Можжевеловый Холм

7. МЕМФИС

Стук шагов по лестнице в лофт и последовавший за ним тихий стук стали моими любимыми звуками. Он мог подняться только для того, чтобы подержать Дрейка, но каждый раз, когда Нокс появлялся у моей двери посреди ночи, это было похоже на тёплое объятие.

Прошло много времени с тех пор, как меня обнимали.

Он входил, снимал обувь, прежде чем украсть плачущего Дрейка из моих рук. На его лице промелькнула боль, как будто он порезался бумагой. Может быть, мне показалось, но я готова поклясться, что видела это каждый раз, когда он брал Дрейка на руки. Но в тот миг, когда Нокс начинал свой обычный маршрут по комнате, всё исчезало.

— В чем проблема сегодня, босс? — этот ровный, глубокий голос успокаивал меня так же, как и моего сына.

— Извини, что разбудили тебя.

Он повернулся к стене и нахмурился. Нокс, как я поняла, не был поклонником моих извинений.

Но я всё равно их приносила.

— Отдыхай, Мемфис, — он кивнул в сторону кровати, но я пошла к дивану, обернув одеяло вокруг плеч.

За последний месяц я провела двенадцать ночей на этом диване, наблюдая, как самый красивый мужчина, на которого я когда-либо смотрела, носит моего сына. Двенадцать ночей, и моя влюблённость в Нокса Идена стала такой же крепкой, как кофе, который я готовила каждое утро в своей новой кофеварке.

Погода изменилась, и октябрьские холодные ночи означали, что нет необходимости оставлять окно открытым. Как Нокс слышал крик Дрейка из своего дома, я не знала, но у меня не хватило духу спросить. Не важно, как ему удалось, я была просто благодарна за отсрочку.

И за то немногое время наедине с мужчиной, который почти слишком хорош, чтобы быть правдой.

— Прошлой ночью он вел себя также? — спросил Нокс.

— Нет. Он плакал только из-за бутылочки, но после того, как я его покормила, он сразу уснул.

— Прогресс. Продолжай расти, и мы справимся с этим, — Нокс положил Дрейка на своё широкое плечо, именно туда, где предпочитал находиться мой сын.

Может быть, потому что у Нокса было такое большое плечо, на котором можно было спать. Может быть, дело было в его запахе, голосе или лёгкой походке. Мой сын предпочитал грудь Нокса моей.

Мой сын не был дураком.

Я была так же очарована, как и мой ребёнок.

Сегодня Нокс был одет в серые треники, которые сужались у его ног. На нём была белая футболка без рукавов, выставляющая его татуировки на всеобщее обозрение.

— Что означают твои татуировки? — спросила я.

Этот вопрос уже несколько недель вертелся у меня на языке. Моё любопытство к Ноксу было столь же ненасытным, сколь и опасным. Чем больше я узнавала, тем сильнее я сокрушалась.

— Орел — моя любимая птица, — он кивнул на левый бок, где пернатые крылья овивали его бицепсы. Лицо свирепого существа было столь же призрачным, сколь и прекрасным.

Нокс прошёл мимо дивана, сдвинувшись, чтобы показать мне свой правый бок. Сине-белые ночники, которые я добавила в лофт, освещали черные линии и круги на его коже.

— Это планеты. У меня есть одна на лопатке — это очертания Марса. Не то чтобы я увлекался астрономией. Они олицетворяют наших лошадей. Папа купил восемь лошадей много лет назад, и Элоиза назвала их всех в честь планет. Марс — моя.

— Ты часто ездишь верхом?

— Не так часто, как хотелось бы. Я держу его на ранчо, чтобы у него была компания. Я стараюсь выезжать с ним раз в месяц или около того.

Мою лошадь звали Леди. Она гарцевала так же. В детстве мы с сестрой брали уроки верховой езды, потому что в то время это было популярным внеклассным занятием для нью-йоркских светских львиц. Потом одна из маминых подруг назвала это занятие устаревшим и отказалась посылать туда своих дочерей. Через неделю мои родители продали Леди, и я была вынуждена вместо этого посещать уроки фортепиано.

— Ты когда-нибудь раньше ездила верхом? — спросил он.

