролович снарядил следствие по фактам обнаружения серии убийств, жертвами которых, как мы считаем, стали, по меньшей мере, тридцать два человека… Вы не ослышались, ваше превосходительство: тридцать два человека. Но, возможно, это число еще возрастет, так как оно требует уточнения. В это число не входят и те, кого мы покамест не выделили в категорию жертв, тогда как, если это случится, даже ныне имеющаяся цифра, как минимум, удвоится.

И вновь Вадим Арнольдович был вынужден замолчать. Но на этот раз он не только слушал Зволянского, но и смотрел во все глаза на Молжанинова: вдруг побледневшего и, побледнев, откинувшегося на спинку кресла. «Брут», как давеча, ухватился руками за столешницу, но уже не ради того, чтобы дать опору своему смеющемуся телу, а в стремлении не упасть от ужаса: ужас явственно читался в его глазах. И то, и другое обстоятельства — бледность, практически испуг Молжанинова и явный страх «Брута» — лишний раз утвердили Вадима Арнольдовича в мысли о том, что он, Вадим Арнольдович, на верном пути.

Спохватившись — из трубки доносилось нетерпеливое: «Гесс! Отвечайте! Куда вы пропали, черт вас дери?» — Вадим Арнольдович оторвался от созерцания «Брута» и Молжанинова и ответил:

— Прошу меня извинить, ваше превосходительство: я здесь… Да, ваше превосходительство: доклад, безусловно, будет у вас. Просто следствие Михаилом Фроловичем открыто буквально минувшей ночью. Ни у кого из нас не было времени на составление рапортов: дело настолько масштабно, а нас так мало, что… да вы ведь и сами знаете, Сергей Эрастович!

Неожиданно сбившись с протокольного «ваше превосходительство» на человеческое «Сергей Эрастович», Вадим Арнольдович невольно произвел маневр, способный объединить директора Департамента с ним, полицейским, и оборвать, таким образом, связь директора с Молжаниновым. И маневр этот, нужно заметить, увенчался успехом: Зволянский, и без того уже сбитый с толку невероятным сообщением о серийных убийствах, тоже перешел на имя и отчество — с «Гесса» и даже с просто «вы там».

— Я не могу говорить свободно, Сергей Эрастович, вы понимаете… да. Но, вкратце, ситуация такова: Юрий Михайлович, я, наш офицер из Резерва и доктор… нет: его помощник, Шонин Михаил Георгиевич… мы работаем «на земле». У Михаила Георгиевича на руках труп… а, черт побери!.. нет-нет, Сергей Эрастович, извините…

Вадим Арнольдович, вспомнивший о том, что у него вообще-то была назначена встреча с доктором, обещавшим управиться с разбором заключений о причинах смерти несчастных жертв и, возможно, с установлением того препарата, которым их всех отравили, растерялся. Только теперь его осенило: действуя не сообразно данным ему указаниям, а по своему усмотрению, он начал запутываться сам и запутывать разработанную на совещании схему. Зачем, скажите на милость, он полетел к Молжанинову, если Молжанинова, пусть и не зная о том, взял на себя лично Чулицкий? Ведь наверняка Михаил Фролович уже произвел те самые «два-три» ареста заказчиков преступлений, о которых он говорил и посредством которых намеревался выяснить имя поставщика клиентов «Неопалимой Пальмиры»! Соображение о том, что Молжанинов мог улизнуть, не выдерживало — теперь Вадим Арнольдович это ясно видел — никакой критики: Молжанинов и не думал никуда бежать. Зато теперь…

Вадим Арнольдович в упор посмотрел на бледного купца и перепуганного «Брута»: и тот, и другой явно ждали окончания телефонного разговора, чтобы принять какое-то решение. Но какое? И если это будет решение бежать, сможет ли он, Гесс, удержать обоих в одиночку? Здоровяка Молжанинова и отнюдь не обделенного физической силой «Брута»?

Как только Вадим Арнольдович сообразил всё это, он — чего уж скрывать — приуныл. Однако, стараясь внешним видом не выдать свои сомнения, он продолжил разговор, одновременно с тем лихорадочно обдумывая ситуацию.

— Дело в том, что Михаил Георгиевич к этому часу должен уже был разобраться с некоторыми… гм… важными деталями, относящимися до жертв, и сообщить в участок, но мы не подумали… не учли, что никого, кроме дежурного, в участке нет! А тут еще эта задержка с Молжаниновым… Нет, Сергей Эрастович, что вы: я понимаю вашу обеспокоенность. Всё это и впрямь настолько из рамок вон, что… да, вот именно. Чулицкий прямо сейчас производит аресты заказчиков…

Молжанинов побледнел еще больше. «Брут», оторвав руки от столешницы, сделал шаг к краю стола. И то, и другое обстоятельства от внимания Вадима Арнольдовича не ускользнули.

— … а Сергей Ильич — у брандмайора. К сожалению, не обошлось без подопечных Митрофана Андреевича.