— Да, но недолго.

Он не предложил мне прокатиться на Марсе. Я бы не согласилась.

Эти тёмные ночи было всем, что я позволяла себе иметь с Ноксом.

Дрейк делал успехи, и скоро эти визиты прекратятся. Мы вернёмся к роли временных жильцов Нокса. Я буду его коллегой, редко пересекаясь с ним. И однажды я перееду. Когда этот день наступит, мне нужно, чтобы моё сердце было целым. Всё моё сердце.

Плач Дрейка начал стихать, переходя от прерывистых криков к хныканью между сбивчивыми вдохами.

— Вот так, — пробормотал Нокс, его рука распласталась по спине ребёнка. Широкое плечо, гул нашего разговора, каждый раз действовали на Дрейка как по волшебству.

— Разве не я должна заставить его перестать плакать? — это признание сорвалось с моих губ прежде, чем я успела его остановить. Чувство вины и стыда затуманило мой разум. Это должна быть я, не так ли? Дрейк был моим.

— Так и есть, — Нокс остановился передо мной, возвышаясь с моим крошечным сыном на своих массивных руках. — Ты впустила меня в дверь, не так ли?

— Да, — возможно, материнство — это не всегда быть человеком, на которого опирается твой ребёнок, это также означает найти человека, который нужен ему, когда тебя недостаточно. Ради Дрейка, ради того, чтобы он мог отдохнуть, я отбросила свою гордость и позволила Ноксу вмешаться, чтобы помочь.

Женщина, которая заслужит его сильные руки для настоящих объятий, будет счастливой, по-настоящему счастливой девушкой. Я поглубже закуталась в одеяло, подогнув под себя ноги и следя за каждым шагом Нокса.

Изнеможение было постоянным спутником моих бодрствований. Единственная причина, по которой я могла держать глаза открытыми, заключалась в том, что вид Нокса и Дрейка был тем, что я не хотела пропустить. Именно по этой причине я предпочла диван, а не уютную постель.

Наблюдать за ними вместе было мечтой. Фантазия о другой жизни, если бы я сделала лучший выбор.

Дрейк перестал плакать и был в нескольких секундах от сна. Эта интерлюдия почти закончилась. Ради сына я была благодарна. Ради себя…

Будет трудно закрыть дверь за Ноксом, когда он уйдёт.

Зевок растянул мои губы, и я прикрыла его.

— Прости.

— Теперь ты извиняешься за зевоту? — он усмехнулся, проходя мимо дивана.

— Мой отец однажды отругал меня за зевоту во время совещания. Я тогда извинилась и с тех пор не переставала.

Это был первый раз, когда я вслух упомянула о своём отце. Больше месяца я держала своё прошлое под замком. Я уклонялась от вопросов о своей семье и причинах, по которым переехала через всю страну. Из-за недостатка сна мои стены рухнули.

А может, дело было в Ноксе. Он свободно делился информацией. Он подтолкнул меня сделать то же самое.

— Серьёзно? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Ты не говоришь о своей семье.

— Я мало о чём говорю.

— Это правда, — уголок его рта приподнялся. — Где твои родители?

Я вздохнула, глубже погружаясь в диван.

— Я полагала, что в конце концов ты спросишь. Но я ещё не придумала, как ответить на этот вопрос.

— Это простой вопрос, Мемфис.

— Тогда простой ответ — в Нью-Йорке.

— А какой сложный ответ?

— Правда заставляет мою семью казаться… уродливой, — как бы я ни была разочарована в них, я не хотела, чтобы посторонние считали их плохими людьми. Они были теми, кем были. Отстранёнными. Самолюбивыми. Гордыми. Они были продуктом своего окружения и непозволительной роскоши.

Когда-то я не отличалась от них. Возможно, они были уродливы. Но их ужасные поступки стали катализатором моих перемен. Благодаря им я стану лучшим человеком. Вопреки им.

Нокс подошёл к двери и остановился возле своих брошенных кроссовок.

— Позволь мне судить.

Я взглянула на часы на микроволновке.

— Это не совсем подходящий разговор для двух часов утра.

Он пересёк комнату, заняв место на противоположном конце дивана с моим сыном, спящим у него на груди.

— А днём они будут менее уродливы?

— Нет, — прошептала я. — Мой отец никогда не держал Дрейка. Ты единственный мужчина, который когда-либо носил его на руках.

Между его бровями образовалась складка.

— Он…

— Умер? Нет. Он очень даже жив. Мои родители, особенно отец, не одобряют мой выбор. Он задаёт тон в нашей семье, и когда я отказалась поступать, так, как он решил, он отрёкся от меня. Моя мать, сестра и брат последовали его примеру. Хотя это не имеет значения, потому что я тоже от них отреклась.

Нокс изучал моё лицо.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они отреклись от тебя?

— Я работала на своего отца. Он меня уволил. Я жила в одном из их таунхаусов на Манхэттене. Дрейку было четыре недели, когда адвокат отца вручил мне тридцатидневное уведомление о выселении. Мои бабушка и дедушка создали трастовые фонды для каждого из своих внуков, но потребовали, чтобы мой отец был хранителем, пока нам не исполнится тридцать лет. Я пошла в банк, чтобы снять немного денег, чтобы переехать, но отец отказал мне в снятии. Он не оставил мне ничего, кроме денег, которые у меня были на моем собственном банковском счёте, и моей последней зарплаты.

— Ты, блять, серьёзно? Почему?

— Он хочет знать, кто отец Дрейка. Я отказываюсь ему говорить. Я отказываюсь говорить кому-либо, — в моем тоне было скрытое предупреждение, если Нокс спросит, я не скажу ему. — Отцу не понравилось, что ему сказали, что это не его дело. Но есть причина, по которой никто не знает, кто отец Дрейка. Я планирую так и оставить это.

Нокс наклонился вперёд, его хватка на Дрейке усилилась.

— Есть что-то, что мне нужно знать?

— Нет. Он исчез из моей жизни.

— Ты уверена?

— Абсолютно, — у меня был подписанный документ, чтобы доказать это. — Мой отец думал, что раскроет мой блеф. Что если он достаточно усложнит мне жизнь, я расскажу ему всё, что он хочет знать. Что он сможет продолжать дёргать за ниточки, а я буду танцевать, как одна из его маленьких марионеток. Мне двадцать пять, а не шестнадцать. Мои решения принадлежат мне. Мои секреты принадлежат мне.

Нокс прислонился к дивану, качая головой.

— Ты права. В данный момент мне не очень нравится твоя семья.

— Мой отец не привык, чтобы ему говорили «нет». Он владеет корпорацией отелей. И он управляет своей семьёй так же жёстко, как и своим бизнесом.

— Отелями? — брови Нокса изогнулись дугой. — Какими?

— Отели «Уорд».

— Без шуток? — он рассмеялся. — После кулинарной школы я работал в Сан-Франциско. Ресторан был в отеле «Уорд».

Я моргнула.

— Правда?

— Мир тесен.

— Так и есть, — и я точно знала, о каком ресторане он говорит.

Я много раз бывала в Сан-Франциско, всегда останавливаясь в отеле. Готовил ли Нокс мне еду? Это не удивило бы меня. Это было любимое место, чтобы поесть.

— Меня назвали в честь любимого отеля отца в Мемфисе. Мою сестру зовут Роли. Мой брат — Хьюстон.

Нокс изучил мой профиль.

— Отели «Уорд» — не маленькая компания.

— Да, это так.

Это был частный многомиллионный бизнес. Одна только недвижимость стоила целое состояние.

А я променяла свой тридцатимиллионный трастовый фонд на работу горничной за четырнадцать долларов в час.

Возможно, это было безрассудное решение, принятое под влиянием предательства. В Куинси у нас было не так уж много.

Но мы были свободны.

— Ты чистишь туалеты, — сказал Нокс.

Я подняла подбородок.

— Нет ничего плохого в чистке туалетов.

— Нет, нет, — он слегка кивнул мне. — Чем ты занималась до того, как попала сюда? Ты работала на Уорд?

— Я была руководителем отдела маркетинга в компании. Мой брат готовится заменить моего отца, но мы с сестрой выросли, зная, что у нас всегда будет работа в компании. От нас ждали, что мы будем там работать. Я начала на следующий день после окончания колледжа.