«Брут» сделал еще один шаг. Вадим Арнольдович, не отрывая трубку от уха и губ, сделал шаг ему навстречу. «Брут» замер.

— Юрий Михайлович занят розысками одного из фигурантов… как его имя? Сергей Эрастович, предупреждаю… имя очень известное… Куда там… Это — барон Кальберг, Сергей Эрастович… Вот так вот, да!

Из трубки — великолепно слышимый всем — раздался самый настоящий вопль: очевидно, Зволянский, говоря мягко, не ожидал услышать такую фамилию.

— Всё будет в рапорте, не сомневайтесь, Сергей Эрастович!.. Да, я подожду.

Вадим Арнольдович, каким-то происшествием вынужденный прервать разговор и ждать, когда Зволянский освободится, решился на поступок, объяснить побудительный мотив которого он и сам впоследствии толком не мог. Положив трубку на стол, он поймал глазами взгляд «Брута» и — так, словно Молжанинова в кабинете не было — обратился к нему с упреком:

— Вижу, мой старый друг, что и ты в этом деле погряз по самые уши! Ну, говори: чем именно ты занимался? Может быть, это ты непосредственно подыскивал клиентов? Нет? Тогда — внешнее руководство?

«Брут» был бледен: еще более даже, чем бледен был Молжанинов. Но на каждое предъявляемое ему Вадимом Арнольдовичем обвинение он отрицательно качал головой, причем — и это самое невероятное! — Вадим Арнольдович видел искренность в его отрицании!

— Но уж в курсе-то дела ты точно был?

«Брут» — на него было жалко смотреть — сник совершенно, и вот это-то ясно свидетельствовало: да, уж о чем — о чем, а о творимых злодействах он знал.

— И ты не донес на этого паразита? — Вадим Арнольдович презрительно кивнул в сторону совсем — несмотря на внушительные размера тела! — утонувшего в кресле Молжанинова.

«Брут» вскинул голову и, чуть ли не ломая руки, воскликнул:

— Да не мог я донести! Никак не мог! Ведь я…

Молжанинов вдруг вынырнул на поверхность, наклонился вперед и рявкнул:

— Замолчи!

«Брут» обернулся на окрик:

— Но Семен Яковлевич!

— Молчи, дурак!

— Так ведь пропало всё! Как же вы не видите?

Молжанинов из бледного сделался пунцовым. Вадим Арнольдович следил за этой неожиданной перепалкой с удивлением: тут явно было что-то не так. Но что?

— Семен Яковлевич, — «Брут» умоляюще сложил руки, — если я сдамся сам…

Молжанинов поднялся из кресла и, к ужасу Вадима Арнольдовича, почти неуловимым на глаз жестом выхватил откуда-то револьвер:

— Если ты не замолчишь сам, я заставлю тебя замолчать, дурак несчастный! Не понимаешь что ли, им, — кивок в сторону Гесса, но обобщающий, имеющий в виду полицию вообще, — ничего не известно?

— Но… — «Брут» явственно растерялся и начал переводить взгляд с Вадима Арнольдовича на Молжанинова и обратно.

— О том — ничего.

— Все равно: лучше не рисковать. — «Брут» определился. — Лучше уж я один отправлюсь на каторгу!

— Аркаша! — Вадим Арнольдович совсем перестал что-либо понимать. — Ты о чем?

— Вот видишь! Он ничего не знает! Молчи!

Молжанинов, буквально подпрыгивая с одной ноги на другую и размахивая руками, явно старался достучаться до разумного, логического начала в «Бруте». Но «Брут», как сказали бы ирландцы, был уже фэй[157]. Бэнши[158] уже пропела под его окном. И всё, что оставалось «Бруту», это — умереть.

Поняв, что решившегося говорить «Брута» уже не остановить, Молжанинов перестал суетиться и, щелкнув — взведя его — курком, вытянул руку с револьвером в направлении управляющего и нажал на спусковой крючок.

Раздался выстрел. Произошло это на удивление без трагизма и грохота: во всяком случае, так показалось Вадиму Арнольдовичу.

«Брут», которому пуля попала точно в висок, повернулся вокруг своей оси и рухнул на пол.

Молжанинов, не глядя ни на труп, ни на Вадима Арнольдовича, аккуратно положил револьвер на стол и снова уселся в кресло. При этом на губах Молжанинова появилась ироничная улыбка, а его лицо, еще недавно то бледное от страха, то красное от гнева, просветлело и умиротворилось в отрешенном от всего выражении.

Из телефонной трубки понеслись неразборчивые восклицания. Вадим Арнольдович, все еще не веря в произошедшее или, что будет точнее, воспринимая произошедшее заторможено, взял трубку и прислушался:

— Я получил записку от Чулицкого! Не трогайте Молжанинова! Вы слышите, Гесс? Не трогайте его!

Вадим Арнольдович, едва не плача — понимание произошедшего наконец-то настигло его, — ответил просто и без затей:

— Поздно, ваше превосходительство… поздно. Он только что убил человека.