— Где ты училась?

— У меня диплом по социологии из Принстона. Не совсем полезно, но было интересно.

Нокс надолго замолчал, потом рассмеялся.

— Принстон. Почему ты решила работать в «Элоизе»? Почему бы не найти что-то, где платят больше?

— Отели — это то, что я всегда знала, — и хотя я, вероятно, могла бы найти уютный курорт и дослужиться до должности генерального менеджера, отец потребовал от своих руководителей, включая дочерей, подписать десятилетний договор о не конкуренции.

— Это казалось лёгким выбором, — сказала я. — Не то чтобы работа была лёгкой. Это самая тяжёлая работа, которая у меня когда-либо была. Но при стольких переменах мне хотелось привычной жизни отеля. Даже если я никогда в жизни не убирала номера.

Он моргнул.

— Серьёзно? Ты никогда не убиралась до этого?

— У меня была экономка, — призналась я. — Я просмотрела много видео на ютубе, прежде чем начать.

— Ну… по словам Элоизы, ты делаешь чертовски хорошую работу.

— Спасибо, — я была рада, что было темно, так что он не увидел, как я покраснела. — Я не буду горничной вечно, но мне никогда не давали шанса выбрать свой собственный путь. Когда я буду готова, я найду то, за что больше платят. Это зависит от моего образования. В маленьком городе не так много возможностей, но я буду следить за этим. Пока что мне нравится то, где я сейчас.

— Ты могла бы выбрать любой другой город.

Я покачала головой.

— Я выбрала Куинси.

Этот город был моим.

Трудно было объяснить, как я привязалась к этому месту за такое короткое время. Но каждый раз, когда я ехала по Главной улице, я всё больше и больше чувствовала себя как дома. Каждый раз, когда я заходила в продуктовый магазин и мой любимый кассир — Максин, хвалил меня за рождение такого очаровательного ребёнка, я чувствовала, что моё сердце успокаивается. Каждый раз, когда я входила в «Элоизу», я чувствовала себя частью этого.

— Моим родителям здесь бы не понравилось, — я улыбнулась.

— Это часть его привлекательности?

— Отчасти, — я опустила взгляд на свои колени. — Я знаю, как всё это звучит. Это одна из причин, почему я никому не рассказывала. Бедная маленькая богатая девочка отказывается от своего состояния, переезжает в Монтану и живёт от зарплаты до зарплаты только потому, что ей надоело, что её отец приказывал ей.

Произнеся это вслух, я съёжилась.

— Я перевернула свою жизнь вверх дном не для того, чтобы кому-то насолить. Я сделала это ради Дрейка. Потому что в глубине души я верю, что это лучшая жизнь. Даже если это трудно. Даже если мы одни. — Мы были одни с самого начала.

— Они бы сделали твою жизнь несчастной в Нью-Йорке? — спросил Нокс.

— Они бы контролировали её. Они бы не дали мне возможности принимать решения, особенно когда дело касалось Дрейка, — у него была бы няня, а в десять лет его отправили бы в школу-интернат. — Я не хочу жить по чужим правилам только потому, что он дёргает за ниточки с моими деньгами.

— Я могу это понять. А что будет, когда тебе исполнится тридцать? Когда он не будет распоряжаться твоим трастовым фондом?

— Я не знаю, — призналась я. — Я не собираюсь надеяться, что деньги будут. Я жду, что мой отец найдёт способ забрать их себе. Возможно, приобретёт другой отель в другом городе.

— А он сможет это сделать? Законно ли это?

Я пожала плечом.

— У меня всегда есть возможность бороться. Нанять адвоката и заняться этим. Через несколько лет, может быть, я буду чувствовать себя по-другому, но сейчас я не хочу в этом участвовать. У меня было достаточно денег, чтобы купить машину. Как только я продвинусь, я посмотрю, какие у меня есть варианты для покупки дома. Сейчас для меня важнее рассчитывать на себя, чем на кого-то ещё. Моя семья должна была быть рядом со мной, но в первый худший день моей жизни они подвели меня. Поэтому я отпустила их.

Его лоб нахмурился.

— Ты ведёшь учёт своих худших дней?

— Это глупо, но да.

— Какой был первый?

Я грустно улыбнулась ему.

— День, когда у меня родился Дрейк. Это также был первый лучший день в моей жизни.

— Я понимаю, почему это был лучший день, — он провёл пальцами по спине Дрейка. По какой-то причине он не был готов положить ребёнка в кроватку. Нокс просто держал его, следя за тем, чтобы сын спал. — Но почему это был первый худший день тоже?

— Потому что я была одна. Мой брат и отец сделаны из одного теста, поэтому я не ожидала от них многого, но я думала, что хотя бы мама появится в больнице на рождение своего первого внука. Может быть, и сестра. Но все они игнорировали мои звонки и не отвечали на мои сообщения. Я рожала семнадцать часов.

Плач. Боль. Изнеможение.

В тот день умерла старая Мемфис. Потому что она поняла, что жизнь, которую она прожила, была настолько поверхностной, что ни один человек не пришёл, чтобы просто взять её за руку. Ни семьи. Ни друзей.

— Эпидуралка не сработала, — сказала я. — Врачи в конце концов сказали, что мне придётся делать экстренное кесарево сечение. Я очнулась через день после того, как чуть не умерла от послеродового кровотечения.

— Черт, — пробормотал Нокс.

— Дрейк был здоров. Только это имело значение. Мы провели в больнице пару недель, а когда нас отправили домой, я уже планировала отъезд из города. Когда папа позвонил и сказал, что я должна съехать, я просто подвинула дату отъезда.

К счастью, он не уволил меня до рождения Дрейка. Или, может быть, я уволилась. Учитывая, что я уволилась и он уволил меня во время одного и того же телефонного разговора, когда я лежала на больничной койке, я не была уверена, как отдел кадров обработал этот вопрос. Всё, что меня волновало, это то, что моя страховка всё ещё была активна, и она покрывала мои медицинские счета.

Отец, должно быть, думал, что после рождения Дрейка я изменю своё мнение. Что я подчинюсь его железной воле. Может быть, если бы он появился в больнице, я бы так и сделала.

— Я выбрала Куинси. Я подала заявление в гостиницу. Я купила «Вольво», а после того, как Элоиза предложила мне работу, я начала искать здесь жилье. Я не смогла найти ничего после недели поисков… и, вот я и здесь.

— Ты здесь, — что-то новое появилось в его голосе. Ласка на месте того, где когда-то было раздражение.

Мы с Ноксом сидели на диване, глядя в темноту.

Теперь у него была моя история, или большая её часть. Некоторые части были моими и только моими. Когда-нибудь они смогут принадлежать Дрейку, но это уже заботы будущего.

В моей истории были части, которые я ненавидела. Части истории, где я потерпела неудачу. Но в основном, я начинала чувствовать… гордость.

Приезд в Куинси был правильным решением.

— Тебе лучше поспать, — Нокс встал с дивана одним плавным движением и отнёс Дрейка в его кроватку. Нокс уложил его, убрав волосы со лба, затем встал и подошёл к двери, где я ждала, чтобы проводить его.

— Спасибо, — как я всегда извинялась, когда он стучал, так я поблагодарила его перед тем, как он ушёл.

Нокс нагнулся, чтобы натянуть обувь, затем встал во весь рост и кивнул, потянувшись к ручке двери. Но он приостановился, прежде чем шагнуть наружу, в ночь. Он повернулся ко мне, громадина выше ста восьмидесяти сантиметров. Я же была всего сто шестьдесят четыре сантиметра еще и босиком.

— Ты не одна. Больше нет.

Я открыла рот, но слов не последовало. Он снова обнимал меня, прижав к себе так крепко своими невидимыми руками, что я не могла говорить.

Нокс поднёс руку к моей щеке и заправил выбившуюся прядь волос за ухо. Одно движение его пальцев — и все нервные окончания в моем теле заискрились. Дыхание сбилось.

— Спокойной ночи, Мемфис, — затем он ушёл, закрыв за собой дверь и удалившись в свой дом.

Улыбка мелькнула на моих губах.

— Спокойной ночи, Нокс.